A Silver Lining

Вторник 8 ноября 2016 DNA 404. Да, если Уэйд хочет неприметные номера на Грэнни, то у него это не совсем выходит. Надо бы нагенерить ему действительно случайных букв и цифр. Уэйд тянется распахнуть Питеру дверь. — Спасибо! — Нырнуть в прогретую машину приятно. — А я вот сэндвичей купил и кофе, будешь? Тут вкусные продаются в китайской лавочке... Жевать одному было бы неприлично... Ну и так. Пять баксов в счет неоплатного долга, капля в море, роза в букете. — Поставь мои назад пока! Питер вгрызается в свой бутер с ветчиной, он бы с этим богическим соусом и полено съел. Мелкая морось на одежде и волосах быстро высыхает, и тут же становится уютно и как-то по-свойски, как с Мэй, пока они все втроем еще ездили на прогулки, или как с Гарри, когда он сам за рулем своего побитого Мерса, а не с водителем. Они довольно бодро выезжают из города, и Питер на всякий случай предлагает сменить Уэйда, хотя кофе, конечно, уже все равно остыл. Тот смотрит на него, долго, и встает на обочине. — Правда, сиденье двигать... И руль бы еще немного... — извиняется Питер. — Ну, с так сказать, высоты… моего опыта, — начинает было Уилсон, но вдруг хлопает его по плечу и меняет тему: — Да херня, не переживай. Скоро вытянешься. Предки высокие были — и ты вырастешь. — А ты откуда про них знаешь, — Питер с подозрением на него смотрит, пристегиваясь на водительском. — Ну мельком глянул в досье, пока тебя вчера ждал. Статьи показались знакомыми. — Их ошибочно посчитали предателями, — на всякий случай уточняет Питер, там на последних листах подробно расписана вся эта мерзкая история, но вдруг Уэйд не дочитал или не понял. — А потом оправдали. Они вообще полгода не знали точно, живы мама с папой или нет, но про подозрение в измене деду наверняка сообщили, он ведь и попал в больницу с инсультом как раз осенью. А похороны мамы с папой, с пустым гробом, состоялись только в феврале... Какие же мудилы эти военные чины!.. Ладно, ладно, не сейчас, не заводись, уговаривает он сам себя. — Ну, заводись? — предлагает Уэйд. Питер поворачивает ключ, смаргивает дворниками дождевые слезки с лобового стекла и трогается. Ай, поворотник забыл. Ну и ладно. Уэйд с видимым удовольствием растекается на пассажирском с кофе и бутером: — Вкушно. Бери мне жва шэнжвича в шлежующий раж. И еще пива, раз ты за рулем. О-о, ты даже не представляешь, как приятно, когда... — он замолкает. — Что? — Питер хоть и сосредоточен на дороге, но распознавать речь и поддерживать беседу может. — Что что? — Когда что? Ты говорил... — А, ну, это... Когда пожрать кто-то принесет или отвезет куда-то. Питер хмыкает. И что в этом особенного? Они с Мэй и друзьями постоянно так по мелочи друг другу помогают и вообще... Хотя, раз Уэйд так говорит, будто для него это редкость... — А ты давно один? — слышит Питер словно со стороны свой звонкий, как девчачий, голос. Черт! Черт, ну он не может одновременно контролировать свой длинный язык и дорогу, вот ведь отстой!.. Хотя, если уж начистоту, с языком проблемы были всегда. — Ну а сам как думаешь?.. Ну вот, обидел его, кажется. Уэйд ведь в разводе, раз со своим ребенком не очень часто видится... Наверное, сложности с бывшей семьей. И зачем только Питер полез во все эти непроходимые дебри семейных расставаний, лучше бы сидел молчал в тряпочку. Пока он думает, как извиниться, Уэйд отхлебывает кофе и продолжает: — Да такой прекрасный мужчина всегда нарасхват. Побудешь тут один. Ко мне Интерпол внимание проявлял, и ЦРУ, и даже ЩИТ. Про негосударственных бандитов вообще молчу... В очереди, суки, стоят!.. Черт, кофе совсем остыл, — Уэйд одним глотком допивает, сминает пустой стаканчик и кидает на пол к обертке от сэндвича. — Но с сахаром молодец, не прогадал, можешь еще больше класть... Они какое-то время едут молча. — Нет, я, конечно, успешно от всех отбиваюсь. Неуловимый Джо… Уэйд вдруг достает телефон, смотрит в него, улыбаясь, и пытается показать Питеру видосы со щенками. Ага, ага, смешно, Уэйд, ну не за рулем же, ну в самом деле! Питер кивает, не глядя в мелкий экран. Уэйд отсылает чего-то куда-то, получает несколько сообщений в ответ, убирает телефон в куртку и заключает невпопад: — Короче, нехорошо быть человеку одному. А сам-то как? — Что как? — Ну кто там как у тебя? Питер следит за дорогой. Прижиматься или не прижиматься к обочине? Обгонит же их этот серый пикапик и так?.. или нет? — Да… никого никак… в общем-то… Сейчас знаешь какой штраф для незарегистрированных мутантов и тех, кто их не сдал? — Полтос?.. — Нет, неделю назад обсуждали, пятьдесят это для тех, кто знал про него и не сказал, коллеги там, родные. А для самого человека двести… Пипец, мне кажется, я и за пять лет столько не заработаю. — Три штуки в месяц?.. — Ага, и с этим долгом ни заграницу, ни в кучу компаний на работу не попасть… — А помнишь недавно чувак судился, у него ни суперспособностей, ни хера, только, может, уши кривые, а ему этот штраф впаяли то ли по ошибке, то ли как?.. — Да, мисс Джейкобсон, ну, мама одноклассницы, рассказывала. Но он выиграл. — Но он и не мутант был… Вот видишь, твои Соковианские соглашения к чему тянут… Питер стискивает челюсти. Так, надо теперь подальше от обочины. Дождь этот еще... Вот, вот так, пусть дворники работают изредка. — Ну, я, может быть, был неправ тогда… Мне казалось, что ничего страшного… Я думал… Но знаешь, мы же ведь не голосовали, ничего. Как бы наше мнение все равно же не учитывалось. Они же все равно это там приняли, в Сенате, сами. Так что какая разница, что мы тут думали… Ну, я тогда ошибался, а теперь по-другому думаю… Ну и что?.. — Да, Питер, ладно, я же не говорю, что ты виноват. Ты-то в чем?.. Только жить начал, еще ничего не успел… Это мы все проебали в две тысячи первом… — Ты про теракт?.. — Я про попытку бороться за свои права. — Уэйд, это было массовое убийство, а не борьба!.. Даже если… Я не знаю точно, что там было с военными, даже если они напали на мутантов пока стадион был в воздухе, и он из-за этого упал… Понимаешь, если бы он его не поднял, то и жертв никаких бы не было… — Да с тобой бесполезно спорить. Упертый, как баран!.. — На себя посмотри!.. — А профессор тоже был жутко против тогда, отговаривал Магнето, палки в колеса ему совал. А теперь волосы готов рвать, если бы они у него были… Жалеет, что не помог. И вот вы все такие, кто дерьма боится. Сначала трогать не хотите, чтоб не дай бог не запачкаться, а потом все равно будете жрать его поварешками, только уже сделать ничего не сможе… — Уилсон!.. Питер ударяет по тормозам, и машина резко встает на обочине. Его трясет. — Что?.. Скажешь что я не прав, чистоплюй?.. — Там люди погибли… Тысяча сто пятьдесят шесть человек!.. — Не бывает революций без жертв! — У меня там дедушка погиб. — Да ладно?.. Там, в смысле — прям там?.. — Одиннадцатого июня в Вашингтоне. Да. Имя на обелиске. Питер правда так и не выяснил, был ли дедушка среди гражданских жертв или вдруг, ну… вдруг он там находился как военный? Подполковник? — Дерьмово… Хотя, если бы он знал, что его внук будет мутантом, так он бы, может, как-то по-другому отнесся?.. — По-другому отнесся к чему? К своей смерти под обломками?.. Уэйд, это со всех сторон ужасно. — Пожалуй. — Садись за руль… Что-то я устал… Пока Уэйд снова настраивает сиденье под себя, Питер стоит под мелким дождичком, остывает и садится в салон совсем продрогший… Хочется свернуться в себя, обнять колени руками… Уэйд включает печку, какое-то время едет молча, потом косится на него и добавляет извинительно: — Я не знал, что у тебя личное… — Ну, вот так… Там в папках этого не было. А мама с отцом где-то в Европе как раз были, когда он погиб… Похоже, что не возвращались на похороны… Потом уже, в сентябре, со мной… Питер замолкает, а пару миль спустя спрашивает, не настойчиво: — А у тебя тоже личное?.. Ты там, ну… не участвовал?.. Одиннадцатого?.. — Не-е, — Уэйд качает головой. — Мы в то лето с Несс по онкологам бегали, она все надеялась, что можно вылечить… А после этого, как ты говоришь, теракта, как раз возобновили программы экспериментов… Ну я и попал на горяченькое… А прямо историю мутантов изучать — ну, лет восемь назад, наверное, начал, как с этой богадельней сошелся ксавьеровской… Питер, ты не представляешь, какой они были силой в начале тысячелетия!.. Это сейчас, вон, ныкаются… — Их больше было? — Больше! И не детишки, а прямо реальные бойцы!.. А планы! Проект Церебро, все дела… Эх, да чего говорить… — Проект Церебро?.. — Ай, лучше не спрашивай. Захотят — сами расскажут. Если вообще осталось что… Это у профессора, про телепатию… Питер вдруг вспоминает мучавший его накануне вопрос: — Слушай, Уэйд, а телепатия вообще как работает? Вот ты смотришь в глаза профессору мистеру... Как его? — Ксавье. — Ага, ему или миссис Грей — и они прямо слышат твои мысли, как слова? Или видят картинки? Или ощущают эмоции? А если ты в другой комнате? Или просто мимо прошел? Сколько им надо, чтобы прочитать человека?.. — О, а у тебя, как говорится, рыльце в пушку? В каком еще пушку?.. Если Уэйд про то, что у него на морде ни черта не растет, то и пошел он на фиг. У них в школе и Майкл из параллельного такой же, правда, на полголовы выше, но почти такой же. Так что Питер в пределах нормы. — Ну, секреты у тебя что ли?.. — Да нет никаких секретов... Просто, ну, не хочется всем подряд свои мысли вываливать. Мало ли. — А про телепатию ты сам спроси у мисс Грей, — доверительно советует Уэйд. — Не нервничай, гляди ей прямо в глаза и, главное, не представляй ее голой, она этого не любит!.. Э-эй, ты чего? Питер пихает заразу Уилсона локтем. Ну надо же, придумал! Представить кого-то голым. Голой. Черт. Черт! Как теперь выкинуть это из головы?!.. Былая роскошь и упадок, лепестки осенних роз облетают красными каплями, редкая пока щетина травы топорщится на щербатых каменных дорожках... Особняк дышит мелко и с шумами, как больной в горячке: скрипы стен, дребезжание в разбитом окне чердака, бурчание в трубах, где-то ветка неровно стучит по фасаду. Если он прислушивается еще сильнее, то звуки вырастают ближе и громче, кажется, что вот-вот они достигнут пика, своего крещендо, а потом с последним ударом ставен или выдохом ветра наступит тишина и дом перестанет существовать как дом: вытянутся деревья в ребрах потолочных балок, а провалы крыши заполнит небесная вода, мох расползется по камням, и терн, в котором придурок Уилсон якобы исцарапался в прошлый раз, окружит зачарованный замок... Впрочем, как выяснилось, причиной сквозных «царапин» был не терн, а Хоулетт, его двуличный как-бы-родственник. И именно из-за этого Хоулетта Питер и сидит сейчас тут на самом краешке старой софы, тихо, тихо, как мышь, руки послушно сложены на коленях, в ладони телефон с текстом, типа, он читает, а уши слушают и слышат, кроме звуков дома, то, что творится за стенкой. Хотя если с Уэйдом опять что-то приключится — ну что он будет делать? Заскочит и станет разнимать их, что ли?.. Ох, Уэйд, Уэйд... Разговор пока идет спокойно, хотя ни черта не понятно. — ...случаи были в Мексике, но локации неизвестны, и это может быть просто связано с наркоторговлей. В Латверии два года назад пропал один мутант, но на фоне исчезновения более тысячи человек в год... Обычных людей, журналистов, юристов… Там просто государство проводит массовые репрессии. Это Хэнк. Ему позвонили в лабораторию и тоже позвали на совещание, и Питер согласился посидеть один, почитать пока про ДНК самого Хэнка, Ороро, некой Сирин... А вместо этого выскользнул потихоньку следом. Хэнк, если и заметил хвост, то виду не подал. — Человек уходит утром на работу и не возвращается. Я сам помню. Очень часто. Мужчины, женщины. Или приезжает машина и... Медленный низкий голос и очень сильный акцент — ну это точно тот русский, как же Уэйд его называл? Человек из стали — это самый приличный вариант прозвища, а по имени, кажется, Пьетро?.. Ну, похоже как-то. — Но недавно в Латверии!.. Я же своими глазами видел!.. — Ну, Уилсона Питер узнает всегда. А потом начинает новый голос, мелодичный и приятный — может быть, это как раз Профессор? Питеру казалось, что он должен быть слаб и немощен, потихоньку рассыпаться, как весь этот особняк, но нет, голос не скрипучий и не старый, а плавный и такой, что приятно слушать, и... и немного скептический, чего уж там: — Уэйд, мы проверили твои сведения и координаты, это была обычная военная база, баллистические ракеты, таких множество на побережье после их пакта с Союзом. Во всей Латверии один пропавший мутант за два года... — Там население всего три миллиона! Один — это много! — не сдается Уэйд. — И, может, вы не про всех знаете! — А у нас триста миллионов население. И среди тысячи двухсот мутантов, с кем мы в контакте, нет ни одного случая подозрительных насильственных смертей, я уж молчу про внезапные исчезновения! Это новый голос. Энергичный, уверенный. Наверное, как раз тот парень, кого выбрала их единственная девушка, Джин, красавица, прелести которой в красках расписывал Уилсон по дороге... Да, девушки любят таких, уверенных и высоких. — А что, если они исчезают еще до того, как вы о них узнаёте? — Это как? — русский. — Ну, не знаю, вот я слышал интересную теорию, что еще до рождения можно определить, мутант ребенок или нет... Например, берут на анализ кровь или эту жидкость из матки, да? О, это же его, Питера, идея! Только... Ветер вздохнул в дымоходе?.. Или это кто-то из собеседников вздохнул?.. И потом молчание... — Ну, строго говоря, — это снова Хэнк, — такое возможно, хотя и очень, очень затратно... Но какая может быть вся схема? Профессор? — Но мы совершенно точно уверены в отсутствии баз, подобных Оружию Икс, на территории США и Канады, у меня источник в Минобороны, а у Джин довольно регулярно получается просканировать статс-секретаря... — Да их размещают за границей, Южная Америка, Латверия!.. Я же был в этой лаборатории внутри! Там точно были мутанты! Я их видел!.. Надо проверить еще раз!.. — Уэйд, мы уже проверили. У нас и человек туда съездил… — Что, прям на ту базу?.. — Да, там был кто-то военный, так что попал прямо внутрь… — Шепчет. Девушка. Красивая. — Я не знаю, Профессор и Скотт с ним общались, но там действующая ракетная база, и ни следа от тех разрушений, про которые говорил Уилсон. И ничего вообще про мутантов. — Ды вы просто плохо смотрели!.. — И, понимаешь, мы все-таки не можем исключить некоторых когнитивных искажений... — В голосе Профессора, кажется, начинает сквозить усталость, как в его старой усадьбе. — Да, ты же и базу инопланетян на Луне видел! — Снова этот уверенный, Саммерс, что ли? — И будущее Земли через двести лет. Весь этот бред!.. — Стойте, стойте, — урезонивает женский голос — и он такой, что Питер невольно пытается представить ее, яркую, и нежную, и сильную. — Мы же решили, что до поступления новой информации отложим этот вопрос и с лабораториями, и с сенатором Келли… — Ну, лунная база… окей, окей, она мне приснилась, допустим. Ну, когнитивные искажения… Но проект Икс ведь был, вот Логан свидетель, я… Может, и сейчас за пределами страны… — Уэйд… Но мы не можем реагировать на все, что происходит в мире… Наш ресурс ограничен. Двадцать лет назад в штатах было десять тысяч мутантов, сейчас нам известно о полутора тысячах… Нас и самих стало в несколько раз меньше… — Конечно, если друг друга так закладывать!.. Эти слова Уэйда будто раскрывают портал в ад. И Питер нутром ощущает низкое глухое рычание Хоулетта и какой-то странный звук, будто лезвия вонзаются в тело — и уже подскакивает к дверям, где начинают говорить все голоса и сразу: — Да как ты!.. — Уилсон, это уже чересчур!.. — С-сука! — Скотт, успокойся пожалуйста!.. — Логан!.. И только Уэйда не слышно, и Питер уже кладет руку на ручку двери, как оттуда доносится примирительное: — Ладно, ладно, как говорит Фьюри, кто прошлое помянет — тому глаз вон… Но, ребята, серьезно, то, что мы нихера не делаем — оно нихера не помогает мутантам… — Что значит не делаем?.. — Русский. — У нас только за этот год прибавилось трое детей, плюс профессор еще был в Сербии, там тоже подростки… Мы помогаем как можем… — Пьотр, ш-ш, Сербия это не… — Уэйд, — снова профессор, — я не знаю, что еще мы можем сделать по Латверии… Если бы хотя бы Канада, а Старый Свет — слишком далеко, слишком дорого… Мы знаем, что какие-то лаборатории есть в самом Союзе, в Китае, но чтобы они вынесли часть исследований почти в Европу, на границу к врагам… — О, да-а, у Дума там такая Европа!.. Думократия по полной… Особенно сейчас, когда все грызутся за власть. Да там самое место смагглить технологии с Запада в Союз и обратно. Латверия, Балканы, Ближний Восток, чем больше военной неразберихи — тем проще… — Ну, хорошо. Хорошо, Уэйд. Давай я попробую прочитать тебя? — А разве возможно?.. — не договаривает свою мысль Хэнк. — Профессор, но в прошлый раз Вы... — Саммерс. — Давайте я попробую, — звонко предлагает Джин. — Я уверена, что у меня все получится!.. — Джин, солнышко мое, — внезапно торопливо начинает Уэйд. — Я, конечно очень польщен, и, может быть, в других обстоятельствах был бы только за... Но ты такая зашибенно красивая, что я, наверное, совсем не о том буду думать!.. И, в общем, как бы мне ни хотелось подержаться ладошками... Хоулетт ворчит так запредельно тихо, что это, наверное, не слышно для тех, кто в комнате, но в таком диапазоне, от которого у Питера внутри начинает неприятно дребезжать. Господи, ну как Уэйд так умудряется всех довести, специально, что ли?.. — Логан, — это негромкий голос Хэнка. Ага, значит, он тоже услышал, Питеру не почудилось. — ...так что никакого сексизма, но лучше мы с профессором возьмемся за руки крепко по-мужски и как два суровых, э-э... телепата... — Я справлюсь! — настаивает голос, и он и вправду такой красивый, что сидеть напротив, держаться за руки и смотреть в глаза — ну, Питер немного понимает Уэйда. — Нет, Джин, Уэйд прав, сначала мне надо попытаться, — возражает Профессор. — И я стал ощутимо сильнее с тех пор. Кстати, мою руку можно отпустить. Лучше отпустить. Спасибо, Уэйд. И постарайся не думать ни о чем... — Как? А мои воспоминания?.. Ну, которые настоящие? Ну, которые я думаю, что настоящие… — Не думай о них. Просто успокойся, выровняй дыхание, расслабься... И ни о чем не думай, тут тихо, спокойно, ты просто присутствуешь здесь и сейчас, без мыслей, твое сознание как будто растворяется в воздухе, тебе спокойно и хорошо... Приятный голос замолкает, и в звонкой тишине Питеру кажется, что он слышит участившееся тяжелое дыхание — то ли свое, то ли через стенку. Какой-то предмет падает и катится по полу... — Нет, — хрипло произносит Джин, — это... это просто... — Профессор, Вы в порядке?.. Дальше слышно все сразу, будто разморозился стоп-кадр, говорят все одновременно, кроме почему-то Уэйда, стулья двигаются, шум и шаги. Питер едва успевает отскочить по коридору и к дивану, как открывается дверь. Преодолевая малодушное желание свалить по-тихому, он старательно втыкает в телефон, и, когда шаги и колеса перемещаются по коридору уже почти к нему в гостиную, поднимает голову и встает: — Добрый день! Тот, кого он заранее страшился, — худой человек в костюме — откинулся на спинку кресла, глаза прикрыты, бледность и отсутствие волос на голове создают какое-то тягучее ощущение больницы, онкологического отделения... И хотя его инвалидная коляска алюминиевая и современная, с пультом управления, катит ее все равно хмурый Хоулетт. Он взглядывает на Питера исподлобья и коротко кивает: — После ужина. Потом оглядывается на Хэнка, наклоняется к усталому человеку в кресле, перекидывается с ним парой слов и увозит его. Следом выходит ослепительная, как из журнала, красавица с длинными каштановыми кудрями, она рассеянно трет висок, под руку ее держит — ну да, высокий, красивый и самоуверенный тип, вдобавок еще и без очков. — Проводишь меня в парк, подышать?.. — Давай лучше наверх? Приляжешь, я открою окно... Может, таблетки от мигрени взять?.. От тошноты?.. — Нет... Скотт, это другое... — Давай донесу?.. — Я сама сейчас потихоньку... Следом за ними идет Хэнк и вот он-то как раз обращает внимание на Питера. — А я... Вас долго не было... Вот, вышел и немного заблудился... — Питер делает шаг ему навстречу. А Хэнк мягко улыбается углами губ и внезапно — подмигивает ему желтым глазом, мимолетно, но Питеру это точно не показалось. Значит, заметил, что Питер шел за ним, но не злится?.. Одним из последних, руки в карманы, выходит Уэйд с кривой ухмылкой и как-то не смотрит на него, прячет глаза. Рядом с Уэйдом и немного позади, будто караульный, высится, что называется, здоровенный детина: если бы он был небрит, потрепан и зол, то походил бы на русских из фильмов, а так, особенно пока молчит, — ну, простой парень из снежного пояса, с немецкими корнями, да, накачанный, но в целом не мощнее Кэпа... Он вежливо и как-то очень сдержанно улыбается, заметив, что Питер его рассматривает, и, подойдя, протягивает руку, которая в тот же миг будто покрывается черно-серебристой пленкой. Графен, чуть не вслух говорит Питер, ну или что-то типа графена, аллотропная модификация углерода, прочная и стойкая, защищает от пуль и ударов лучше, чем любой доспех. Это удивительно, как белковые соединения в теле мутанта за доли секунды преобразуются в совершенно другую структуру!.. — Пётр. — Очень приятно, а я — Питер... Это же одно и то же имя да? На секунду он прилипает к стальному рукопожатию, потому что вот так сходу похвастаться больше нечем, и, приложив усилие, некоторое время не дает мощной ладони сдвинуться с места, а потом, когда Пйотр заметил и оценил, отпускает. — Да, это... — Пйотр смотрит на свою уже обычную руку, потом на Питера, теперь тоже внимательно. — Тезки — так называется? Приходи через час ужинать. — Спасибо. Вам помочь? — Справимся, — русский оборачивается на мрачного Уилсона, — Вэйд, ты же еще с прошлой недели хотел ужин готовить? Пойдем? Уэйд безропотно и без оглядки шагает в распахнутую перед ним дверь, и в гостиной с Питером остается только Хэнк. — Не переживай, Пйотр присмотрит. В лабораторию? Питер уже знает дорогу по памяти, они идут бок о бок. — Да я... Я не то чтобы караулю его... Прости, пожалуйста, что полез тайком... — Ай, кто тут только куда не лезет, от детей вообще ничего не спрятать. Ладно, прощаю на первый раз. — Ты меня услышал, как я следом иду, да? — Да, — просто говорит Хэнк. — Ты же тоже со слуха за мной шел по коридорам и в двери? Тут все скрипит, если прислушаться. Старое. Надо знать, куда можно наступить. Он ставит босую ногу-лапищу на половицу — Питер до сих пор малодушно старается не смотреть на некоторые более звериные части тела — и дерево издает тихий звук. — Правда, нехорошо получилось, и все потом вышли... А я там торчу, как будто шарюсь везде, пока хозяев нет... Шариться Питер любит, это правда, но, спасибо Мэй, он также выучил, что своевременные извинения — ну, смягчают ответственность. — Нехорошо, это точно. Но никто пока, кроме меня, не в курсе, что ты подслушивал. Пока, — называя вещи своими именами, Хэнк смотрит на него сверху вниз. — Не злоупотребляй доверием, уважай правила, будь полезен и со временем ты сам все узнаешь, что тут и как. Тут старое место. Надо знать, куда наступать, — повторяет он. — Я понял, — шепчет Питер, глядя под ноги и следя, куда наступает. Давно его так никто не отчитывал и... так по делу. В лаборатории Хэнк убирает папки с информацией о мутантах в сейф, — ну вот, Питер так и не посмотрел их, придется просить в следующий раз, — и между прочим интересуется: — А ты давно знаком с Уэйдом? Питер подсчитывает в уме: событий куча, а всего-то прошло три недели — ладно, надо хотя бы округлить для солидности... — Месяц. Так недолго. Интересно, что Хэнк подразумевает своим вопросом: что Питер слишком мало пока знает Уэйда, чтобы о нем беспокоиться и ходить хвостиком? Или что Уэйду нельзя доверять вот так сходу? Или что Питер слишком глуп и наивен, может быть? — Мистер Уилсон здорово помог мне, — добавляет Питер, задирая голову на Хэнка для пущей убедительности. «А вы давно его знаете?» — вертится у него на языке, «Какие-то сложные у вас с ним отношения», «И Хоулетт ваш, мудила, на него в прошлый раз напал ни с того, ни с сего!» — и прочие неуместные вещи, так что он вдруг выдает не вопрос даже, а утверждение: — Он непростой человек, да? Хэнк согласно опускает массивную голову: — Мы все тут непростые, Питер. И ты тоже, как оказалось, — он снова улыбается краем губ, не показывая клыков. — ДНК-то будем секвенировать?.. — А долго это? — Питер сомневается, что они успеют до отъезда. — Неделю. Но это на один большой фрагмент. Я беру последовательность вот с этого участка, — Хэнк показывает схему, — обычно именно тут кодируются способности мутантов. Этакий ген Икс. Хотя бывают исключения, тогда придется переделывать, искать... — Ого, неделю!.. А у знакомого в лаборатории на HiSeq X10 за пару часов можно расшифровать весь геном, если разбить на фрагменты. — Мощная лаборатория. Этот новый секвенатор стоит почти миллион... А у нас тут списанный, подарок от бывших коллег из Гарварда, я десять лет назад на нем начинал работать, — Хэнк бережно крутит в огромной руке тонкую пробирку. — Если докупить реактивов, то все расшифрую с достаточно хорошей точностью... Питер смотрит на старенькие столы, бытовой холодильник, приспособленный под хранение препаратов, допотопную технику — у них в школе даже списанные Озкорповские новее... Еще и реактивов нет... — Я, наверное, у знакомого сделаю и принесу в следующий раз готовый результат, окей? Может, и реактивов получится захватить. Вообще брать у богатых и отдавать бедным — не такая уж плохая идея. Она совсем немного незаконная, но в принципе ведь правильная: Робин Гуд же герой, а не вор. Главное, хорошо замести следы, чтобы не столкнуться с яростью старшего Озборна. Но Гарри тут спец. — Образец ДНК заберешь? — Да не, я там свежий возьму. Я соображу, как очистить, как что. Я читал. Ему кажется, что Хэнк опять улыбается уголками губ. Потом Хэнку снова звонят, и Питер хотя старается не слушать, но все равно ему слышно, что это Хоулетт и речь идет о профессоре. Синее лицо становится обеспокоенным, Питер уже без труда распознает эмоции доктора, хотя поначалу с непривычки старался не смотреть. — Ну, почти время. Беги ужинать, — отпускает Питера Хэнк, а сам лезет в холодильник за какими-то ампулами. — В этот раз не заблудишься?.. В столовой — фарфоровый вихрь: тарелки и стаканы, серебряные приборы кружатся в воздухе, как последние листья, как первый снег, по медленным орбитам, выше и ниже, в центре и по краям, будто в рапиде, водоворотом, который почти звучит тонким звоном стекла. Посреди всего этого великолепия стоит, задравши голову, Уэйд, у него в руках стопка тарелок, и он ее подкидывает в свободное пространство над столом, и тарелки не падают вдребезги, а, медленно разделяясь на ослепительные диски галактик, ледяные кольца Сатурна, солнечные и лунные гало, вплывают в общее кружение... Не сразу Питер замечает в углу маленькую рыжую девочку, которая смотрит на летающую посуду с застывшим лицом и сжимает руки в кулачки. Рядом с ней стоит Элайджа, рот раскрыт, у стенки еще пара ребят. Хочется скорее выхватить телефон и запечатлеть это чудо, но круговое движение вдруг будто спотыкается, становится неровным, что-то звякает, сталкиваясь... — Давай, Адель, давай у тебя получится, — шепчет Элайджа, он сегодня без этих ужасных перчаток и от волнения грызет ногти. Девочка хмурится. Тарелки и приборы медленно опускаются к столу, укладываются на него в беспорядке, одно блюдце с самого края кувыркается на пол, и со звуком осколков все окончательно замирает. — Аху... Ах уж, обалдеть, круто!.. Ничего круче не видел, — выдыхает Уэйд. — Молодец! Девочка вытирает ладошки об юбку, улыбается. — Здорово, — Элайджа, словно очнувшись, убирает руки ото рта и прячет их в карманы. — А одно блюдечко это ерунда... Оно бы и так могло разбиться... — Пф-ф, — говорит белобрысый пацан лет десяти, — мы так скоро без тарелок останемся. — Диего, принеси веник. Самый младший, темненький пухляш, срывается в соседнюю комнату... — Опять посуду бьете? — слышит Питер из дверей сердитое ворчание с русским акцентом. — Вам где можно играть? На улице. Мячиков у вас целый мешок. Зачем в доме?.. А ты куда смотрел, Вилсон?.. Уэйд моментально испаряется, как только в дверях показывается Пйотр с тележкой с кастрюлями: — Ну, расставляйте скорее!.. Семь уже! Адель, vot yegoza, — он смотрит на рыжую девочку, которая с виноватым видом уже обычно, руками, быстро поднимает лежащие на боку стаканы и двигает тарелки. Дети бросаются к столу и тоже начинают поправлять ножи-вилки, раскладывают салфетки и хлеб. Кто-то еще подходит из комнат. Самый старший парень, высокий мулат с дредами, наполняет тарелки дымящимся рагу... Когда все рассаживаются, их оказывается восемь мальчиков от примерно семи до тринадцати и две девочки, вторая намного старше, чем Адель, уже подросток, с короткими темными волосами и шрамом, как от большого ожога, на бледной скуле. — Мы в две смены питаемся. Взрослые в полвосьмого. Так что, если ты не очень голодный... — Очень!.. — убедительно врет Питер. — Можно сейчас поесть? А потом он ускользнет мыть посуду и ему не придется торчать тут на виду толпы незнакомцев, которые читают мысли. Пйотр осматривает его с головы до ног и кладет ему чуть не двойную порцию. — Проследи, чтобы дети не баловались. Тишина и порядок! Кто все съест — получит яблочный пирог, — громко объявляет он, выставляет на стол кувшины с каким-то розовым напитком и увозит тележку. — A еtot kuda delsya? Nu, yo-moyo, Вилсон, nu chto za nakazaniye... Питер по голосу пытается определить, ждут ли упомянутого Вилсона неприятности или нет, а с другой стороны, что он, нянька ему? Прекратив прислушиваться, он садится в углу рядом с Элайджей, от которого остальные дети держатся несколько поодаль, хотя на других сторонах стола сидят плотно, чуть не толкаясь локтями. — Как дела? — Питер проводит по маленькому плечу и получает неожиданный укол током и испуганный взгляд из-под лохматых волос. — Да все хорошо, нормально!.. Расскажи, ты сам-то как? Паровоз работает?.. — Нормально... Работает... Он прячется, как улитка в раковину, хотя только что стоял и так радовался, глядя на представление, которое устроила маленькая Адель. Питер замечает необычную тишину вокруг и поднимает голову. Девять пар глаз тут же обращаются к своим тарелкам. Серебряные ложки клацают. Кто-то шмыгает. Кто-то тихонько чавкает. Ха-ха-ха, он поест с детьми, чтобы на него не пялились. Забыл уже этот ад в начальной школе, да, Паркер? А в средней? Он тоже начинает без аппетита ковыряться в тарелке, но как-то уж слишком давит это молчание. — А знаешь, можно собрать еще такой типа коптер, чтобы поднимался в воздух с руки. В зависимости от силы тока лопасти будут крутиться сильнее или медленнее... — На управлении? — тихо интересуется Элайджа. — М-м, если на радиоуправлении — там нужен другой механизм. Я думал про такой, который только взлетает и плавно садится. Знаешь, как вертушка, ну, запускалка такая... Народ вокруг начинает шушукаться и брякать ложками громче, над столом пролетает шарик хлебного мякиша. — У тебя таких разве не было? Я в детстве сам делал, нужно колесико-лопасть, пружинка или резинка, нитка... Хочешь, соберу после ужина? — А резиновый жгут подойдет? Питер поднимает взгляд. Белобрысый парень поясняет: — У нас есть в госпитале. — Ну, в принципе, да... — А у меня есть пружинки, — хвастается Диего. — Из пистолета достал. У меня такой красный игрушечный пистолет был... — А это колесико можно склеить из пластика? — Майкл, их и делают пластиковые! — А Адель ведь сможет этим коптером управлять?.. ну, подтолкнуть его в воздухе в нужную сторону?.. Теперь все начинают говорить сразу, обращаясь друг другу и к Питеру, кто-то кидает скомканную салфетку в соседа напротив. — А тебя Питер зовут? — интересуется белобрысый. — Да, Питер... — А что ты умеешь? — тут же перебивает пацан с дредами. Высокий — точно выше Питера, и только детская округлость в лице выдает, что он на самом деле младше. — А... ну, вот, например, — Питер поднимает, касаясь лишь кончиком пальца, нож для масла. — Вау, ты управляешь металлом как Магнето? — восхищается один из малышей. — Круто! — А машину можешь поднять? — Да ну, машину даже Майкл может поднять руками... — И Адель без рук... — А стадион можешь?.. — Э-э... Нет, не как Магнето, я ничем не управляю, просто, — Питер поднимает пустой стакан, прикоснувшись только указательным к ободку, — ну, приклеиваюсь... — Человек-липучка? — И всё?.. Что значит «всё», вообще-то это тоже круто, ну, не так, конечно, круто, как кидаться стадионами... Эх, заворачивать чужой нож в спиральку, чтобы показать еще и силу, вроде не вежливо. Тем более, что тут тоже кто-то может поднять машину одной рукой или даже без всяких рук. Над столом пролетает очередной салфеточный шарик и — Питер ловит его на паутину и дергает себе в ладонь. — О, а как ты это сделал? — Покажи еще!.. — Что это за штука? — Паутина. — Да ну?.. — Паутина, как у пауков? Ну, по крайней мере, никто не сказал «фууу» и «буэ». Это уже успех в обществе или еще нет? — Поймай еще! — просит Адель и медленно поднимает над столом хлебный огрызок. Без рук. Элайджа тянет его за засученный рукав: — Питер, поймай?.. Ну, начинается. Питер украдкой скатывает остатки паутинки в салфетку и откладывает на край тарелки. Протягивает правую руку в сторону левитирующей хлебной корки, а дальше — вот он научился управлять, но так и не разобрал толком всю механику процесса — как-то напрягаются мышцы в предплечье, где паутинные протоки, и в запястье. Оп-па — и к кусочку хлеба протянута полупрозрачная нить. От запястья, от паутинных устьиц, шелк отходит сотнями микроскопических нитей, которые затем соединяются в одну, толщиной в миллиметр. А там, где паутина касается хлеба, нить снова разделяется на множество тонюсеньких волокон, оплетая кусочек. — Ого! — Адель хохочет и тянет хлеб на себя. — Отпусти! — Нет, если я отпущу, тебе все в волосы прилетит и склеит. Лучше ты отпусти! — Питер дергает, паутинка пружинит. Просто невероятно, что такая маленькая девочка может перетянуть его — да еще и как! — только силой мысли?.. — Отпускаю! — смеясь, предупреждает она. — На раз-два-три! — Три! — выкрикивают они одновременно. Питер дергает и сматывает почти всю длину паутинки на ладонь, оставляя кусочек хлеба болтаться в вытянутой руке, как маятник. — Это правда паутина?.. — снова интересуется белобрысый. — Да, моя ДНК случайно смешалась с паучьей... — Так разве бывает? — Ты что, вырос в лаборатории?.. — А я видел, видел на Ютьюбе ролик, как на пароме... О нет, мировая слава, с*&ка, подкралась к нему не вовремя и укусила за задницу. Питер вдруг осознает, что спалился перед толпой маленьких детей и черт знает, что и как и где они могут о нем растрепать. — На том пароме был не я! — выдает он первое, что приходит в голову. Краем глаза он видит, как Элайджа протягивает руку к паутинке... — Не трогай, а то!.. Не сжимай ладонь, а то весь кулак слипнется! Элайджа застывает с поднятой ладошкой: к четырем пальцам приклеилась паутинка, а кусочек хлеба внизу на совсем коротенькой нити шелка медленно вращается по часовой стрелке и может делать это бесконечно, из-за внутренней шарнирности паутины. — Держи пока руку так. Паутина очень клейкая в первые минуты. И прочная на разрыв, автобус на ходу удержит. — Ого, круто! — удивляются дреды. — А к тебе самому не прилипает? — Нет, у меня кожа как-то автоматически регулирует... А вот к одежде и к другим людям... Он смотрит на Элайджу, который огорченно смотрит на него. В детстве Питер никогда не облизывал розетки, как-то случай миловал, зато теперь, в почти шестнадцать... — Я сейчас слизну эту паутину с твоих пальцев. Чтобы не отрывать с кровью. Вообще у меня есть растворитель, но он в машине... Потому что кто-то дебил и вечно оставляет рюкзак где только возможно. — Питер, а ты в курсе, что он?.. — интересуется его сосед слева. — Конечно в курсе, тупица, это он же и сделал паровозик для Эла, — объясняет вихрастый мальчик. — Просто он как Уэйд и Логан... С регенерацией, да, Питер?.. — уточняет белобрысый. — Ну, если б я был бессмертный… Хрен у него, а не регенерация... Но, по крайней мере, он в кедах! Изоляция! А ведь еще жалел с утра, что надел их в дождь. Он ободряюще улыбается Элайдже, берет левой его за ладошку — пока ничего — и быстро слизывает паутинку с пальцев. Хлеб с обрывком паутины шлепается на скатерть, и правая теперь тоже свободна. Фу-ух!.. Питер быстро убирает обе руки под стол: скатать остатки паутины в шарик и прилепить под стулом. Ну и что? Она же разложится потом. — И у тебя правда есть гены паука?.. — спрашивают дреды. — Ага. — А это был обычный паук? — уточняет парень в очках. — Нет, из лаборатории. — Вот, я же говорил, что... — Круто. Я — Дэниел, — представляются дреды. — А я — Лиам, — говорит белобрысый. — Отморозок, — морщится вихрастый и скалится, во рту не хватает переднего зуба. —Отмороженный снеговик! Видно, что у них это что-то личное. — Эй, я тебя предупреждаю!.. — Сосулька! — с выражением медленно произносит вихрастый. И в том, как он явно нарывается, есть что-то такое до боли знакомое, что Питеру вдруг становится его жалко. — Сам ты!.. — Лиам видно, что старается сдержаться. Вихрастый подносит ложку ко рту и вдруг кривится и бросает ее в тарелку — с таким звуком, будто металл ударяется о твердое. Края тарелки и ложка побелели, словно покрылись инеем. — Ну ты жопа!.. — Выкуси, крыса, сейчас второй зуб сломаешь!.. — торжествует Лиам. Кто-то хихикает... — Да я тебе такого ночью наведу, кровать обоссышь! — Эй, прекратите! — вмешивается Адель. — Диего, — вихрастый поворачивается к соседу. — Разморозь! — Ну мне же не разрешают, Крис, я не буду... — Разморозь, а то чудовище покажу! Того, с зубами в животе!.. — Не надо, — начинает хныкать Диего. — Я не хочу, я тогда чуть стол не поджег... — Крис, перестань, возьми мое! — предлагает паренек в очках. — Не надо мне твои объедки. Сейчас Диего мне все погреет. Ну, давай!.. Малыш неохотно обхватывает тарелку руками и смотрит в нее. И ничего не происходит. И вдруг над ней вспыхивает язычок пламени!.. Черт!.. Питер подскакивает со стула, но тут же — плюх! крак! — тарелка уже полна розовой жидкости через край и лопается, по всей комнате противно несет горелым, на скатерть течет... — Придурки, — хмурая девочка отставляет кувшин в сторону. — Опять из-за вас всем без интернета сидеть. — А что ты не предупредила, умная? — Крис вскакивает из-за стола, но ему уже накапало на брюки. — Как будто вы послушаете!.. — огрызается девочка. Диего даже не пытается отодвинуться, сидит и хлюпает носом. Дэниел злым шепотом ругает Лиама. Кто-то выходит из-за стола и бежит, наверное, докладывать. — А ты чего пялишься, уже полчаса тут торчишь, — злая девочка смотрит на кого-то в дверях в кухню. Там торчит Уэйд с подносом. — А я гляжу, у вас и без меня весело! — с ухмылкой произносит он хором с девочкой и вылупляется на нее. — Я только пирог принес, — опять говорят они хором. — Да, такая... Как видишь, работает, — девочка. — Так вот ты какая, — поднимает брови Уэйд. — Я думал, со мной такие фокусы не рабо... — Это еще что за?!.. Да что вы творите-то, с ума сошли! — произносит девочка, передразнивая сильный акцент. — В восемь всем быть в большой классной комнате! И она скрывается за противоположной дверью, сильно хлопнув ею напоследок. — Это еще что за?!.. — раздается сзади Уэйда в коридоре. Тот поспешно сторонится и ставит поднос с пирогом на буфет. — Да что вы творите-то, с ума сошли! — Пйотр входит в комнату, сопровождаемый одним из ребятишек. — Вилсон! Питер! А вы куда смотрели? Так, быстро доедать, тарелки на кухню, и в восемь всем быть в большой классной комнате. А вы, — он снова обращается к ним двоим, — помогите накрыть на кухне. Совершеннолетних обитателей на ужин приходит немного. Собственно, за накрытым столом сидит только Хоулетт и ест с таким безразличным видом, будто ему картон положили, хотя рагу вкусное. Питер почти все успел смести до скандала. Профессор отдыхает наверху, и Пйотр отправляет ему только розовый kompot в графине. Хэнк утаскивает кастрюльку на свое рабочее место в лабораторию, чтобы съесть ночью, совсем сбил себе режим. Скотт забирает тарелку рагу и кусок пирога с собой, им хватит на двоих, Джин вряд ли вообще притронется к еде, он многозначительно смотрит на Уэйда. Нет, kompot не надо. Пйотр вкладывает ему в карман шоколадку — раньше Джин это помогало. Когда это раньше? Не знаю, раньше она уже брала у него шоколад. Странно, вообще-то Джин не любит сладкое. Окинув напоследок их всех четверых неодобрительным взглядом, Саммерс уходит, хлопнув дверью. Питер невольно ежится. — Неприятно, да? Пялится, как будто дырку пытается прожечь... А знаешь, почему? Питеру как-то неудобно обсуждать людей за их спиной тем более, что они тут не одни. Но ни Хоулетт, ни Пйотр почему-то Уэйда не одергивают, и тот продолжает как ни в чем ни бывало: — Потому что реально может. Это нам повезло, что солнца нет и лампочка тусклая. Скотт, прикинь, умеет испепелять взглядом. Глаза так устроены, что фокусируют свет, как будто линза. Костер зажигает днем. А если в тех очках, которые ему Док сделал, — вообще как лазером!.. — Ого! — удивляется Питер. — Прямо лазер? Может, ну, металл разрезать? — Металл не знаю, а броники — как масло... — Попридержал бы ты язык, Уилсон, — вдруг советует ему Хоулетт, отодвигая пустую тарелку. — Не нап&%зделся еще на сегодня?.. — Логан! — Пйотр укоряюще смотрит на Хоулетта. В глубине комнат начинают бить часы. — О, у вас же лекция по воспитанию молодежи! Ай-яй, нехорошо лектору опаздывать, — скалится Уэйд вслед спешно убегающему русскому. — Иди, иди, отключи мелким засранцам интернет — и они тебе в десять раз больше шухеру от безделья наведут!.. Пйотр исчезает за дребезжащей дверью. — А пирог отличный вышел!.. — Уилсон подцепляет с тарелки большой кусок и смотрит на Питера: — Я в машине посижу. И, схлестнувшись напоследок с Хоулеттом долгим взглядом, словно тоже пытаясь прожечь в нем дыру, выходит. Влажная и холодная ночь облипает его, едва Питер выходит за дверь особняка. И внутри старого дома было промозгло, а в саду и подавно. Осенний ветер быстро гонит по небу дымок облаков, и назавтра унесет с собой дождь. Справа над лесом виднеется красноватый обрубок Луны, и Питер поглядывает на нее, труся к воротам, где в темноте едва различимы угловатые очертания Бьюика. Когда бабушка год назад сожгла дом, тоже было полнолуние, не то чтобы это было связано, просто Питер лежал тогда без сил один в новой квартире, и Луна светила в окно и мешала уснуть, а закрывая глаза, он видел мириады черных пауков, их бесконечное копошение и слушал шорохи тонких лапок по стенам, и думал, что если это наследственное, то почему все-таки так рано... А когда не рано? В сорок? Уэйду сорок?.. В шестьдесят?.. Свет в машине не горит. Скрип калитки в гулком воздухе такой оглушительный, что, казалось бы, темный силуэт внутри должен встрепенуться, но не шелохнется. Единственное движение во мгле — порывы ветра рвут листья с кустов. Он, задерживая дыхание, подходит. Уэйд неподвижно сидит на водительском, будто спит. Питер зачем-то тихо открывает дверь со своей стороны и шепчет: «Уэйд», — и когда тот поворачивает к нему голову, испытывает какой-то глупый прилив облегчения. — О, это уже ты... Так быстро? — Голос сиплый, как со сна. — Час прошел. Ты как? — А сам-то? — Нормально. Поговорили с Логаном, очень спокойно, — Питер садится, а на незаданный вопрос лишь пожимает плечами. — Узнал много... разного. Уэйд не уточняет. Оставляет ему пространство. Это Питер, получается, первым делом усвистал подслушивать под дверью то, что его не касается. Но ему ведь, правда, не хотелось снова найти Уэйда у машины покалеченного... Грэнни заводится, лучи фар выхватывают из темноты облетающие дрожащие ветви, и далекие желтые окна особняка кажутся такими одинокими и слабыми против подступающей ночи. Питер крутит в руках ремень перед тем, как пристегнуться. Сказать — не сказать, что он все слышал? Он начинает с малого: — Уэйд, а у тебя все в порядке? Ты весь вечер какой-то... сам не свой? Уэйд косится в его сторону с короткой кривой усмешкой, потом отворачивается: — Питер, да ничего у меня не в порядке! Никогда не было и не будет!.. Если ты еще не понял... Он трогается, резко выворачивая руль, и они прыгают по кочкам на проселочной дороге. Подвеску, видимо, только один Питер должен беречь и на поворотах полегче только он же. Питер смотрит в темноту за окном, но видит в отражении себя, видит Уэйда, их уютный салон, залитый желтым светом. Сегодня ты замалчиваешь с одними друзьями одно, завтра перед другими — другое, а потом твоя правда выскользнет из рук, и так и проживешь свою жизнь осколками, жалкими кусками, никогда не соединяясь в целое. Поежившись, Питер тянется и убавляет звук радио, которое бодро предупреждает его, что If I go there will be trouble And if I stay it will be double... Ну, уж к проблемам-то ему не привыкать. — Уэйд, я... Так получилось, слышал ваш разговор там в зале... С момента, когда Хэнк зашел. Уэйд опять косо смотрит на него: — Жучок что ли влепил? Смурфу? — он внезапно широко улыбается. — Вот это ты даешь! Но только, смотри, аккуратнее, они там такого не любят. Попадешься — не отмоешься... Питеру словно резко содрали корочку с поджившей болячки. — Нет, конечно! Ты что, нет!.. Жучки это... Низко, — он морщится. Уэйд что, считает его настолько... таким подлецом? — Я просто... Ну, слышу. — Слышишь? Как это? — Ну, типа, соседей на первом этаже с нашего двадцатого, телек на пятом. — Хера себе у вас звукоизоляция в новостройках!.. Это я вовремя себе дом урвал... А сейчас что слышишь? — Уэйд выключает радио совсем. — Сейчас шум мешает, улицу не слышно, да тут и нечего, это же не город, — Питер пытается разобрать хоть что-то. — Ну, а в багажнике вроде... Плещется. Как будто бутылка с водой. Или в канистре плюхает. И полиэтилен шуршит, очередной мешок, наверное. И еще инструмент, типа лопаты... Он звякает обо что-то, металлическое... — Об домкрат. И ты это слышишь?.. — Ну... Да. Уэйд, я почти весь свой дом слышу, может, не на двадцать этажей, конечно... И от твоей улицы железную дорогу, поезда. Полицейские сирены за десятки миль... — Неслабо. И это постоянно так? — К счастью, нет. На самом деле, оно до сих пор как-то волнами, наплывами. То против воли приходится слушать телефонные разговоры одноклассников, а то ему показалось на секунду перед тем, как он открыл дверцу машины, что Уэйд не дышит и сердце не бьется — вот просто глухая стена тишины и все. И такая же тишина висит между ними сейчас: не понимания, а, скорее, недомолвок. И, может быть, некоторые границы лучше не пересекать: Уэйд ведь перевел тему с того, что именно Питер подслушал на то, каким образом ему это удалось... Не хочет говорить?.. — Уэйд, а ты правда веришь, что... Ну, что до сих пор мутантов?.. Ну, где-то… Держат, как там, в бункере?.. — Питер, я видел!.. Ну, мне кажется, что я видел это в Латверии… — Давно? — Летом… Этим летом… Там… Там, понимаешь, странная история, я подорвался в Конго… мы, точнее. Но я выжил — и, похоже, я единственный… И вот не очень помню, что было между… Контузило или часть мозгов выбило… Но в Латверии я точно был и я помню эту лабораторию!.. Я после нее уже был в сознании, нашел Уиззла… Встречная машина им сигналит, и Уэйд уводит Грэнни с середины дороги в свою полосу. — Не знаю, короче, что у меня было от Нигерии до Латверии… — уже спокойнее продолжает он и замолкает. Потом тянется снова включить радио. — И никто уже, видимо, не узнает. Да и хер с ним! Из динамиков, словно наперекор, сильный голос Коэна поет о том, как все всё знают и их общая лодка идет ко дну. — А... телепатия? Уэйд качает головой: — А ты их видел, какие они вышли? Я думал его прям там на меня стошнит, — он криво усмехается. — Идиот с кашей в мозгах может любого телепата укатать в говно за пять минут... Питеру нечего возразить, он молчит, зато Уэйда будто прорвало, он начинает негромко говорить, рассуждая, будто сам себе доказывает: — Да, я, случается, временами вижу... разные вещи. Иногда слышу. Когнитивные искажения, как их вежливо называет Профессор. Ну, галюны, ну да, было когда-то... Просто в этот раз — так ярко... Глюки перед смертью — там другое, там так смутно и будто бы... ирреально. А тут — я знаю, что все это было, точно знаю, хотя и не помню деталей. Ванесса была. Она была, она настоящая, черт возьми, и неважно, какое лицо!.. Нейт — был, ну то есть будет еще... Хотя хер его знает? Я теперь уже ни в чем не уверен… Но Элли-то, с ней-то все правда оказалось!.. Он окончательно проваливается в молчание. Они минуют железнодорожный мост, впереди уже расцвечивает небо рыже-бурое световое зарево Нью-Йорка. Питер не знает этих людей, чьи имена сейчас перечисляет Уэйд: реальны они или игра нездорового воображения, из прошлого или из будущего... Но он и про себя с родителями — до вчерашнего дня думал, что все знал, а теперь его утягивает, утягивает под темную воду реки. То, что рассказывал сегодня Логан... Нет, любую тайну можно распутать, любую задачу — решить, дело только во времени и усилиях. — А если пойти от фактов? От физических проявлений? Ну, сделать МРТ тебе и посмотреть на активность участков мозга? Те, которые отвечают за память, должны... — О, да вы бы со смурфом точно спелись... Тому тоже лишь бы кого-то на опыты пустить. Питер, я же звеню на всех рамках, во мне фунт железа, не меньше. Уиззл поэтому всегда мне пассы делает и доки левые. — Железа?.. — Осколки разные. Жить не мешают. Иногда сами выходят, то с кашлем, то с, извиняюсь, дерьмом. Ну, как обычно: торопишься, что-то вытащишь, на остальное забьешь... Не, я-то переживу МРТ, только в мозгах эффект будет, как от разрывной — забуду больше, чем насканируем. — О... А... А электроэнцефалограмму снять?.. — не сдается Питер. — Я недавно читал одного ученого, и он мне даже книгу лично подписал, доктор Октавиус, может, знаешь? У них новый алгоритм распознавания сигналов мозга... — То есть, ты хочешь научно доказать, что я не псих?.. — Уэйд, кажется, перестал злиться, и его это все уже просто забавляет. — Но ты ведь... Ну, все-таки, ну, функционируешь... относительно нормально... — Ага! В штаны почти не ссусь и ложку мимо рта не проношу. Джекпот, как сказала бы мама, — он улыбается как на подиуме, потом мрачнеет. — Н-да-а уж, Питер, хотя откуда тебе знать про психов... — Ну, я знаю, у меня бабушка... Ну, она уже совсем там на своей волне... Но ты по сравнению с ней... — Еще ого-го, да?.. На вид почти нормальный, хочет сказать Питер. Тетя иногда берет такие продукты в супермаркетах из специального ящика: одинокий банан, авокадо с подмятым бочком, яблоки с пятнышками. И не потому, что это дешевле, в деньгах они теперь не нуждаются: работа отличная и мортгейдж выплачен, — а потому что ей, ну, хочется их спасти, что ли. Внутри-то они хорошие, просто местами, ну, не очень выглядят... — Расскажи, что ты помнишь?.. — Ай, да нахрена? Неважно уже. Может, я и не помню... Вон Уиззл тоже думает, что меня просто взрывом приложило и глючило, копает там чего-то... Не, ну ему, понятно, денег жалко. Жадный пиздец, как будто его в детстве не любили, — Уэйд качает головой. — А мне как-то уже и пофиг. Не верят — и ладно. Я свой главный куш уже сорвал, щеночка купим, цветочную лавку... Да и вообще съебемся отсюда нахер, в конце концов, если гайка закрутят, — он смотрит на Питера и вдруг подмигивает. — Мы-то выживем, а весь мир пусть идет нахер, ага?.. — Ну, не знаю... может быть. Говорить, что тебе похер на мир, хорошо до тех пор, пока этот привычный мир не начинает рушиться прямо под ногами. Пока он не разваливается надвое, как чертов паром, пока улицы не проваливаются вниз гудящей бездной. Пока люди вокруг не начинают пропадать и умирать. Ох, он же чуть не забыл!.. — Слушай, а что с Таней все-таки? Как там сайт? — Ну, ждем пока, — Уэйд разводит руками. — А, вот соседка ее сегодня обратилась в участок. Копы ей сказали, что открывают дело. Повезло, что случай приметный, и она уже фигурировала с этой мафией, так что не спустят на тормозах. Поищут… Может, и труп найдут, — тихо заканчивает он. Питеру от этой мысли нехорошо. — Уэйд, а ты, может, ну, поторопи этого приятеля, ладно?.. Он не готов вот так смириться, что уже все и ничего нельзя сделать!.. — Попробую… Хотя видишь какая херня, Профессор говорит, что Программу Икс, на территории Штатов, по крайней мере, прикрыли… И у них там вроде как инсайд в правительстве, из первых голов, так сказать. Поэтому похоже на правду. Куда их могут везти тогда?.. Мутантов… И главное — если никто не исчезает, то кого везут-то?.. А Таня — она ведь могла и так пропасть… Ты же знаешь, сколько всего ночью в Нью-Йорке… Питер кивает. И хотя они катят уже по чистенькому прилизанному бульвару Куинс, ему кажется, что город следит за ним из темноты — тот, другой город, размытое опасное нечто, вплетенное в подворотни, гниющее требухой заросших набережных, шумящее в проводах. То, что порой зовет его отпустить паутинку… — Вот, давай я тут, чтоб тебе не заезжать во дворы… — Э-эй!.. Эй! Рюкзак забыл!.. — Уэйд нехарактерно высовывается из машины, протягивая ему рюкзак и как-то то ли случайно, то ли намеренно, касается рукой ладони Питера. Слегка сжимает и улыбается. Специально, значит. Типа, как будто хочет сказать, что все будет хорошо. Потом захлопывает дверь и трогается. Питер какое-то время смотрит ему вслед, не в силах справиться с тревогой и какой-то тянущей тоской, а потом поворачивает к дому.