A Silver Lining

Среда 9 ноября 2016, вечер Не так он себе представлял промышленный шпионаж и взлом удаленного сервера. Дел на пять минут, вошел-вышел... Руки дрожат, тело как желе, только и спасает, что в тесном лазе он может едва ползти, а то и ноги бы не держали. Оглушенный, он даже не слышит гула воздуха, а пульс отскакивает от стен и рикошетит, как те пули — злые, быстрые, господи, во много раз быстрее него. Они не открывали огонь, пока он ныкался за серверами, но как только метнулся за угол к вентиляции — начался ад какой-то... Питер двигает правой ногой: царапина сейчас начинает ныть, но это ерунда... А плохо то, что пара капель крови, возможно, осталась там, у люка — его биоматериал, и прямо в лаборатории, бери да опознавай: хуже, чем отпечаток... Разве что взрыв гранаты стер эти злосчастные брызги... Он ползет задом к главному вентканалу из тупика, куда залез в поисках выхода. Его мутит и крутит живот, но это нервы, наверное. Успокойся. Успокойся!.. Они не могли ничего пустить в вентиляцию. У них нет противогазов. Наверное. Часом ранее, увидев на входе в дата-центр маленькую армию из вневедомственной охраны, Питер решил, что он один такой умный, а все идиоты... И попался, как тогда в ангаре. А Уэйд же ему говорил, что в закрытых помещениях у него плохие шансы... Уэйд... Звони, говорил он. Все порешаю, говорил он. С высоты своего дебильного, блин, опыта. Так хотелось прийти к нему сразу с информацией, типа, где взял, да сам достал, не хотелось тебя беспокоить... Типа, на, выкуси, профессионал хренов. Вот и выкусил, с горечью думает Питер, оскальзываясь в широкой главной шахте. Он обут, и ступни не липнут, приходится упереться в стены коленями, черт, больно. Приперся сюда как на прогулку: в кроссовках и школьных джинсах, только взял пустой рюкзак, флэшку и маску, которая липнет теперь к взмокшему лицу... И телефон. Он изворачивается, достает мобилку и смотрит план здания, который как-то не очень хорошо совмещается с реальностью. Выход у него один, там направо. Ну ничего, ничего, он вылезет. Справится. Бывало и хуже, а выбирался. Прижимая к себе тяжеленький рюкзак с дисками, на пару сотен терабайт информации, он ползет дальше... Хорошо бы это были нужные массивы, нужные данные, второго шанса точно не выпадет, он их разворошил, как осиное гнездо… Звон в опустевшем воздухе, мир будто застыл, и двигался только он — и эти маленькие смертельные осы… Тогда в ангаре было не страшно, ну, то есть, страшно, но не от пуль, а вообще. Страшно падать и тонуть, терять движения и волю… А сейчас… Когда именно он успел осознать, что он ужасно смертный?.. Хлопки выстрелов, теплые брызги на лице, запах пороха и крови. Смерть была Паркерам не чужой, но в тот день, когда он встретил Уэйда, она словно подошла познакомиться с ним лично, заглянула в лицо, ряженый скелет, чернота… Заговорила с ним: иди ко мне, Питер. Иди ближе, я по тебе скучаю… Он трясет гудящей головой. Тихо, тихо, хватит уже, прекрати!.. Надо услышать, что они говорят! Выход наружу через этот пост охраны, и теперь уже — Питер напрягает слух, — судя по шуму, там вместо трех — пять или шесть бойцов. Кто-то бубнит в рацию, «Стив, нужен тепловизор», ему неразборчиво отвечают. «Да кончайте там, давай сюда!..» Живот сводит нехорошим предчувствием. Вот сейчас накроется его убежище, выкурят и прихлопнут. И Мэй не будет знать, куда он пропал. Там, на их камне, есть место для еще одной надписи, под маминой строчкой. Нет, ждать нельзя, надо действовать первым! Надо!.. Ему вдруг отчаянно не хочется рисковать своей, может и плохонькой, но какая уж есть — жизнью. Эх, ладно. Лучше живой собаке получить пиздюлей. Он отползает подальше от люка и нажимает вызов. Гудки в наушниках воют, как сирена, перебивая гул вентиляции, заглушая переговоры охраны на выходе. Ох, только бы его не услышали... — Привет, конфетка! — радостно орет ему Уэйд. — Ну что, какие планы? Полезем в эту жопу? А то ну ее нахрен, я как раз пиццу затеял... Возможности, которые мы потеряли… Вместо того, чтобы огрызнуться, хочется заплакать. — Уэйд, — шепчет Питер. — Уэйд, ты мне говорил, обращаться, если что... В общем, я уже тут, в этой жопе… и… ну, тут пятеро вооруженных... УЗИ, пистолеты. Гранаты!.. Это прямо военные. Как мне лучше поступить?.. Уэйд, что мне делать, чтобы меня не пристрелили… — Э-э... Съебать побыстрее?.. — почему-то тоже шепчет Уэйд, ну, здравствуй, капитан очевидность. На заднем плане громыхают помехи, сейчас еще и связь отрубит, отлично... — Они тебя засекли? Отрезали? — Нет, пока не нашли. Но они на выходе. А я пока в вентиляции. И мне их не обойти. Кажется, он просто тупо тянет время с Уэйдом перед тем, как лезть под пули. — Пошли мне маячок, — требует Уэйд, чем-то лязгая. — План помещения есть? Ты где вообще? Он чуть не роняет телефон, черт, руки дрожат, и кое-как со второго раза отсылает свои координаты и кусочек плана — все, что было от этого Уиззла. Хотя, если подумать, навряд ли он дождется Уэйда невредимым и именно в указанной точке. Сейчас, вот-вот, его заметят… Нет, надо идти первым, пока они его, может быть, не очень ждут… — Да я в этой лаборатории… Куда мы в понедельник... Но если Уэйд сюда приедет, то, по крайней мере, это будет не пустая могила. Может, он как раз появится тут в момент, когда они будут избавляться от тела... — Знаешь, я попробую все-таки выбраться… — успешных столкновений с таким количеством вооруженных людей у него пока еще не было, но ведь может и повезти… — Стой, ничего не делай! — рявкает Уэйд так, что Питер вздрагивает. — Сейчас доберусь до этой твоей задницы… Смотри, через десять секунд будь готов к бабаху и потом быстро выметайся из своего угла. Люк у потолка? — Через десять минут? — Секунд. На счет десять. И аккуратнее там, взрывная волна будет. Давай, десять... — Но как же? Уэйд?.. Ты где? Через десять секунд? Как ты?.. Питер ни черта не понял, но зато Уэйд, кажется, уже все понял и решил за двоих. — Девять. Легко, одна нога здесь, другая там. На счет ноль. Восемь. — Ты тут рядом?!.. — Я всегда рядом, если нужно!.. Семь. Нихрена не понятно, но эта уверенность… обнадеживает?.. — Только давай… давай без крови... Они же не виноваты, что их наняли… Шесть, — просит Питер, на случай, если Уэйд говорит серьезно. Но как это вообще возможно?.. Разве что Уэйд следил за ним и сейчас находится не дома, а в соседнем помещении. — Кровь как водичка, умой мое личико, — бормочет Уэйд. И обрывает связь. Вот п— пять!.. Испуганным тараканом Питер припускает к выходу из шахты. Четыре. Он-то думал, что Уэйду пофиг, а тот, оказывается, — пас его, что ли? Следил, сам, лично... Три. В этом есть что-то... Ужасно обидное, но и все-таки приятное одновременно. Два. Так, надо собраться, сейчас будет взрыв. Один. Питер поддергивает вверх рукава парки, освобождая запястья. Ноль. Так, уже ноль или еще нет? Сейчас взрывной волной выбьет решетку и изрядно оглушит. Он прикрывает руками висящий на груди рюкзак и автоматически зажмуривается. Раздается треск, как от электрического разряда, и слабенький хлопок — словно выстрел через глушитель. Это оно? Он напрягает слух: среди охраны происходит какое-то копошение и слышны невнятные возгласы. Питер заглядывает сквозь решетку и видит, что все шесть человек компактно сгрудились в дальнем конце зала у выхода, кто-то глазеет на потолок, кто-то на пол. Ай, была не была. Вперед. Он выбивает решетку и стреляет паутиной сразу с обеих рук. Один успевает дать очередь. Питер кидается вбок, вверх, вниз, как чертов гимнаст, выпуская паутину снова и снова. Шелк ложится ровными широкими сетями, склеивая руки, оружие, ноги, залепляя глаза и рты. Самый шустрый охранник умудряется пробежать несколько шагов в сторону Питера и с грохотом валится с приклеенными к полу ступнями. Питер еще раз заливает всех паутиной, аж предплечья тянет. Стоп, снято. Он тоже на секунду замирает среди остановленной сцены на ватных ногах. И это всё? Неужели всё? Тончайшие ниточки, словно нежная вуаль, серебрятся на спеленутых охранниках, приклеенных кто к полу, кто к стене. Питер ощупывает рюкзак — целый, просто невероятно, все цело! — и прыгает к дверям, на ходу вдруг замечая среди повязанных фигур отдельно лежащую ногу. Оторванную по середину бедра, в луже крови, ногу. На полу. В знакомой камуфляжной штанине с кармашками. В уэйдовом ботинке. Зачем-то Питер тоже смотрит на потолок, потом озирается вокруг, а потом начинает вопить сирена — и он хватает эту чертову ногу и выскакивает в коридор. Быстрее, быстрее, быстрее!.. Нога приклеена сбоку, рюкзак с дисками громыхает на животе. Дверь он просто вынес с разлета. Ночная улица разверзается перед ним бездной, он мечется, как напуганное животное, в проулок, затем в другой, скачет, сползая по стене, потом со здания на здание. Выше, быстрее, дальше. Только на третьей крыше он сдирает маску и засасывает ртом холодный воздух. Уэйд, боже мой, Уэйд!.. Уляпанный алой кровью, он механически заматывает кровавый ошметок — мышцы, раздробленные кости, сосуды, сухожилия — паутиной. Нога еще теплая. Теплое и соленое течет по лицу, а в груди что-то дрожит и вибрирует, разрываясь. Секунды спустя он понимает, что это телефон. Дрожащими пальцами нащупывает кнопку на гарнитуре. — Привет, конфетка, — слабым голосом приветствует его Уэйд. — Ты как, нрмально? — Уэйд, ты где?! — У мня непревидные обстоясва, — проглатывая звуки, словно пьяный, болтает Уэйд. — Ты в порядке?!.. — Да, конечно, нет! Господи, где же его искать теперь?.. — Ты где? Что с тобой? — Боб или Уиз тебе помогут... — бормочет Уэйд. — Уэйд, я уже выбрался!.. Я в безопасности, — Питер вдруг понимает, что ни хрена он не в безопасности, а совсем рядом от места происшествия, и прыгает на соседнюю крышу. — Все... Все хорошо... Я цел... Ты... Твоя нога... — Правая?.. — тихо и трагически уточняет Уэйд. — Ты обе, что ли?! Уэйд! Ты где? Что случилось? Держись! Я сейчас приду!.. Где ты?.. Что ты видишь? — Ну, — хрипит Уэйд голосом умирающего, — на Гугл картах вижу... Куинс, Севрный бльвар, трцать семь. Он ворочается и трещит ветками. — Ты сильно ранен? — Питер перелетает на следующее здание, так, надо быстрее выбраться к нормальной дороге, а там уже... — Держись, я сейчас приду!.. — Башка... Кружится... — заплетающимся языком бормочет Уэйд. — Звони Допе в такси... Скажи чемоданчик... Уэйд замолкает. Питер несколько раз окликает его и, не получив ответа, начинает звонить в индийское такси — то единственное, на которых Уэйд разрешает ездить к себе домой близко, до ворот. По номеру его невероятно долго мурыжат этнической песней а капелла, а когда он уже начинает чертыхаться сквозь зубы, пение резко стихает и после небольшой паузы тот же голос радостно спрашивает: «Алле?» Питер резко поясняет, что он от Уэйда Уилсона и ему нужен Допа, срочно, сейчас, и его тут же переключают на еще более жизнерадостный, хотя и несколько запыхавшийся, баритон: — Аллеу, друг мистера Уильсона — мой друг. Чем могу помочь? — Мистер Уилсон сейчас ранен и находится по адресу Северный бульвар, тридцать семь. Это в Куинсе. Он просит привезти ему... какой-то чемоданчик... Питер заминается. Но Допа понимает его и так: — Мистер Пуль в беде? Сейчас еду!.. — И меня! Мне тоже надо попасть к нему... — торопится пояснить Питер. — Я его друг!.. Питер, может, слышали? Мне обязательно надо там быть... Как можно быстрее! У меня его... Его очень нужная вещь!.. Допа пищит ключом от авто: — Да, да, друг Пьотр. Ты по какому адресу? Я сейчас тоже за тобой пришлю машину. Очень скоро, — в телефоне слышно, как авто на другом конце города резко срывается с места, визжа покрышками. — Момент и приедет. Одна нога здесь, другая там... Питер стонет и лезет в Гугл карты узнать свое местоположение. Допа поет ему, что все будет отлично, и он спускается к ближайшему проезду и ждет, обхватив несчастную ногу, как мать — больного ребенка. Нога теплая, немного гнется, и кровь не сворачивается, а так и сочится через серебристую пленку паутины — как будто конечность продолжает жить и без хозяина. Питер наматывает еще пару слоев воздушной паутины поверх размозженных костей и мышц и старается не смотреть и не думать о том, что случилось. Главное, чтобы хозяин сейчас тоже оставался живым без своей ноги. Уэйд ведь не умер, не потерял сознание сразу — позвонил… Господи, позвонил ему, спросить, как он… — Все будет хорошо, Уэйд, — говорит Питер себе вслух. — Все будет хорошо. Вскоре к нему подъезжает потрепанный дряхлый форд, в котором не старее двадцати лет, очевидно, только водитель. Юный выходец из Индии весь путь выворачивает шею и зачарованно косится на оторванную конечность, а может, у него просто косоглазие, но гнать он умудряется так, что у Питера вся жизнь пролетает перед глазами. А на заднем сиденье даже ремней, между прочим, нет. И он еще думал, что Уэйд опасно водит. Когда на очередном ухабе они все дружно подскакивают, уложенная на коленях нога пинает Питера ботинком в подбородок, и он начинает истерично хохотать. Их водитель, кажется, втапливает по газам еще сильнее. Питер прибывает на место — глухую сонную улочку — видимо, первым и отпускает бешеную тарантайку, прихватив из нее только бутылочку воды. На заднем дворе тридцать седьмого дома он никого не находит, бросается к соседнему, потом к следующему, где на него выскакивает мелкая собачонка и злой голос из-за дверей грозится продырявить башку, бомжи ебучие, задолбали… Питер перескакивает через невысокий крашеный забор и спешно трусит обратно, мимо кустов и лужаек, а вон там слева, у канавы, наверное, как раз и обосновались те самые бомжи... Лежащее тело — — он сломя голову бросается туда — и это не груда мусора, и не бомж… господи, Уэйд лежит в траве весь изломанный и, кажется, уже не дышит. Питер падает рядом с ним на землю и дрожащими руками стягивает с него влажную от крови и дождя балаклаву. По Уэйду словно танк проехался: кожа холодная и синюшная, а частый дробный пульс, слава богу, прощупывается на шее, но едва-едва. Размозженный обрубок ноги, однако, перетянут ремнем. Успел. Они оба успели. Пушки и гранаты, которыми он весь увешан, тоже помяты и погнуты, чудом не сдетонировали. Уэйд будто побывал в гигантской мясорубке, или, может, мясорубка побывала в нем: в груди тихо булькает, с губ стекает кровавая струйка… Питер осторожно перетаскивает Уэйда ближе к дороге, с ужасом понимая, что, кажется, в некоторых местах тело гнется не там, где должно. На обочине он бережно укладывает Уэйда на спину, отцепляя гранаты и автоматические пистолеты. Вроде бы надо что-то приподнять: ногу — или голову? Питер клянется вызубрить хоть весь учебник первой помощи, потом, лишь бы сейчас все обошлось. Массивная кровопотеря, сильное внутреннее кровотечение, сломанные кости в уцелевшей ноге и, может быть, в тазовой области, с легкими что-то не так, может, сломанные ребра пробили их краями... Только сейчас, когда Питер держит голову полуживого Уэйда на коленях, сидя в грязной траве, его медленно начинает отпускать запал спешки, погони, стресса, и он будто снова становится маленьким и слабым перед лицом — вот этого. Неизбежного. Того, с чем нельзя совладать. Того, что всегда тебя победит. Как в тот промозглый весенний день на кладбище. Или в другой — холодный осенний день на кладбище. А ты остаешься маленьким дрожащим лузером, совершенно один, и ничего не можешь с этим поделать. Уэйд стонет в забытьи, и Питер легонько гладит его по заострившейся скуле. У него с собой только бутылочка обычной воды из такси, и он понемногу вливает ее между пересохших губ. Часть воды, окрасившись алым, стекает из уголков рта Питеру на штаны. И больше всего на свете ему хочется позвонить в службу спасения и вызвать парамедиков. Сдать Уэйда в надежные руки и самому получить свой плед, чашку горячего чая и помощь. Побыть пострадавшим, о котором заботятся и которому не надо ничего решать. Но Уэйд хотел, чтобы они дождались сначала его таксиста. И, кажется, они оба пока держатся. Пока. Питер прижимает ладонь к бугристой коже шеи, слушая безумно высокий пульс, не пальцами, а паучьим чутьем, такой он слабый. А что делать, если у Уэйда сердце остановится? Человеку с кашей в грудной клетке точно нельзя проводить сердечно-легочную реанимацию... А если Уэйд по-настоящему умрет сейчас?.. Насколько сильный у него регенерирующий фактор? Что там внутри происходит? Кровь снова втягивается из внутренних полостей в мелкие капилляры, трещины в костях медленно зарастают хрящом, организм временно жертвует мышцами, поджелудочной и печенью, пятнадцатью футами кишечника и двадцатью квадратными футами кожи, спешно бросая изъятый из них ресурс в мозг, сердце, сосуды и рваные легкие? А может быть... Может быть, думает Питер, он все-таки не успел, и Уэйд уже умер, был мертвым, а теперь медленно воскресает, возвращается с той стороны в новое утро своей жизни… Питер шмыгает носом, заливает в Уэйда остатки воды и шепчет: — Держись, все будет хорошо... Скоро приедет твой Допа, и мы отвезем тебя к врачу. Уэйд, словно расслышав, стонет громче, выдувая ртом кровавый пузырь, как раздавленный лягушонок. Питер ругает себя, что надо всегда иметь под рукой хотя бы жизненно важные лекарства. Ну и что, что это по-девчачьи. Иногда пара нужных таблеток может быть полезнее супер-способностей. Шорох шин раздается как гром. Из приличного Мерседеса с неприличным слоганом «4UTaxi — прокатим с треском!» вылезает встрепанный средних лет индус, который был бы похож на миддла в небогатой IT-компании, если бы не наряд — он в шлепках на босу ногу, шортах и распахнутом цветастом восточном халате. С причитаниями «Ай-яй-яй, мистер Пуль, ну как же так, Вы опять за старое!..» Допа оббегает их вокруг, ныряет в салон и распахивает перед Питером тот самый чемоданчик, подсвечивая телефоном ряды флаконов, ампул, шприцов и порошков. — Держи, Пьотр. Тут все, что тебе нужно!.. Мечта отделения по борьбе наркотиками. — А… врач?.. — Это уже даже не вопрос, а последняя предсмертная конвульсия надежды. — Ну, ты вот лечи его чем-нибудь. А я помогу. Мистер Пуль не любит посторонних. Совсем подозрительный стал… Ну да, лучше пусть свой угробит, чем чужой спасет. Железная логика, Уилсон, чтоб тебя! Питер всматривается в открывшийся перед ним пандорин ящик сокровищ. От названий разбегаются глаза и мысли. Мать твою, ну почему он этим летом смотрел «Большой взрыв», а не «Скорую помощь» вместе с тетей Мэй? — Мистер До... — Питер вопросительно смотрит на таксиста. — Допиндер, — услужливо подсказывает тот. — Мистер Допиндер, а что колоть? — Не знаю, Пьотр, не знаю, — индус перебирает звонкие склянки. — Вот это вроде мочегонное. Я своему шпицу делаль уколь, но он все равно сдох наутро. Выскочиль на дорогу, и машиной переехало. Теперь у нас пудель... Так, так, так, соображай, ну! Что обычно надо? Поддержать давление, сердечный ритм, ну и какой-нибудь анальгетик. Куда? Спавшие вены он все равно не найдет, значит, остается внутримышечно, в уцелевшее бедро или в пах. Так, нож — нож у Уэйда на правой, Питер оборачивается к отдельно лежащей ноге, достает из скрытого на щиколотке чехла знакомое лезвие и надрезает левую штанину, обнажая кусок неровной кожи. — Допиндер, перепаркуй машину так, чтобы фары светили на нас, а потом… Из чемоданчика взгляд первым делом выхватывает то, что понятно — амины, недавно тему повторял. Вот только какой именно — эпинефрин или норэпинефрин? Придурок, надо было не психоактивные вещества с пристрастием изучать, а лекарственные средства. Как бы еще не устроить Уэйду сердечный приступ в придачу... Питер решает в пользу норэпинефрина. C8H11NO3 зачем-то вертится в голове в виде красивой структурной формулы. Объем? Шприцы тут исключительно от 50 кубов, да и флаконы тоже максимальной вместимости… — А какая дозировка?.. — делает Питер последнюю попытку принять коллегиальное решение с Допиндером, который снова вылез из авто и изображает, кивая головой, активное участие. — Пятьдесят? Сто пятьдесят? — Пятьдесят, — уверенно соглашается Допиндер. — Пятьдесят — это прямо как надо. Питер выбирает флакон пообъемистее. — И сто пятьдесят, — говорит Допиндер. — Тоже хорошая дозировка. Сто пятьдесят. И вот тут по пять миллилитров есть ампулы. Можно взять пять по пять. Отлично. Отлично. Питер берет шприц на сто, но заполняет его на три четверти. Медленно вкалывает в мышцу бедра. Пальцы не дрожат. Он не паникует. Так, хорош, наверное. Выпрыскивает остаток на землю. Далее... Дексаметазон? Это же от шока? Пойдет. Тоже три больших флакона. Подключично? Нет, там можно напортачить… В пах? — Допиндер, погугли дексаметазон миллилитры на килограммы. И умножь на пять. Пока индус пялится не на него, а в телефон, Питер осторожно наклоняется к Уэйду и отстегивает тяжелую пряжку ремня, сделанную в виде шестеренок с колесиками и цифрами, расстегивает ширинку. С ярко-красных семейников ему подмигивают смешные серые мышата: Уэйд явно не ожидал сегодня такого рода интимностей. Питер стягивает штаны и трусы чуть вниз. В паху кожа такая же искалеченная и без волос. Не особо долго примеряясь, он всаживает иглу и размеренно, миллилитр за миллилитром вводит раствор. Кожа под ладонью еще немного теплеет, дыхание, кажется, становится ровнее и глубже. Если пациент хочет жить, медицина бессильна. Уэйд стонет. Анальгетик, думает Питер, запоздало проклиная себя. Настоящий друг начал бы с анальгетика!.. Это же адская боль — с перемолоченными внутренностями и оторванной ногой. Может, он и сознание потерял от болевого шока!.. Третью инъекцию можно сделать в пах со стороны оторванной ноги, и Питер спешно набирает в шприц морфина гидрохлорид. Так, не торопиться. Потихоньку. Он ведь реагирует, Уэйд мало-помалу приходит в себя, значит, Питер сделал все, как надо… или, по крайней мере, не навредил критически. — Дексаметазона надо взять… — наконец нашел информацию Допиндер. — Пока не надо. Достань мне литр физраствора, гемостатические салфетки и… там вроде был скотч? Остальное пока можно убрать. Оружие тоже. На заднее сидение есть что подстелить? Они оба изрядно угваздались на влажной траве. Хорошо, что Уэйд не может ничего застудить. Наверное. Питер докалывает последние кубики морфина, когда Уйэд вдруг начинает шевелиться с громким и вроде бы уже осознанным «А-а-а». — Тише! — Питер прижимает его таз ладонью, спешно вытаскивая иглу, пока не обломалась в теле. — Тише, тише, Уэйд, все хорошо. Уэйд проводит руками по животу, по штанам. — Бля!.. — первое, что он сипло говорит, приподняв голову и уставясь на Питера, который сидит на коленях в его ногах, в ноге, точнее. — Псс, не… тро… гй!.. — На здоровье, — шепчет Питер непослушными губами. Он отодвигается от Уэйда и шарит взглядом по жухлой траве, пытаясь найти колпачок от иглы, только бы не смотреть на это злое осунувшееся лицо. Вот он, валяется рядом с ножом. Надевая колпачок, Питер еще и оцарапывается — обидно до слез. Допиндер суетится вокруг, собирая следы их пребывания, Питер отдает ему пустой шприц, убирает нож в ножны на оторванной ноге. Надо, наверное, обработать поверхности, снять жгут, приложить салфетки, но на него вдруг нападает какой-то совершенный упадок сил и апатия. — Псс!.. По-яс! — сипит Уэйд, снова откинувшись на землю. — Не тро…гай!.. — Твой пояс? Вот этот, с пряжкой? Питер еще раз присматривается к странному устройству и тянется посмотреть. — Нет!.. Питер отдергивает руку, хмурится и с бутылочкой физраствора возвращается выпаивать Уэйда: — А что с ним не так? — По… рвет, — коротко поясняет Уэйд и начинает улыбаться, глядя снизу вверх на Питера, когда тот снова берет его голову себе на колени. Теперь Уэйд самостоятельно жадно глотает жидкость, и силы возвращаются к нему прямо на глазах. Вот уж этот человек точно на шестьдесят процентов состоит из воды и сорок из говна… ну ладно, ладно, сегодня не считается, смягчается Питер, кто же знал-то про этот пояс, что там в нем?.. Детонатор, что ли?.. Взлетел на воздух, без спроса сунувшись в чужие штаны. Он невольно широко ухмыляется. — Такой… довольный… все облапал? — мурчит Уэйд. — Докуда дотянулся, — парирует Питер. — Особенно правую коленку. Вот она, кстати. Не вставая, паутиной он подтягивает поближе ногу и вторую бутылочку хлорида натрия, вызывая, видимо, шок у Допиндера, который с грохотом роняет гранату на асфальт и лезет за ней под машину, делая вид, что ничего такого не заметил. Ну, вроде, он свой. Сейчас совсем нет сил скрываться. — Ты моя любимка!.. — воркует Уэйд, обнимая ногу. — Лапочка-растяпочка. Еще тепленькая, жить будет!.. Гляди-ка, а Питер, извращенец, тебя всю обкончал!.. — Да не за что, — бурчит Питер. Уэйд приходит в себя просто невероятными темпами, сволочь. — Как тебя так? — Техника будущего, — пожимает одним плечом Уэйд. Ага, кажется, правое вывихнуто, надо будет вправить. Здоровой рукой он касается щеки Питера: — Молодец, сам все разрулил… А чего один пошел?.. — Ну, я это… Затупил, как последний идиот. — Одинокий охотник. Понимаю. — Но я все-таки взломал сервер в их дата-центре. Как получилось… — Питер поправляет на спине заляпанный кровью рюкзачок: при помощи ножки от стула и куска арматуры, мега-хакер. — Вроде достал нужные данные, хотя не все. Завтра расшифрую, посмотрю. — Допа, привет! — обращается Уэйд к индусу, который присел рядом на корточки, и уже давно слушает их, поглядывая то на Питера, то на Уэйда. — Я гляжу, ты раздет, разут. Совсем хреново дела? Допа широко улыбается: — Да я спешил, выскочил от друзей как есть. Все отлично, мистер Пуль. Пьотр такой специалист — невероятно! — Допиндер смотрит на него с неподдельным греющим душу восхищением и вдруг задает странный вопрос: — Ты же недавно в Штатах, да? Как там сейчас в Союзе дела? У жены дядя из Дели уехал в Москву, по контракту, и не пишет… Питер вздыхает. Пьотр — ну точно! О каком еще друге мог говорить Уэйд. О своем стальном русском. Уэйд чуть не давится физраствором: — Допа, это не тот Петр! Это местный! Питер. А в Советах херово, я именно там не был, не идиот туда соваться, но в Латверии трупы грузовиками вывозят, и у этих не лучше, — он медленно садится, допивает раствор и передает Допиндеру пустую бутылочку. — А вот сейчас поедем к настоящему иммигранту. К мяснику. Ногу пришивать. До Южного Салема бензина хватит? — Конечно, мистер Пуль! — Допиндер подскакивает, выражая готовность везти их куда угодно сей же миг. — Так, пациент, я гляжу, ты уже лучше? — спрашивает Питер. — Сейчас исправим, ложись обратно. Он подходит со стороны вывихнутого плеча, садится рядом на землю, все равно уже промок до трусов и продрог до костей. Обхватывает Уэйда двумя ладонями за кисть и запястье, упирается правой ногой в подмышку. — Только не оторви, — просит Уэйд. — Неудобненько будет. — Зато симметричненько! Питер тянет, и сустав со щелчком встает на место. — Ловко! — восхищается Уэйд. — Где это ты выучился? — Пожалуйста. В книжке этой твоей, про анатомию. Ты на кухне ей кофемашину подпираешь. Полистал на досуге. Надо себе тоже скачать на телефон. Допиндер бережно, двумя руками поднимает ногу, Питер подхватывает Уэйда, и они загружаются в машину. Уэйд заваливается на заднее сиденье, одной рукой обнимая ногу, другой похлопывая по спинке, давай, мол, залезай. Питер со вздохом садится рядом, и они трогаются. Покинув город, авто выезжает на почти пустую трассу, Уэйд беспокойно задремывает, сползая головой к нему на плечо, и Питер уже не решается спросить, куда они едут... Ночной пригород пялится на них редким огнями, выхватывая то бурые пятна, то грязь, то усталое лицо в корочках крови. Уэйд сейчас сам на себя не похож, Питер привык видеть его в движении, таким непробиваемым, что ли… а вот — энергия вытекла, и весь он как сдутый шарик… Через полчаса Уэйд со стоном просыпается и требует остановку. — Допа, морфинчику пузырей пять и шприц… Жгутов нет? Пит, перехвати паутинкой? Питер вытягивает из капюшона шнурок и кое-как перетягивает массивное предплечье. «Пузыри» такие конкретные, по сто миллилитров. Шприц на двести. Уэйд набирает его полный, пытается пальцами нащупать вену, чертыхается. — Пережми руками вот тут?.. Он как-то слишком ловко, по-деловому управляется со всем этим, для человека, далекого от медицины. Неровная кожа под пальцами снова горячая, пульс быстрый. Питер старается не смотреть на темное облачко крови и как поршень скользит вдоль шкалы. Когда они вновь трогаются, Уэйд отдает ему шприц и оставшиеся флаконы, прибери на потом. Питер откладывает их в сторонку. А Уэйд шарит по карманам, находит разбитый мобильник и, стряхнув на колени стеклянную крошку, со вздохом запихивает обратно. — Слушай, а можно с твоего? А вон набери?.. — Уэйд сует ему под нос свой армейский жетон на длинной цепочке. — Звонок бесплатный. На тусклом металле зарастает грязью гравированное: «Вернуть тело за вознаграждение: 011-1-415-338-38-88». Коды как для международного звонка в Сан-Франциско… — Возвращали?.. — Пару раз живьем, один — чучелком. Ну, этот контрол-фрик считает, что выхлоп есть… Питер набирает номер, дожидается гудка и передает трубку. — Хаммер? — Уилсон!.. Ну твою мать, — приветствует Уэйда сиплый собеседник. — Я только уснул. Всю прошлую ночь с пиздюком твоим провозился. Кстати, не то чтобы он сильно шарит, не обольщайся... Хаммер, прошлая ночь. В душе Питера начинают шевелиться неприятные подозрения. Да и голос уж очень… — Переведи сейчас Борову десятку, — сразу к делу переходит Уэйд. — Джеки руки-крюки, блядь. Починил! — Что, совсем плохо? — спрашивает Хаммер. — А если бы мне бошку оторвало прямо под колеса ебучему кортежу?.. Все откалибровано, все настроено!.. Рукожоп!.. — Ну, не оторвало же! — А сегодня оторвало! Ногу! — Хм… И сильно распидарасило? — с профессиональным любопытством интересуется Хаммер. — Какой разброс? — Руки в Куинсе, ноги в Бронксе... — Ну, вообще-то это еще хорошая кучность, — оправдывается Хаммер. — Для моего первого опыта с телепортацией. Ничего, я еще подкручу, и мы — Уэйд, это же золотое дно!.. — Дно!.. Днище прям!.. Нахер, все, это твой последний опыт на живых людях. На свиных тушах потом пробуй! На кошках своих!.. Я, знаешь, не могу больше дохнуть по щелчку пальцев, у меня теперь есть дела поважнее… — Поважнее… — бурчит Хаммер, потом добавляет что-то про какой-то груз. — Ну, перевел пять. — Чего опять? Уэйд машет, и Допиндер делает музыку потише. — Пять перевел! Остаток потом, когда уедешь, ему верить нельзя. Ты там не один, что ли? — Нас много! Вон Допа тебе привет передает. Передаешь?.. — интересуется Уэйд. Допиндер шипит: — Пусть в жопу идет, — и добавляет еще какую-то смачную фразу, видимо, на хинди. — Желает мира и процветания, — переводит в трубку Уэйд. — И юный коллега твой, пиздюк, как ты выразился, тоже тут рядом сидит, уши греет. Питер подскакивает на сидении, чувствуя себя как на сковородке, и отворачивается. Ну, точно, Хаммер — это, получается, Уиззл и есть?.. — Питер, привет, ты последнее письмо мое получил вечером? — обращается к нему Хаммер, прямо туда, в трубку в руках Уэйда. — В первом не те центры, там они архивы хранят… А тебе нужна лаборатория или в Гарлеме, или в Бруклине, если ищешь свежие данные... Да черт побери!.. Ну, вот они все и познакомились, развиртуализировались, так сказать. Отлично. А еще, получается, Питер опять налажал и украл какую-то совершенно левую и ненужную информацию из каких-то архивов… И спалился так по-глупому... — Кстати, Уилсон, ты мне должен за услуги по взлому не меньше сотни, — продолжает как ни в чем не бывало Уиззл Хаммер. — А если еще требуется... — Только не надо вот этого всего за моей спиной, — отчего-то обижается Уэйд и резко выключает телефон. — Имей в виду, сначала ты берешь от него халявные программы, а потом, — он поворачивается к Питеру и протягивает ему мобилу, — потом Уиз тебе же самому втридорога и загонит то эксклюзивное видео, где ты дрочил на бабушку или ебал тыкву... — Я не... — Не смотрел? Зря, отличный фильм, — Уйэд откидывается на спинку. — Ночное такси, романтика… — Уэйд, а это… тебя правда телепортировало? — Ну ты ж видел. — То есть правда есть такой девайс? Не может быть!.. Это же как квантовая телепортация, да?.. — Ну, пояс этот ебучий… Не знаю квантовая-хуянтовая, мы думали, он только с координатами промахивается… Но нет, сука, еще и с массой… Могло бы, наверное, и вообще меня по атому разнести… Облачком… — Он прикрывает глаза. — Насовсем… — А откуда он у тебя?.. Такая технология… ну, я читал, что смогли несколько фотонов перенести с земли на орбиту, на станцию Вейланда, знаешь, но чтоб целого человека… Уэйд хлопает по ноге: — Не целого, бля!.. — Но все равно, это же… — Питер шепчет, понизив голос до минимума: — Уэйд, а откуда он?.. — А хер знает, — так же одними губами отвечает Уэйд. Не хочет говорить. — Уэйд!.. — умоляет Питер. — Это из какой-то супер-секретной лаборатории? — Ну, тип того… — бормочет Уэйд. — Летом попал ко мне… И все барахлил, вот только в октябре Уиззл чего-то там настроил. Если что, конечно, продать можно не хуже вибраниума… Такая штука… африканское шаманство, бля… И он забывается тяжелой дремотой. Они проезжают двухэтажную спящую деревеньку, дальше вдоль дороги идут виллы и коттеджи в тени деревьев. Допиндер сбавляет ход: — Питер, а ты помнишь, куда дальше? Второй поворот? — Нет, я не был... Пока еще не был. — Мистер Пуль!.. Буди его, все равно скоро приедем. Питер улыбается: Пуль — типа, как Пуля? Ну, в принципе, Уэйд быстрый и резкий иногда. Смешное прозвище... — Уэйд! Куда дальше?.. — М-м?.. — Он не открывает глаз. — Уэйд, ты как себя чувствуешь?.. Лучше?.. Куда дальше поворачивать?.. — Направо после часовни. Минуя призрачную во мраке церковь, они сворачивают направо, петляют, вдалеке у рощицы ютятся фермерские постройки, вдоль полей тянутся грубые изгороди из жердей, на одном участке возле сарая гуляет лошадь, серебряная в свете луны. Дорога становится ухабистее. — От развилки с дубом налево. После дикого поля и перелеска, они останавливаются в низине у обветшалого дома, темного, тихого. Только на заднем дворе за забором у одноэтажных пристроек горит свет. Допиндер и Питер подрываются открыть дверь, подать руку, подать ногу… — Нам далеко? — Питер не понимает, куда тут, собственно, можно идти. — Да вон, на бойню… — Питер, я могу взять под одну руку, ты под другую... — Не, Допа, ты не ходи. Он мусульман не любит, застрелит еще ненароком. — Но я же индус! Мистер Пуль!.. Вы же знае— — Ну, это я знаю, а он не местный, для него все вы черножопые на одно лицо… — Уэйд протягивает к Питеру правую руку. — Доведешь? — А как ребра и прочее, не болит?.. — Вообще ничего! — Уэйд лучезарно улыбается. — Как заново родился!.. Питер со вздохом перекидывает Уэйда через правое плечо, и тот сопит сквозь зубы, все-таки наврал про не болит. Измочаленный обрубок ноги оказывается совсем близко от лица Питера, и запах крови, к которому уже успел принюхаться, с новой силой лезет в нос. В нем даже появляется густой и тяжелый оттенок мясной лавки, вот этой груды сваленных багровых кусков… Допиндер подсовывает ему под мышку оторванную ногу, и Питер немного отвлекается. — Ну, а я тут постою… Питер кивает и направляется к сараю по высокой траве. — Точно туда? Может в дом?.. — Да не, вон, видишь, Боров вышел… В дверях появляется грузный мужик в резиновом фартуке, и Питер спешит вперед. На ферме пахнет навозом, а из-за сарая справа доносится хрип или храп?.. Хрюканье, осеняет вдруг его, — свиньи. Когда он подходит к бетонной пристройке, хозяин машет рукой, типа, за мной, и хмуро тянет на незнакомом языке не то приветствие, не то приглашение пройти: — Chto, suka, opyat othvatil? Vsyo nejmyotsa… Питер осторожно проходит внутрь за металлические двери. Большое помещение все разгорожено досками, хлипкими кусками фанеры, пластиковыми панелями и кусками непрозрачной пленки. — Да вот, тоже колченогий буду, — лыбится в ответ Уэйд. Хозяин ворчит что-то, не поворачивая к ним отекшего злого лица, и продолжает прихрамывать дальше по лабиринту. Питер замечает, что и штанина под правым коленом пустовата, и резиновый грязный сапог странно гнется в голени… Они проходят пару углов и оказываются в большом зале с парой железных крючьев на потолке, желобами в бетонном полу и шлепками бурого на щербленой дальней стене... На деревянных ящиках валяются топоры, на стене подвешена пара циркулярных пил и таких типа ножовок, что ли. А Уэйд, похоже, не шутил про бойню. И… и, значит, здесь его относительно регулярно зашивают, если плохо пришлось?.. Как бы Питеру самому не сделалось плохо… Они пересекают зал по диагонали и заходят в отдельный бокс этого опенспейса с помятым железным столом. Мужик включает что-то в розетку, и свет бьет по глазам, как взрыв. Питер зажмуривается и прилипает ладонями к столу, чтоб не упасть. Уэйд, кряхтя, переваливается на этот стол с гулким бумом. — Сцук, ты тут хоть когда-нибудь моешь? — А мне тебя не жрать. Когда Белку кастрировал, мыл… Отойди? Все еще ничего не видя, Питер отодвигается к стенке, пока мужик гремит чем-то, катает, хлопает… — Эй, не пристегивай!.. Сибари это ну вот вообще не мое… Вон и пульс уже подскочил! Ну руку же тогда нормально шили!.. Когда Питер, наконец, открывает глаза, то перед ним — те самые подземные руины, где они с Уэйдом лазали вечность назад, какими они были в действии: мощная хирургическая лампа под потолком, каталка с инструментами, Уэйд пристегнут ремнями к столу, руки сжаты в кулаки, и смотрит на него… Мужик на удивление ловко подключает ему капельницу, ставит зажимы на обрывки сосудов и снимает ремень, которым перетянуто бедро. Откуда-то брызгает фонтанчиком, со стола на пол начинает капать… — Aj, blyat, у кости забыл… — Он пережимает еще сосуд. — А этот твой шарит? — Нет!.. — Немного… Но я помогу!.. Постараюсь... Мужик и Уэйд смотрят на него. — А то Хорь в прошлый раз чуть его не обблевал… Вычищать буду за отдельные деньги!.. — он скалит железные зубы. — Нет, я нормально… — Питер подходит, протягивает ногу. — А это что за говно липкое? Отпиливать?.. — Не надо, это полимер… Кровь остановить. Сейчас я растворитель принесу, аптечку... — Давай мухой! Возиться с вами полночи. Питер бросается назад к машине, пока за спиной в операционной обсуждают детали: — Слышь, а кость придется подпилить… Еще пятеру накинь, будет как новая… — Давай, только пластик. Металл пиздец ноет, если не вытаскивать… — Ну так ты дольше с ним ходи... Улица не освежает, несет опилками, дерьмом и помойкой, а железистый густой запах крови — над всем, будто застоялся в волосах, в глотке… За стеной повизгивают поросята. Глина скользит под ногами. У машины Допа весело болтает с кем-то и тут же кладет трубку, завидев Питера, выскакивает и открывает ему дверь в салон: — Садись, тут теплее ждать! — Не, я туда. Питер хватает все, что надо, и бежит обратно, побрякивая склянками. Из сарая доносится звук пилы. Черт!.. За дверями в коридоре он едва не сбивает с ног — и отскакивает — девчонку в каком-то белом балахоне, растрепанную, которая молча проходит мимо. Он было провожает ее взглядом, но пила снова взвизгивает, и он бросается к Уэйду, путая повороты. Первое, что он видит, влетая в операционную, — безвольно запрокинутую голову. — Да в порядке он, yobar твой… вырубился, — мужик деловито возится с обломками берцовой кости в живой ноге и в оторванной, примеряет какие-то конструкции. Бля, можно кони двинуть от такого остеосинтеза. — Я поставлю морфий. И еще физраствор, — Питер подступается к столу. Думать только о том, что делаешь. Пошагово. Спокойно. — Ну, ставь. Мышцы подрежу, все равно каша… Питер молча распыляет на бедро растворитель, паутина сходит хлопьями, нога снова начинает кровить. Мужик берет у него баллончик, щедро пшикает еще пару раз, потом окатывает обрубок из шланга в углу, надрезает штанину, промокает серой тряпкой. — А антисептик? — А ты с ним недавно, что ль? Ему не надо. Незачем. — Мужик крутит ногу, как кусок мяса, снова промывает, забирается внутрь рукой, ощупывает что-то и расправляет, выбирает кусочки костей и срезает ошметки мышц, сбрасывая их под стол. — Уже десять лет живет, сдохнуть не может… Его знаешь каким мне этой зимой привезли? Поллица снесло и мозги в кашу. Проще было череп выскрести и ждать, пока новое отрастает, но этот его, Хорь, говорит, сохраняй все, сколько сможешь, еще пятьдесят штук накину, если он не всю память потеряет… так я двое суток yebalsya осколки вытаскивал… а он овощем лежит, ходит под себя — и нихера, не говорит, не встает, орать начал, не говорить, а кричать, звуки просто, как горло зажило… Хорь его так и забрал неходячим, еще глаз не было… А потом на День президента перевел бабло. Пятьдесят штучек ровно! Оклемался, значит. Талант! Талант у меня — ne propyosh… Белые словно бескостные пальцы копошатся в плоти как черви, перебирая багровое месиво, находя обрывки нервов, сухожилия, сосуды, разделяя размозженные мышцы… Питер держит ногу, пока мужик прикручивает винтами пластины к берцовой кости. Вибрация от сверла отдается за грудиной, сжимая все. Господи, но ведь Уэйду хотя бы не больно? Третий пузырь морфия пошел… Уэйд мотает головой, но не стонет... — Шить умеешь, нет? Тогда вот ножницы. И держи этот лоскут с этим… — мужик показывает на обрывки мышц. Питер поливает все-таки руки спиртом — оттягивает момент, когда придется лезть туда, в красное, текущее кровью, мертвое-живое… — Да не руками, на зажимы!.. Он концентрируется на маленьких участках: вот эта мышца. Эта венка. Следующая. Больше в поле зрения и в голове ничего нет. Третью зашили, четвертую. Мужик работает быстро и грубо. — Сойдет. Zazhivyot kak na sobake. Будет как новый твой… Вон, главное хер не оторвало. А как его так?.. Если он начнет отвечать, ему точно станет не хорошо. Питер только придерживает куски, которые мужик наспех шьет. Осталась только пара мышц и раскромсанные пласты кожи над желтовато-красным слоем жира… — Пит?.. Уэйд открыл глаза и смотрит на него, на самом деле мимо него, сознание болтается где-то там, но от звука своего имени Питеру становится спокойнее, как будто он тут не один... — Давай, не отвлекайся, тут стяни. Питер вслушивается в дыхание Уэйда, в его пульс. Нога уже выглядит почти нормально. — Не больно? — Не… — каркает Уэйд. Сейчас дошьют, и еще вода осталась. — Все, — мужик бросает инструменты в таз в углу. — Десятка. Уэйд кивает Питеру, и он пишет Уиззлу. — Сейчас переведет. Мужик копается в чемодане, прихватывает какие-то лекарства в большой карман на фартуке и уходит. — Спасибо, — успевает просипеть Питер ему в спину. Физраствора у них осталось две поллитровки. Он отстегивает Уэйда, приподнимает плечи и спаивает ему один флакон, тянется за вторым. — Попей сам, — предлагает вдруг Уэйд, проводя рукой по его плечу. Движения у него все еще смазанные. Наверное, кровь пока не разогналась. — Да вон тут шланг есть, вода… — Не надо эту воду. Бери раствор. Питер медленно пьет. Солено, аж выворачивает. Слезы, кровь, пот, все это соленое. Пей, пей, уговаривает он себя. Уэйд медленно садится на столе не спуская с него ног. — Есть морфин? Питер достает из чемодана. — Последний. Ты употреблял раньше? — Само как-то вырывается. — Да считай что нет. Слез потом. С Нессой вместе слезали, — он разрезает забытым скальпелем почти пустой пакет от раствора, вливает туда пузырек и сжимает. — А сейчас, чтоб нормально вмазало, мне только так и ходить, с системой на шее. Пакет быстро пустеет, зато Уэйд наполняется энергией. Питеру уже неможется тут сидеть и смотреть на это все. — Ща, минут десять еще, кость немного сойдется и поедем. К ним заходит бледная девушка и молча ставит на стол тарелку горячих, только с огня, отбивных, смотрит долго на Питера и так же без слов исчезает. Уэйд тут же цапает одну и со стоном впивается в нее зубами. Розовый сок течет по бугристому подбородку, перепаханной коже шеи. — Можно? — Питер берет маленькую и откусывает кусочек, сочный, приправленный солью и перцем, с настоящим ароматом мяса, как от всяких organic natural foods. Желудок у него просто бунтутет, от голода или нервов. Уэйд мычит что-то с набитым ртом, шумно сглатывает: — Жубы! Жуй аккуратнее, а то все зубы переломаешь нахер. В них свинца дохера. Уэйд берет новый кусок и долго ковыряется в нем грязными пальцами, что-то прощупывая, и, наконец, извлекает маленькую крупинку и показывает на ладони Питеру — похоже на осколок косточки. — Боров знаешь чем занимается? Ну, кроме частной нейрохирургии. Он вообще-то лучший спец по баллистике в Новом Свете. А эти свиньи, — Уэйд жадно поглощает мясо, почти не жуя, — он на них проверяет новые пушки и патроны. Связывает их, подвешивает, ширяет обезболом, чтоб не померли от шока, потому что в трупе-то пули уже по-другому идут, а ему надо, чтобы живые... Он же их вскрывает потом, смотрит траекторию, полости там, убойность... А от них тоннели в теле, как черви проели, разрывные салютом, а с полым наконечником распускаются как цветочки, звездочками такими, смотришь вниз, а там кашка из кишок капает, н-да... Ну и полсвиньи как свекольный смузи, а в остальной половине осколков до жопы. Ты его зубы видел? Только железными это и жевать... Питер кивает. Он откладывает кусочек мяса. К горлу подкатывает. Уэйд протягивает ему бутылку с буроватыми остатками физраствора: — На запей. Лучше дома пиццу поешь. Остыла уже, конечно. Который час? Питер смотрит в телефон. Почти четыре. Буквы пляшут перед глазами и внутри как-то совсем нехорошо, он быстро убирает мобилку. — И жрать, и спать, наверно, хочешь? Трындец ночка прошла... Ща, дожру, нога подживет и поковыляем. А я, наверное, свинья, мне похер, кого есть. Уэйд методично и быстро опустошает тарелку, пару раз чертыхаясь и сплевывая на пол кусочки металла. — А, кстати, знаешь, почему он так свиней ненавидит? Рассказывают, что давно, когда он в юности в Афгане воевал, и звали его еще не Боровом, взяли его в плен — там он, кстати, и зубы потерял, и может еще кое-что, тут мнения расходятся, кто-то говорит, что Yelena его баба, кто-то, что дочка... А может, и то, и другое, или, скорее, ни одно, ни другое… ну, там в плену пытали его, резали лишнее, в том числе... Так вот, нога… Говорят, ему отрубили ногу и скормили на его глазах свиньям. С тех пор он их ненавидит, свиней и муслимов... — Уэйд сыто рыгает, прикрывая рот жирной рукой. — Пардон муа. Хотя вот мне кажется, ну откуда там свиньям-то быть? Они ж не жрут их... Я думаю, эту ногу ему же самому и скормили, и он, как боров… Питер кивает, наклоняется и его выворачивает под операционный стол — водой и желчью, прямо на багровые мясные ошметки от Уэйдовой ноги. — Ну твою мать… — Уэйд подхватывает его за плечи, утирает рот своим рукавом. — Все, я молчу, помело мое поганое. Пошли отсюда. Пойдем, пока меня не отпустило. — Он обнимает Питера и они ковыляют к выходу. — Я, кстати, пули у него перестал брать, чего-то, как на свиней-то посмотрел… А штопаться еще приезжаю иногда. Золотые руки у мудака… Уэйду снится вода, бесконечная, соленая, как она баюкает его в темном теплом прибое, словно мерное дыхание, волнами, диафрагмальным движением, медленно вверх и вниз. Он нихера не догоняет, когда погружается на дно и крабы начинают хватать его щекотно за предплечье, за лицо… Сейчас объедят, и даже того урода, что был, не останется, только белый череп… — Уэйд!.. — Мистер Пуль!.. Пацан выхватывает его из волн и приземляет на диван. Уэйд приоткрывает глаза. Допа бегает вокруг, гремит его автоматами. — Да кинь так... А пацана, может, домой? — Пьот… Питер, тебе куда? Пацан мотает головой. — Я тут… мне в таком виде… утром почищусь и потом… — Рюкзак твой? — Ага, спасибо. Допа сваливает, и они остаются одни. Питер сгребает к стене оружие, собирает раскатившиеся гранаты в вазу для фруктов… Относит куртку Уэйда в ванную. Впрочем, все остальное на них не чище... — Чемодан забыли в машине! — спохватывается Питер. — Позвонить? — Ай, ладно… Он все равно лезет за телефоном… Ну что за поколение, никуда без гаджетов... — Черт, зарядка дома, ладно, за ночь не должен сесть… — Достает стопки дисков из рюкзака, раскладывает на столе… — Двенадцать по пятьдесят терабайт. Все равно надо проверить, мало ли там есть нужное… Бежит на кухню, застревает там чего-то… Надо бы отправить пацана спать. Уэйд нащупывает за спиной пульт от телека, с ним веселее. Возвращается с кувшином воды. — Свет погасить?.. Выключает. В темноте не видно рожи… Ни хера вообще не видно после света. Уэйд щелкает торшером. — Слушай, да не мельтеши, в глазах рябит, чего ты все носишься?.. На этих словах пацан замирает посреди комнаты — взъерошенный, весь в его кровищи, с темными тенями под глазами — и Уэйд понимает, что ляпнул вовсе не то, что хотел... — Сядь уже, выглядишь херово... Ну, уставшим... Забей на это все, — как можно заботливее просит он и пытается пододвинуться на угребищном мелком диванчике. Ногу снова простреливает острой болью, а в животе отдается распирающим нытьем, как случалось раньше, в хорошо забытом прошлом, наутро после драки, если сильно отбивали потроха. — Может, у тебя таблетки есть?.. Анальгетик? — Темные глаза всматриваются в него сочувственно, аж хочется плюнуть да послать подальше... — Да откуда... А, хотя молли есть, в тумбочке, верхний ящик. — Здесь порошок в пакете и капсулы... Тебе что? — Кажется, у пацана тоже вышли все силы и возражать, и обижаться. — Капсулы. Порошок — говно. Питер вкладывает ему в ладонь баночку, предварительно сняв с нее крышку, как инвалиду. — Блин, сейчас стакан принесу, забыл. — Лучше виски в шкафу!.. — Уэйд забывает, что можно не орать, пацан и так все слышит... Если намешать с алкашкой, потом, конечно, сушняк будет до трясучки и скрежет зубовный, ну и плевать. Это лучше, чем агонизировать, будто ногу наживую отпиливают. Пока Уэйд мелко дышит в нос, покрываясь испариной, Питер приносит стакан, виски, кружку с чаем и даже пару подгорелых кусков пиццы, расставляет их вокруг. Уэйд вываливает сразу всю банку в рот, часть капсул летит мимо, а Питер ловким движением подносит к губам стакан, ути какой, прямо поднаторел за вечер, персональная медсестричка. А, нет, не совсем: вода льется по подбородку, и Уэйд кладет свою руку поверх его ладошки и долгими глотками пьет, пока Питер пялится куда-то в сторону. Не одобряет, видите ли. Ну и хрен с тобой. Тебя не спрашивали. Забирает стакан, отдает бутылку виски. — Садись? — Уэйд честно передвинул жопу почти с полдивана. — Или там наверху в любой спальне... Положа руку на сердце и некоторые другие заинтересованные органы, надо все-таки справедливо признать, что пацану не всралось лишний раз торчать с ним рядом. — Я уйду потом наверх, — заверяет его Питер. — Чай допью только. Садится в уголок, чтобы его не коснуться, ежится и обхватывает коленки, потом берет кружку. Под аккуратненькими ногтями грязь и кровь. Руки, которыми он запросто гнет стальные пруты, а прикосновения были такие — слабые, что ли? Нет, не слабые — мягкие... Бережные. Если немножко дофантазировать — почти нежные... Влажные губы на ободке чашки, и это еле заметное движение горла, когда он сглатывает... Пацан замечает его взгляд: — Ты тоже хочешь? — Уэйд напрягается от откровенности. — А я не налил, ступил... Возьмешь этот?.. я не заразный... А. Чай. Да, он же пялится на кружку с чаем. Хочешь чаю... — Это ж твой?.. Не, я свое пойло, — он разглядывает бутылку. — О, двадцатилетний. Плеснуть? Для тепла? Неожиданно, пацан протягивает кружку, и Уэйд наливает туда немного, там и так под самый край, и чокается бутылкой. — Ну, за все хорошее?.. — Что все хорошо кончилось... Пацан расплескивает, пока доносит до губ, берет в обе руки, отпивает еще глоток и отставляет в сторону. Черт, его, кажется, колотит — от холода или?.. Уэйд осторожно заводит руку на спинку дивана... Блядская побочка от этих таблеток, что все вокруг тебе кажется таким своим, близким таким, родным, что прямо невозможно... — Питер, — говорит он тихо, почти неслышно, но пацан тут же поворачивается к нему... Смотрит... Ну, читай по губам. — Спасибо тебе, Пит. Аккуратно-аккуратно, стараясь — да не брезгует он, а боится, чтобы тебе не сделать больно, дебил! — Питер обнимает его, прячется под протянутой навстречу рукой. — Хорошо, что ты не умер сегодня... Он думает возразить, что это херня, ведь он же бессмертный, но в итоге молчит: у Питера, похоже, какие-то свои счеты с костлявой, что-то личное. Как он упрямо сегодня не гнулся, не ломался… Стоял до последнего. Они молча сидят, только телевизор бубнит, и острое, схватившее в ноге и отчего-то внезапно сильно в груди, — тоже постепенно отлегает, уходит в белый шум ноющей нормальной боли. Питер закрыл глаза, умаялся совсем, а Уэйд обжигается вискарем и смотрит, подглядывает... Хочется разгладить эту складку между бровей и вот тут на щеке у губ... Яркие всполохи от телевизора высвечивают бледное лицо, так что становится видна россыпь родинок, каждая крапинка на скулах или висках, потом экран темнеет, и Питера притапливает черной волной, а потом лицо снова выплывает на поверхность, залитое синим или белым холодным светом, и с каждым разом в нем все меньше усталости и больше покоя, как в маске, меньше отчаянного, резкого, тревожного, сиюминутного, злого, близкого — и больше чужого, мертвого. Уэйд выключает звук, чтобы услышать тихое дыхание. Дышит. А отблики от экрана скользят по неподвижным чертам, как мигалки скорой или полиции, спешащей на труп... И тогда он вырубает телек вообще и пьет из горла, до горечи, до изжоги. Питер ворочается под рукой, и он с тревогой вглядывается в него. В свете напольной лампы лицо снова будто оживает и смягчается, а может, пригрелся, кровь разогналась... Он смотрит, будто воруя, еще немного, еще чуть-чуть. Потом упихивает куда-то за подушку выпитую бутылку и поднимает было руку, чтобы... Чтобы что? Не дури, идиот!.. Тянется пустой рукой к торшеру и щелкает выключателем, погружая мир во мрак, и долго сидит так, не до конца засыпая, покачиваясь на волнах, обнимая Питера — теплого, живого. Хорошо, что ты не умер сегодня.