A Silver Lining

Пятница, 11 ноября 2016 Сначала он просто бежит по улице, потом садится в автобус. Надо наверное, на метро? Из Вашингтона уехать проще. Поездов по расписанию много. И у него еще полторы сотни от Элли. Он усмехается и комкает бумажки в кармане в кулаке. Мертвые президенты — за мертвого президента… Вот дерьмо ведь, а… И Уэйд, главное, начал казаться ему уже таким — нормальным, ну насколько это к нему применимо… с дочкой… А потом он куда-то свинтит, ему там прострелят голову, и он забудет о ней. Как Питер первые месяцы думал, что, может, его забыли. Оставили у стариков. Там в далекой стране на море у них родилась девочка, а его решили не забирать… Было мучительно думать, что они умерли, но еще мучительнее — что забыли… Но в этой мысли одновременно брезжила и надежда, что они могут вспомнить, вдруг заскучать и забрать его — и тогда становилось легче, как если бы сильно зажать место, которое болит, и оно тогда на секунду переставало ныть, а потом начинало с новой силой… А теперь — невыносимо было понимать, что они оказались, оказались… Если верить Логану, то двойными агентами и теми же убийцами… Только на службе у государства. Мимо проезжает серый бронированный автомобиль полиции, за сетками не видно, но там полно этих, в черном… О, как Мэй их презирает. Сволочи, готовые щемить и калечить своих же сограждан по приказу… Никогда она терпеть не могла ни двуличие, ни сволочизм такой несправедливости… И вот, вот оказывается, что и у него в семье — если и лучше, то ненамного, лишь по формальному признаку. Работали за рубежом, если и убивали — убирали, зачищали, так это, наверное, у них называлось, — то чужих. Своих нельзя, ни убирать, ни обманывать, а можно — чужих, чуждых, несогласных, неугодных, не таких, не вышедших мордой, расой, полом, не уродившихся с правильными генами, внешностью, взглядами… и с каждой новой ступенькой градация истончается, границы размываются... Будто это чертов какой-то градиент!.. Хотя есть четкое «да» и есть «нет», есть выбор убивать и выбор — этого не делать. «Дик никогда не был преступником и умер как герой» — она знала об этом, бабушка, и об их службе в разведке, и об обвинениях после их смерти. И дед тоже. Только, наверное, не говорили ни Бену, ни Мэй. Потому что для бабушки с дедом они были героями, а для Бена и Мэй — наоборот. А для Питера… черт его знает, кем они были тогда и стали сейчас. Исчезнувшие родители. Потерянная надежда?.. У Кингс Стрит он снова натыкается на полицию — в легких бронежилетах, с рациями, с оружием. Столицу явно готовят к выходным, и это еще за год до выборов, что там будет дальше — сложно сказать. Недовольство витает в воздухе. Питер бросает идею с метро и бредет сразу на вокзал, чтобы проехать Вашингтон поездом. Не хватало еще попасть в толпу протестующих. Вот уж где камер будет… Да и вообще все эти движения, протесты… Это же тоже насилие, только с другой стороны баррикад. Хотел ли террорист Магнето таких человеческих жертв? А может, ему было просто наплевать? Когда ты мыслишь масштабами стадионов — или государственной пользы — тебе и становится наплевать. А помочь — помочь можно только одинокому прохожему в подворотне. Запаутиинить хулигана, выбить нож, дать жервте сбежать — и, может быть, и самому потом сбежать, не влипать в систему, а остаться таким же вот прохожим… Не ввязываться, не вникать в это все, не привыкать!.. Ни к кому. Ни к кому. И день, и поезд тянутся невыносимо медленно, мотая нервы. Утреннее солнце скрывается, и ближе к Нью-Йорку все заносит — к затяжными дождям. На минуту он задумывается, не написать ли Уиззлу-Хаммеру. С одной стороны, он как раз и есть вероятный подельник во всех этих заказных… С другой стороны, пропавшая Таня — это как раз единственная возможность сделать хоть что-то хорошее из кучи всего этого дерьма. Помочь случайной прохожей. И выскочить потом из этого всего. Но тогда, получается, что и с Уилсоном придется снова увидеться, что его не возьмешь вот так разом и не выкорчуешь… Тем более же и те мутанты в усадьбе тоже с ним водятся, так что нет-нет да и столкнешься. Или ему не особо и нужны мутанты?.. Жил же он год без них, как обычный чел, как обыватель, учился, крутился — и ничего. Конечно, можно просто избегать мудака по максимуму. Как с Флэшэм. Воспоминание о Юджине, острое и омерзительное, окатывает Питера волной грязи и окончательно опускает на самое дно. Черт! Черт, у него есть вообще хоть одна область жизни, где все идет нормально?.. Он открывает химию, но приходится буквально заставлять себя вчитываться в каждую строчку… Пожалуй, если так пойдет — не видать ему, тупице, никакой стипендии, ни в этом, ни в следующем году. Правда, Мэй… Впервые она заговорила об этом летом, когда его кинул Старк, что, мол, Питер, я потяну. А потом сказала совсем недавно, после визита Гарри, вечером подошла его обнять и снова сказала, что она потянет обучение, как-то ужмутся с расходами, но ничего, все будет нормально, обойдутся они и без всяких грантов, стипендий, и с минимальным кредитом — и без мажорских друзей, наверняка подразумевала она — главное, чтобы и ты, Питер, тоже потянул, не потерял мотивации к учебе, к науке. При этом смотрела на него серьезно и будто бы укоряюще. Вот Мэй готова ради него в лепешку расшибиться!.. Мэй, которой он брешет как… блин, так нечестно и нехорошо получается. Хотя ведь она единственная, кто по-настоящему на его стороне... Главное, чтобы он не налажал и тут тоже и оправдал ее надежды. Оставшуюся дорогу Питер усердно читает учебники, ну, хоть что-то запомнить, хоть со второго раза. В пустой квартире хочется завалиться с ногами на кровать и просто переспать всю эту черную полосу, впасть в анабиоз до Рождества и проснуться, когда все уже будет нормально. Пирог с пеканом, и тишина, и обычная жизнь. Чтобы стало нормально. Он ведь помнит, как это должно быть. И жизнь, сволочь такая, всегда продолжается, всегда выруливает куда-то. В какую бы яму ты ни упал — потом наступает новая нормальность. Да, поплоше. Но как-то оно все разрешается, со временем. Ведь так?.. Он вертится на кровати. Ни уснуть, ни перенестись в будущее. С фотографии на него глядят они двое — как тени другой, исчезнувшей жизни. Он смотрит на них, смотрит, а потом отворачивает фото лицами к стене. А еще там, под кроватью, лежат эти папки, которые принес ему этот мудак, и две пачки денег от него, и листок с его номером автоответчика, хотя листок не нужен, Питер переписал уже в мобилу, и жетон той убитой девочки-мутанта с развалин, где они гуляли, и запчасти от паровозика, и его какие-то старые шмотки, пропахшие им самим, еловым дезиком и этим ужасным кокосом от Элли... И в шкафу костюм пони, выбранный Элли, и диски, которые Питер достал не без помощи этого… этого… Ну… ну досье он оставит, потому что это его, его собственная история, и неважно, как ему досталось… Положит папки в чемодан. А остальное — выкинуть скопом? Черт подери! Он вляпался в этого чертова Уилсона, впилился на полном ходу, всмятку, и отмыть теперь его ошметки от собственной жизни так же нереально, как свести кровь с одежды после всех этих оторванных ног и прочего дерьма… Кровь... Кстати... Там где-то под кроватью и комок одежды с присохшей кровью — надо бы или постирать, или выкинуть… не ровен час Мэй снова полезет — якобы в поисках крыса или из любопытства, — и все тайное станет явным, блин. Он достает увеличившуюся кровавую кучку из-под кровати. Вчерашние джинсы на выброс, свою парку — это когда Хоулетт порезал этого — Питер попробует отстирать. Потом вещи этого мудака — это которые он в другой раз дал накинуть поверх кровавого, — Питер сжимает зубы, нет, нахрен, на выброс, к чертям это разумное потребление, он не будет жалеть какой-то старый шмот только потому, что тот как бы может еще послужить. Да, вещи не виноваты… у них невинность инструмента, у всех, даже пистолетов и ножей, не говоря уже про одежду. Но конкретно эти серые треники и худи с Хэлло Китти — нахрен, в мешок для мусора. И единорога туда же. Блядь, это же все куплено на те деньги, за которые люди умирали!.. И единорог тоже, пусть даже и подарок восьмилетней девочки… И это как-то особенно херово, что именно маленькая Элли… что и в жизни Питера тоже, сколько всего, наверное, в детстве было на те деньги, за которые, ради которых… Он со злостью запинывает все барахло, и чертовы досье тоже, обратно под кровать, оставляя только свою парку и рюкзак, этот придется отстирать… сука, ну не в руках же в школу учебники таскать, хотя если бы Флэш к нему снова с этим прикопался, он бы — у-у, как бы он вломил этому мудаку! Поделом бы!.. Каждому!.. Замыв кое-как в ванной рюкзак, Питер его закидывает в машинку вместе со шмотками. Вот, вот он стоит тут сам по себе, голый до трусов, без каких-то там костюмов, бронежилетов, шлемов, без богатеньких покровителей, без криминальных знакомых, без мутантов, да чего там говорить, и без обычных знакомых почти — скоро его все бросят за то, что он не умеет поддерживать нормальную простую дружбу, а только вечно вляпывается в какие-то мудацкие истории с мудаками… — и вот кто он такой?.. Кто он сейчас? Какой он?.. Надо сбежать, пока дождя нет и Мэй. Он человек-паук. Пацан-паук. Да неважно даже какой, но — паук. И место его там, в городе, на высоте!.. Вот дерьмо, шаря в карманах, он старается не говорить это вслух, пока мистер Чжен накладывает ему по две порции лапши, такой, и другой, и еще воон тот салатик… — А если я отдам сейчас десятку, а остальное возьму в кредит до завтра?.. Блин, я карточку забыл дома. — Да без проблем, Питер. — Только не берите, пожалуйста, денег с тети. Я сам занесу. Ну типа, хочу ее угостить… — Окей, окей, можешь и в понедельник… Как у нее дела? — Работает. Большие возможности, нормальная зарплата — и вечно переработки… Мистер Чжен разводит руками, типа, все так живем. — А сам как? — Да черная полоса, — признается Питер. По крайней мере сейчас он может это просто констатировать, без эмоций. Эмоции были, когда он сегодня чуть не уебался головой на скорости в бетонную стену — пронесло, но правое плечо и сейчас гудит. Эмоции были, когда что-то хрустнуло в долговязом угонщике — слава богу, это треснул только велосипед, и Питер поклялся никогда, никогда больше не кидаться в обычных людей с такой дури, а велосипед… ну, немного поломанный все равно как бы лучше, чем совсем угнанный, да? И потом на озкорповской крыше как все поскользило к чертям, когда грянул ливень, и он быстрее покатил — буквально, по стеклу, как по катку, на растягивающейся паутине, вниз и вбок, кое-как и дальше, к своей любимой котельной на углу 54-й авеню, где ныкал вещи. Вымок до нитки, перепачкался, устал к чертям, плечо плохо поднимается, зато внутри почти не нарывает. — Ничего. Любая черная полоса сменяется, — Чжен протягивает ему пакет. Ага, главное, чтоб не на еще более черную. Паркеровский ванта блэк. Коллапсировавшая черная дыра… Питер улыбается. Ничего. Наверное, и правда скоро должно отпустить. Не может же так все время… — Ага. Спасибо. Он торопится домой, так что без слов проскакивает мимо Лауры, которая сидит под навесом с коляской, кутаясь в широкий шарф, руки в рукавах. Она тоже не здоровается — наверное, не сильно хорошо о нем думает после всего. Ну и ладно, ничего. Можно пережить. Переждать свою черную полосу. Питер возится в лифте, доставая ключи, но, оказывается, что зря — Мэй уже встречает его в дверях. — Мэй, привет, ты звонила? Так, звучать обеспокоенно, он ведь видел, что она звонила, но ответил, что сейчас в метро — кстати, абсолютная правда, а потом уже было быстрее дойти до дома, чем перезванивать. — Да. Ты где был? Снова эти обвинения в голосе. Ну начинается!.. Ну, Мэй, ну пожалуйста, ну не надо, давай только не сегодня! — В метро… Там ловило плохо… И я смс написал!.. И еще вот… на ужин взял… Чтоб пожрать спокойно под фильм и мирно разойтись по комнатам, каждый к своему, и лечь спать, и проспать этот чертов период невезения, и забыть обо всем этом!.. Мэй отставляет пакеты в каплях на тумбочку, прямо на какие-то квитанции, так что тонкая бумага сразу намокает, и Питер запоздало ощущает, что в квартире тоже пахнет едой, типа, она пришла специально ради него пораньше с работы и тоже что-то приготовила. Окей, сегодня ему не будет бонусов за то, что он притащил ужин, но смс-то он написал!.. В чем претензии?... Он скидывает кроссовки в угол и поправляет их, пока она смотрит, отлепляет пакеты от бумажек и тащит их на кухню, выставляет контейнеры на стол. И на плите там чего-то тоже в сковородках, в том числе в той второй, в которой теперь подгорает — которую он так и не знаменил после того, как сжег, эх… почему оно все так не вовремя вспоминается? — Ну и ничего, что много еды. Все равно выходные ведь, съедим. Ты не уезжаешь?.. Вопрос звучит так, как будто он ждет, что она уедет… Черт!.. Неудобно вышло. И Мэй тоже как будто понимает это, смотрит, как он гремит вилками и ложками, а потом произносит это, коронное для сегодняшнего вечера: — Питер, нам надо поговорить. Бля, начинается!.. Он сдерживается, чтобы на лице не проступило, но все равно отворачивается, опасаясь. Кажется, будто Мэй обшаривает его взглядом, как коп шмонает цветного — дотошно и с намерением найти, к чему прицепиться… Пожимает плечами. — Окей… Он садится, но она так и продолжает стоять у дверей, руки скрестила, тогда он тоже поднимается, ставит на стол графин с водой. Мэй не подает стаканов из шкафчика, и он лезет за ними в посудомойку и тут же закрывает — черт, никто ее так и не запустил за эти дни, тарелки с присохшей едой, стаканы с винными разводами, а уж запах… Он подходит к Мэй и шарит на верхней полке здоровой левой рукой, достает один стакан, потом другой. Хоть рукава с прорезями для пальцев удобные, не задираются, пусть он и выглядит по мнению некоторых дебилов как фрик… Мэй смотрит на него долго и вдруг протягивает руку к его руке. Наверное, отдельно хочет себе налить, если у нее еще не закончилось там. Ага, и эти люди запрещают ему гулять после одиннадцати, поминутно не перезванивая. А вы знаете, сколько в мире сердечно-сосудистых заболеваний связано с алкоголем, знаете, да?.. Пять миллионов в год, и это только в Штатах!.. Питер отдает ей стакан, но она просто крутит его задумчиво, потом ставит на стол, потом наливает себе и ему воды. Это значит, что тяжелого разговора не будет?.. Или?.. Ну все, все, давай, может просто сядем пожрать и съедем с темы хотя бы на сейчас?.. Питер не может же быть вечно как собачка на поводке с этим телефоном… — Питер, а что у тебя с руками? — вдруг спрашивает она. Черт, он невольно переводит взгляд: фуф, да нет, не задралось, не видно ничего… Или она про плечо?.. — Да ничего… Так, нормально все. А чего она вдруг? — Сейчас так жарко в квартире, не хочешь домашнее надеть? Футболку? — говорит она, глядя в сторону — А мне не жарко… Питер пожимает плечом и, кажется, получается пошевелить только здоровым, черт. Хотя в жар его бросает от одной лишь мысли, что тетя могла бы как-то рассмотреть или нечаянно увидеть… — Слушай, Питер, по поводу твоих… отлучек из дома… — Мэй, мне очень… Прости, что я не сразу перезваниваю, у меня правда что-то с телефоном… — Ловит плохо?.. — Ну, типа того… — В гостях у Неда и на Манхэттене у Озборнов?.. — она смотрит на него пристально, так, что хочется отвернуться или уставиться в тарелку, но Питер знает, что нельзя, поэтому поднимает подбородок и смотрит куда-то в шкаф поверх ее головы… — Ну, там на яхте еще у Озборнов… на заливе… не ловило… — выдавливает из себя он. — Не ловило, — говорит Мэй. — Или ты просто на самом деле был не у них?.. Питер, скажи честно. У Питера сердце бухается вниз, как будто паутинка обрывается. — А где мне еще быть?.. — и голос звучит как-то неестественно. — Питер, ты ведь и психолога пропускаешь… Ну что с тобой творится?.. — Нет, ну я пару раз пропустил… может быть… не знаю, гулял… а то там скучно очень… — Гулял?.. — она явно пытается что-то высмотреть в его лице. Господи, ну что они все прицепляются, как ищейки, почуявшие кровь… а если сейчас позвонить Неду — он подтвердит? Еще давно, еще когда был Стервятник, они же договаривались о прикрытии, он же помнит?.. — Ну да… или один, или с Недом… он подтвердит!.. — В Вашингтоне?.. И вместо яхты ведь тоже ты там был, да?.. Все эти ночевки, якобы у Неда, Гарольда… Голос у нее дрожит. Черт! Вот черт, откуда она знает про Вашингтон?.. он же ничего там не покупал по карте?.. и по GPS не могла же отследить, у него на телефоне нет ничего такого!.. — Да нет, конечно!.. При чем тут Вашингтон?.. Тут я был!.. В парке там… в кафе… И правда ночевал у Неда!.. — Питер, что это за компания?.. С которой ты связался? — Мэй, ну какая компания?.. Со школы ребята… ну, Гаррины знакомые… Мэй же не знает про Уилсона, мутантов и все прочее?.. Она просто не может, не должна знать!.. — Питер,— говорит она и снова смотрит на него. — Питер, я знаю, где ты пропадаешь все это время!.. И вся эта одежда в грязи, и… и кровь… и почему на телефон не отвечаешь… Паутинка обрывается с треском, и он летит в пропасть. — Просто перестань уже, наконец, отпираться!.. — говорит она. — Я понимаю, почему ты так поступаешь… я знаю, что тебе сложно оставаться в стороне. Но только давай начистоту!.. Чтобы, если будут проблемы с полицией, или… Чтобы я могла помочь… Черт, черт!.. одежда!.. эти поганые окровавленные шмотки — вот что его подвело!.. И почему он сразу не выкинул это все? И еще, получается, она нашла то, что в чемодане? Досье на родителей? Бумажки Неда по мутантам?.. И если составила дважды два?.. — Мэй, я… — в ушах шумит, он чувствует, что падает черт-те куда, но надо хоть как-то зацепиться, сориентироваться. — У меня нет проблем с полицией… И я ничего такого… правда… То, что ты думаешь… А что ты думаешь? Что тебе известно? Черт тебя побери, что?!.. Чтобы перестать отпираться, ему хотя бы нужно знать, что она знает, а пока он может только беспомощно не своим голосом тянуть время. — Питер, ты был на протестах там, в Вашингтоне в прошлые выходные. И до этого тоже?.. И завтра собираешься?.. Она выкладывает на стол ту чертову резиновую пульку от Уилсона, которую он машинально запихнул тогда в карман… И Питеру вдруг хочется выдохнуть и смеяться, смеяться, несмотря на то, что у Мэй почти срывается голос, и глаза блестят, и она закусывает губы… Он делает глубокий вдох, и выдох, и снова вдох: — Мэй, да, я там был, но… Она не знает! Она не знает! Она совсем ничего не знает!.. С груди как будто камень сваливается и говорить, и объяснять, и оправдываться становится вдруг так легко — как заново подниматься вверх на паутине! — Питер, я прошу… — Но я… знаешь, я там не лез в толпу и в это все, камни и прочее… ну, я, как бы, пришел — приходил, я два раза был в Вашингтоне и еще тут, помнишь, было летом? — он сам, конечно, не следил и не помнит, но Мэй-то должна знать, вот пусть она сама себе и додумывает, раз уж так любит додумывать. — Ну, я ходил просто, чтобы увидеть вживую, сам… и хоть в стороне, ну… не то что в стороне постоять, я так-то с ними согласен, и требования у них правильные… но я не лез никуда и не нарывался, честно!.. и когда там с полицией уже начиналось, то я уходил, понимаешь, да?.. в общем, я ничего… На искренние и убедительные слова Питера про «честно не нарывался» Мэй снова начинает хмуриться… — Питер… — Я больше не пойду, раз ты так волнуешься!.. — Питер, ты сильно пострадал?.. — Нет, Мэй, я же говорю, я уходил еще до этих всех… разгонов… я же не дурак… — А что у тебя с плечом?.. — Да все в порядке… — Питер двигает больной рукой, и вроде бы выходит не слишком вымученно… — Видишь, нормально… По глазам Мэй видно, что она не верит ему, черт, и он, была не была, добавляет еще немного «правды»: — Ну, я немного об стену… ну, это в последний раз, толкнули… но это ничего!.. — А кровь?.. У тебя же кровь была… На джинсах и… и руки?.. Черт… черт побери!.. черт побери этого проклятого кровавого Уилсона и все, что с ним связано!.. Если бы не этот гад!.. — Это… это не моя кровь… там одного парня, ну, приложили лицом… и я скорую вызвал… «Правда» — не осмеливается добавить он, хотя уж на этот-то раз это чистая правда: кровь не Питера и не на нем… — Питер, — Мэй вдруг встает и подходит к нему, он тоже невольно встает, зачем-то замечая, как вся еда так и лежит на столе, никто не кусочка не взял. — Питер, дай я посмотрю… сними кофту… — Да я в порядке, правда… Он отодвигается от нее в обход стола, она ловит его за запястье и Питер выдергивает — черт! именно ушибленную руку — и морщится… — Что у тебя с руками?.. Ты не?.. Неозвученный вопрос повисает в воздухе. Что у него с руками?!.. обычный свежий синяк, вот что!.. и эти ебанные паутинные железы!.. Ну и что ей теперь сказать?.. Что?!.. — Питер… Питер, пожалуйста, все нормально, я только… — Да ничего страшного, все нормально! — Питер!.. — Мэй!.. Я уже не маленький!.. — Или я, или давай, если хочешь, пойдем к врачу!.. С чем? У меня ничего нет! — хочется заорать Питеру. Но у него, блядь, у него есть!.. Чертова паутина!.. Не хватало ему еще этого всего, еще с ней!.. — Черт побери, Мэй, ну не сходи с ума, ну еще к врачу ходить из-за всякой ерунды!.. Из-за чертовых ее подозрений!.. Что она там себе надумала?.. что у него на запястьях следы от наручников, а на спине — от дубинки?.. блядь, как ему теперь из всего этого говна вылезти? — Если ерунда, то давай обработаем!.. — Не надо!.. Я пойду… к себе… Он двигается к двери. Она — за ним. В комнату? Или? — Питер, что у тебя с руками?.. — Ничего! Пошли вы все!.. — Орет он и выскакивает из кухни, хватает кроссы и вылетает в подъезд и в лифт. — Питер!.. Питер, погоди, вернись! — Орет она вслед ему… Бля, и без телефона еще. И денег — последняя мелочь какая-то бренчит, стыдно было высыпать китайцу Чжену совсем железками… И холодно. И… бля, ну она же все-таки волнуется, хотя и докапывается… а еще если в полицию начнет звонить, со злостью думает он, тогда совсем пиздец. Уж эти его точно не отпустят, если увидят, что у него с руками… Господи, ну как ей объяснить?.. не может же он показать, да?.. Мэй, ты знаешь, я урод, и такие, как я, вне закона, и мы еще огромный штраф должны… и дядя Бен умер почти из-за этого… оттого, что это тогда все началось… Что теперь делать?.. Что делать? Надо продумать какой-то убедительный план очередного вранья, а в голове — звенящая пустота. Вся твоя жизнь — сплошное вранье, Паркер… — Питер, привет, — окликает его она, шмыгая носом. — Ты куда так поздно, к Махмуду?.. У сирийца Махмуда единственная лавчонка в округе, которая работает до двенадцати и иногда дольше. — Да не, так… подышать. Не спится… Честно говоря, он не знает, что ему делать и поэтому зачем-то подходит к Лауре. Она так и сидит под навесом, хотя дождь уже перестал, мокрый асфальт блестит жирными желтыми пятнами от фонарей. Надо же, все еще разговаривает с ним после того как он позорно зассал и сбежал... типа, не обижается?.. — А ты сама чего? Поздно же… — Да малая снова не спит… А тут вроде лучше… Вид у нее совсем замерзший. — Хочешь, я тут посижу? — внезапно для себя предлагает он. — А ты там, ну, домой зайдешь?.. — Да ну, мамка спит после смены, орать будет… А знаешь, — она шарит по карманам и достает пятерку, — если там эти пончики еще работают… — Пончики наверно нет, а там еще автомат с кофе и чаем, круглосуточный… Питер прошмыгивает на сторону полицейского участка, потом обратно. Какао жидковат, но хотя бы теплый. От половины шоколадки он тоже не отказывается, Лауре целую все равно нельзя, врачиха сказала, у малой от этого газики и живот болит, она там плачет, и мамка не высыпается и потом ходит орет… А, Питеру можно не объяснять. Он слышал примерно всю нехитрую историю, от «где шлялась всю ночь» до «приходи, посидим у меня, пока ее нет» до финального — «блядина, нагуляла». Интересно, их с Мэй сегодня тоже было слышно через стену?.. Ай, да все они орут и всё из-за какой-то херни. Где был, чего делал, чего не позвонил… Смотри, вроде уснула? Как в ответ ему, малышка ворочается, потом морщится и всплакивает. Лаура отставляет стаканчик и начинает трясти коляску. — Давай я покатаю, допивай. — Он берется за ручку коляски, теплую еще от ее рук... Всматривается в маленькую мордочку в шапочке. — Слушай, а ей не холодно? Лаура мотает головой: — Это нам холодно. Ей норм. Он осторожно касается крохотного носа озябшим пальцем — нет, нос теплый, но она вдруг снова начинает возиться, так что Питер встает и размашистыми движениями продолжает катать коляску, пока Лаура хлюпает чаем. — Че-то ты одет совсем легко… — Да я проветриться… на пять минут. — Тетю ждешь с работы?.. А то я ее почти не встречаю сейчас. Наверное, хоть зарплата нормальная, раз столько пахать нужно… Эх, тетя, тетя… Он смотрит на свои окна, и ему кажется, что она стоит там в темноте и смотрит на него. Пасет. Потом вдруг будто высвечивается ее лицо от экрана телефона. Ну давай, давай еще позвони всем, Неду, Гарри, маме Мариам — вот уж кому тоже не повезло с контрол-фриками в семье… Блин, ну чего ж ей спокойно не живется, с этим своим новым?.. на работе этой своей?.. — Да не, не жду, так просто… Достало все, — вдруг жалуется он. — Куда ходил, чего не звонил… — Ну, волнуется… Опасно же. Недавно в Джамайке кого-то зарезали, по новостям было… Питер фыркает. Как будто от этих волнений уровень опасности вдруг изменится!.. Как будто у него мутация вдруг пройдет, если они все вместе начнут сильно переживать!.. Просто кому-то надо ходить к психологу лечить нервы — и это явно не ему. — Ну ничего, — Лаура пытается его утешить. — Потом поступишь — съедешь, будешь делать чего хочешь… ты умный, у тебя есть варианты, не то что… Ну да, одним этим призрачным «потом» он и жив пока. Только как бы ему выкрутиться сейчас и дожить до универа?.. — Слушай, а может походим? Ну, вокруг дома. — Чего-то он совсем задубел. — Че-то я… холодно, блин… — Давай. Хочешь шарф? — она разматывает и протягивает ему свой снуд. Он смотрит вбок на нее, на шарф. Лицо, кажется, совсем горит от холода, и аж внутри все замирает. — А ты? А вдруг она с каким-то смыслом предлагает этот шарф?.. И если он возьмет, то… мысли на этом совсем замерзают. — Да я согрелась уже. А там еще купим. — Она гремит в кармане остатками мелочи. Шарф так и болтается в ее руке. Нелепо. Невыносимо неловко. Он не выдерживает и берет его. — Спасибо… — Жамкает в руках мягкую ткань. — Слушай, я… тогда… ну, в тот раз… Ему и сказать-то нечего. Ступил? Не захотел?.. О, да-а, еще как он не захотел… Зассал и… и все эти сложности… Лаура отворачивается. — Да ну… — Бормочет она. — Забей, я так, по приколу… — Типа, ты пошутила?.. Вместе с волной невероятного облегчения Питер испытывает как будто — какое-то разочарование?.. Лаура косится на него со смешком: — Пошутила!.. А ты что, не понял?.. Ну, извиняюсь. Забей, да?.. Тебе шарф-то вообще нужен?.. — А… да. Да, спасибо, — Питер повязывает его на себя в два слоя и запихивает руки в карманы. Лаура пошутила. Он ей не интересен — в этом плане. Еще один нормальный человек, которому незачем знать, что он паук, да ей и вообще на самом деле не хочется знать — какой он… Не, ну это нормально вообще-то. Это так и должно быть. Кому он сдался, с таким ростом и внешностью… да она еще и старше намного… Эх, черт, вот… Вот лучше бы Мэй не хотелось залезть к нему — с ее чертовым любопытным беспокойством. Он бросает прощальный взгляд на свои окна перед поворотом. Свет так и не зажигается. Сидит там. Думает чего-то о нем в темноте. А что если он и вправду покажет ей свои руки?.. Ну, узнает она, что он мутант — и как они после этого будут жить дальше? Как это вообще повлияет на все? Сложно представить. Но это изменит его жизнь навсегда. Навсегда. Это как снова броситься с Крайслер Билдинг и думать, что не зацепишься, что так и будешь лететь туда — вниз, вниз, вниз, в окончательную черноту… Ха, Питер качает головой, хотя же в итоге он все равно зацепился — и не собирался вроде, а зацепился за свою эту разнесчастную жизнь, какой бы она ни была… И с тетей, может, тоже как-то зацепится? Может, они решат, что надо жить как раньше, как будто ничего не случилось?.. А может даже, ну вдруг, ну, мало ли, ей наоборот станет спокойнее во время его отлучек?.. он же сильный, и быстрый, и умный — ни разу не попался еще!.. Или наоборот она попробует запереть его дома?.. Ну не сбежит же он в этом случае от нее?.. да и куда… В приют для мутантов? — Держи! — Лаура протягивает ему новый стаканчик с какао. Эх, на ее последнюю мелочь. Надо будет ее потом угостить как-то. Чем-то нормальным, типа, в кафе. А то она вообще никуда пойти особо не может. Питер смотрит на маленькую девочку в коляске, та спокойно беззвучно спит, ему даже дыхания не слышится. — Ну, еще круг и по домам, наверное, да?.. — Наверное. Мамка моя спит, орать не будет, если мы тихо… — Ха, — Питер грустно усмехается и на недоуменный взгляд поясняет. — А моя не спит. И орать будет. Но мне все равно домой. Объясняться. — Пит! За что на тебя?.. — Ай да это все… где был, с кем был, че так поздно… — А ты часто поздно приходишь? — Да я часто не поздней нее, ты ж видишь!.. — Ну… может, ей просто компания твоя не нравится?.. Да Питеру и самому теперь не нравится. Да уже знакомство не отмотаешь назад. Он пожимает плечом: — Может… Лаура молчит какое-то время, хлюпает какао, потом осторожно делится: — Но ты знаешь… Моя вот была права, когда хотела меня отвадить… Но я это уже потом поняла. А теперь вот, — она кивает, — последствия… — Ну, у тебя хорошее последствие!.. — не соглашается Питер. — Смотри, какая милая! — А могло бы быть плохое. Мало того, что мудака этого, Алехандро, на восемь лет посадили... К нам ведь тоже потом приходили, когда его арестовали, у меня уже живот был, и эти такие, простите, мэм, нужно вас опросить, вы только не волнуйтесь, мэм, а у самих собака мелкая, ну, эта, которая ищет... И не с нашего участка... И собака ихняя бегает везде, бегает, нюхает, такая белая с пятнами коричневыми и ушами, а потом у шкафа встала так... А там он шмотки, сумку ложил и прочее, когда ночевал... И она унюхала, что ли, легла там и не уходит... В общем, хорошо, что не было там уже ничего, а то бы... Она сжимает руками стаканчик, на носу капля, и Питер шарится по карманам и протягивает ей салфетку: — Ну ладно... Не случилось ведь! А главное же, что сейчас все хорошо. — А потом что, представляешь!.. Я с малой уже была, полезла за карри достать, ну в наггетсы… и подвинула там посмотреть, а там за банкой с кукурузной мукой — Питер там просто куча травы была!.. в фольге, вот такая!.. Мудак какой, представляешь, да? — Урод, — кивает Питер. — Так что, может это и не мое дело, извини, но ты смотри… Эти богатенькие они тоже обычно… Ну, хорошо если просто с заебами, а то еще подставят и дважды не подумают… Да, хочет согласиться Питер, и с заебами, и не похоже, чтобы он вообще о ком-то кроме себя думал по жизни вообще. Хотя стоп, Лаура ведь никого не видела? Уэйд же точно остался той самой тайной стороной его жизни, о которой он сможет забыть, и никто не узнает — как будто и не было?.. — Да, они такие… — осторожно соглашается он и ждет, что она еще ему скажет. — Конечно, круто, что лимузин и что бабла куча… От денег и прочего, конечно, не надо отказываться, но… будь поосторожнее. А, так это про Гарри!.. — Не, ну я… Ну мы… не то что сильно близкие знакомые… Ну и он нормальный, относительно. А вот отец у него полное говно, это да. Лаура кивает задумчиво: — Да, иногда лучше ни с каким, чем с говном. Я вот ее тоже на себя только записала. А через восемь лет, может, переедем отсюда… Ну или нас попрут. Ну, уедем все равно. Так он и не найдет потом. Если вообще искать будет, — она пожимает плечами. — Меня вон в детстве никто и не искал… У Питера тоже ощущение, что его и в детстве, и сейчас никто не хватился бы. Ну, кроме тети, наверное... — А ну и хрен с ними!.. — улыбается он. — Сами справимся. — Пойдем по домам?.. Питер бы еще погулял, чем снова скандалить. Тем более, ходить теплее. А с компанией — так даже и мыслей меньше. — Давай помогу коляску затащить… В лифте Лаура вдруг хватает его, и он оторопело смотрит на нее, прежде чем вспоминает про ее шарф, который она тянет на себя, и нагибает шею, помогая снять: — Спасибо. И девчонки уходят к себе, а часть тепла как будто остается с ним ненадолго, первое время согревая его, пока он сидит на подоконнике в общем коридоре, и думает, и передумывает, и снова не решается пойти, и сидит, и… * * * Пятница, 11 ноября 2016 Она возвращается домой пораньше — прибрать, может, чего-то приготовить. Ну да, холодильник, конечно, пустой. Значит, овощную смесь и колбаски можно пожарить сейчас, а вот макароны с сыром отложить на совсем пустой день. Хоть Питер и строит из себя большого мальчика, а с такими делами у него никогда не было хорошо, то в компе проторчит допоздна, то еще как отвлечется. Вообще он в последнее время стал рассеянный из рук вон, и ладно бы домашние дела, но учеба?.. Все-таки мистер Морита был не прав, согласившись на какую-то индивидуальную ускоренную программу, на которой настаивал Питер в прошлом году. Левое полушарие, может, и развивается у некоторых подростков преждевременно быстро, но гормоны, эмоциональный интеллект — у парней с этим явно проблемы. И даже ее умный спокойный рассудительный Питер… Нет, ну что они пережили за этот год, — это не могло не оставить след, да и травма из-за потери родных — оно все тянулось с тех детских лет, эхом, и все эти проблемы с одноклассниками, с учителями в разных в школах, замкнутость — тоже оттуда… Как объяснял ей психотерапевт, все успехи в учебе были своего рода не самой эффективной избегающей попыткой преодолеть эмоциональный стресс, но это было лучше, чем ничего: Питер переключился с семейных потерь на решение логических задач, преуспел, осознал свою ценность через эту область жизни… И вот теперь, кажется, эта стратегия его подводит. Несмотря на отличную казалось бы школу, единственную, куда он, наконец, сумел вписаться… Стипендию Озкорп Питер в прошлом году не получил, зато потянулся к Гарри — золотому мальчику с золотой и путаной жизнью. Конечно, писать школьные проекты для богатой молодежи за шальные деньги проще, чем работать над полимерами, — и после оформления первого патента на полимерный состав этой весной, Питер внес финальную часть в мортгейдж, купил на остатки мощный компьютер — и такое ощущение, что забросил химию вообще. Со Старк Индастриз тоже почему-то не сложилось, доктору Октавиусу он так и не написал повторно — не умеет общаться и договариваться с людьми или не хватает мотивации. И теперь, такое ощущение, что он просто пустился во все тяжкие, от безделья, от скуки. Она наливает себе остатки калифорнийского Шардоне — всего полстакана, и хмурится: неужели в бутылке оставалось так мало?.. Ну, сигареты, вейпы и прочее — она точно не замечала запаха, а вот алкоголь… Какой-то Пит был чрезмерно оживленный и шумный, когда Джейкоб заходил в тот раз… Или это нормально для подростка его лет, а они просто долго засиделись вдвоем, без компании в доме, а Питер все-таки скучает по общению?.. Может, ей самой сходить поговорить к психологу насчет Питера? Она набирает телефон Центра Психологической помощи Бэйсайд: — Добрый вечер, могу я услышать мисс Мунстоун?.. Здравствуйте, это Мэй Паркер. Опекун Питера. Я хотела спросить, как у Питера продвигаются дела… Может быть, можно подойти поговорить?.. — Да, конечно. Сейчас, загрузится расписание... Можно завтра с утра, он как раз по субботам посещает групповую терапию, пусть тоже приезжает, если выздоровел. Вам удобно в одиннадцать?.. — Да, спасибо. — Но что-то в ответе докторки ее настораживает, и она уточняет. — Подождите, но… он что, в последнее время не ходил к вам? у него разве не три раза, вторник, четверг, суббота?.. — Да, мисс Паркер, группа занимается в эти дни, но Питер сказал, что из-за школьного проекта он занят и может приходить только один раз в неделю, да и то иногда пропускает, вот, заболел недавно… Но вы не переживайте, мы и ему сказали, вся оплаченная сумма переносится вперед, мы списываем деньги только за фактические занятия… — Понятно, спасибо… — Хочется нажать отбой, но она все тянет бессмысленный разговор. — А как он в целом?.. Ну, просто раньше… были депрессивные эпизоды. — Да, я помню, вы говорили. Легкая степень, без медикаментозного лечения. Нет, если бы что-то заметили серьезное, мы бы вам позвонили. Но вообще, конечно, это лучше проработать индивидуально на сессиях. Ну, в течение пары месяцев. А так у Питера, ну, как обычно у подростков, смена настроения, черно-белое мышление, новости последние в стране и в мире, они и взрослого-то расстроят. Пусть поменьше читает новостей и сидит в интернете и, если есть возможность, подберите какую-то активность, с другими подростками, кружок, спорт, может быть, театры-концерты, если он любит, выставки. — Да, да, выставки… — рассеянно отвечает она, уже погружаясь в свои мысли. — Спасибо. До завтра. Господи, она на автомате направляется в ванную умыться, голова идет кругом. Питер и раньше был довольно замкнутым, не распространялся о своих делах, если прямо не спросили, даже больше — пока не загнали в угол вопросами… Но чтобы так откровенно врать?.. Что творится с ее мальчиком?.. Она плещет в лицо холодной водой, потом так же бездумно оттирает коричневатое пятно с края раковины, вон в ванной еще одно, и на полотенце бурый развод, ну что за свинство! Ну, запачкал — неужели нельзя положить тоже в стирку?.. Она раздраженно берет в руки полотенце и почему-то вспоминает, как мать вечно ругала ее, пятиклассницу, за следы месячных — на одежде, в душевой… Вот и постиранные вещи свои все оставил в машинке, теперь не запустить ни полотенца, ничего… А не напомнишь — ведь так и останется киснуть до утра, потом пойдет в мятом. Мэй начинает вытаскивать мокрую одежду прямо в руки, хотя где-то же был специальный тазик… А может, уже и нету — растворился при опытах… Вечно все у них наперекосяк… Только успокоишься, что все, наконец, встало на рельсы… Одежда рассыпается, мокрый комок падает на пол. Она выносит влажную кучу на стол в гостиной и возвращается подобрать: худи. Нелепое все, растянутое, ну конечно, постирал на кипячении, ума хватило, никакой практической хватки. Вон рукава вообще вытянулись до колена, и при этом все равно не отошедшие бурые пятна на запястьях, будто, будто... Мэй разглаживает ткань, и вдруг ее пронзает этой мыслью, словно открывается рядом какая-то пропасть, и внутри сворачивается неприятный холодный комок. Пятна. Бурые. Кровь!.. И это деструктивное поведение. Руки, черт побери, когда же она в последний раз видела его руки? Позапрошлым летом? Такая жара была в июле, а он даже футболку ни разу не надел. Все время с закрытыми руками! И что-то там все время торчало у него под рукавами — дурацкие браслеты, часы… А если это были бинты? Черт побери, черт… Надо спросить!.. Надо сегодня же сесть и поговорить начистоту, все выяснить! Надо что-то делать. Она в бессилии встряхивает этим дурацким худи и откуда-то из складок на пол выпадает — черная, округлая… О, она помнит их, и выстрелы, и слезоточивый газ, от которого неделю дерет легкие, и водометы!.. На полу ванной лежит черная резиновая пуля. — Катитесь вы все к черту, — кричит Питер и выскакивает в коридор и в подъезд, хлопнув дверью так, что люстра дрожит… И из нее будто выкачали весь воздух и все силы… В тот раз, с Беном?.. Они так же поругались и с Беном, и он так же выскочил в ночь, и Бен, не дозвонившись, бросился его искать?.. И вот сейчас он снова убежал и… Она замечает его телефон на краю стола. Господи, а если с ним что-нибудь случится?.. Она бросается в свою комнату в тщетной надежде, будто сможет увидеть его на улице, крикнуть ему что-то в окно, как-то остановить, хотя бы увидеть, в какую сторону он пошел. Включает свет, потом выключает, поняв, что ничего иначе не разглядит в потемках… Господи, как это все… как глупо и нелепо получилось, хоть бы он был в безопасности!.. А если он?.. Если это правда сэлф-харм?.. Если он что-то сделает с собой?.. на эмоциях, вдруг. У них еще все эти кладбища постоянно, и похороны, и мысли о смерти… и депрессия с этими настроениями у подростка… Она стоит у окна и крутит в руках край шторы, хочется бежать, делать что-то, хотя бы обкусить ноготь как в детстве, куда-то деть свои мысли, страхи, нервы… тревогу. Тревогу, которая заводится каждый вечер как сирена, если его слишком долго нет дома, если гудков в телефоне слишком много, выматывающие бесконечные круги тревоги… где он? Где он? Неужели она его пропустила? Входа в подъезд не видно, и на подходах уже тоже никого. Куда он побежал? И когда вернется? И сообщать ли в полицию, если Питер не вернется под утро?.. Или раньше?.. Вдруг он… вдруг… У нее есть номер Неда? Его наверняка можно найти у Питера в Фэйсбуке, точно!.. Она уже собирается идти за стол к лэптопу как вдруг видит его. На площадке, под фонарем у лавочки, там сидит эта девочка с коляской, соседка из неблагополучной семьи, и рядом с ней — ее Питер. Они о чем-то говорят, он показывает куда-то, она кивает, и затем он направляется — обратно к подъезду? Домой? У него же нет ключей. Она ждет звонка, и ждет, и ждет… Потом через бесконечно долгое время Питер снова появляется в пятне света у фонаря с двумя стаканчиками — из автомата за углом, догадывается она, протягивает один девочке, лезет в карман за чем-то — шоколадка?.. Они болтают о чем-то, пьют… Кажется, он не собирается убегать черт знает куда в ночь?.. Потом они гуляют кругами с коляской по дорожке, потом заворачивают за дом, она останавливает себя от того, чтобы перейти в кухню и посмотреть с другой стороны, куда он пошел… там ведь некуда сбегать, успокаивает она себя, там полицейский участок, фургончик фаст-фуда и автомат с кофе. И действительно, через пять минут они возвращаются с противоположной стороны, снова заходят за дом Она отходит и садится на кровать. Может, Питер прав? Может, она и вправду уже совсем свихнулась со своим контролем? Жизнь, она… не поддается исправлению и не поддается контролю. И все есть так, как есть… И окажись она тогда при ссоре Бена и Питера дома — это ни на что бы не повлияло… и сейчас тоже. И в будущем. Действительно, не может же она приковать его в квартире… но звонки? Телефон? Быть на связи?.. А руки? Кровь на рукавах?.. он будет убеждать ее до последнего, что все в порядке, а потом бросится вниз с моста?.. Из вереницы мыслей ее выводит долгожданный звонок в дверь и она летит в темноте скорее открыть. Питер шагает к ней с порога в облачке холодного воздуха, обнимает и шепчет: — Мэй, прости меня, пожалуйста… Я тебя очень люблю… я понимаю, что виноват… я не должен был.. — Питер, — шепчет она в вихрастую макушку, — Питер, все хорошо. Ты не виноват… И вдруг ее снова, второй раз за этот вечер до дрожи поражает мысль — только теперь мысль эта о том, что такое уже было между ними, и эти же самые слова, и эти непроговоренные эмоции, год тому назад… — Питер, — она встряхивает его за плечи и смотрит прямо на него. — Питер, это все прошло. Это все осталось в прошлом, и уже ничего не изменить. Но можно — и нужно, нужно менять что-то и делать в настоящем… Питер кивает ей, как будто понимает… — И все твои проблемы — она старается говорит как можно убедительнее, — все, что кажется проблемами — это все решаемо, абсолютно. Главное, чтобы ты был жив и здоров!.. Он кивает. — Понял? Самое главное, самое ценное — это твоя жизнь! Он тянется прикрыть дверь в подъезд, будто ему вдруг неловко от этих разговоров, и они оказываются в полумраке ночной квартиры. Она тянется было к свету, но не хочется потерять эту близость примирения и извинений и откровенности, шепота в темноте… — Питер, я знаю, что тебе сейчас очень трудно, но… что у тебя все-таки с руками?.. — снова спрашивает она почти совсем тихо. Он замирает. Она замирает. Мгновения текут между ними в тишине. Страшно сказать вслух то, что может оказаться страшной правдой… Рука его все еще на ручке двери… И Мэй касается его плеча, чтобы снова — обнять, может быть, и не то что не пустить, нет, он же должен будет все равно пойти сам, в свою сторону, но хотя бы — оградить, дать почувствовать, что он не один… Питер каменеет под ее прикосновением. — Питер, — шепчет она отчаянно и быстро, — ты же не режешь себя?.. Питер, ты ведь не?.. Я знаю, бывает трудно, но… всегда есть выход… в жизни всегда есть другой выход… Он вдруг обмякает под ее ладонью и издает какой-то странный смешок, качает головой: — Мэй, господи, ты… ты думала… Он берет ее заледенелой ладошкой за руку и ведет к своему запястью, под рукав, к ремешку часов, к холодной гладкой коже… — Ты что, думала, что я режу себя?!.. о боже… смотри… Он медленно задирает рукав на одной руке, на второй, и она смотрит в полумраке на бледную кожу и тонкие предплечья… на одной руке часы, а на правой две маленькие родинки, точечками, прямо посередине запястья. Она проводит рукой по его прохладной неповрежденной коже, и Питер вздрагивает с мурашками и спускает рукава обнимая себя: — Блин, холодно… Там такой дубак, а я еще выскочил без куртки… Давай чаю попьем?.. Этого, ну… масалу? — Давай… На молоке? Они идут на кухню, он жмурится от резкого света, нос красный от холода. Он смотрит на нее, на, видимо, припухшие глаза. Да уж, хороши они… — Ты что, плакала?.. Прости, Мэй… Я обещаю, я никогда… я буду рассказывать тебе, куда и что… чтобы тебе было спокойнее!.. или даже вообще… нахрен мне эти протесты… — Спасибо, Питер… Прости, я… я тоже что-то перенервничала… конечно, ты имеешь право ходить или как-то участвовать… но просто… просто я должна знать, понимаешь, где и как?.. это все-таки опасно… и мало ли что, и вытаскивать тебя из участка потом мне… — Мэй… Мэй, я все понял. Прости меня! И что я наорал тогда… я… — он качает головой… — я чего-то тоже… ты мне когда про руки… а у Гарри отец, знаешь, он подозревает, что Гарри там что-то курит, или нюхает, или колет — и устроил забор крови всей школе — всем сразу, представляешь?.. и я подумал, что ты меня, ну, тоже контролируешь типа… знаешь, руки, уколы там или что… Она качает головой: — Питер!.. Питер, ты что! Я бы никогда про тебя не подумала… Ты же не… ты умный ответственный парень, я знаю, что ты бы не стал наркотики и прочее… мы тебя не так воспитали... Просто… с депрессиями, со всем этим… не угадаешь, к сожалению… — Мэй, что ты! Я бы не… Я бы никогда не стал!.. А к психологу… ну там правда сборище неудачников, и я такой… но ты не волнуйся, они деньги возвращают за непосещенные занятия!.. — Ох, да черт с ними, с деньгами. Не последние. Заработаем. А что ты не сказал, что тебе не нравится?.. Питер забирается на свое место. Такой взъерошенный, но уже не лепит каждое слово наперекор. Подростковые гормоны, господи. Вот и до их маленькой семьи докатилось. — Ну не то чтобы совсем не нравится… но как-то вышло… понимаешь, то Гарри предложил в кино сходить… то с ЭмДжей ходили и Недом… ну… На всю кухню звенькает микроволновка, и она достает перегретую лапшу, перемазывая полотенце… тьфу ты, опять стирка… — А вещи, — говорит Питер, — это знаешь, там одному парню прям лицо разбили… — и на ее взгляд отнекивается: — Ну, Мэй, ну я правда стараюсь никуда не лезть, когда хожу, но там человеку плохо было… и я помог ему в сторонку отойти и скорую вызвал… А так я все, я больше не пойду, я не полезу, если ты против… Он ей не говорит про ее прошлое, но будто подразумевает некий укор… Но, во-первых, она была старше! На целых пять лет!.. А во-вторых… — Я… я да, я против. Но… — она вздыхает, — даже если я против, ты имеешь право пойти. А я имею право знать. А тебе бы неплохо брать еще и кнопочный телефон… и зарядку, и пауэрбанк... Ну и обязательно — воду, защитные очки, маску… Питер слушает ее, казалось бы вполуха, больше ест — проголодался за вечер. А она — ее как прорывает. Господи, она рассказывает ему про свою юность, про первые протесты, и как Мартину сломали руку, и как ее загребли и не хотели отпускать без залога, который нашелся только у тихони общего знакомого Бена… Пару раз даже снова утирает глаза, вспомнив про Бена, вспомнив про все-все, что случалось и чего не случилось… Ох, ну ладно, все, хватит, хватит… Тем более перед ребенком, каким бы взрослым он ни пытался казаться. — Ладно, давай фильм посмотрим, как раньше?.. Ты пока выбирай, а я пойду линзы надену и чай заварю … Питер кивает. Мир в их маленьком мире снова восстановлен, такой хрупкий — такой от этого дорогой.