Слишком семейный бизнес: вNIECEтатная ситуация

— Тесноват у тебя шаттл, — посетовал Саваж, вытирая лоб. По пути назад они решили на время полëта оставить Мола в грузовом, но зайти туда втроëм оказалось проблематично. Сейчас Мол метался между ящиков, периодически выкрикивая что-то, потом уставал и падал прямо на ходу. Дэйлари вытянула откуда-то покрывало путешественников и попыталась расстелить, но паучьи лапы моментально разодрали несчастную тряпку в клочья. — Для одной, — согласилась девушка. — Но я же права буду, если предположу, что ты никаким не обзавëлся? Саваж и сам прекрасно понимал, что другого выхода у них нет. Думать о тесноте пришлось бы в последнюю очередь: забрак сел в кресло и теперь раздумывал, как поступить и чем помочь Молу. — Нам надо почиститься, — сообщила племянница, откидывая ремонтную маску с глаз. — Пока ты занимался отцом, я почти все детали поставила, поэтому грязищи во мне больше чем крови. Когда ты сам в последний раз мылся? Не сказать чтобы Братья Ночи были противниками хоть минимальной чистоты, но Опресс вспомнил вдруг, что видел воду в особняке Дуку, а после побега приоритеты сильно изменились. Дэйлари правильно считала задумчивость и предложила:  — Давай я посмотрю за отцом. Разблокируй ионный душ, там же и раны обработаешь. — Ни к чему, — отмахнулся было Саваж, но девушка перехватила его лапищу и состроила рожицу. — Представь, отец придëт в себя и увидит две кучи дерьма. Ещë не сразу поверит, что покинул Лото-Минор! Да ладно, самому легче станет, проверено. И добавила, глядя в сторону: — А я подумаю, кто из знакомых мне мозгоправов умеет работать молча. Ей стыдно было признаться, что никаких знакомых в этой сфере, да во врачебной в целом, нет. Много лет подряд Дэйлари сама заживляла раны, вправляла вывихи, выдавливала начавшиеся в десять лет головные боли. Только отцу еë навыки не помогли бы сейчас. Кажется, дядюшка умудрился зацепить рогами портативную сушилку — раздался звон, но Дэйлари было наплевать. Она остановилась у крайних ящиков с собранными запасами и, стараясь не сверлить взглядом, присматривалась к отцу, вновь обретëнному пару часов назад, пыталась сообразить, что ощущает, и запутывалась с каждой попыткой. Ни облегчения, ни покоя, ни радости не было в душе. Только тревога, бесконечная жалость и гнев. Мол остановился на минуту и уронил голову на руки. Девушка сглотнула, видя, как дрожат обтянутые кожей лопатки, как сжимаются когда-то сильные плечи, но смотреть продолжала. Кажется, он почувствовал — медленно повернул голову и спросил: — Гибель близка? Слабость одержала верх? — Слабость мертва, — стараясь подражать тону, проговорила Дэйлари. — Ты полон внутренней силы. Без неë ты не справился бы ни с годами одиночества, ни с этими условиями. А я бы и так не справилась. — Конечно, нет! Нет! — это услышал и Саваж, когда деактивировал дверь, соединяющую каюту и душевую. — Нет! Ты — слабость! Ты ничтожество! Твой путь должен был оборваться! Это милость, это щедрость, благодари за неë! Немедленно благодари! Перебирая лапками, он оказался возле Дэйлари и положил руку ей на шею, сжимая спереди. Девушка закашлялась, но проговорила: — Спасибо. Тебе пора спать. С каким хладнокровием Дэйлари смотрела в безумные глаза! Почему? Отчего не стряхивала руку, вот-вот начавшую бы еë душить! Но, очевидно, Мол не собирался больше никого убивать. Он наклонил голову, раздирая рогом себе плечо, и зашипел: — Слабость! Сон — слабость. Попробуй уснуть, он тебе перекусит го-орлышко… Опресс втиснулся между ящиков и положил руку племяннице на плечо. Дэйлари дрогнула, но обернулась и, кажется, выдохнула с облегчением. — Оставь, — забрак мотнул головой. Капельки чистящего средства посыпались с рогов и задели Мола, тот жалобно взвизгнул и попятился прочь, к стене. — Я тебя подменю. — Ага, — девушка принюхалась и слабо улыбнулась. — Нашëл укрепляющую мазь. Наверняка всю израсходовал. С тебя две новых бутылки, как приземлимся! Дэйлари улыбалась, но голос еë дрожал. Когда, оттерев остатки волос от копоти прямо на ходу, она заглянула в грузовой вновь, сердца сжались от боли и ранее незнакомого чувства, какое не вызывали до того ни лот-котята, ни птенцы, ни новорожденные каких бы ни было рас. Саваж уснул сидя, прислонившись к жëсткому ящику, Мол обходил его с разных сторон, заглядывал в хмурое лицо, касался то рогов, то скул. Наконец остановился слева и протянул: — Бра-ат? Обернулся к дочери и поражëнно повторил: — Бра-ат? Это бра-ат? — Да, — Дэйлари уже поняла, что кивки отец не так хорошо различает. — Твой брат. Он спас тебя и желает тебе добра. В следующую же секунду Мол нагнулся, почти ложась на пол, и выдернул с мерзким скрипом лист синтобумаги. Потряс его, смял и швырнул, попадая девушке в больное колено. Дэйлари согнулась, втягивая воздух и растирая рану, и заметила вдруг буксующего в углу Ди-Ди. Мол не обращал на дроида никакого внимания, зато выжидающе смотрел то на дочь, то на проклятый мятый лист.  — А это тогда что? — почти здоровым голосом спросил он, и Дэйлари почувствовала, как на затылке поднимаются волоски. Сейчас перед нею стоял не житель свалки, позабывший почти всë, чем жил. Сейчас ответа ждал отец, которого Дэйлари уважала и побаивалась всегда. — Это кровь. Это боль. Это враг. Это брат. Под щëлкающие не хуже мишеней в стрелковом тире слова, которые Мол будто выплëвывал, Дэйлари развернула лист и на пару мгновений провалилась куда-то глубоко, под весь мусор, в само ядро планеты, наверное, так стало жарко и душно. Горло сдавило куда сильнее, чем несколько минут назад это делала рука отца. Ди-Ди нарисовал сон Саважа куда отчëтливее, чем еë собственный. Судя по пятнам, чьë-то лицо, охристая шея, перепуганные глаза — Дэйлари так дëрнула головой к зеркальной панели, что чуть шею не свернула, настолько поразила еë внезапная догадка. Глаза в отражении и пятна на рисунке были одного цвета. Лоб, виски, затылок унизаны небольшими и аккуратными белыми мазками — рога, это она мигом поняла. Там, где была шея, почти до соприкосновения пальцев сжимала чëрно-жëлтая рука. Дэйлари всмотрелась в татуировки на дядькиной руке, сравнивая, и разжала пальцы. Рисунок спланировал к паучьим лапам, одна наступила на него и разорвала край. Не помня себя, Дэйлари подняла глаза на отца. Тот положил голову на плечо и скалился, застыв в неестественной, ломанной позе. — Здесь все враги, хо-хо. Надо бежать. Все зло. Надо уходить. Лучше — кха, кха! — лучше уж умереть! И уцокал в угол, бормоча что-то невнятное. Дэйлари отряхнулась, словно ануб, попавший под дождь, спрятала рисунок в поясную сумку и неверной рукой пихнула Саважа в плечо. Ей так хотелось спросить, если понадобится, выбить ответ, но Мол в углу задел Ди-Ди локтем, заскулил от боли и моментально рассмеялся. Пришлось сжать зубы, не выпуская интерес. — Ты придумал, что мы будем делать дальше? — слава небесам, голос не дрожал. Опресс моментально очнулся от еë голоса, будто и не спал, и повëл плечами. — У меня ноль вариантов. Кто мог бы ему помочь? — Мать, — без сомнений ответил Саваж. — Моя бабка? — Нет. Мать Талзин, та, что передала мне Нить, — забрак поднялся с пола и подался плечами назад. На жëлтой коже проступил след от металлической обивки ящика, налитый кровью. — Я уверен, сил еë хватит исцелить брата… только ты снова не пойдëшь с нами. Останешься здесь. — Не слишком ли много я пропускаю? — не выдержала девушка. — В конце концов, я хочу быть рядом! Я переживаю, да хатт подери, я лучше знаю его, чем ты! — Зато я лучше представляю себе мысли и действия Матери, — без желания спорить дальше отрезал Саваж. — Она не велела брать никого в помощники. Она может наказать, как любая Мать наказывает детей за ослушание. — Отлично, — Дэйлари закатила глаза. — Да мне повезло, видимо, что своей вовсе не помню.

***

Датомир показался в иллюминаторах. Дэйлари потянулась и спросила, всматриваясь в красную землю пристально:  — Талзин ведь глава Сестëр ночи? Тех самых, что забраков забирают в развод? Как бы она не отобрала у нас отца. В своë время он был собою хорош… — Сейчас его не из-за чего забирать, — совершенно серьëзно отозвался ей дядюшка. — Еë магия может вернуть Молу самое главное — разум, потому мы летим на… В грузовом загрохотало: злосчастный пассажир опрокинул на себя ящики с находками и теперь скулил в уголке. — Вот именно, мы летим «на», — мрачно пошутила Дэйлари. — Послушай, я тут как раз хотела уточнить… Но договорить не получилось. Мол так наподдал двери отсека, что со стороны кабины отпечатались три следа. Дэйлари сделала предупредающий жест, подошла к двери и прислушалась. Бедный отец еë теперь со всей силы ударил кулаками и зарыдал, видимо, содрав кожу: — Я не должен быть здесь! Учитель! Мастер! Простите… нет, не-ет! Тебе нет прощения! Ты будешь вечно гореть! А-а-а! Когда он закричал непрерывно и долго, Дэйлари села на пол и укусила палец. Она долго молчала и не двигалась, только вздрагивая в такт ударам рогов о дверь. Когда Мол, наконец, отошëл, девушка шепнула: — Он кричал так, когда Сидиус бил его. Молниями. — Неприятно, — только и вымолвил Саваж, невольно вспоминая, как собственный наставник то и дело награждал его разрядами. А сколько учился Мол? Не сжëг ли таинственный Сидиус что-нибудь важное в его организме? Дэйлари сняла одну из насадок на рога и остервенело зачесала линию роста волос. — Входим в атмосферу, — сообщил ей Саваж, уже аккуратно поворачиваясь. — Только бы он не испугался. — Да что ты, отцу страшно каждую секунду, — девушка погладила дверь так же бережно, как до того гладила дрожащие плечи обещавшего убить еë Мола. — Избодал «Одиночке» всю обивку. Придëтся обернуться на Лото и поискать ещë такой депластин… — Кому? — не понял Опресс. — Он успел кого-то ранить, пока мы не видели? И покраснел. Дэйлари слабо улыбнулась: ещë никто на еë коротком веку так не стыдился несоблюдëнной ответственности. Спал-то забрак от силы минут десять. Покой брата был дороже. — Одиночкой я назвала корабль, — пояснила девушка. — Должно же у него быть какое-никакое имя? Желательно поясняющее, что в нëм за капитан. Кто-то изощряется, кто-то покупает генератор названий, а я подумала, когда мой корабль мне достался: кто я, на самом-то деле? Ни профессии, ни какой-то значимой миссии в Галактике. Даже фамилии нет. Одна, как планета без лун. Вот и записала судно «Одиночкой». К слову, об одиночестве… Тум-пшшшш! Корабль медленно и ровно встал между пустошей, утыканных скалами, выпустил трап. Дэйлари моментально забыла про свой незаданный вопрос и прильнула к иллюминатору. — Как здесь здорово, — прошептала девушка, разглядывая жутковатый пейзаж. — Ты и отец прямо здесь родились и росли? — Все рождаются южнее, — Саваж приоткрыл дверь, но Мол жался в углу и дрожал. — Брат, вставай. Ну же! Тот только спрятал лицо, вжимая голову в плечи. За много лет в полутьме Мол так свыкся с сумраком, что свет причинял ему почти боль. — А живут в поселениях, ты говорил, — вспомнила девушка. — Хатт. И сейчас мне здесь сидеть, да? Это несправедливо! Дядька ей не ответил. Он стоял над совсем сжавшимся Молом, но стоило ему только руку протянуть, как тот забормотал, не поднимая глаз: — Не подходи, не подходи, не надо! Нет! Оставь меня здесь! Саваж хотел было, заранее продумывая, где в броне слабые места, попробовать взвалить его на плечи, но Дэйлари подала из каюты голос. — А это что? По всему кораблю тонкими полосами расстилался зелëный дым. Саваж нахмурился и велел, не глядя в сторону племянницы: — Прячься. — Что? Корабль, на минуту, мой! — Немедленно! Грозный рык заставил Дэйлари отступить. Девчонка попятилась, спиной наткнулась на панель управления и теперь лихорадочно тыкала в сенсоры, чтобы разблокировать люк. Саваж бесшумно скользнул к выходу, надеясь, что Матери будет не до незваной гостьи. Никто из них в спешке не заметил, что слева от корабля промелькнула тень, явно принадлежащая не рослой ведьме, да и вообще не женщине.