Слишком семейный бизнес: вNIECEтатная ситуация

Матери видно не было. Саваж шагнул было к брату и протянул руку, уже собираясь позвать — но напрасно: Мол попятился за ящики и укрылся ими. Безумный сейчас, но настолько связанный с Силой, что она, казалось, сама защищала его. — Кеноби, — услышал Опресс прерывистое. — Кеноби, Кеноби… Вдруг Мол приподнял голову. Посмотрел вокруг себя. Дëрнул головой, едва не сбивая ящик, и Саважу показалось, что подëрнутые поволокой сумасшествия глаза внезапно прояснились, и в них мелькнуло отчаяние. — Где? — спросил он, суматошно стуча отросшим уродливым ногтем по стенке ящика. — Где? Где, где?! Он заметался и так же моментально, как перепугался, обмяк. Саваж почесал затылок, махнул рукой: — Ладно. Здесь сиди. Он не успел и двух десятков шагов сделать по родной земле — почва под ногами почему-то пахла кровью, смертью и пустотой — прежде чем зелëный дым явился вновь, обволакивая его, заставляя сознание плыть. Перед чарами Матери не устоял бы никто… Прошелестело в дыму его имя, и Талзин явилась перед ним, выжидающе глядя. Опресс преклонил колено, но ведьма промолвила: — Идëм. Непроницаемая маска, которой было сейчас еë лицо, не дала Саважу понять, знает ли она, что вернулись не двое, а трое. Пришлось начать рассказ самому. — Я нашëл его, — промолвил забрак, направляясь к кораблю и стараясь подавить тревогу. — Он… не в себе. Почти ничего не помнит из минувшего. — Но всë же он помнит что-то, — Саваж не был уверен, что это вопрос. Они уже стояли у трапа, и забрак стиснул кулаки, очень рассчитывая, что Дэйлари хватит ума сидеть спокойно, а Молу — самообладания. Ему остро захотелось покинуть Датомир прямо сейчас. Впервые в жизни. Талзин ждала, и Опрессу пришла в голову хорошая идея. — Что-то или кого-то по имени Кеноби, — честно ответил он. И не лгал ведь: Мол столько раз упомянул… джедая, кажется, что было очевидно: он этим таинственным Кеноби одержим. — Ни о чëм другом его рассудок не способен… Он замолчал. Брат, выглядывающий из-за ящиков, высунул голову по шею, увидев их, и больше уже не прятался. Теперь Мол казался поражëнным и почти внимал происходящему. — Давай исправим всë, — Талзин посмотрела ему в глаза и медленно собрала энергию в видимую сферу. — Всë, что было разрушено. Иди ко мне, сын… При всëм почтении, при всëм понимании, что в руках Талзин — жизнь его самого и всех близких, Саваж это обращение терпеть не мог. Он лучше одного брата и, вероятно, ещё лучше второго помнил настоящую мать, сестру Кайсину, и каждый проклятый раз, когда ему приходилось слышать в свою сторону «сын», Опресс испытывал отголосок бессильного гнева. Теперь это обращение досталось и Молу… Сфера, будто неся его между ящиков на борту «Одиночки», осветила лицо безумного брата — и Мол подался вперëд. -…сын Датомира! — провозгласила Талзин. Саваж понял, что выпустил весь воздух из лëгких. Дэйлари не показывалась. Опресс молча порадовался, что девчонка не стала мешать. Чем уж она там себя развлекала, дядьке было совершенно наплевать. Он не дыша смотрел на брата, приближающегося к ним с ведьмой. — Заблудший, — протянула Мать, оборачиваясь. Мол послушно шёл за сферой, но, оказываясь возле его когтей, та ускользала, заставляя вновь следовать за собой.

***

Это Саважу было не до племяшкиных дел, а вам, наверное, интересно, чем импульсивная и любопытная девушка была так занята, что не выдала себя ни шорохом, ни скрипом подошвы. Сперва Дэйлари прислонилась к стенке и с наслаждением потянулась, расправляя плечи. На грани полного блаженства, уже решаясь вволю зевнуть, она почувствовала незнакомую энергию ровно через стенку. Снаружи кто-то прокрался мимо неë и затаился у левого выхлопного протока. Обычный разумный не услышал бы шагов, но Сила выдавала его с головой. Собранный, спокойный, нацеленный конкретно попасть внутрь. Дэйлари затаила дыхание и проверила сейбер. Снаружи послышались голоса. Неизвестная говорила с Саважем про того самого Дуку, потом про отца. Затем сверху зацокали паучьи лапки, и всë стихло. Дэйлари собралась было размышлять дальше, что надо неизвестному рядом с нею, но уловила едва слышное шуршание песка. Убежал? Она приподняла люк и огляделась сперва в каюте. Никого, упала только лента с перевязи отца. Дэйлари подумала и сунула обрывок в мусорный бак. Вот чего об отце ей точно не хотелось помнить! Она всмотрелась в пространство вокруг. Никого не было видно и вдали, лишь на самом горизонте виднелись три точки, две медленных и одна спешащая. Дэйлари обошла кораблик снаружи — никого. Без отца и Саважа на борту казалось теперь пусто и тоскливо. Дэйлари выдавила остатки мази на рожки, сложила в сумку защитные колпачки и принялась усердно втирать в желтоватую кость приятно пахнущее средство. Этого хватило минуты на три. Глаза слипались… — Спи, — далеко от себя услышала Дэйлари. Под светом уже раннего утра Мол повалился на плоский камень, напоминающий Саважу ритуальное плато, к которому их всех отправляли по достижении девятнадцати лет. Вспомнилось, как болели вырванные и обломанные рога, как не хотелось по утрам покидать дом, пока не отрасли новые и не зажили раны… …а братец стойко снëс своë испытание. Только пальцы дрожали весь день после возвращения. В первый и последний раз Саваж кормил взрослого Ферала похлëбкой с рук. Как только тремор ушëл, брат его руку отодвинул. Теперь забрак смотрел, как Талзин вытаскивает будто из самого сознания Мола жутковатые обрывки чëрного полупрозрачного дыма, откидывая их. Тварь, державшую бедного брата, Талзин разорвала магией на части, и теперь в дыму плохо, но видно было обрубок тела с аккуратным срезом кости, будто прижжëнный, как хороший печëный окорок. Опресса передëрнуло бы, не привыкни он сам видеть тела такими после удара светового меча. Медленно, некрасивые рога обратились небольшими, ухоженными, а татуировки по коже обрели чëткие линии. Сбоку зашуршали и загремели детали неизвестной Саважу техники, и он слишком поздно сообразил, что Мать придаëт им форму трëхпалых ног. — А-А-А-А-АРХ! Металл раскалился добела. Магия приваривала новые конечности к телу Мола наживо, и он изгибался, крича от боли, но не так уж и громко. Даже сейчас он зачем-то сдерживал себя… — Восстань, Мол, — промолвила ведьма. — Пробудись, заново рождëнный сын Датомира. Веки младшего забрака распахнулись. Саваж поспешил к нему, опускаясь для удобства на колени. Он рассудил, что Мол в сознание только приходит, и коротко спросил: — Брат? Тот повернулся и за мгновение изменился в лице. Вместо растерянности оно выражало теперь недоверие, словно Мол ожидал увидеть… Саваж похолодел. Конечно. Много ли у отнятого от семьи, не имевшего близких ученика ситха было вариантов, кто пробудит его? Талзин растворилась в зелëном дыму. Саваж посмотрел ей вслед и миг спустя почувствовал давящую боль в подбородке и щеках: Мол воспользовался долей секунды и теперь крепко сжимал его лицо, пристально вглядываясь. Он ничего не помнил. Ни спасения, ни единого сказанного слова. Пустота. Чистый синтобумажный лист. — Ррр, брат! — с досадой вытолкнул он первые свои слова и отпихнул Саважа. Удивительно, сколько силы в нëм было! Обретший прежнюю визуальную мощь, Мол всë ещë был меньше Саважа раза в полтора, но Опресс уже понял: поединок, пожелай младший сразиться, он почти наверняка проиграет. — Мои… мои ноги, — сказал Мол уже гораздо тише и вновь растерянно. Металлические детали, больше напоминающие когти громадной птицы, жутко и звонко защëлкали. — Мать Талзин возвратила их тебе, — пояснил Саваж, не пытаясь уже касаться его. Он сейчас тоже видел перед собою кого-то нового. Кого-то очень-очень непривычного. — Мрак. Какой мрак, — полушëпотом произносил младший, разглядывая себя. — Я такого не мог и вообразить. Сколько длилось это всë… долгие, долгие годы… — Но ты выжил, — Опресс подошëл слева, не желая попасть в слепую зону и получить ещë раз — в челюсть ли, под дых ли. Мол обернулся к нему, и старший с некоторым ошалением узнал тон племянницы, когда заново рождëнный заявил: — Конечно, я выжил! Захотелось улыбнуться, и забрак стиснул губы до боли. Одинаковые. Каким Ферал был всегда, какой оказалась малявка. Хотя бы в одном Мола не придëтся изучать. Братец поднялся на ноги и тут же рухнул. Саваж хотел было поднять его, но вовремя себя одëрнул. Мол, не держась ни за камни, ни за остатки металла, резко выпрямился и повторил, пылая гневом: — Конечно, выжил! Он поморщился, свыкаясь с резью в бëдрах, согнул шарниры-колени и вдруг побежал прочь. Шаг его теперь и правда напоминал птичий, и разумный с ногами покороче потерял бы Мола из виду в секунду, но Саваж быстро опомнился и припустил за ним. Шаг, шаг, шаг, шаг. Мол затормозил у обрыва и тяжело задышал. Несколько раз он набирал в грудь воздух и тут же его выдыхал, словно расправляя лëгкие. Когда Саваж наконец догнал брата, тот разразился яростным и высоким срывающимся криком… Саваж умел ждать. Он помнил, что сперва стоит дождаться, пока крики станут всхлипами, и только затем предлагать круглый мутный пузырь с молоком. Как ни странно, с братьями постарше это работало аналогично. Мол прокричался, обернулся к нему и заговорил: — Даже когда тело не было мне подвластно, дух мой питала ненависть. И всë же меня побороли, я стал жалкой букашкой… таким ты нашëл меня, брат? Отлучëнным. Так много потерявшим. — Не один я нашëл тебя, — забрак не мигая смотрел в глаза брата. — На борту корабля тебя… ждут. В самом деле, не была ли Мать всë ещë рядом? Не поспешил ли он с откровением? — Столько прошло всего без меня, — если Мол и услышал его, то явно не обратил внимания. — О, Сила совсем не в равновесии, нет. — Ты прав, — Саваж подошëл ближе, с удовольствием отмечая, что Мол не боится оставлять его за спиной. — Начались войны клонов, и… — Всë же они идут, — кивнул Мол сам себе, глядя вдаль теперь с глубокой тоской. — Начались. Без меня. — Пора зажить по новой, брат, — Саваж обошëл его сбоку, но Мол не желал отвечать. Ему было что сказать самому. — Ведь когда-то я был учеником самого могущественного существа Галактики, — произнëс он, глядя в алое небо. — Судьба сулила мне такие вершины! Но злой рок обокрал меня руками джедая, Оби-Вана Кеноби. — Тогда ты должен отомстить, брат, — это было бы, пожалуй, единственным, к чему младший мог прислушаться. — Ты потерял половину, не больше, а что приобретëшь взамен? И что… у тебя осталось? — Ничего, — Мол покачал головой. — Его клинок отсëк всë и вс… Он замолчал на полуслове, уставился на Саважа и вдруг прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Миг — и брат разглядел Мола на скале метров на десять ниже той, где они только что стояли оба. Почему-то такая высота не пугала брата теперь… или никогда? Вздохнув, он полез по камням вниз, надеясь, что брат не потеряется опять. Но Мол держал направление как раз к кораблю. Дэйлари не спала: тревожное короткое забытье только заставило голову разболеться, и сейчас девушка аккуратно сваривала между собою несколько металлических деталей в подобие широкого лежака. Аппарат пару раз выдал сноп ярких искр и потух ровно на середине «кровати». — Задница, — полукровка цокнула языком. — Сколько ты ещë будешь заряжаться… Она поднялась, раскачиваясь и разминая затëкшие колени, да так и осталась стоять с трансформатором в руках. В десяти метрах от себя Дэйлари увидела отца, бегущего вприпрыжку на жутковатых, но явно сильных металлических конечностях прямо к ней. Девушка всмотрелась в его глаза, и сердце еë обмерло, когда стало понятно, что там нет и следа безумия. Зато во взгляде Мола ясно читались тревога на грани отчаяния и страх. Страх не успеть. Если бы дочка слышала его сожаления об упущенном времени, она поняла бы сразу, куда ещë отец так боится опоздать. Он остановился в метре от неё и уронил руки, тяжело выдыхая пару раз. Дэйлари медленно опустила аппарат на недоработанный лежак, шагнула вперëд сама. О Сила, ей было страшно как никогда. Страшно поднять голову, ещë раз соприкоснуться взглядами. Осталось ли в искалеченной памяти отца место для неë? Спотыкаясь на каждом шагу, Саваж догнал наконец брата и застыл, разумно не вмешиваясь. Мол протянул руку, и только форсъюзер, а с ним было их двое, заметил бы, что она дрожит. — Дэйла? Полные губы девушки превратились в тонкую ниточку. Старательно моргая, она выдавила: — Ты обычно сердишься, я помню. Брусничные руки замерли за спиной Мола, не прикасаясь. Забрак не двигался, кажется, и дыхание его замерло. — Один, — она подавилась буквами дважды. — Один раз. И уронила голову отцу на грудь. Волоски задели подбородок, но Мол даже не поморщился. Дэйлари громко шмыгнула, плечи еë дрожали. Саваж знал, что лучше всего такую дрожь снимают ответные объятия, но брат не торопился отвечать дочери. Взгляд его обрëл покой, и Мол тихо, но твëрдо отчеканил: — Довольно. Хватит, хватит. Девчонку от него словно оторвало — она разомкнула руки и теперь сжимала собственные локти, обуздывая чувства. То ли Мол всë-таки сообразил, то ли вкладывал в этот жест другое значение, но его ладонь легла девчонке на плечо и неуверенно повела вниз — раз, другой. — Одна лишь Сила, — промолвил отец, — ничто больше не позволило бы мне тебя узнать. Неужели и ты видела меня ничтожным и не отреклась, не оставила одного? Ты ведь помнишь, так, что я говорил о слабости? О тех, кто утерял своë могущество… — У меня от твоего могущества ещë кое-что осталось, — Дэйлари глубоко выдохнула и расстегнула сумку. — Помню, он был двуклинковым, мне удалось найти лишь половину, но ведь и ты восстал, наполовину сожжëнный… На еë ладони лежал сейбер. Мол принял его, секунду смотрел на Дэйлари, секунду на сейбер, почти касаясь кнопки активации. Опресс сзади перестал дышать, гадая, каков будет выбор, и довольно усмехнулся, когда брат приобнял дочь за плечо и тряхнул. Только потом в полутьме засиял алый луч. — Значит, тебе удалось выжить, Дэйла, и найти оружие, нет, не просто оружие — продолжение руки моей… Я горжусь. Значит, я не был так уж жалок, раз моë наставничество не оставило тебя в беде даже когда оставил я сам. Я доволен собою… видит Сила, не придëтся начинать с нуля. Как скоро мы вылетаем? Это он спросил уже у Саважа. Старший забрак не видел, что Дэйлари вспыхнула, нет, он это ощутил, поэтому только плечами пожал: — Корабль твоей дочери, у неë уточни. Вместо этого Мол подошëл к «Одиночке» и постучал по борту костяшками. Лицо его скривилось. — Немногим лучше меня самого день назад, но для нашего дела сойдëт. — Здорово! — полукровка моментально воспряла духом. — У нас уже и дело есть! — Мы начнëм с реванша, разумеется, — тоном уставшего преподавателя пояснил ей отец. — Ты ведь думала, кто он, безумец, оставивший меня в живых? Долгие годы, даже в моменты полного отчаяния я не позволял этому образу исчезнуть из моего сознания, и теперь… Он прицепил сейбер на пояс. Дэйлари присвистнула: старый крепëж не пострадал ни от времени, ни от мусора. — Теперь его ждëт моя месть, — глаза Мола сверкнули. — Наша. Во имя небес, он проклянет день, когда не добил меня! Его боль излечит часть моей, большую долю, и я позволю себе передышку… но довольно болтать здесь. Как скоро мы вылетаем? Корабль готов? — Движку надо диагностику пройти, — слукавила девушка, незаметно для мечтающего о своëм отца подмигивая дядюшке. — Двадцать минут, и мы полетим. — Каждые двадцать минут хуже этих десяти лет для меня теперь! — воскликнул забрак, сжимая кулаки. — Ни малейшего желания у меня нет оставаться здесь, вдалеке от событий! Но нет, пусть, пусть. У нас будет время подумать, как действовать дальше. Пойдëм, брат, расскажешь мне, чем занимаются те, кому Сила неподвластна. Дэйлари он трогать не стал, и девушка тихо улыбнулась возможности посмотреть на Датомир ещë. Ей эта земля нравилась, спешить девушке, много лет одинокой среди космических чисел жителей Галактики, совершенно не хотелось. Полукровка щëлкнула парой кнопок, застëгивая сумку, и вдруг пальцы еë нащупали синтобумагу. Тепло, потихоньку наполняющее душу, моментально оттуда выдуло, когда Дэйлари вспомнила, что на рисунке. К счастью, Мол не занял брата разговором, он рассматривал приборную панель и встроенную аппаратуру. Саваж спокойно ждал, прислонившись к стенке грузового отсека. Лучше и быть не могло. Забрак выпучился, когда племянница со скоростью бластерного выстрела подскочила к нему и вдавила в стенку, держа рукой чуть ниже кадыка. Саваж догадывался, что у дочери самого Дарта Мола пальцы покрепче, чем у высоких особ и даже ведьм, но давно, надо сказать, ничей захват не мешал ему дышать. — Чего? — только и выдавил он, в полном непонимании наклоняя голову, чтобы еë видеть. — Сейчас я буду спрашивать, — девушка в последний раз шмыгнула носом. — Кто это такой? Мол зашëл в грузовой, кажется, и никак не реагировал ни на искажëнное яростью лицо дочери, ни на совершенно выпавшего брата. Дэйлари вытянула листок, выругалась, разглаживая его по стенке одной рукой, и сунула прямо Опрессу в нос. — У него мои глаза, — напирала она, видя, что Саваж с ответом не спешит. Ах, с каким бы удовольствием она пошутила про долго доходящую информацию, но сейчас девушке было не смешно ни капельки. — Это твоя рука у него на горле. Не отпирайся. Кого ты убил? — Откуда это здесь взялось? — забрак вырвал листок и нахмурился, разглядывая. — Какая к хатту разница, — рыкнула Дэйлари, сжимая дядькино горло сильнее. Тот хрипнул и побледнел. — Кого ты душишь? Это ведь тоже наш родич? Он в панике! Он был слабее тебя, он не дал бы отпора! Да как ты смеешь после этого называть оставшихся родными?! — Я был не в себе, — прорычал забрак в ответ, отталкивая еë руку, — совсем как твой отец! Мой разум реагировал только на приказы! Я сделал это, чтобы его защитить, я вызвался, потому что иначе они убили бы его, как остальных! Не будь проклятой магии, я пальцем не тронул бы его никогда! Дэйлари приходилось слышать его разъярëнный рëв, но сейчас она сама была слишком зла, чтобы распознать в голосе Саважа отчаяние. Забрак взял рисунок, стиснул, разрывая когтями края. — С самого рождения его я был своему брату за мать, за отца, за всех, — тон его ухнул вниз, и полукровке показалось, что не разумный говорит, но стучат осколки гор, падая вниз и ударяясь друг о друга. — Наш младший родился в Голод, четвëртый на моей памяти, самый жестокий. Я выходил его, я передавал ему всë, в чëм мне удавалось стать лучшим, и если бы не та ведьма, пришлая, чужая нашей земле, и не жестокое испытание, в котором погибли ещë четверо, он был бы здоров и жив ещë долго! — Как тр-рогательно, — девушка плюнула прямо на пол. — Как мерзко ты сейчас оправдываешь себя! Видит Сила, я была о тебе лучшего мнения, Опресс. Но от кого теперь узнать мне правду? — Например, — донеслось от входа, — от меня самого. Дэйлари сцепила руки в замок и отступила от Саважа подальше: ей показалось, что дядька сейчас грохнется, так неровно он шагнул в сторону незнакомого девушке забрака, безмятежно стоящего снаружи, в самом конце трапа. В темноте ночи его глаза горели, как у всех сородичей, но как только таинственный гость зашëл внутрь корабля, Дэйлари показалось, что она смотрит на собственное отражение. Взгляд незнакомца был цвета расплавленного золота. Золотистая же кожа, рыжее, чем у Саважа, ровные короткие рога, сильные руки и длинный депластиновый воротник, прячущий от ключиц до подбородка его шею — и усмешка, совершенно их, семейная. — Не подходи, — он согнул руку в локте и раскрыл ладонь в сторону старшего. — Я не уверен, что говорю с тем, кого знал все двадцать восемь лет своей жизни. — Я его два дня знаю, — проговорила Дэйлари, не отрывая взгляда от золотокожего, — он вроде бы адекватный… Саваж тоже открыл рот, но гостю «Одиночки» дела до этого не было совсем. Новый забрак протянул руку девушке и наклонил голову — так же, как это иногда делал отец, так же, как она сама порой. — Здравствуй, сестра, — поприветствовал он немного хрипло. — Я Ферал. — Здорово, — девушка коснулась руки и вовремя подставила плечо, чтобы столкнуться с его плечом. Жест Дэйлари понравился, и она наконец выдохнула. — Только я тебе не сестра. Я как бы… — Что там? — Мол выглянул из грузового отсека. — Ещë родич… это всë, или на Датомире у меня братьев полтора десятка?