Дети младшего бога

Адам Ламберт всегда считал себя человеком влюбчивым, но не ревнивым. Справедливости ради стоит заметить, что и влюблялся он мимоходом: несколько проверенных мальчиков из эскорта, такие отношения больше напоминали деловую сделку, основанную на оплате услуг определенного рода. Разумеется, своих мальчиков Адам выбирал, предпочитая симпатичное личико, стройное гибкое тело и округлую попку. Мимолетные увлечения рассеивались, словно утренний туман на холмах, едва Адаму стоило нажать на смартфоне кнопку перевода денежного платежа. Поэтому и сама ревность по своей сути была «блюдом» недоступным для Ламберта. Ну кто всерьез станет ревновать мальчика-эскортника, который, едва выйдя за порог гостиничного номера или вип-кабинета клуба, тут же набирает номер следующего клиента, договариваясь о встрече? И, честно говоря, Адам и не мог себе представить, что с Рэтлиффом все будет иначе. С самого момента их расставания после романтичного совместного уикэнда, Адам практически не переставая, думал о Томми. Он чувствовал его внутреннюю силу, независимость, стержень, который не надломился, позволил Томми пережить и страшную трагедию его подросткового периода, и органично существовать в сложившихся условиях, когда его бывший опекун постепенно стал его настоящим любовником. К Стюарту Эрлу Адам испытывал двоякое чувство. С одной стороны, Эрл был взрослым, состоявшимся мужчиной на момент появления в его доме приемного ребенка. То, что он периодически предавался эротическим утехам с мужчинами, — тоже случай не новый и далеко не единичный, многие из богачей даже содержали две семьи — одну официальную, как на развороте глянцевого журнала, так называемую, общепринятую, и семью с партнером, негласную и неафишируемую. С другой стороны, как ни крути, но Томми жил у него на содержании, и Ламберт старался отвязаться от мысли, что Эрл содержит Томми не просто как своего приемного сына, хоть и давно уже совершеннолетнего, но и как своего партнера. Это было сложно. И вероятно, не стоило таких умственных усилий со стороны Адама, в том плане, что он мог бы удовольствоваться несколькими ничего не значащими встречами и всегда иметь свободный путь к отступлению, то есть, к расставанию. Это было бы возможно, если бы Томми не был Томми. Если бы он был на половину другим, не с его карими в пушистых ресницах глазами, в которых всегда пряталась легкая грустинка, не с его слегка мечтательным взглядом, которым Томми рассматривал узор на вазе, или облака на небе, не с его чуткими пальцами, которые притягивали внимание своей красивой формой, не с его голосом, с ломкой хрипотцой… Дальше Адам побаивался думать, потому что не всегда удавалось остановиться вовремя. Чаще всего приходилось бежать в душ или в туалет, в зависимости от того, что оказывалось ближе. С Томми с самого начала было не так, как с другими. И Адам не мог ответить на вопрос, готов ли он к Томми, или он поторопился, так резко и быстро сблизившись с ним? — Томми, — позвал Стюарт снизу. — Ты останешься дома сегодня днем? Томми спустился из своей комнаты и уселся на последней ступеньке лестницы. — Так, — протянул он, сияя своими насмешливыми карими омутами. — Кое-кто собрался проводить романтические встречи! Чую, следующая твоя фраза будет, сынок, погуляй на улице до утра, вот тебе десятка на Макдональдс? Стюарт радостно рассмеялся. — Вот бы все проблемы решались так просто, да, милый? И не важно, сколько тебе лет, держи десятку, в Макдональдсе скидки на молочные коктейли! Но, спешу тебя огорчить и разочаровать, ничего подобного я даже и в мыслях не держал! — А что тогда, — удивился Томми. — Неужели наш новоиспеченный новобрачный бросил тебя буквально на пороге свадебного салона? — Знаешь, — хитро прищурил Эрл один глаз. — А я вот прекрасно понимаю Элиша, когда он предложил не сразу переезжать к нам домой, а пожить в отеле. К тебе реально, нужно привыкнуть! — Да я ничего такого, — завел было Томми. — Твой Элиш мне даже нравится… Мы же почти подружились, ну чего ты… Нет, если он в самом деле, решился променять тебя на какого-нибудь колбасного короля, то я, как примерный сын, обязан буду набить ему за это… — Нет, нет, — решительным жестом остановил его Эрл. — Не стоит прибегать к столь радикальным мерам, уверяю вас, мистер Рэтлифф, у нас все более чем прекрасно. — Конфетно-букетный? — Томмин острый язычок никак не давал ему остановиться вовремя. — В вашем возрасте уже пора начинать с пиццы и просмотров сериалов, говорят, это необычайно сближает! — Еще слово, — поднял вверх указательный палец Стюарт. — И я лишу тебя наследства! Томми сделал жест, запирающий рот на замок. — Так, на чем я остановился? — сам у себя спросил Эрл. — Да, меня не будет… Надеюсь, до утра не будет, или даже еще дольше задержусь, у меня планы. Поэтому, если ты будешь уходить, возьми с собой ключ, а то забудешь и полезешь как в прошлый раз через въездной шлагбаум. Хорошо, что охрана опознала тебя по камерам и только поржала, а могло бы все окончится в полицейском отделении! Томми согласно кивнул и всплеснул руками. — Не придуряйся, скажи, как человек, — только и вздохнул Стюарт. — Я, пожалуй, останусь дома, как обычно, — сказал Томми. — Не обижайся на меня, я, честное слово, не хотел тебя обидеть, и это… — смутившись, он завесился своей длинной челкой. — Пожалуй, я рад, что у тебя налаживается личная жизнь. Сам же знаешь, я к любви не способен. Стюарт потрепал его по волосам и нежно заправил прядь челки за ухо. — Много ты знаешь о любви, малыш. Но, как бы то ни было, спасибо. Будь умником, я уехал! Томми поднялся обратно к себе. Все его шутливое настроение мгновенно испарилось вместе с влюбленным Стюартом. Он вновь остановился у окна, открывающим прекрасный вид на затянутый легким декабрьским туманом Даунтаун. Тот разговор с Адамом перед их отъездом из лесного домика тоже оставил след и в томминой голове. Но, как ни странно, мысли его были направлены вовсе не в романтическое русло. Томми думал о том, что ему до сих пор было сложно вернуться к полноценному творчеству. Ведь он работал не только в жанре уличной живописи, не только в граффити проявил себя как серьезный сформировавшийся художник. Дело было именно в его голове, в его сознании. После того страшной трагедии, приведшей к смерти его мамы, Томми Джо напрочь перестал ощущать цвет в своих картинах. Сколько бы он ни бился, к каким бы уловкам он не прибегал, цвет он не чувствовал. Томми понимал, что для него как для художника это означает только одно — никаких цветных полотен, только графика, только черный и белый. И прошлогодняя выставка, о которой Томми говорил Адаму, это тоже были несколько его графических работ. Они, хоть и получили лояльное отношение критиков, но были лишь слабым отголоском томминого таланта. Как вернуть ощущение цвета в свои полотна, Томми не знал, а говорить об этом психоаналитику побаивался, думая, что тот снова выпишет ему пропуск в специальную клинику, а там ему уже приходилось бывать. Гибель его мамы настолько потрясла его еще неокрепшую мальчишескую психику, что только курс реабилитации смог вернуть ему способность говорить и реагировать на речь других. Томми еще немного полюбовался на небо над городом и сел за свой письменный стол, заваленный листами ватмана, альбомами, разбросанными грифелями и карандашами. Сбоку стоял ноутбук. Томми давно хотел разобраться со своими файлами и архивами. Разбуженным шмелем гудукнул томмин айфон, придавленный альбомом по творчеству Рокуэлла Кента. Адам остановил автомобиль на парковке у дома Стюарта Эрла. — Твой папик точно не будет против, если я заеду? То есть, мне можно приехать прямо к вам домой? А если он вернется? Нам точно ничего не будет? — это была лишь малая часть вопросов, которыми Адам засыпал Томми по дороге к Голливудским холмам. Томми терпеливо объяснял, что Стюарт не тюремный надзиратель, не отчим со скалкой, высчитывающий минуты до возвращения сына с вечеринки, и не старомодный ханжа с замашками тирана. И только напоминание о том, что Рэтлифф моментально заболевает мигренью при большом скоплении народа, поэтому он не пойдет с Ламбертом ни в клуб, ни на дружеские посиделки к его друзьям, заставило Адама несколько смущенно переступить порог особняка, в котором жили такие странно-необычные Томми и Стюарт Эрл. — Проходи, — улыбнулся Томми, встречая Адама в холле. — Расслабься, мы дома одни, никого нету, даже наша домоуправительница уехала. Еды, правда, наготовила под завязку. Ты голоден? — Нет, Томми, я честно, ничего не хочу. Адам осматривал просторный холл, из которого небольшая приступка-ступенька вела в комнаты Эрла, закрытые матовыми раздвижными дверями. Повсюду было чисто, уютно, натертый паркет, напольные вазы с цветами и развешанные по стенам картины в простых металлических рамках. На небольшом комоде были расставлены фотографии, тоже в простеньких рамках: Эрл на фоне заснеженных гор, в сдвинутых на лоб массивных очках, молодая женщина, по-видимому, бывшая жена Стюарта, сидящая на террасе, на подвесном диванчике-качелях, и сам Томми Джо — подросток в толстовке с надписью «Доджерс», юноша с мягкой улыбкой на красиво очерченных губах. — Ты совсем не изменил своим детским пристрастиям к толстовкам! — указывая на одну из фотографий, воскликнул Адам. — Значит, мне повезло увидеть тебя в классическом костюме! — Тебе повезло увидеть меня без всякого костюма! — засмеялся Томми и отправился в столовую варить кофе. — Поднимайся ко мне в комнату, я сейчас! Ламберт поднялся по лестнице с белыми ступеньками на верхний этаж. Комната Томми сразу напомнила ему старинную песенку из далекого детства: There’s a room in a house. It’s a very fine room, It’s a very fine room indeed. «Светелка Скарлетт О’Хара», — улыбаясь, про себя подумал Ламберт. — «Девичьи грезы, не хватает только ситцевого балдахина над невинной кроваткой», Адам прошелся по комнате, выглянул в окно и сел на кресло возле письменного стола Томми. Он тут же уперся взглядом в томмин ноутбук, который приветливо мигал заставкой перехода с режим ожидания. Совершенно машинально, без всякой задней мысли, Адам ткнул пальцем в клавишу, запуская рабочий режим ноута. На экране возник прехорошенький мальчик-котеночек: бархатная маска с ушками, пушистые лапки-варежки с розовыми подушечками, белые кружевные чулочки на стройных ножках. — Ничего себе, девичьи грезы, — выдохнул Ламберт, невольно завороженный всей этой картинкой. — А ну, покажи свою попку, киса. Будто услышав, котеночек повернулся задом к камере, и Адам затаил дыхание: серебряная капля-пробка в попке котеночка со свешивающимся длинным кошачьим хвостом довершала образ! — Охренеть! — Ламберт ошалело уставился в ноут. Такое откровенное порно и так неожиданно среди всех этих карандашей и альбомов! Казалось, что даже видавший виды Рокуэлл Кент на обложке слегка смутился от увиденного. Котеночек покрутился перед камерой, выставляя попку, потом повернулся к камере членом, ну по крайней мере, именно член оказался на уровне адамовых глаз. Член показался Ламберту смутно знакомым, но у кого он видел такой? И тут позади котеночка возникла фигура мужчины, полностью раздетого, мускулистого, невысокого, и тоже знакомого. Адам иногда зависал на порносайтах. Поэтому, он без труда узнал одного из самых харизматичных порноактеров, победителя во многих специфичных категориях порноиндустрии. Да любой бы мало-мальски знакомый с данной категорией фильмов, моментально вычислил бы роскошного вытатуированного на спине тигра, на бедрах и предплечьях — ярких четких портретов, а на пальцах, по-хозяйски ухвативших котеночка за нежную шейку — орнамента и вязь заглавных букв, складывающихся в затейливо выведенных букв. Силв Гудмэн во всей своей красе прижался к беленькому котенку своей возбужденной плотью. Котенок сперва ластился к нему, обвивал его руками, гладил по рельефной груди, лизал гладко выбритый подбородок. Но потом, как-то незаметно, буквально в несколько движений, котик превратился в хищного зверя. Несмотря на то, что Гудмэн всегда был в роли актива, доминирующего над своим партнером — мягким, юным, женоподобным мальчиком, сейчас сразу стал виден контраст. Там, где его постоянный партнер был только покорным пассивом, исполняющим его прихоти, то сейчас было ясно, что это совсем другой молодой человек, даже в кошачьей маске, это был мужчина иного темперамента и иного настроения. И, как ни странно, Силв не противился той роли, которую ему предлагал его нынешний партнер. Да, номинально Гудмэн был сверху, но фактически… фактически все происходящее было фантастическим, Ламберт даже побоялся, как бы не перегрелся монитор ноутбука. Кот, уже не просто котеночек, развернулся снова попкой и Силв легонько потянул пробку из его задницы. Беленькая маска с ушками, прорезями для сверкающих глаз и приоткрытого ротика, грациозно обернулась к камере через плечо и кот выгнулся, показывая уже раскрытое анальное отверстие. Силв особенно не тянул время, моментально опрокинул его на широченную кровать, было видно, что дело происходит в отеле и далеко не дешевом, но и котенок был не лыком шит. Он тут же оседлал своего партнера, сжал, словно пришпорил его своими бедрами, у того только тату сморщились от натянутой кожи и… И поскакал! Котик был сверху, а Силв, трахая его, ему же и подчинялся. Это был необыкновенный микс, казалось даже через монитор передается эта атмосфера желания обладать тем, кто прячет за кажущейся слабостью огромную силу воли и не менее огромное желание подчинять. Котик впускал в себя немаленький орган Гудмэна, а тот был полностью захвачен той самой смесью желаний, что все, на что его хватало: придержать кота за бедра своими татуированными лапищами и позднее, этой самой лапищей и начать дрочить коту так, что тот только выгнулся назад, упираясь обеими лапками в кровать. Камера показала крупный план кошачьего члена за полсекунды до его семяизвержения в пальца Силва. И тут Ламберта озарило. — Я знаю, чей это член! В это же мгновение на мониторе мелькнула выбившаяся из-под маски блондинистая прядь волос, а от дверей послышался насмешливый томмин голос. — Мой, конечно! Долго же до тебя доходило!