Дети младшего бога

Адам независимо вздернул подбородок. — А я не обязан помнить все члены, попадающие в мою… ко мне… ну не важно, оставим это! Томми широко ухмыльнулся и поставил на край стола поднос с кофейником и двумя чашками. — Угощайся. Но Ламберту не давала покоя его природная любознательность. — Вот уж не подумал бы, что тихоня-художник, мальчик-колокольчик, невинное дитя, подрабатывает таким необычным хобби в свободное от картиночек время! Томми с размаху повалился на кровать, перекатился по ней и оказался лежащим перевернутым на спине: ноги он закинул на высокую спинку кровати, а лицо его очутилось в полуметре от сидящего в кресле Адама, только опрокинутым. Адам снова отметил тот невероятный микс, из которого, казалось, Рэтлифф был создан целиком и полностью — его невинность разбавлялась пополам порочностью, а его нежная грусть в той же половинной пропорции мешалась с язвительным сарказмом и откровенным цинизмом. — Был такой период, — довольная физиономия Томми вверх ногами, рассыпанные по покрывалу кровати волосы, вообще-то, Ламберт тут не для красоты сидит! — Эрл мне перестал карманные деньги выдавать, вот я и подсуетился — халтурку нашел на пару эпизодов! — Карманные? Да тебе, наверняка, за эти эпизоды нехило заплатили! Ламберт все никак не мог взять в толк, на каком слове у Томми кончаются шутки, и где он начинает говорить серьезно. Иногда у него складывалось впечатление, что Рэтлифф жалеет о той искренности, с которой он рассказал непростую историю своей юности там, в лесном домике. И Ламберт попросил, глядя на Томми в упор: — Прекрати выпендриваться передо мной, ты не на сеансе у своего психоаналитика, здесь не нужны никакие маски. Томми закрыл глаза. — Мне хотелось, — проговорил он медленно. — Чтобы между нами не было ничего недосказанного с самого начала. Чтобы ты сразу видел, я не белый пушистый котик, иногда, я бываю очень плохим! Вернее, даже не то, чтобы плохим… но, об этом потом. Зато про тебя, — он приоткрыл один глаз. — Зато про тебя все ясно! Ламберт поднялся, рассматривая томмино лицо с высоты своего роста. — Чего это тебе ясно? — насупившись, спросил он. Томми как-то так удавалось, не сказав ничего обидного или неожиданного, тем не менее, царапнуть душу Адама, то ли томмин голос так волновал его своими вибрациями, то ли мягкий свет томминых карих глаз, то ли его шевелящиеся, произносящие слова, губы сбивали с четких мыслей, но факт был налицо: Томми уже нельзя было назвать всего лишь «просто знакомым на уикэнд». Рэтлифф сморщил нос. Адам уже заметил, что Томми редко смеется, так, хохотнет коротким смешком, или улыбнется вскользь. Но в эти редкие мгновения Томми был настоящим, искренним, обычным. Словно вспышка маяка — а потом, раз, и все снова прячется в глубине темных глаз, словно темные волны печали скрывают все под собой. — Вот сейчас, — Томми раскинул руки, словно дразня Адама. — Твое желание выпирает из тебя уже совершенно непристойно. На этих словах уже сам Ламберт не мог не засмеяться. — Откровенно говоря, — нарочито медленно расстегивая ремень джинсов, сказал он. — У меня из головы не идет это твое высокохудожественное кино… Неужели, ты смог его выложить на сайт? Томми взбрыкнул ногами, стряхивая с них джинсы, еще раз перевернулся, заваливая Адама в кровать и передернул плечами. — Действительно, — ответил он, наклоняясь над Адамом и медленно стягивая через голову футболку. Адам сглотнул, наблюдая над перекатывающимися мышцами под незагорелой кожей Томми. — Ты совершенно в отключке кино смотрел… Это же не с сайта, это моя собственная видеотека, так сказать, для домашнего просмотра, для узкого круга… — Для узкого? — переспросил Адам, приподнимаясь, чтобы Томми удобнее было стягивать одежду уже с него самого. — А то, — подмигнул ему Томми. — Уже некуда. Адам дернулся под ним, но Рэтлифф ловко захлестнул ремень вокруг его запястий, тем самым лишив его возможности схватить его за задницу. — Поиграем? Ламберт забросил связанные ремнем руки за голову. Лицо Томми парило прямо над ним, словно в забытьи Адам видел лукавый дразнящий карий взгляд. Зато ощущений было через край! Томми снова был ласковым игривым котенком с острыми царапающими кожу коготками, которые он то выпускал, проводя по вздымающейся адамовой груди, то прятал, обводя подушечками пальцев враз затвердевшие соски. — Какие игры у тебя, — едва пробормотал Адам. — Дразнишь, как кот мышку! — Мышка, — уже невнятно пробурчал Томми в ответ, спускаясь пониже и зависая уже в районе адамова паха, покрытого курчавыми темно-рыжими волосками. — Такая большая, толстая, упитанная мышка… и ей так хочется скорее стать мокрой, скользкой… — Томми, — взмолился Адам. — Я кончу только от звука твоего голоса! Томми наклонился и Адам моментально понял, что тот взял его член в рот, причем сразу полностью. «Еще одна нереальная особенность Томми», — пронеслось в затуманенном мозгу Адама почти что последняя связная его мысль. «Никто и никогда мне так не делал». Томмин минет был не просто виртуозен в исполнении, он был таким, что хотелось превратить все его моменты в монетки, собрать их в копилку в виде глиняной кошки и при случае вытряхивать и переживать снова и снова, пока минет не стал бы длиться вечность. Вернее, не вечность, а бесконечность, потому что Ламберт на самом деле, выпал из реальности, перестав ощущать время вообще. Томми был не просто техничен, он был весь — будто одно целое с адамовым членом во рту. И просто обводя языком гладкую алую головку, набухшую от прилива крови, и просто облизывая член, словно гигантский леденец, посасывая и прикусывая нежную кожицу на нем, и просто топя его в слюне, которая, действуя как подобие смазки, давала возможность легко проскользнуть глубоко в томмину глотку и так же легко выскользнуть обратно, попутно шлепнув Томми по мокрым от этой же слюны губам. И, наконец, проталкиваясь в томмино горло, Адам стонал, как сумасшедший, от адреналина, бьющего в напряженный орган и заставляя его извиваться, мечась по подушке и пытаясь освободить крепко стянутые руки. Руки, естественно, высвободить не удалось, но зато, приподнявшись на лопатках, Адам увидел, как слегка замедлив темп своих движений, Томми начал выпускать адамов член из своих плотно сомкнутых губ, и одновременно, поднял глаза на Ламберта. Взгляд Томми, почти полностью расфокусированный, «плавающий», будто споткнулся на лице Адама. Ламберт едва успел заметить, как одной рукой Томми продолжил придерживать основание его члена, а другой рукой потянулся к своему собственному и сомкнул на нем пальцы. И все провалилось в звенящую в ушах пустоту — Адам кончил по-настоящему бомбически: выстрелив спермой так, что залил Томми пол-лица и шею. — Черт! — еще не отдышавшись как следует, Адам увидел, как Томми слизывает собственную сперму с пальцев и чуть не кончил второй раз. — Вот это космос! Рэтлифф потянулся за пряжкой ремня, выпуская на волю мокрого от пота, на самом деле, похожего на вытащенную из воды мышь, Адама. — Это тебе не Сэмми засаживать, да? — И облизнулся. — А ты откуда про Сэмми?.. — Адам похолодел при мысли, что если про его мальчика из эскорта знает Томми, то, возможно, знает и еще энное количество людей. А там и до отца дойдет! — Не переживай, — снова прочитал его лицо Рэтлифф. — Сэмми не болтливый. Это просто я такой наблюдательный. — Я переживаю, да, — подтвердил Адам. — Я ничего не скрываю от тебя, Томми. Не знаю, как бы я смог поговорить со своими родителями о том, что я… что мне… — О том, что ты — гей? — Томми как всегда выражался без экивоков. — В этом нет ничего смертельного. — Для моего отца это крах, крушение всего. Если сначала он сможет убедить себя, что это всего лишь моя мимолетная блажь, то потом, поверь мне, он будет вести себя жестко. — Примет соответствующие меры? — Томми хмыкнул. — Кастрирует тебя, что ли? — Перестань этим шутить, я серьезно! Адам потянулся за полотенцем, висящим на спинке стула. — Это для тебя не составляет никакой проблемы! Томми сел на кровати. Дневной свет ласкал его обнаженные плечи и очерчивал его силуэт со спины. — Рано или поздно, но твой отец все равно все узнает, Адам, — примирительно произнес Рэтлифф. — Шила в мешке не утаишь, и ты уже давно не малолетний пацан, которого можно наказать, лишив сладкого и Интернета на месяц. — А то я не знаю! — Ламберта все не покидало чувство тревоги и уязвимости. — Только, все равно, лучше поздно, поверь мне! Гонка на Седьмом холме была особенным аттракционом. Сюда, к холмам пустыни, снова стекались представители скучающего бомонда Города Ангелов. Все они искали только одного: зашкаливающего в крови уровня адреналина и игольчатого фонтана острых ощущений. В этой гонке все это можно было получить сполна, как участвуя в ней, так и оставаясь простым зрителем. По большому счету, это действо было полуподпольным, как раз из-за его высокой травмоопасности, но полиция смотрела на эти игрища золотой молодежи сквозь пальцы, тем паче, что никаких заявлений отродясь копам не поступало, никаких жалоб, претензий и прочего. Бывали возмущения родственников пострадавших, но так как, все участники были совершеннолетними и предусмотрительно оставляли подписанные заявления, что все было добровольно, то эти возмущения не шли никуда, дальше местных отделений полиции, где потом и отзывались за отсутствием состава преступления. Адам Ламберт был чуть ли не самым активным гонщиком серпантина Седьмого холма. — Томми, — в который раз произнес Адам. Они сидели в маленькой кухоньке Мо. «Ночлег Ангела», как ни странно, притягивал их обоих, Томми и Адама, своей аурой причастности к чему-то полезному и важному. — Ну, пожалуйста… — просительно протянул Ламберт. — Почему ты не хочешь приехать и посмотреть на гонки? — Потому, — лаконично отвечал чуть ли не в десятый раз Рэтлифф. — Да ты просто сам себе выдумал, что толпа людей тебе не нравится! — решил надавить на него Адам. — Мне тоже люди не нравятся! Томми улыбнулся. — Не правда же, — смахнул он челку и начал расставлять вытащенные из посудомойки тарелки. Иногда, когда желающих переночевать в Центре было особенно много, Мо не успевал за всем уследить, и тогда ему помогали добровольцы: раздавали еду, увозили белье в прачки-самообслужки, выбрасывали мусор и следили за посудой. — Ты, наоборот, человек очень общительный, душа любой компании, — продолжил свою мысль Томми. — Тебе весело с людьми, а я их побаиваюсь. Адам вздохнул, исчерпав все свои возможности уговорить Томми приехать на гонки. — И буду за тебя бояться тоже, — договорил Томми и Ламберт засветился от удовольствия, что тот за него переживает, засияли его веснушки и заблестели светлые, переменчивые в цвете, глаза. — За меня и нужно попереживать там, на серпантине! — с новым приступом энтузиазма воскликнул Ламберт. — Я должен чувствовать твою поддержку! — А еще, — Адам выждал театральную паузу. — Там такой необычный приз победителю! — То есть, — заинтересовался Томми. — Ты уж заранее себе победы намерил? — А ты сомневаешься, что я у тебя победитель? — надул губы Адам. — Вот так, значит, да? Мо вбежал на кухню вприпрыжку и ойкнул, застав жаркий поцелуй Томми и Адама в полной красе. — Ну, вы хотя бы предупреждали бы, я не думал стучаться в дверь собственной кухни! — засмеялся Мо. — Откуда же я знал! Томми, разумеется, дал себя уговорить и приехал поболеть за своего несомненного победителя. Серпантин Седьмого холма представлял собой узкую трассу, окольцовывающую небольшой холм в пустыне. Зрители небольшими группками рассредотачивались по всей ее длине, отслеживая лидеров и передавая друг другу записанные видео со смартфонов. Особая извилистость дороги оставляла небольшие «кармашки», где и собирались те, кто желал воочию проследить все напряженное автомобильное шоу. Томми следил за всем этим с замиранием сердца. Машины он не любил, водить автомобиль терпеть не мог и, если бы не вынужденная необходимость и безоговорочное поголовное вождение в Лос-Анджелесе, где без машины, как без рук, ни за какие бы коврижки за руль не садился. А здесь еще и бесконечный визг тормозов дорогущих тачек, скрежет колес по выровненному асфальту, выхлопные газы, бьющие прямо в лицо болельщиков, ну и … Конечно, и переживания за Адама тоже. Но Адам уверенно шел в лидерах гонки. Он рисковал, выжимал из своего Порше все, что можно, и что невозможно. Финишная прямая не оставила соперникам Ламберта ни малейшей надежды — Порше, зловеще фыркая, круто развернулся в гордом одиночестве. — Вот это ты показал класс! — опередив всех, Крис Лоуторп бросился поздравлять своего друга. — Пойду проверю ставку на тотализаторе! Ставки делали почти все зрители. Суммы были невелики, но по количеству болельщиков набегало прилично. — Ты был такой… — Томми запнулся, подбирая слово. — Яростный что ли… — Сейчас будет приз! К Адаму пробрался один из его приятелей-организаторов с каким-то прозрачным кубом в руках. Томми разглядел, что же это, когда победный приз уже был у Адама. Это оказалась стеклянная толстая колба, похожая на пробирку-переросток. — Черт! — вырвалось у Рэтлиффа. — Она, что же, — живая-настоящая? В колбе плавала небольшая золотая рыбка. — Обижаешь! — притворно возмутился Адам. — У нас все настоящее! — Поехали скорее! — затормошил его Томми. — Рыбке нужно скорее купить аквариум, корм, что там еще полагается? Давай, загугли зоомагазин круглосуточный, или ветаптеку какую-нибудь! — Да стой ты, торопыга! — смеясь, удержал его Адам. На этот раз поцелуй их был не таким жарким, как на кухне Мо, не таким продолжительным, но вполне ясно дающим понять, что этот поцелуй был отнюдь не дружеский. Что прекрасно и понял Лоуторп, возвращающийся от организаторов с несколькими крупными купюрами, выигранными Адамом в гонке Седьмого холма.