Дети младшего бога

— Адам, — Томми жалобно посмотрел в сторону Ламберта, вытаскивающего из багажника такси сумку с вещами. — Какая теперь разница, последствия это или не последствия? Адам промолчал. Заговорил он лишь у стойки администратора отеля. — Добрый день, мисс. Я бронировал номер на имя Адама Ламберта. Молоденькая девушка-администратор приветливо заулыбалась ему в ответ. — Разумеется, мистер Ламберт. Пока Адам подтверждал свою бронь и забирал карточку-ключ от номера, Томми терпеливо ждал от него ответа. Или не ответа, то хотя бы какой-никакой реакции на все происходящее сейчас между ними. И на томмино признание в любви тоже. Хотя, само присутствие Адама в Майами, вероятно, могло бы сойти за ответ? Окончательно сбившись с мысли, Томми просто пошел следом за Ламбертом, который гордо рассекал пространство отеля небольшой бригантиной под всеми парусами. Если продолжить морскую тематику, то Рэтлифф вяло плыл в его фарватере, пока не бросил якорь перед дверями в фешенебельный сьют. — Знаешь, что, — запротестовал Томми. — Я не пойду. — Да? — тон Адама не предполагал никаких «не». — Что это, Великий Пост в самом разгаре? Мочки аккуратных томминых ушек мгновенно заалели. — При чем тут, — начал было Томми, но тут же оставил начатую фразу, внезапно сообразив, что к чему. — Хах, а я-то все гадал! Мистер Ламберт ревнует, вот и припоминает все, что было! Так и представляю, что творится в его буйном воображении! — Томми, — Адам ненавязчиво втолкнул Рэтлиффа в номер и вошел следом за ним. — Не будем же мы стоять перед закрытой дверью, когда нам нужно о многом переговорить! Адаму хватило одного беглого взгляда, чтобы оценить предоставленный ему номер, сервис и весь отель целиком. Розы в высокой вазе в центре овального стола гостиной. Непременно с именной открыткой-приветствием, вот это часть хорошего сервиса, достойного отеля. — Итак, — Адам уселся за стол, жестом приглашая Томми сесть напротив. — Мне бы хотелось поговорить с тобой, Томми, а то телефонный разговор у нас получился скомканным и незавершенным. — Очень много пафоса, Ламберт, — Томми сел и закинул ногу на ногу. — Будь проще, мы не на переговорах в ООН по делу Континентального шельфа Северного моря. Адам довольно хмыкнул. — Мне нравится уровень твоей эрудиции, Томми, но о Северном море мы поговорим позже. Сейчас мне бы хотелось ответить на твое признание, милый. Томми прищурился, чтобы четче видеть лицо Ламберта. Тот сидел на расстоянии вытянутой руки от Рэтлиффа, но казался невообразимо далеким. И каким-то, холодным, что ли. Томми не мог объяснить, откуда у него возникло такое чувство. Адам провел ладонью по лицу, словно стирая грим этим движением и когда он заговорил снова, чувство отчуждения между ними пропало, будто его и не было вовсе. — Я страшно перепугался за тебя, Томми. Когда я увидел тебя в клинике, избитого, опутанного всеми этими проводами и капельницами, я подумал, что отдал бы все на свете, чтобы только этого не происходило на самом деле, чтобы это обернулось ночным кошмаром и все! — Это был несчастный случай, Адам. Давай думать так. — Нет, — покачал головой Адам. — От того, что ты сказал так, ничего не изменится. Ты предложил перестать нам встречаться. Я понимаю ход твоих мыслей: я не хотел признаваться всем, а отчасти, и самому себе, что я гей. В силу сложившихся обстоятельств, для меня это был бы неразумный поступок. Адам умолк, задумавшись. Томми смотрел на него, по-прежнему прищуривая правый глаз. Ламберт сейчас был картинно красив: сидя напротив окна, он был будто выточен из солнечного света — лицо, которое Томми знал наизусть, но которое каждый раз поражало своей беспокойной, тревожной красотой, точно так же, как лицо самого Томми волновало Адама своей загадкой, кажущейся непостижимой и недосягаемой. Не видя себя со стороны, они оба не предполагали, что подходят друг другу, как две половинки разрезанной картинки. Наконец, Адам продолжил, сложив ладони перед собой шатром и легонько опираясь на кончики пальцев подбородком. — Я пережил в тот момент сразу все — отчаяние, бессилие, злость на себя… и на тебя, не буду скрывать. А потом я понял одну вещь… Можно скрываться сколько угодно долго, можно придумывать разные уловки, поверь, я знаю — люди живут годами во лжи, кто-то скрывает ориентацию, кто-то вторую семью, кто-то скрывает пороки или тайные желания. За это они остаются «нашими». «Свои» всегда прикроют и выручат. — Адам, тебе совершенно необязательно сейчас так об этом говорить, — Томми отчетливо уловил в выразительном голосе Адама неподдельную горечь и печаль. — В конце концов, не ты первый и не ты последний, раз уж ты сам упомянул, что многие ваши живут, скрывая, то… и мы тоже можем… — Не можем, — вновь качнул головой Адам. — Во-первых, сколько веревочке не виться, а сам знаешь, чем все кончается. Во-вторых, я не желаю оставаться частью этой касты, этой «семьи», словно в мафиозных фильмах прошлого столетия, в которой крепкие парни с битами в руках воображают себя верховными правителями города. — А в-третьих? — тихо спросил Рэтлифф. — Это должно было бы быть во-первых, — едва заметно улыбнулся Адам. — Но мне хотелось отыграться на тебе за то видео. Я никак не могу его забыть! — Ты меня совершенно сбил с толку! — Томми действительно, запутался в адамовых рассуждениях, которые скакали от слишком важных до слишком шутливых. — Во-первых, в-десятых… Бухгалтер-недоучка! — Я не бухгалтер, я — юрист! — Опять сплошной пафос и бахвальство! — Томми легко поднялся со своего места и моментально оказался на коленях у Ламберта. Тот приобнял его и нежно провел по томминой щеке кончиками пальцев, наслаждаясь бархатом кожи. — Так что там в-стовосьмых? — Я люблю тебя, Томми, — без всяких переходов сказал Адам. — С этого все началось, и, надеюсь, на этом не закончится. И мне как-то все равно, что там будет дальше. Я хочу здесь и сейчас. Скрип ладони по стеклу запотевшей душевой кабины показался Томми самым прекрасным и романтичным звуком на свете. — Вода немного горячая, да? — пробормотал он, уже почти невнятно, потому что трудно выражаться ясно, когда твой возлюбленный покрывает тебя поцелуями от шеи и до… — Дай я урергу. угурелиру… Черт, отрегулирую воду… Адам… Вместо ответа Ламберт укусил его за загривок и повернул лицом к стеклянной стенке. Струйки воды из душа разбивались об их распаленные тела, и никто из них обоих не обращал на воду уже ни малейшего внимания. Томми уже постанывал от нетерпения, пока Ламберт испробовал на нем какой-то местный гель для душа, у которого они снова синхронно не вспомнили бы ни запаха, ни цвета. — Как я соскучился, — Томми казалось, что Адам облизал его с головы до ног, причем его язык был одновременно и на поверхности его тела, и внутри некоторых частей томминого тела. — Соскучился… Сколько бы раз Томми ни вспоминал моменты их интимной близости, ни представлял Адама в своем воображении, ни мастурбировал в одиночестве, по-настоящему Адам был здесь и сейчас, как он сам и сказал: дрожащий от желания, горячий, неудержимый. Томми переступил с ноги на ногу и обернулся через плечо. — Долго ты там будешь возиться с прелюдиями, Ламберт? Я сейчас размокну, как картонный стаканчик! — Стаканчик, как образно, — ухмыльнулся Ламберт. — Просто я тут решил подумать… — Нашел время! — Томми нелегко было сбить с нужного настроя. — Думать полезно, но, может, после?.. — Нет, — притворно упрямился Ламберт. — А вдруг тебе нельзя этого самого, по медицинским показаниям? Завтра снова обследования, а ты тут весь такой утраханный? — Ненормальный, прости господи! — Рэтлифф даже зарычал от адамова бездействия. — Я, вообще-то, обследуюсь у офтальмолога, а не у проктолога, но если ты сию же минуту не займешься делом, то я поменяю лечащего врача, клянусь! — Черта тебе лысого, а не проктолога! — Адам прижал Томми к стене душевой кабины и сам впечатался лицом в его мокрые волосы на затылке. — Сейчас тебе я устрою проктолога по полной программе! Томми заурчал мартовским котом, почувствовав, наконец, как пульсирующая головка, мокрая и гладкая, нетерпеливо проталкивается в томмино нутро, заставляя его самого прогибаться, предоставляя Адаму наиболее свободный доступ. Ламберт и так уже едва сдерживался, чтобы не войти сразу полностью, причинив Томми боль или дискомфорт, но тот уже отпустил на волю все свои желания. Точнее, желание у него было сейчас одно, и вполне однозначное. Все сосредоточилось в этой кабинке, дыхание стало сбивчивым и тяжелым, хрипы перешли в низкие тягучие стоны. Адам входил уже сразу, полностью, чувствуя только непередаваемое словами ощущение плавного скольжения в глубину, сжимающее его набухший член кольцо томминых мышц, и яркий жар, становящийся острее и острее с каждым толчком, с каждой фрикцией. А Томми был захвачен наслаждением, граничащим с болезненностью, с которым он пропускал член Адама внутрь, под плотно сомкнутыми веками копились невольные слезы, собственный член стоял колом. Ламберт словно почувствовав требовательность томминого органа, охватил его плотно пальцами, скользкими от геля. Томми прикусил губу, опуская голову ниже и упираясь щекой в мокрую стену. И кончил он первым, прямо в сомкнутую ладонь Адама, бурно, щедро выплескивая струйки спермы. Адам сбился с ритма, рывками вбиваясь в томмину задницу, тот совсем распластался по поверхности душевой, прижав обе ладони и судорожно хватая горячий воздух раскрытым ртом. Ламберт вошел еще раз полностью, тяжело шлепнув по томминым ягодицам всей ладонью, вышел и кончил, излившись между распаренными розовыми половинками, попутно умилившись их трогательной беззащитности. — Теперь я тебе буду лечащий врач! — Ламберт завернул Томми в безразмерный пушистый халат. — А ты будешь выполнять все мои предписания! — Я есть хочу! — капризничал Рэтлифф, пока Адам тащил его в спальню. — И спать! — Уговорил, так и быть! — Адам упал в навороченную кровать вместе со своей драгоценной ношей. — Цени меня, я заказал ужин в номер, клубнику и шампанское вместо снотворного! Томми приподнялся на локте и всмотрелся в смеющееся лицо Адама. — Как в кино! — Можем же мы себе позволить! — Адам притянул его к себе, целуя. — А вот и ужин! — В дверь номера деликатно стучали. — Сервис, все-таки, на высоте, надо будет оставить им отзыв на сайте, пусть гордятся тем, что Ламберт остался ими доволен! — Опять пафос и бахвальство! Ты неисправим!