Adopted death

Дом был красивым. Особняк возвышался над своими соседями, выделяясь вычурной лепниной, шпилями в альтмерском стиле, которые так чужеродно смотрелись в Бравиле, просоленном ветрами с Нибенейского залива. Среди серости остальных строений только он ярким бело-зелёным пятном привлекал к себе внимание. И это было хорошо, это было удобно. Альтмерка-ростовщик, которая обрела своё богатство благодаря тайным и тёмным связям, фальшивому золоту и дурному характеру, сильно досаждала своим конкурентам. Настолько сильно, что на неё совершили Таинство. Люсьен, преклонив колено перед статуей Матроны, вознёс ей короткую молитву, наполненную восхищением на грани обожания: он ничего не просил у Матери Ночи. Он просто служил ей, верил ей и в неё, любил её, как иные дети не могут любить родных матерей. Взгляд юноши скользил по лицу статуи, и он гадал, похожа ли была Мать на свой гранитный прототип? Так ли были сильны её руки, в которых клинок становился неизменно смертельным оружием? Так ли были нежны её жесты, направленные к своим возлюбленным детям? Так ли горделива её осанка, её — Нечестивой Матроны, покровительницы убийц Сиродила и ещё нескольких провинций? Улыбнувшись, Люсьен поднялся на ноги, с трепетной нежностью коснулся пальцами постамента, и скользнул неслышной тенью в ближайший переулок. Дом жертвы слишком сильно цепляет взгляд, он словно белое полотно, подсвеченное магическим лучом: всё на нём видно, всё заметно. Задний дворик, пестрящий языками дракона и горноцветами, неизвестно, как прижившимися в этом климате, почти вплотную примыкал к городской стене. Он был окружён не столько забором, сколько оградой, в орнаменте которой переплетались цветы и звёзды. Хозяйка особняка сейчас отсутствовала: он сам видел, как она выходила из дома, как запирала его заклинанием, окружала защитными чарами: они и сейчас почти невидимым покрывалом накрывают дом, защищая от незваных гостей. Люсьен перемахнул через низкую ограду и удобно устроился в зарослях тигровых лилий, одуряющий тяжёлый аромат которых щекотал ноздри, вызывая желание чихнуть. Плохой выбор, но придётся смириться, места удобнее всё равно нет. Ближе прижав маску к лицу, Лашанс поправил на пальце кольцо Хамелеона и замер в ожидании. Через полчаса желание чихнуть стало только сильнее, сколько ни тёр он нос через плотную ткань маски. Через час начали слезиться глаза, но их чесать он не рискнул, боясь вызвать ещё более сильную реакцию. Через три часа ему казалось, что весь мир пропитался этой приторной лилейной вонью, что он сам скоро пустит корни в этом скамповом кусту, прорастёт и будет нестерпимо вонять лилиями. А ещё через четверть часа магическая защита, коротко сверкнув, рассеялась под лучами набирающего силу солнца. Снова потерев уже болящий нос, Лашанс поднял взгляд покрасневших глаз на окна второго этажа, ожидая, пока в окне появится высокая фигура жертвы контракта. Альтмерка раскрыла ставни окна и довольно вдохнула воздух, пропитанный ароматом лилий, рассматривая сад внизу. Дождавшись, пока она скроется из виду, Люсьен пробрался к двери чёрного хода, доставая отмычки. — Нет, Соуми, слезь оттуда. Слезай, кому говорю! — жертва обращалась к кому-то на высоком шкафу, повернувшись спиной к арочному входу в столовую. — Уби-ивцы! — истошно заверещал попугай, которого Люсьен увидел секундой спустя. Впрочем, если судить по реплике птицы, они увидели друг друга одновременно. — Убива-ают! — Да никто тебя не убивает, придурок, иди сюда! — раздражённо воскликнула альтмерка и потянулась было за птицей, но острый клинок, пронзивший её сердце со спины, не дал ей закончить движение. — Убива-ают! — снова закричал попугай, и Люсьен бросил в него огненным шаром, стягивая с лица маску и громко чихая два раза подряд. Надо оправдывать ожидания: истлела не только птица, но и часть шкафа. — Сраные лилии, — пробормотал он, вытирая клинок и возвращая его в ножны. — Ненавижу лилии… Осыпав жертву фальшивыми золотыми септимами в знак того, что она была при жизни не самым честным ростовщиком, Люсьен покинул особняк, оглушительно чихая и сдавленно ругаясь. Следует учесть массу нюансов на будущее, начиная с более плотной маски и заканчивая выбором менее разрушительного заклинания. Он обязательно станет лучшим, самым талантливым, самым смертоносным, самым-самым! Винсент обязательно будет им гордиться, Аркуэн будет разговаривать с ним, как с равным! А ещё он убьёт сотни, нет, тысячи людей и вся Семья будет восхищаться им! Ох, об этом ли мечтают сиродильские юноши в тринадцать лет?..