Между нами

      За окном брезжил рассвет. Тонкие лучики робко проникали под складки штор, отражаясь слепящим перламутром на полу, мягким румянцем на стенах и кровати, теряясь в изгибах изворотливого одеяла. Молчаливые белые стены хранили едва появившееся тепло, оберегая дом от утреннего ветра и искрящих пушков, летящих с неба один за одним. Чжань сонно нахмурился, запоздало понимания: наступила его любимая пора года, падал первый снег.       Виски больно кольнуло, и в следующую секунду вместо снега падал он сам. Падал на колени в красную лужу с мерзким металлическим запахом. Чжань качнул головой, оглядывая постель. Почему он падал? Откуда кровь? Воспоминания душным туманом клубились в голове, то сгущаясь молочной дымкой, то позволяя уловить кадры вчерашнего дня, но Чжаню всё казалось, что от него скрывали что-то важное. Он только помнил, что нельзя было заходить в комнату Чжочэна, что почему-то надо было крепко держаться за Ибо. Что он вообще делал в комнате Чжочэна?       Неожиданно тело оцепенело, и Чжань судорожно вздохнул, хватаясь за воздух, словно утопленник. Осознание вчерашнего бетонной плитой прижало его к земле. «Нет, не… возможно», – гас последний проблеск надежды, слабо мерцая среди фонарей ночного города, серой больницы и тёмного коридора в его квартире. «Невозможно…», – мелькали воспоминания, проносясь в голове потрёпанными фотокарточками, снимки которых казались давно забытым прошлым, пережитым не один десяток лет назад. «Не… возможно», – кричало неверие, что это было только вчера. Как можно представить, что такое вообще было?       Мутные глаза устало фокусировались на ещё не проснувшемся небе и болели так, словно их обвили колючей проволокой, потому что уже знали ответ. Они всё помнили.       Из буро-чёрного калейдоскопа вчерашнего вытягивали ноющие колени и стёртые пальцы, словно последние кусочки траурного витража, позволяющие хаотичным осколкам сложиться в целостную картинку. Чжань сморгнул туманную пелену, и по щеке сбежала блестящая капля.       Это всё было по-настоящему, это не страшная фантазия, а ещё более страшная реальность. Паника и боль сковали дрожащее тело, непонятная тяжесть не давала дышать полной грудью, с каждым вздохом сжимая лёгкие всё сильнее. Ему словно сломали хребет. «Как…». Встать не получалось. «Как?». Мышцы не слушались. «Как я мог не заметить?».       Отрешённые мысли хлынули водопадом: просто приехала его мать. Просто единственный человек, который мог разрушить Чжочэна до основания, появился именно тогда, когда Чжаня не было рядом. Злость и ненависть свели скулы, скопились болью во лбу и трясущихся кулаках, но другое, более сильное чувство, отрезвило, словно пощёчина. Ведь разве всё должно было быть так, разве не могло быть по-другому?       Сожаление сдавило горло жестоким укором: «Могло, но меня не было рядом».       И после этого признания наступила тишина.       Чжань лежал, не в силах сдвинуться с места. Тело налилось пьяным бессилием, как будто растворилось в воздухе, оставив после себя только сознание. Нащупав на прикроватной тумбочке очки, Чжань с трудом приподнялся, поздно понимая, что на его родной кухоньке нет ни прикроватной тумбочки, ни длинных штор в пол, сквозь которые выглядывает панорамное окно. Видимо, Ибо сжалился и позволил остаться до утра…       По спине пробежали мурашки.       «Ибо»       Ибо был рядом всю ночь.       Где он сейчас? Каким он видел Чжаня вчера? Что теперь думал? Чжань рассеянно оглянулся по сторонам, но было глупо надеяться – Ибо не было в комнате. Может, оно и лучше? Призрачный огонёк внутри окончательно потух от возникшей картины: Ибо оттаскивает его от мадам Ван и в следующий миг стоит на кухне, протягивая что-то в руке.       «Без меня точно лучше»       Чжань спрятал лицо в ладонях, будто это могло помочь скрыться от навалившихся чувств и от самого себя. Ибо сделал вчера слишком много, а узнал и того больше, и Чжаню было страшно заглядывать в чужие пронзительные глаза, которые, словно холод, пробирали насквозь, но ещё страшнее было увидеть в них прежний лёд и прочесть невысказанное «Уходи», которое скрывало за собой немое презрение. Он же…       Насколько он был плохим человеком, если не уберёг самого близкого друга? Не заметил, что ему было так плохо?       Чжань нервно втянул воздух, но грудь лишь слегка приподнялась, словно лёгким было невмоготу поддерживать это тело. Мышцы слабо поддавались контролю, всё внутри слиплось в пережёванный комок и клеилось к полу, не позволяя сдвинуться с места. Нервные окончания притупились, Чжань не сразу понял, что, пока боролся с негнущимися ногами, стукнулся о край кровати, наверняка больно, но так и не ощутил удара, словно ничего и не было. Внутри всё тоже было пусто, как будто любое чувство падало в чёрную дыру, спрятанную так глубоко в груди, что Чжань не мог дотянуться. Истощённое тело лишило его даже боли, оставив на растерзание сухому отчаянию и режущей свежести на припухших веках от недавно пролитых слёз, но и они закончились. Чжань превратился в пустой сосуд, как бесполезная ваза с засохшими цветами.       Казалось, всё рухнуло. Придя в свою квартиру, Чжань не услышит недовольное бурчание и стук клавиатуры, не увидит разбросанные в спешке вещи и не почувствует знакомый запах кофе на кухне, за дверью которой можно разглядеть напряжённую спину и задумчивого друга, работающего над очередной статьёй. Это было с ним все десять лет, а теперь враз – и не стало. Разве может быть так, чтобы враз – и пусто? Чтобы враз – и на месте любимого человека нет даже тени, и только всё вокруг кричит о том, что он был здесь. Что он был настоящим.       Ослабев от бесполезной борьбы с телом, Чжаню хватило сил только чтобы подцепить занавеску и уставиться пустым взглядом в окно. Всё продолжалось своим чередом, на улице по-прежнему слышалась оживлённая суета и гул спешащих машин, падающий снег пушистым пледом окутывал улицы и случайных прохожих. Мир за призрачным стеклом не остановился, солнце не взорвалось, Землю не поглотил траур, и даже ход времени не обернулся вспять, и Чжань только немо удивлялся, как такое вообще может быть. Его друг, ещё вчера улыбающийся, сегодня лежал в больнице с порезанными запястьями… А остальным всё равно. И той смеющейся девушке, и тому мужчине со стаканчиком кофе, и равнодушному небу. Почему мир не окрасился в чёрный, а светился серебристым снегом?..       Чжань не знал ответа и даже не пытался найти. Он только цеплялся за шуршащую занавеску, не в силах понять, что скорбь любит поражать одиночные цели, тщательно пряча чужую боль от остальных. Боль настолько сильную, что она захлестнула бы всю планету, утопила бы любого в своих мёртвых водах, но вместо этого гноящуюся, слезящуюся так жутко, что невозможно представить, чтобы её русло когда-нибудь опустело. И сейчас казалось, что она никогда не уйдёт. А если уйдёт, то он себе этого не простит.       ‒ Чжань…       Непривычно мягкий голос отозвался мурашками по спине. Чжань вздрогнул, но не обернулся. Он затылком чувствовал знакомый ясный взгляд тёмно-бурых глаз и боялся поймать его своим, иссушённым, словно выжженная трава. Ибо аккуратно подошёл к нему, Чжань чувствовал тепло чужого присутствия, но не находил в себе смелости податься навстречу. Хотелось уйти, спрятаться, исчезнуть среди вечерних теней, чтобы подальше от чужих глаз и вопросов, чтобы подальше от разговоров и собственных оправданий, чтобы звенящая тишина вокруг оглушила внутренний крик вины и заставляла молчать, поддавшись забытью.       Но бежать было некуда. Блеклое отражение чужой ладони в окне неровно зависло над плечом Чжаня и нервно дёрнулось вниз. Ибо опустил голову, сжимая кулаки.       ‒ Мне очень жаль, Чжань.       Внутри всё отдалось беззвучием. Чжань мягко поправил штору, скрывая себя от безмятежного солнца. На его лице не отразилась ни одна эмоция, казалось, даже серая тень печали покинула посветлевшие от слёз глаза, оставляя после себя зияющую пустоту. Волна парализующего шока снесла собой последние капли чувств, и всё, что ему оставалось, это дрейфовать на ледяных водах, уносящих его всё дальше и дальше в мрачный океан.       Ибо встревоженно глянул на Чжаня, будто сам не знал, стоит ли подойти ближе или дать время побыть одному. Ибо был не похож на себя: бледное, помятое лицо с влажными глазами и понурые плечи делали его фигуру совсем тонкой, отчего он казался уставшим и выглядел намного младше и меньше Чжаня. «Почему ты остался? ‒ крутилось в голове. ‒ Почему не ушёл? Ты не должен был это видеть, не должен был оставаться. Я не могу смотреть на твои синяки под глазами, не могу простить себе, что втянул в это, не могу представить, как сильно ты сожалеешь о той ночи, как сильно ненави…».       ‒ Останься у меня, ‒ послышалось из-за спины.       Тело мелко качнулось, перед глазами застыли дрожащие пальцы, крепко вцепившиеся в тонкую ткань занавесок, и чужое отражение. Ибо стоял, не сдвинувшись с места, и настороженно ждал ответа. Точный взгляд вперёд выдавал его внутреннюю решимость, а ровный тон ‒ уверенность в своих словах. Это было похоже на лихорадочный сон, это не могло быть по-настоящему, хотя бы потому что…       ‒ А как же твоя девушка? ‒ слабо спросил Чжань.       Собственный голос казался незнакомым, но ещё более незнакомым был чужой взгляд тёмных, как одинокие сумрачные горы, глаз.       ‒ Я уже давно запретил ей приходить, ‒ ответил Ибо.       Спёртый воздух не позволял вдохнуть. Все чувства перемешались внутри, образуя собой тысячу спутанных нитей, клубком бьющих в грудь. Остаться, он просил его остаться и запретил Мэн Цзыи приходить к нему… Теперь их никто не увидит, теперь никто кроме Чжаня не может входить в эту комнату, лежать на кровати рядом с Ибо, так близко, что жёсткие волосы щекочут лоб, а острая коленка слегка давит на бедро… Неужели это только для него? Теперь только для него? Карусель невысказанных вопросов с каждой секундой вращалась всё быстрее, смерчем снося все мысли и воспоминания. Чжань так давно этого хотел. Хотел любить, чувствовать каждую секунду, спрятаться от остальных хотя бы здесь...       ‒ Не могу, ‒ осипший голос предательски дрогнул, ‒ надо… идти к Чжочэну.       … но когда получил, было уже слишком поздно.       Комнату затопило молчание. Ибо ничего не сказал, любые объяснения были бессмысленны. Чжань опустил взгляд. Он понятия не имел, что теперь делать. Ехать к Чжочэну, но куда? Где он находится, можно ли его навещать? В каком он состоянии? Столько вопросов, и Чжань не знал ответ ни на один из них. В голове всё путалось, воспоминание мешалось одно за одним. Это неважно, во что бы то ни стало он разберётся. Объедет все больницы, если это надо, только бы… Только бы с Чжочэном всё было в порядке.       Едва Чжань отвернулся от окна, как заметил копошившегося в комоде Ибо, сжимавшего до боли знакомый потрёпанный рюкзак:       ‒ Вот, ‒ подошёл он к Чжаню, ‒ ты… упал вчера, возьми, ‒ Ибо протянул ему джинсы с кофтой, сплошь чёрные, как и всё, что он носил, и кивнул на рюкзак у комода. ‒ Здесь всё нужное в больницу, я проверил. Ван Чжочэн в психотерапевтическом отделении, порезы не очень глубокие…       Ибо всё говорил, говорил и говорил, его мягкий голос неспешно лился по комнате, невидимым потоком очерчивая стены и пол, а Чжань всё никак не мог подхватить это течение и вслушаться в слова. Когда Ибо успел всё узнать? Откуда у него вещи Чжочэна? Чжань смотрел, но не видел, слышал, но не слушал, и только не мог отвести взгляд от человека, который сейчас рассказывал ему про часы посещения отделения, не понимая…       «Зачем тебе это, Ибо?»       ‒ У нас ещё есть время, ‒ продолжал Ибо, слегка опустив плечи, ‒ у тебя ещё есть время приехать, но… ‒ хотя он смотрел прямо, его дыхание замерло на секунду, словно Ибо собирался с силами, прежде чем спросить: ‒ Чжань, могу я поехать с тобой?       Комната вокруг вдруг загудела, будто звук отскакивал от стен, как волейбольный мяч. От искренности в чужих глазах кололо сердце, и бесконечное чувство вины и горечи одновременно заполнили душу. Казалось, тело застыло в воздухе, как если бы его подвесили на невидимые нити. Чжань отвёл взгляд. Глядя в эти молодые светлые глаза, видя тревогу в складках на лбу и чуть сдвинутых к переносице бровях, разве он мог отказать? Вспоминая, как Ибо сидел с ним в коридоре больницы посреди ночи, как разговаривал с врачом, разве он мог согласиться? Не останься Чжань с ним допоздна, не засни он в ту ночь…       Сожаление стягивало горло невидимой удавкой.       ‒ Не стоит, ‒ прошептал Чжань.       Уйти, ему надо срочно уйти. Отвязаться со своими проблемами, перестать быть проблемой. Небеса, как он не заметил раньше. «Виноват, виноват, виноват», ‒ твердил внутренний голос, как клещ, вгрызающийся в каждую клеточку мозга. «Вон, вон, вон», ‒ вторили мысли, диким хором звенящие в перепонках.       В спешке натянув джинсы, Чжань силился справиться с кофтой, но руки не слушались, словно мышцы залило воском. Чжаню казалось, что он попал в кошмар, где каждое движение даётся всё сложнее, а время забывчиво несётся вперёд. Вот прошла секунда, две, пять, но он только надел очки, пока одеревенелые ноги нехотя обходили Ибо, вздрагивая при каждом напряжении мышц. Томительный шаг, ещё один, другой, но Чжань будто не двигался с места, застыв в окоченелом теле, чувствуя на себе обеспокоенный взгляд и тут же отводя свой, пытаясь сжаться до матовой тени, как на одной из картин в чёрно-белой прихожей. С трудом зашнуровав ботинки, он забрал куртку и рюкзак и из последних сил побрёл к двери, только бы скорее спрятаться от пронзительного взгляда, прожигающего затылок, только бы скорее покинуть этот лихорадочный сон, но, взяв телефон, остановился, уставившись на экран.       ‒ Я же говорил, ты… упал, ‒ словно прочитав его мысли, ответил Ибо.       Но он не знал, что Чжаня волновало другое. Чёрное зеркало испещряли тонкие трещины, сквозь которые бесцветной белизной горело оповещение.       Пропущенные вызовы       3:26 Чжочэн (2)       Дрожащими пальцами Чжань сунул телефон в карман, прежде чем мир расплылся на цветные разводы.       ‒ Ты… поедешь один? ‒ послышалось над самым ухом, и чужая рука мягко легла на плечо, привлекая назад. ‒ Я могу отвезти тебя или позвонить кому-то, кто может тебя забрать…       Чжань до боли прикусил губы, проглатывая всхлипы один за одним.       – Не надо.       Слабый голос оседал пылью на нуарных картинах, таких же пустых, как переполненные слезами глаза Чжаня. Онемевшие пальцы потянулись к ручке двери, и рука на его плече невесомо соскользнула, словно луч летнего солнца, разливая лёгкое тепло по лопатке. И прежде чем тёмная пучина стылого коридора обволокла его тело, прежде чем он вырвал из себя тонкую нить, связывающую его с Ибо, Чжань сказал трепетное и сокровенное, и оттого едва слышное, понятное им двоим:       ‒ Спасибо и… прости.

***

      Дни летели, как подхваченный ветром снег, застилая прошлое тонким слоем льда, словно тело затягивающее порез неровной коркой, которую так легко содрать. День и ночь смешались в бесконечный миг, где закат превращался в рассвет, а сумерки – в зарево. Тихо лёжа на кровати, Чжань не различал полдень и полночь, словно находясь в летаргическом сне или же наоборот мучаясь от бессонницы который час подряд. Он не мог сказать, сколько пролежал так, укрывшись лёгким одеялом, робко поджимая замёрзшие ноги к мёртвенно-ровной груди, словно ту и вовсе не колыхали тихие вздохи. Мутный пепельный взгляд в который раз пересчитывал линии на узоре обоев. Одна полоска, две, три… за этими полосками, словно за железными прутьями, скрывалась другая комната, ещё более холодная из-за балкона. Комната, в которую Чжань так и не осмелился зайти. Место, превратившееся в живую могилу.       По телу пробежали мурашки.       Когда становилось невыносимо, он делал чай. Потом ложился обратно, пока пальцы вновь не коченели от тянущего по стенам холода раскрытого окна, которое он больше не закрывал, которое боялся закрыть. Чжаню всё казалось, что тяжёлый металлический запах не выветрился до конца и горчит в горле, что стоит ему закрыть окно, как он вновь рухнет на колени перед чёрно-рубиновой лужей, не в силах стереть её. Из-за этого Чжань не мог зайти в его комнату, не мог есть и нормально спать, ведь стоило ему прикрыть глаза, как по ту сторону век всё окрашивалось алым. От цвета крови его спасала только тьма, изредка прерываемая тусклыми уведомлениями пропущенных звонков от Лу и череды сообщений, при виде которых сердце пропускало удар.

6 декабря

      Сюань Лу       Чжань-Чжань, что у вас за шутки с Чжочэном,       почему не берёте трубку?

Ван Ибо

Я подписал тебе отпуск

Я могу приехать?

7 декабря

      Сюань Лу       Чжань, где вы? Что-то случилось?       Перезвони       

Ван Ибо

Я могу приехать?

8 декабря

      Сюань Лу       Я дозвонилась до Чжочэна, но мне ответила медсестра.       Пожалуйста, позвони, я волнуюсь       

Ван Ибо

Я могу приехать?

      И так без конца. При каждом новом уведомлении тело покрывалось холодным потом, а дыхание замирало в воздухе озябшим мотыльком, нервно хлопающим крылышками в попытках согреться. И всё же, увидев с детства знакомый номер матери, Чжаню пришлось ответить.       Невидимый капкан разрывал горло, но Чжань упорно заставлял себя говорить сквозь боль, будто всё в порядке. Только как бы он ни старался скрыть пепельно-розовые от слёз глаза, раздражение лишь сильнее выступало яркими пятнами от кончиков век к вискам, выделяясь на побледневшей коже лихорадочным румянцем. Поэтому на видеозвонках он специально садился спиной к окну, пряча осунувшееся лицо в тени: он же дизайнер, знает, как работает освещение и как стать ненавязчивой невидимкой, оставаясь у всех на виду. Не знает только, как реагировать на растерянный голос матери, когда она услышала, что они с Чжочэном не приедут на праздники.       – Завал на работе.       «Ложь»       – Полугодовые отчёты.       «Ложь»       – Не беспокойся, мам, Чжочэну уже лучше.       «Ложь»       – Да, просто поскользнулся на льду и наткнулся на что-то острое.       «Ложь»       – Конечно, он скоро позвонит.       «Ложь»       – Конечно, я рядом.       «Ложь, ложь, ложь»       И после таких разговоров Чжаня тошнило не от запаха крови, а от себя самого. Уронив телефон, он лежал, скрючившись как раненый зверь, сжимая холодное от слёз лицо руками, желая лишь одного:       «Исчезнуть»       Потому что лучший друг не мог его видеть. Потому что Чжань сам не мог видеть никого другого. И потому что уже неделю как он ездил к Чжочэну, но тот всё равно его не впускал.       Только несмотря на всё это Чжань знал: у него нет права на отчаяние.       Едва он открыл дверь чтобы снова поехать в больницу, как его обвил вихрь пушистого пальто и тёплых рукавиц. Закутавшись в шарф по самый нос, худенькая девчушка обхватила Чжаня, тихо всхлипывая:       ‒ Я волновалась.       Вместо приветствия Сюань Лу крепко сжала Чжаня в объятиях и уткнулась лбом в его грудь. По телу разлилась мучительная боль. За неделю Чжань так и не нашёл в себе смелости ответить на сообщения Лу ‒ слишком страшно было бы видеть входящее «Это твоя вина» или «Ты ни в чём не виноват», гадая, что из этого хуже. Но сейчас, стоя в мягких объятиях, увитых лёгким запахом персиков и клубники, Чжань отчётливо понимал ‒ тишина, вот что самое страшное.       Они так и застыли посреди коридора, две выточенные из бесцветного кварца фигуры, оживляющие друг друга тёплыми сердцами, молча дожидаясь, пока все невысказанные сожаления пройдут, словно снежная буря, оставляя за собой белое покрывало невинной чистоты и утешение, что самые пугающие кошмары остались позади.       – Ты была у него?       От постоянного холода и сигарет вместо завтрака голос хрипел, а удушливый кашель вырвался бы наружу, не сдержись Чжань в последний момент. Так и не разжав объятия, Сюань Лу несколько раз всхлипнула и, собравшись с силами, пробормотала:       – Он меня не пускает, как и тебя.       Она мягко отстранилась и быстро стёрла набежавшие слёзы, опустив взгляд вниз, словно извиняясь. Погладив Лу-Лу по волосам, Чжань отступил назад, приглашая её войти.       – Я ездил к нему, завозил пару вещей, но он… врач сказал, что он не готов, ‒ сипло пробормотал он. Колкие воспоминания царапали, словно тёрн, вьющийся вдоль предплечья, подбираясь к пульсирующей жилке на шее: вот Чжань сидит третий час в коридоре, вот к нему подходит доктор Тэн и они оба понимают без слов ‒ Чжочэн не хочет никого видеть.       «Чжочэн не хочет видеть меня»       – Чжань, ‒ тихо позвала Лу. Её тёплая ладонь нашла руку Чжаня и переплела их пальцы, словно тонкие нити, ‒ с ним обязательно поговорят, и всё будет… как прежде.       Как прежде.       Прозрачные капли скатились одна за другой быстрее, чем Чжань успел отвернуться. Он спрятал лицо в ладонях, но всё было напрасно ‒ слёзы градом окропляли щёки, падали с подбородка и носа, покорным молчанием лились по пальцам, пока несдерживаемые рыдания ели душу. Что может быть как прежде? Чжань подвёл его, подвёл лучшего друга, брата, единственного, кто всегда был на его стороне.       ‒ Лу-Лу, я не знаю, что делать… не знаю, как исправить… не знаю…       С каждой секундой слова всё глубже увязали во всхлипах, словно обречённый птенец в трясине. Ноги предательски дрогнули, и Чжань сполз по стене безвольной каплей, неминуемо падающей вниз.       «Чжочэн падал так же? Когда терял сознание от вида крови и шока, тело так же трясло?»       Он будто снова переместился в ту ночь: серый асфальт, люминесцентные лампы, багровые разводы на пледе и бесконечные, бесконечные слёзы, льющиеся с того самого дня, с того самого часа, льющиеся и сейчас. Исцеляющие, калечащие, очищающие слёзы, мучающие и спасающие, милостивые и пытающие, оплакивающие то, что невозможно оплакать, что невозможно простить, и всё же нескончаемо падающие с ресниц, холодным потоком остужая боль внутри, жгучей солью щипая виски, дожидаясь, пока их смахнёт ласковая рука. Дожидаясь, пока их хозяин уймёт своё сердце. Пока его боль изольётся.       Незаметно тихий пульс начал мерно укачивать дрожащее тело, гул в ушах таял, как первый снег. Кто-то мягко перебирал его волосы, и порывистое дыхание медленно выровнялось, только бесцветная влага вновь заструилась по щекам, стоило Чжаню опустить руки. Набежавшие слёзы тут же подхватила другая, более тонкая ладонь, нежно ведущая вдоль скулы к вискам. Сюань Лу ласково вытерла льющиеся ручейки с лица Чжаня и, приподняв его подбородок, заглянула в глаза.       ‒ Братец Чжань, ты знаешь, почему в экстренных ситуациях кислородную маску надо надеть в первую очередь на себя?       Её голос был неестественно тихим и вкрадчивым, и, невольно задержав дыхание, Чжань не мог вспомнить, когда ещё он видел Сюань Лу такой задумчивой.       ‒ Потому что, ‒ плавно продолжила она, ‒ если ты не спасёшь себя, то будешь не в состоянии спасти других. Так что сначала помоги себе, ‒ Лу-Лу обхватила его лицо руками и, вглядевшись в глаза, будто мудрая птица-феникс, знающая всё наперёд, робко улыбнулась: ‒ иди к нему.       Не понимая, что это значит, Чжань растерянно уставился на Сюань Лу, отчего уголки её губ дрогнули в снисходительной улыбке.       ‒ Ван Ибо… Он сам не свой эти дни, постоянно крутит телефон в руках, будто ждёт чего-то. Он же тебе пишет, да?       Сердце сделало тройной кульбит, намертво впечатавшись в рёбра, и как будто остановилось. Чжань приоткрыл рот в немом изумлении. И в испуге.       ‒ Лу, ты что… такое говоришь? ‒ еле прохрипел он.       Слёзы застыли на пунцовых щеках, но Сюань Лу лишь огладила его скулы большими пальцами. Её тёплые глаза обрамляли добродушные морщинки, расцветающие от улыбки, как цветы персика от солнца.       ‒ Чжань-Чжань, я знаю тебя с восемнадцати лет, мы сидим напротив друг друга в одном офисе уже не первый год. Ты же не думал, что я не замечу, как ты смотришь на него, правда?       Она ни на секунду не отвела взгляд, и Чжань сжал её запястья, оробело вглядываясь в зрачки, выискивая отвращение и осуждение… но видел только нежность.       Он опустил голову, и слёзы с новой силой хлынули из глаз. Как будто стена, которую Чжань построил вокруг себя, вмиг рухнула, рассыпавшись в пыль. Сюань Лу было неважно, кто ему нравился. В её глазах не читалось ничего, кроме беспокойства, пока глаза Чжаня вновь окропляли солёные капли, которые тут же вытирали ласковые руки. Чжань даже не осознавал, что эта тяжёлая тайна, живущая с ним бок о бок уже столько лет, превратилась в раковую опухоль, с каждым днём поражающую его всё больше и больше. И теперь, когда она наконец исчезла, он просто не мог поверить…       Его готовы были принять любым, его готовы были любить любым… И Чжань даже не подозревал, как много это для него значило.       «Только уже поздно, ‒ горько подумал он. ‒ Уже до невозможности поздно»       ‒ Ну-ну, братец Чжань, ‒ понимающе улыбнулась Сюань Лу, приобняв его за плечи. Тон её мелодичного голоса успокаивал раздражённый рассудок, в то время как слова резали, словно нож. ‒ Что бы там между вами ни было, он беспокоится. А ты скучаешь, я вижу.       – Ты не понимаешь, – глухо перебил её Чжань. – Меня не было рядом, когда… Я должен был быть здесь. А теперь… разве я могу теперь уйти?       Его голос предательски дрожал, но Чжань уже и не думал о том, чтобы скрывать слабость. Сломленный, раздавленный в порошок, разбитый, как хрупкий фарфор ‒ вот что он сейчас.       Ничего не ответив, Сюань Лу аккуратно потянула его за локоть вверх, помогая встать, и заботливо провела ладонью по лбу, смахивая упавшие пряди. Её глаза, окружённые лучистыми морщинками, как солнце, окаймлённое бликами, сверкали от набежавших слёз, будто озеро в безоблачный день.       – Чжань-Чжань, пожалуйста, запомни одно, – она горько усмехнулась и прижалась к нему всем телом, словно хотела передать объятиями то, что сбиралась сказать, – ты должен научиться жить для себя.       Мягкие губы коснулись его щеки прежде, чем Чжань осознал услышанное. Не торопясь, Сюань Лу вышла на лестничный пролёт.       ‒ И никто не говорил, что тебе нужно куда-то ехать, чтобы встретиться с Ибо, ‒ добавила она и скрылась за дверью, тепло сжав его плечо напоследок, оставляя его наедине с собой. Зная, что эту битву ему предстоит выстоять в одиночку.       Прижавшись лбом к холодной стене, Чжань тяжело выдохнул. Грудь жгло, словно внутри разлили котёл с кипящим маслом. Жгло так сильно, что пальцы вновь подрагивали, беспомощно колупая облезлую краску. Или это было от холода? Чжань уже не мог разобрать. Он только чувствовал, как к горлу подступает новый всхлип, как виски разрывает от пульса, а тело ‒ от дрожи. Небеса, как сильно он хотел не чувствовать. Как сильно он хотел, чтобы эта боль закончилась, оставила его в покое, живым или мёртвым, уже не важно как. Уже ничего не важно.       «Н и ч е г о»       И от этой мысли всё, что ещё было живо внутри, вмиг дёрнулось в конвульсии и затихло.       Чувствуя пустоту, словно с его души живьём содрали кожу, Чжань обречённо глянул на экран телефона.       Ван Ибо       Я могу приехать?

***

      В дверь позвонили уже через двадцать минут.       Стянув с себя плед трясущимися руками, Чжань неуверенно подошёл к двери и, почти не дыша, дёрнул ручку. Едва он открыл дверь, то заметил, как взгляд человека перед ней в одну секунду переменился, как в изумлении приоткрылись юные губы, стоило знакомым чёрно-кофейным глазам увидеть дрожащие руки. Ибо застыл на пороге, рассматривая Чжаня, пока его челюсть не сжалась до выступивших желваков. Растерянный взгляд вмиг стал привычно сосредоточенным, Ибо быстро огляделся и, не сказав ни слова, зашёл внутрь, направляясь в глубь квартиры. Чжань едва успел запереть дверь, прежде чем услышал глухой стук и привычное щёлканье, а через пару секунд хлопок двери и ещё одно щёлканье на кухне. Ибо наглухо закрыл балкон и окно.       ‒ Ты хотел замёрзнуть насмерть?       Его голос казался натянутым, и Чжань вздрогнул, потупив взгляд в пол. Ибо едва ли видел его очертания, не говоря уже про черты лица: сумерки намертво затянули всю комнату, и единственным источником света были мерцающие окна дома напротив. Но Чжань всё равно чувствовал, как тёмно-мраморные глаза скользили по телу, изучая каждую клеточку. Только на этот раз к сухому напряжению во взгляде добавилось что-то ещё, что Чжань так часто видел в глазах Лу.       ‒ Ты спишь на кухне? ‒ спросил Ибо, глянув на разложенный диван и скомканный плед.       ‒ А, да… ‒ от сигарет голосовые связки скрипели, как старые половицы, ‒ там спальня Чжочэна, там ванная, но… ты и так уже знаешь…       Чжань умолк, стараясь не вспоминать, как именно Ибо узнал об этом. Отгоняя болезненные воспоминания, он продолжил так спокойно, как только мог:       ‒ Устраивайся как тебе удобно, я пойду пока покурю…       Он схватил сигареты и уже хотел развернуться, как вдруг решительный голос отрезал:       ‒ Нет не пойдёшь, с этого дня ты бросаешь курить.       Чжань застыл, словно его тело выточили из камня. Он слабо ссутулил плечи, будто хотел слиться с темнотой, прежде чем робко спросил:       ‒ С чего бы?       ‒ Первое, это вредно для здоровья. Второе, я не люблю запах. И третье, ‒ Ибо присел на край дивана, прикрыв глаза, и тяжело вздохнул, ‒ тебе самому не нравится, я же вижу.       Губы Чжаня предательски задрожали, прежде чем он убрал сигареты и огляделся невидящим взглядом.       ‒ М-может, чаю? ‒ тихо предложил он, поворачиваясь к плите. Руки всё ещё била мелкая дрожь, и Чжань едва слышно выругался, коря собственную беспомощность, пытаясь налить воды. ‒ У меня, правда, ничего нет, н-но я быстро схожу в магазин, ‒ капля за каплей вода струилась мимо чайника, и чувство неконтролируемой паники накатывало, словно начинающийся шторм. ‒ Свет, н-наверно, надо включить…       ‒ Чжань.       Мягкий зов заставил его замереть на секунду, а затем медленно обернуться на голос, заглядывая в знакомые глаза. И, стоя на промёрзлом полу босиком посреди крохотной комнатки, на секунду Чжаню показалось, что вопреки темноте Ибо словил его взгляд.       ‒ Иди сюда, ‒ Ибо протянул ему руку и, дотянувшись до трясущейся ладони, аккуратно сжал подрагивающие пальцы и привлёк Чжаня к себе, усаживая рядом. И не успел Чжань сказать и слово, как его обняли, целуя в лоб.       Мир вокруг превратился в бесконечный хаос, прежде чем утонул в беспроглядной тьме.       Чьи-то рыдания слышались словно издалека. Будто между ними было бескрайнее поле, пахнущее дождём и мокрыми листьями после летней грозы. Надломанный голос, смутно знакомый, терялся во влажной траве, шёпотом повторяя одну и ту же мантру:       – Я не могу здесь находиться, ‒ всхлипывал он, ‒ боюсь заходить в ту комнату, боюсь снова увидеть пол, залитый…       Голос исчез прежде, чем Чжань понял, что он принадлежал ему. Ибо не дал ему договорить, прижимая ближе, и последние слова повисли неразборчивым гулом, когда Чжань уткнулся носом в чужое плечо.       Не заслужил… не заслужил… не заслужил, не заслужил, не заслужил! Он не заслужил чужого сочувствия, не заслужил утешения. Не заслужил этих мягких рук, обнимающих сзади, не заслужил нежности, к которой тянуло всем телом, не заслужил понимающего молчания, от которого в глазах плескались слёзы, а меж рёбер кровоточила незатянувшаяся рана. Не заслужил, но не мог не поддаться уверенности в чужих пальцах, разворачивающих непослушное тело и подхватывающих его под лопатки, прижимая к тёплой, вздымающейся груди и отзывчивому сердцу, стоящему опорой между ним и мировым равнодушием, готовым разделить его боль на двоих.       – Обещаю, я буду рядом, ‒ последнее, что услышал Чжань, провалившись в беспробудный сон.