Someone you loved

Эд сидел в своей комнате. Домашняя работа была сделана, ужин съеден, том энциклопедии на букву «К» прочитан. В поисках занятия его взгляд скользнул по большому зеркалу. Мальчику казалось ужасно неправильным, что пока все вокруг видят образы своих соулмейтов на всём, что отражает свет, он видит лишь себя. Без того неловкий и нескладный подросток теперь стал ещё большим изгоем. «Неужели я настолько эгоистичный самовлюбленный нарцисс? А может, я единственный в мире человек, которому просто не досталось родственной души. Я настолько ужасен, что ни один из жителей планеты не может быть моим соулмейтом». Эд всегда ненавидел темноту. Ему больше по душе полумрак от старых полуматовых ламп или неоновых вывесок. Эд также не любил тишину. Он предпочитает мягкую фоновую музыку или, в конце концов, шёпот собственных рассуждений. И потому ему так не нравились ночи. Сумерки или предрассветная нега были для него гораздо предпочтительнее. Возвращаясь каждый вечер в свою комнату, игнорируя родителей в гостиной, Эд сразу включает лампы в разных углах небольшого помещения, ставит пластинку с классической музыкой и старается закончить все дела до наступления ночи. Ночь буквально нервирует его. Одиночество порождает в нём страхи и тревогу. Пустота, заполняющая всё пространство вокруг, включая и самого Эда, становится с каждым днём всё более тёмной и засасывающей. К своим пятнадцати Эд смирился с невозможностью избавиться от этих чувств. Можно пытаться контролировать симптомы, скрывать их от родителей, одноклассников, учителей; но не бороться с их источниками. В окружении своих ритуалов Эд выглядел спокойным: тише разговаривал, меньше дёргался, мягче улыбался. Жаль, что этого никто не видел. В таком расслабленном состоянии он коснулся своего отражения в зеркале, и то ожидаемо коснулось его. Предательское чувство одиночества кольнуло его сердце ледяной иглой, и Эд отвернулся от зеркальной поверхности. — Не грусти, — послышался голос — такой знакомый, ещё несломавшийся до конца, такой мягкий, такой родной. — Кто ты? Эд не мог понять, откуда шёл этот голос. Он точно не принадлежал ему, хоть и был очень похож. — Глупенький, я — твоя родственная душа, — с добродушной издёвкой ответил голос. — Я тебя даже не вижу и прикоснуться к тебе не могу. — оглядываясь, проговорил Эд, всё ещё подозревая шутку одноклассников или игру воображения. — Тебе недостаточно моего изображения? Ты найдешь меня в любой зеркальной поверхности. Ты найдёшь меня внутри себя, — с напором продолжил голос. — Но это же… не совсем ты… Эд медленно опустился на кровать, осознавая, что этот голос всегда звучал в его голове при размышлениях, при внутренних дилеммах и даже при чтении про себя. — То, что я выгляжу и звучу, как ты, не делает меня тобой, – продолжал голос. — И кто же ты? — прошептал Эд — Зови меня Загадочник. — Загадочник? Звучит как-то не очень круто, — Эд чувствовал себя сбитым с толку. — Ты в этом просто ничего не понимаешь, — в голосе будто звучала обида. Эд сразу запаниковал и поспешил это исправить. — Не понимаю. Теперь Эд не мог перестать слышать и видеть Загадочника. Они разговаривали при всякой возможности, оставаясь наедине. С каждым днём Эд видел всё больше отличий между ним и Загадочником. Более уверенный Загадочник на фоне Эда выглядел абсолютно самодостаточным. Он умел использовать все, казалось бы, бесполезные знания. Он видел людей насквозь, в отличие, от доверчивого Эда. Он понимал мальчика как никто, не будучи его копией. И с каждым днём Эду всё меньше требовались его ритуалы — всё больше общение с Загадочником. Они так много могут обсудить. Только с ним Эд может поделиться необычными фактами обо всём на свете, историями о школьных задирах и подслушанными ссорами родителей. И, главное, Загадочник обязательно его выслушает и не осудит. Это было словно ответ на мольбы. «Я не хочу быть один». Однажды неловко обмолвившись о нём родителям за завтраком, Эд схлопотал поход к специалисту. Для пятнадцатилетнего непопулярного подростка — это приговор, но он просто не мог сопротивляться. Хитрого вида мужчина пристально смотрел на Эда весь час их приёма. От его взгляда хотелось увернуться, от его вкрадчивого тона хотелось заткнуть уши. Его витиеватые вопросы, произнесённые с умасленными нотками не расслабляли мальчика, скорее загоняли в угол, где Эд спрятался и забаррикадировался. Потом мужчина так долго разговаривал с родителями Эда, что мальчик устал перебирать названия человеческих костей на латыни в различных порядках. Потом они молча ехали домой, но Эд мог видеть раздражённое лицо отца в зеркале заднего вида и слышать всхлипы матери сквозь шум машин. — Врач говорит, что ты лишь часть моего сознания, которая отделилась из-за болезни, — стыдливо вставляет Эд в очередной разговор с Загадочником. — Он врёт, Эдди. Не говори глупости. — Всё лучше, чем быть одному. Я должен принимать таблетки, чтобы тебя не слышать. Прости, Загадочник. Эд пытается отвернуться, но вспоминает, что это бесполезно, и начинает краснеть. — Ты не можешь так поступить со мной. Я — твоя родственная душа. — Ты знал, что у некоторых людей нет родственных душ, и они ищут их сами? Эд чувствует свою вину, ведь это он разболтал о Загадочнике взрослым. — Что за чушь, Эдди?! Эду кажется, что его правую кисть кто-то сжал. — Так сказал врач, — сдавленно прошептал мальчик. — Он идиот, Эдди, не слушай его, — почти кричит Загадочник. Эд рефлекторно оборачивается в сторону двери. — Но родители говорят, чтобы я слушался его. Я не хочу их огорчать. — Я же всегда буду с тобой, Эдди, и ты не будешь одинок, — гипнотизирующе шепчет Загадочник. Эд подходит к большому зеркалу. Он всё ещё был в школьном: светлая майка, белая хлопковая рубашка (простая, но хорошо скроенная), тонкий тёмный галстук, зелёный вязанный жилет и чёрный костюм-двойка. Кончики пальцев касаются холодной поверхности. — Эдди. Голос Загадочника разносится эхом по комнате. На глаза Эда наворачиваются слёзы, и он достаёт упаковку таблеток из рюкзака. Он знает только один правильный путь. Наступило утро. Уже пора в школу. Эдди лежал на своей кровати так, как будто просто спал, лишь неестественно запрокинутая голова и сжатый в руке пузырёк таблеток выдавали, что это не просто сон. Он всё ещё был в школьной одежде, а ночники были непривычно выключены. Только свет из-за распахнутых штор падал на бледное лицо подростка. Лишь так они могли быть вместе. Без осуждений. Навсегда.