Someone you loved

Бесконечно длинные коридоры с белым искусственным светом Эд знал лучше, чем свои пять пальцев. Их расположение, длину, систему защиты. «Налево, прямо, прямо, налево, вниз и до упора прямо. 42 шага, 35 шагов, 35 шагов, 57 шагов, 24 ступеньки и снова 57 шагов. Числовой пароль, буквенный пароль, отпечатки пальцев, полный отпечаток ладони, скан сетчатки глаза». На всём протяжении пути за тяжёлыми дверьми слышались душераздирающие крики. Проходя мимо них, Эд с силой сжимал веки. Для него не было ничего более несчастного, чем какофония криков этих умалишённых. Это ощущалось острее и больнее, чем должно было. Он боялся, что однажды станет таким же и будет среди них, будет частью этого уродливого мира. Как только он скрывался за звуконепроницаемыми стенами, страх ослабевал, но никогда не исчезал. Те спрятанные по палатам люди могли ему казаться такими же, как он сам, но он никогда не понимал всех мучений, что испытывали пациенты больницы, как и они не разделяли его страданий. — Поздравляю, доктор Нигма. Доктор Стрэндж уже ждал его, сияя своей сальной улыбкой. — И я вас, доктор, — слегка растерявшись, ответил Эд, — а с чем? — У нас новый «подопечный». Эд невольно поёжился от тона Стрэнджа, ведь он не понаслышке знал, что за ним скрывается. — Интереснейший случай пограничного расстройства личности, — с чрезвычайно довольным видом поведал доктор и протянул Эду плотную коричневую папку с делом. — Почитай и подготовься к тестированию. Открыв папку, Эд первым делом обратил внимание на чёрно-белую фотокарточку молодого человека лет двадцати-двадцати двух: худое лицо, мягкий взгляд, упрямо сжатые челюсти, уложенные на пробор волосы. Потом взгляд Эда обратился к его имени — Джеремайя Валеска. Быстро пробежав глазами текст дела, Эд подготовил вопросы на возможные признаки депрессии, склонность к суициду и уровень десоциализации. Через пятнадцать минут Эд уже сидел напротив пациента в специально подготовленной комнате. Юноша выглядел уставшим и безразличным к происходящему. Чётко сформулированные вопросы оставались без ответа, как и любые попытки Эда к пробуждению интереса. Нигма уже захлопнул папку с документами, с жалостью смотря на рыжего паренька, когда с Джеремайя с силой обрушил свою голову на столешницу. К большому удивлению Эдварда, несмотря на сильный удар, юноша тут же вернул голову в прежнее положение. На его лице красовалась сумасшедшая улыбка, а из носа на белую гладкую поверхность стола падали алые капли. Комнату заполнил болезненно-страстный хохот. Эд вскочил со стула и подошёл к юноше. Его светло-зелёные глаза горели, а ярко-рыжие волосы торчали в разные стороны. Аккуратно приглаживая их, Эд заметил, располагающийся за раковиной левого уха вопросительный знак, сплетённый из маленьких зелёных и фиолетовых. Он был скрыт от посторонних глаз, но всегда доступен для прикосновения. Дрожащие подушечки пальцев Эда дотронулись до причудливого узора. Тогда же линии на левой руке Нигмы расползлись дальше. Фиолетовые дорожки переплетались с зелёными, сливаясь с голубыми венами. Лабиринт становился всё длиннее и запутаннее. — Ты знал, что Джеремаей* звали второго из четырёх великих пророков Ветхого Завета? — взволновано спросил Эд, ощущая, как рукава его халата впитывают кровь. — Я не могу найти выхода, — совершенно серьёзно произнёс юноша, подняв взгляд на Эда. — Я тоже, — искренне ответил Нигма и вышел из помещения. Пытаясь отстирать в раковине туалета багровые пятна, Эд мысленно находился с тем юношей. Бросив занятие и просто поменяв халат, он отправился в палату Джеремайи. Войдя в помещение, Эд застыл, наблюдая, как юноша, держа в зубах неизвестно откуда взявшийся карандаш, чертил на стенах огромный лабиринт. Джеремайя был полностью поглощён своим занятием. Переборов какой-то подсознательный страх, Эд закрыл дверь и остался наблюдать. Лишь спустя час отбросив карандаш, Валеска тихим вкрадчивым произнёс: «иногда я чувствую себя в другом месте или застрявшем где-то посередине, а иногда я вообще ничего не чувствую, но вокруг всегда есть стены»   Эд машинально попятился к двери. — Я был когда-то на твоём месте. Я помогу тебе, — дрожащим голосом отозвался Нигма. — Меня пугает возможная жизнь за территорией лечебницы. Джеремайя покачал головой, всё ещё стоя спиной к Эду. — Ты ещё можешь вылечиться… — успокаивающе прошептал Эд, сделав короткий шаг к пациенту. — Ты в это не веришь. — Ты прав. Я убедился, что такие люди, как я, не бывают счастливы. Они никогда не бывают «в порядке». Это лишь затишье перед бурей. Эд говорил быстро, будто в горячке. Он ни с кем и никогда ещё не делился своими страхами. Отражение в зеркале не в счёт. Эд ощущал, как его начинает бить дрожь. — Ты вылечился? — безэмоционально спросил Джеремайя, всё ещё не поворачиваясь к Нигме. — Нет. — Но надеешься? — странные лукавые нотки появились в голосе Джеремайи. — Самые наивные и чистые мечты — самые губительные. Они живут лишь, когда другие умирают. Они поднимают до самых небес, а потом обрушивают до самого ада. Я никогда не буду здоров. Ни одна идеальная выверенная доза идеально подобранного лекарства не вылечит меня. Всё это лишь способ уменьшить ущерб, не больше. Я всегда был тревожным, всегда был перфекционистом. Я болен всю свою жизнь. От такого нет лекарств. Да и зачем выздоравливать, если кроме болезни ничего нет. — Понимаю, — тихо отозвался Джеремайя. Эд знал, что резкая смена настроений была одним из симптомов пограничного расстройства личности, но наблюдать это так близко и вживую было достаточно жутко и завораживающе. — Это половинчатое состояние заставляет меня скучать по тому, кем я был раньше. Мне не хватает моей наивности, моих разговоров с самим собой. Но это не значит, что это касается и тебя. Я обречён. Эд сделал уже более широкий шаг навстречу. — Почему? — будто бы с интересом спросил Джеремайя. — Я всегда знал, к чему это всё ведёт: мозг, которым я так горжусь, подведёт меня однажды. Он перестанет быть моим инструментом, став тюрьмой. И напоминание этого каждый день мельтешит перед мной, издеваясь, расшатывая и без того нестабильный разум. Доктор Стрэндж говорит: «Нет, ничего страшного, если Вы иногда теряете контроль». После этой фразы я подумал, что он либо тупой, либо сумасшедший, и я до сих пор не определился. Эд подошёл к юноше вплотную. — Тогда ты знаешь, что мне тоже не спастись. Эд сглотнул, вспомнив, что в деле юноши значились его успехи в университете. Они были похожи больше, чем им обоим того хотелось. — Тебе пора, — Джеремайя сказал это бесцветным, повернувшись наконец к Эду. Его лицо в слабом искусственном свете напоминало посмертную маску. Эд не нашёл что ответить и тихо ушёл. Выйдя из палаты, Эд принялся блуждать по Аркхэму. Он отлично знал историю этой лечебницы. Талантливый психолог Амадей Аркхэм переделал фамильное поместье в психиатрическую клинику. Это случилось после смерти его страдавшей безумием матери. Более полувека спустя она станет известна, как Аркхэм — лечебница для душевнобольных преступников. Настоящее сплетение обитых войлоком палат и тёмных подвалов, по лабиринту которых и бродил Эд — он знал не только историю лечебницы, но и её чертежи. В его руках находилась папка с делом бывшего пациента Аркхэма Эдварда Нэштона, его собственное дело. Он оказался в лечебнице в двадцать один год с сильнейшим приступом обсессивно-компульсивного расстройства. Худшее время в его жизни. Приступ прошёл, но из Архэма он так и не вышел. Главный врач оценил неординарные познания и умения пациента и оставил его при себе. В этом были и свои плюсы: он больше не был заперт, он мог заниматься наукой, но всё же он считал себя скорее пациентом, чем врачом. Джеремайя показал ему это. Однако теперь Эду начало казаться, что он видит выход. Джеремайя лежал на полу в центре комнаты, а вокруг него расплывалась лужа крови. Порванная смирительная рубашка освобождала правую руку, вогнавшую в сонную артерию тот злополучный карандаш. Юноша не дышал, а его короткие волосы слиплись от холодного пота. Закатав рукав, Эд заметил, как тускнеющие цвета размывались до лавандового и мятного, исчезая с бледной кожи, будто впитываясь в неё. На двери изнутри неровным почерком пляшущими строчками было написано: «Я уже был мёртв, просто не знал этого» Эд понял — это то, что он чувствовал, но не осознавал.