Someone you loved

— Комиссар Гордон, — коренастый мужчина в костюме протянул руку, — а вы, Малкольм Брайт. — Всё верно. Так это и есть преступная столица Америки? — с налётом шутки поинтересовался консультант. — Мы всё же предпочитаем называть это Готэмом. — Как скажете, — пожал плечами Брайт. — В поезде я набросал портрет преступника, чтобы вы знали, кого ловить. — Мы знаем, — прервал его комиссар. — Это сбежавший четыре дня назад из психлечебницы бывший судмедэксперт — Эдвард Нигма. — Вы знали его лично? Работали вместе? — быстро уточнил Малкольм и после добавил: — то, как вы произнесли «бывший судмедэксперт» о многом мне рассказало. — Да, мы были коллегами, — подтвердил Гордон. — И что вы можете о нём сказать? — Он выглядел обычным парнем, — начал равнодушным тоном полицейский, — слегка забитым, слегка помешанным на загадках, но в Готэме у всех свой способ не сходить с ума. Его способ не помог, и он стал убийцей, — выплюнув последнее слово закончил мужчина. — А из-за чего он находился в лечебнице? — отвлёк его новым вопросом Брайт. — Проедем в участок, там я предоставлю вам необходимые материалы, — прекратил расспросы комиссар, явно показав, что ему не нравится тема разговора. Малкольм решил, что проанализирует это позже. Сидя в участке, Брайт уже больше часа изучал материалы по делу и личную карточку Эдварда. — Что ты скрываешь за этими вычурными знаками вопросами и этими загадками? — спросил вслух Малкольм. — Тайну, которую ты не в силах разгадать, богатенький пижон с манией контроля, — ответила ему фотография преступника язвительным тоном. — Ты просто жаждешь внимания, жаждешь рассказать свою историю, ведь в загадке самое интересное — это разгадка, не так ли? — проговорил Малкольм, взяв лист в обе руки и пристально посмотрев на лицо разыскиваемого. — Простите, — раздался голос комиссара Гордона. Малкольм быстро отложил фотографию. — Мы нашли запись монолога Нигмы из лечебницы. Всё остальное сгорело в пожаре. — Видеозапись? — уточнил консультант. — Аудио. — Ладно, на безрыбье… Несите. «Я никому не рассказывал об этом». Брайт вздрогнул от хриплого, но всё же мягкого баритона. Голос Нигмы звучал точно также, как и в его голове. После затяжной тишины Эд продолжил. «Мне было тринадцать с половиной. Острые коленки вечно в синяках и зашуганность были моими отличительными чертами. После смерти матери, которую полицейские признали несчастным случаем, — презрительно произнёс Эдвард, — отец стал обращать на меня больше дурного внимания. В один весенний день я выиграл какой-то дурацкий конкурс загадок и решил поделиться этим с отцом. Он уже был пьян, и его лицо тогда страшно исказилось гневом. Он напирал на меня, прижимая к кухонному столу. «Признай, пиздюк, что спёр ответы! Ты же никчёмный, как и твоя мать!». Именно эти слова он повторял, когда тряс меня за плечи. Потом он бросил меня на пол и начал бить ногами, пока я сжимался в клубок под столом. Я думал, что если я признаюсь, то всё закончится. Я был таким наивным! Он продолжал бить меня ногами в живот. В конце концов, он устал, ударил меня последний раз посильнее и просто ушёл. Я ещё долгое время лежал на полу не в силах встать». Запись с шипением прервалась. Несмотря на содержание записи и саму ситуацию Малкольм чувствовал, как дрожь его рук успокоилась от голоса Нигмы. — «Дурацкий конкурс»? Он хочет дистанцироваться от этого события? Но почему? Это день его триумфа, признания его ума, — рассуждал вслух Брайт. — Он никогда не рассказывал о своей семье. Нам лишь известно, что после совершеннолетия он поменял фамилию. До этого он носил фамилию — Нэштон. — Значит, он таким образом хочет дистанцироваться от отца? Что о нём известно? — Малкольм обернулся к полицейскому. — Он скончался через два года после описываемых событий в пьяной драке, Эдвард воспитывался у дедушки, отца матери, — Лицо комиссара осталось непроницаемым, будто восковым. — Ясно, но что-то не сходится, — задумчиво проговорил консультант. — Он ждал слишком долго, и в детстве жестокости у него не наблюдалось. — Но тот случай…? — напряжённо спросил полицейский. — Лишь надлом, не более. Должно было быть что-то ещё. Брайт встал со стула и зашагал по комнате. — В Аркхэме ему поставили диагноз — расстройство множественной личности, — вставил Гордон, и Малкольм понял, что это ключ к решению загадки. — Это всё объясняет: личность, похороненная в его разуме, взяла наконец над ним верх, — довольно произнёс Малкольм. — Мне нужно подышать воздухом. Перед Брайтом лежал полный психологический портрет Эдварда Нигмы, а в его главе обрисовывался план встречи с преступником, ведь он уже знал следующий шаг мужчины. Как он и предполагал, его реализация не заставила себя ждать. Консультант очнулся в небольшом помещении с единственной лампочкой, напоминающем склад, скорее всего у воды. — Они найдут меня, — едва открыв глаза, громко сказал Брайт. — Я знаю, — помедлив произнёс насмехающийся голос со странными тёплыми нотками. — Откуда? Только если ты не сам хочешь быть пойманным? — вглядываясь в темноту, с вызовом спросил Малкольм. — Поразительно очевидная догадка. — Зачем? Ты же не простой убийца. Ты интеллектуал, стратег. Что произошло? — Хочешь анализа? — Эдвард вышел под свет лампочки. Перед Брайтом предстал высокий и худой молодой мужчина в вычурном тёмно-зелёном костюме-тройке и аляпистом котелке. — Позёр с модельной стрижкой. Интересно, у вас с комиссаром Гордоном один и тот же гель для волос? Ты пустой — избавляешься от личных мелочей, оставляя просто оболочку, набитую страхами и знаниями. — Он подошёл ближе и коснулся лацкана пиджака Малкольма, — Что ты прячешь под этим дорогим костюмом? — А тебе есть что скрывать от света? — посмотрев прямо в чёрные глаза Нигмы, спросил Брайт. Ему казалось, что он заглядывает в бездну. — О, я расскажу только после тебя, — Эдвард обошёл привязанного к стулу мужчину, стоя за спиной и наклонившись прямо к его уху, произнёс: — вечно занятая мать и жестокий отец? — Он не был жесток по отношению ко мне, — запротестовал Малкольм, ощущая мурашки на своей шее. — А к другим — да? — заинтересованно спросил Эдвард. — Он насильник? Убийца? — Это не относится к делу. — Значит последнее, — промурчал Нигма. — Возможно, серийный. Эдвард снова встал лицом к лицу с пленником и участливо спросил, — как давно ты страдаешь хронической бессонницей? Советую попробовать медитацию. — Я занимаюсь йогой. — Неплохо, но медитация – это совершенно новый уровень контроля, — чуть помедлив, Эдвард добавил: — отлично очищает разум. Тебя мучают галлюцинации, я прав? Эдвард аккуратно поправил чёлку Брайта. — Кого ты видишь, когда отводишь взгляд? Своего отца? Его жертв? Маленького себя? — Откуда... — не сводя глаз с Нигмы, спросил Брайт. — Немного дедукции и психологии... И личного опыта. — Ты тоже видишь галлюцинации? — зацепился за откровенность Малкольм. — Не совсем. — Я понимаю… — медленно произнёс Брайт совсем, как учили на курсах в ФБР. — О, и это хоть с кем-то работает? — саркастично протянул Нигма. — Ты не понимаешь! Ты можешь делать только безличные выводы и интерпретировать их, исходя из собственного опыта. Ты не больше, чем переводчик. — Успокойся. Не хочешь лимонный леденец? В правом кармане остался один. — Прости, не люблю конфеты, — отмахнулся Эдвард. Малкольм рассеяно пожал плечами и после небольшой паузы проговорил: — но ведь это болезнь, и от неё можно избавиться. — Повторяй это почаще, возможно, и сам в это поверишь, — Эдвард вновь повернулся к пленнику и с чувством произнёс: — в следующий раз я покажу тебе, что скрываю от света. Тебе понравится. Мужчина игриво подмигнул Брайту. — Я прошу тебя – сдайся, — прошептал Малкольм. — Извини, Брайти, но ты запомнишь меня только, если не поймаешь. Эдвард вышел из-под света лампочки. — Передавай привет Гордону. Он заберёт тебя через десять минут.