Не новогодние огни

По потрескавшимся ступенькам пугающего своим видом и сутью здания сошел человек. Закинул рюкзак с вещами на плечо. Посмотрел на адрес, написанный на ключах. — Черноморская, 17. Соседний квартал. Новая квартира находилась очень удобно: рядом и метро, и остановка, и больница, и морг. 15 минут пешком. Пик зашёл в холодную квартиру с кусками шпаклёвки на стенах. Она не была так уж ужасна — по полу не бегали толпы тараканов, мебель была старовата, но вполне рабочая, и даже окна пластиковые. Создавалось ощущение, что сюда просто свезли старую мебель и сделали наспех ремонт, просто для того, чтобы туда заезжали люди без дома. Как он. Король бросил рюкзак на кухонный стол и, сняв куртку, подошёл к нему. Достал вещи, уцелевшие из старой квартиры в время тушения. — Общая фотография, часы с поплавившимися стрелками… Крупный осколок бутылки из-под шампанского. Железная мыльница, старый кулончик с фото внутри. Наверное, он принадлежал Хелен. Дневник в кожаном переплете, оставшаяся от мишуры проволока… Он не знал, зачем притащил весь этот, казалось бы, хлам, домой. Будто пытался унести с собой их души, те кусочки жизни, воспоминания, получившие пристанище в вещах. — Хлам ведь. Пик сгреб все в пакет. Но выкинуть так и не смог, бросил в угол. Наши дни. Завтрак закончился вместе с лентой воспоминаний. Он снова перевел взгляд на пакет. В голове мелькнула какая-то глупость. Слегка усмехнувшись, взял пакет. Планировка квартир была чем-то схожа. — Часы, на них мишура… В голове ярко была картина, картина счастья, сменившаяся болью. Он быстро развесил и разложил вещи по своим местам на кухне. Бесхозен остался только коричневый осколок толстого стекла. Пик сел у стола, повертел его в руках. Прищурившись, посмотрел через стёклышко на собранный из обгоревших вещей бред. И на секунду увидел их там. Всех. Эмму, несущую шампанское. Мишуру снял Феликс, обмотал вокруг шеи. Около фотографии лежали бенгальские огни. Зажёг, бегает. Милая Хелен, нарезающая пирог. Зонтик, улыбающийся фейерверку по телевизору и Вару, тихо крадущий у него бутерброды с икрой. Николь, настраивающая гирлянду на корточках, и Габриэль, осторожно поправляющий звезду и рассказывающей ей истории про новый год. Даже вечно серьезный Куромаку улыбается, глядя на спор за оливье. , — Три, два, один! Ура! Куранты! (Феликс) — Вару, не жадничай. (Зонтик) — Ты ничего не видел! (Вару) — Пик, сфоткай нас! (Клео) — Потом. Давайте смотреть соседский салют. — Салюют! , Фразы родных их голосами гулким эхом прозвенел в висках. Будто он сейчас не здесь, в промерзшей чужой квартире, а там. Вместе с немногими дорогими ему людьми встречает новый год. — Потом. Потом… Не стало никакого потом. Король уронил на пол стекляшку. Закрыл лицо руками. — Прости меня. Прости, что не сфоткал. Простите меня все… Эти слова уже ничего не значили. И он это знал. — Видела бы меня сейчас Эмма. Засмеяла бы. Или Вару. Никогда не думал, что все буду готов отдать, лишь бы снова проснуться от холодной воды в лицо. Снова жевать пригоревший завтрак, потому что сегодня очередь Данте готовить. Что захочу снова услышать нотации Феликса или странные расчеты Куро. Снова быть вынужден разнять ссору, оторвавшись от отдыха. Снова увидеть их всех вместе, вживую. Хотя бы раз… Пик встал. Отнял руки от лица. — Должен справится со всем. Должен, им и себе.