loose lips sink ships.

Сначала они думали, что нашли зацепку. «Пропавшие в Висконсине — будут ли тела найдены? Ответ: да. Пропавшая три с половиной недели назад студентка, Роз Франко, или точнее ее тело, было неожиданно обнаружено в страннейшем месте — зал кинотеатра. Появилось тело между утренним сеансом мультфильма и дневной романтической комедией — но камеры, однако, ничего не показывают, ни когда тело было помещено на сиденье, ни кто его туда поместил, как и полиция не распространяется о подробностях. Свидетели отказываются комментировать. Но одно можно сказать точно: Роз была жива, по крайней мере, сорок восемь часов назад. Но где же она, в таком случае, провела эти три недели? И когда же найдут остальных десятерых пропавших? Если найдут?» Для вкуса Сэма статья о разлагающемся трупе в общественном месте не должна была звучать так претенциозно, но это уже, вероятно, не его дело — он поступал на юриста, а не на журналиста, в конце концов. Оно и к лучшему. Он обменялся взглядом с Дином над столом. Приподнял брови. Дин пожал плечом. Все, что им нужно было в последнее время. Сэм ратовал за прямолинейные разговоры через рот, но даже он не мог отрицать напряжение, повисшее в бункере, которое не хотелось прерывать единым словом, как если бы оно могло отрикошетить на бункерные стены, сбивая кладеные плиты и снося столбы, подрывая столы, как если бы в комнате подорвали гранату. В паре метров от них, однако, происходила битва, и Дин был заинтересован ей явно больше, чем исследованием или даже делом, подобно которому они ничего не получали возмутительно долгое время. Сэм пнул его под столом, в той манере, которую может смастерить только младший брат за праздничным семейным ужином, недовольный постыдным инцидентом за нарезкой салата, о котором Дин рассказывает во всеуслышание. Это заслужило ему секундный раздраженный взгляд, и после Дин снова отвернулся, завороженный видом. Видом были Кас и Эйлин, отодвинутые в сторону библиотечные столы и два меча между ними. — Они острые? — обеспокоенно спросил Сэм чуть ранее. — Не думаю? — ответил ему Дин, скорее смятение, чем уверение. Он был заинтригован, так или иначе. Было решено сдвинуть столы в сторону вместо того, чтобы спускаться в специальную тренировочную, построенную специально для таких случаев, потому что «тут больше пространства» и «освещение лучше». Никто не говорил, что чем дольше у них не было новых зацепок на Пустоту, тем больше пугали глухие, широкие пространства, тем больше невидимых глаз прожигали взглядом их спины. Лучше держаться вместе. Особенно после того, как их план с ритуалом с треском провалился по необъяснимой причине. Как только они кинули спичку в миску со всем собранным, сначала ничего не произошло. Примерно секунд тридцать. А затем не только миска отлетела к дальней стене, но и все лампы резко вышли из строя, заставляя завизжать какой-то сигнал тревоги и включиться запасным красным лампам. Были предположения о том, что ритуал сработал, потому что Мег исчезла непонятно куда, но особой надежды у них не было. Это была Мег, в конце концов, и если ее воспоминания о Пустоте начали размываться в серое пятно и она снова может выходить в открытые пространства без желания оглянуться, то она сейчас может быть где угодно. Никто не выражал видимого беспокойства насчет Мег, но ее отсутствие чувствовалось остро неправильно. Примерно пару часов спустя в бункере поиск по сети не дал скучающим Винчестерам совершенно ничего, в то время как бой, казалось, набирал обороты. Нельзя было точно определить, у кого было преимущество на этот момент, пока в последний момент Эйлин одним быстрым, плавным движением не занесла меч, оставляя Касу едва миллисекунду, чтобы выставить над собой лезвие, держа его вдоль линии плеч, вызывая оглушительный скрежет металла по металлу. Оба тяжело дышали, игра в гляделки была словно даже более тяжелой, чем увесистые мечи в их руках. С гортанным стоном, Кас рывком отбросил меч Эйлин в сторону и сделал шаг назад. Оба ходили кругами, словно по орбитам друг друга, волосы липли к вискам и пот пятнами выступал на футболках, лихорадочный блеск в глазах и дикий восторг в сбитом дыхании и острых углах полуулыбок. Каждое движение одного отдавалось эхом в позе второго, в хватке на мече и направлении внимательного взгляда. Не танец, но разговор, немой и полный секретов и несказанного вызова. Сэм, читая статью с ноутбука, бормотал себе под нос что-то о том, что ни одного из них больше не пустит в архивы, иначе они захотят испытать шестидесятилетние гранаты на себе. Дин, как полагалось всем лучшим старшим братьям, знал, что это было наглым враньем и одной лишь попыткой Сэма не глазеть на Эйлин, потому что когда он начнет, то остановиться не сможет, буквально рисуя себе на спине мишень для насмешек Дина и наглых подмигиваний. Для Дина, однако, было слишком поздно. Он увяз. Дин искренне не понимал, почему все эти бесконечно сахарные романы пишут, что любовники с глубокой эмоциональной связью не могут перестать смотреть только друг другу в глаза и восхищаться ими. (Не то чтобы он их читал. Он взрослый сформированный серьезный мужчина, у него нет времени на подобное. Прекращай хихикать, Сэм, мы больше не в старшей школе) Потому что в такой комфортной близости Дин не мог перестать впитывать каждую деталь облика Каса, потому что неожиданно все в нем казалось таким захватывающим. Натянутый материал серой футболки на уверенных плечах. Поблескивающий в золотом свете пот на его ключицах. Поджатые в концентрации губы. Но это было не только об очевидном, привлекающем внимание в графических романах с избытком постельных сцен, которые, в самом деле, не говорили ничего о самих людях, участвующих в них. Это и очаровательная складка между его бровей, дающая о себе знать каждый раз, когда Кас концентрировался на какой-то мелочи чуть сильнее, чем ситуация того требовала. То, как он морщил нос при каждом неудачном выпаде, мысленно ругая себя. Даже эти выпирающие пряди волос, как солома из стога сена, его раздраженное фырканье. Дин был восхищен всем существом Каса, каждой его деталью, и в каком-то смысле это не таким уж новым ощущением — и это пугало его до смерти. — У нас есть зацепка, — неожиданно произнес Сэм, и звук его голоса заставил Дина вздрогнуть, выцепляя из ямы собственных мыслей. И в отличие от Эйлин, Кас обернулся. Что дало Эйлин достаточно времени, чтобы выбить почву у него из-под ног, оставляя того на лопатках, тяжело дышащего и выглядящего крайне возмущенно. Эйлин, с ее румянцем на щеках и беспорядочно выбивающимися волосами из тугого хвоста, улыбалась так, будто выиграла в лотерею. Чуть позже Кас бурчал о том, что это было нечестно. Дин тихо посмеивался, всем существом заставляя себя не положить руку ему на колено и не подмигнуть. Это казалось правильным, необходимым до мозга костей, но перед Сэмом и Эйлин… было еще рано. Не для них. Для него. Поэтому, он держал чешущиеся руки при себе. Только до того, однако, момента, когда он смог перехватить бывшего ангела в коридоре прежде, чем тот успел скользнуть в душ. В пустом коридоре Дин подцепил ремень Каса указательными пальцами, притягивая к себе его бедра и прижимая губы к жесткой линии челюсти, аккуратно, почти заботливо избегая линии заживающего пореза, поцелуями голодными и беспорядочными. Кас цеплялся за ворот его рубашки так, будто иначе его ничего не держит на земле. — Ты всегда так будешь реагировать каждый раз, когда я держу оружие? — Кас целился в колкий сарказм, но слова вышли бледным шепотом, резкий, неровный выдох ударился в висок Дина. В ответ Дин отстранился, чтобы посмотреть ему в глаза, усмехнулся, кривовато и с размытым, расфокусированным взглядом. Его руки словно по своей мелодии двинулись от ремня Каса к его бедрам, к его заднице, выстиранная мягкая ткань старых джинс под ладонями. — Только если настаиваешь, — предложил он прежде, чем уронить очередной поцелуй на его губы, послушные, теплые. Кас положил указательный палец под подбородок Дина, притягивая еще ближе к себе на момент прежде, чем отстраниться. Не столько отступить, сколько чуть отклонить голову, оставляя губы Дина растерянно раскрытыми и нуждающимися. Кас выдохнул. Вынужденно, с невероятным вкладом его крошащегося самоконтроля. — Мне действительно нужно в душ. И на секунду, в наглом, дерзком выражении, которое Дин обычно надевал перед неприличным предложением, он замер. Нахмурившись. Посреди несказанной фразы. Слова «Можно присоединиться?» так и не сорвались с языка. Пока они оба не были бы против такого развития, предлагать такое сейчас казалось поспешным. Он не мог заставить себя сказать это, ком в горле оставлял неприятное щекочуще-колючее ощущение, как если бы он проглотил ком стекловаты. Тем более неправильным казалось предлагать это посреди гребаного апокалипсиса. Кас заслуживал лучшего. Поэтому, Дин только кивнул — возможно, больше раз, чем следовало, под внимательным взглядом Каса и отстранился на шаг. — Как скажешь, солнце. И опять, иронии в словах оказалось меньше, чем он предполагал. Они узнали, что дело не было зацепкой по Пустоте, непосредственно в Висконсине. Разобрались, что это была кучка ведьм — амбициозное новое поколение, они собирались образовать новый ковен, только с большим… экспериментальным подходам к своим заклинаниям. Разобрались, к сожалению, слишком поздно.

…

Обычно люди держались за стены, когда чувствовали, что земля уходит из-под ног. Дин цеплялся за пистолет. Реальность разваливалась кусками, как куски гниющей кожи. Щелчок. В один момент он стоял посреди склада, пистолет наготове, Сэм по левую руку от него. В следующий он висел с вздернутыми руками, пистолет исчез, запястья связаны веревкой до точки обжигающей боли к потолку, плечи пронзало приливами тупой, глухой болью, как если бы он висел в такой позиции несколько часов. Кончики его пальцев и предплечья покалывало холодными иглами. Только тогда он заметил птиц. Маленькие черные пташки, могли легко поместиться на ладонь ребенка. Птицы несли за собой нити. Красные нити в маленьких бардовых клювиках. Они садились, цеплялись за каждую часть Дина, от открытых рук до разорванных джинс, когти раскаленной болью впивались в его плоть. И они начинали шить. Красные нити в литературе, как известно, были метафорическим выражением, они означали главную суть, говорили о самом ядре текста. О произведениях искусства. И если Дина Винчестера считать искусством — переломанным, незаконченным, совершенным в собственной несовершенности — то на его коже, под рубиновыми каплями неоновой крови, сочащейся по его веснушкам, постепенно вышивалось «Убийца». «Яд». «Болезнь». «Инструмент». Его собственные слова. За движущимися телами птиц, как за уймой опарышей, Дин физически не мог видеть конкретных слов, не мог разобрать, даже если бы попытался. Но он знал, что там написано. Клеймо — звания — проникали в его измученные вены, кричащие мышцы, неработающие легкие, заставляя его задыхаться. Пока слова не остались выжженными на обратной стороне его век. Птицы пребывали, и он почувствовал, как последняя впилась когтями в его рот. Колющая боль, беспощадное натягивание нити сквозь его мягкие губы — и он испустил свой последний крик. Щелчок. Он стоял посреди того же склада. Вместо пистолета в руке — нож. Длинный, с резьбой. Дин бы оценил хорошее, увесистое оружие, если бы не насыщенно-красный цвет, капающий с лезвия вязкими каплями. Он стоял на коленях, его кости и мышцы ныли от изнеможения, но ему было тепло. Так тепло, так хорошо его замерзающим костям. Резкий металлический запах, бьющий по ноздрям, был благословением для его истерзанной глотки. Ему так долго было холодно, и спертый воздух ощущался хорошо на его потной коже, так хорошо. Его колени увязали в луже горячей, пульсирующей крови, будто где-то здесь все еще билось сердце, будто она оживала, чтобы поглотить Дина целиком, все шрамы и неровности и кошмары, все ушло бы в милосердный рубиновый. Он стоял посреди скопища тел. На нем. Его колени упирались в чье-то запястье и висок и плечо. Его руки от фаланг пальцев до локтей до плеч до шеи до подбородка были покрыты чужими, все еще пульсирующими живыми внутренностями, казалось желающих врасти в его кожу с их назойливым зудением. И мертвые, застывшие рты, и гудящие лужи кипящей крови, и холодные, осуждающие стены, все шептали: Предатель. Монстр. Убийца. Убийца. Убийца. Теплое ощущение превращалось с каждой волной в лихорадочный жар, раз за разом все сильнее. Как когда он впервые взял Первый клинок в руки, как когда Марка Каина была выжжена в его кожу, и она чувствовалась всепоглощающим, животным удовольствием — прежде, чем леденящий его вены ужас не засел в нем, и так никогда, в самом деле, и не исчез. До сих пор. Он не мог отбросить нож, как не мог и стереть улыбку с лица. Улыбка натягивалась так, будто его щеки тянули за невидимые нити. Щелчок. Он стрелял. Стрелял по существам, которых раньше никогда не видел, но знал, что тех необходимо уничтожить. Потому что такое не должно существовать. Твари были крупные, с него ростом, с неопределенным количеством паучьих конечностей и облезающей, пигментной бледной кожей, выпирающие нижние челюсти без зубов, западающие кровоточащие глаза. Твари молили о помощи. Просили спасти их. Голосами Сэма. Каса. Эйлин. Джека. Дин стрелял наугад, растрачивая всю обойму, весь свой самоконтроль, лишь бы твари заткнулись наконец. Перед ним лежало четыре твари на полу заброшенного склада в Висконсине. Солнце поднялось в миллисекунду. Будто кто-то включил свет. Перед ним лежали тела на полу заброшенного склада в Висконсине. Сэм. Кас. Эйлин. Джек. Выстрел. Он подскочил с холодного пола, втягивая со свистом воздух в голодающие легкие, и закашлялся, хватаясь рукой за горло. Все тот же склад. Все тот же пистолет в его руке. Ни следа чужой крови, ни следа красных нитей под кожей. Ни тел. Разве что кроме одного, в паре метров от него. Молодая девушка, блондинка с косой и избытком колец на изящных пальцах пианистки. Одна из ведьм. Над ней склонялась Эйлин, прищуриваясь в темноте, будто бы ожидая, что ведьма подскочит и вцепится ногтями ей прямо в лицо, но Дин даже с размытым от слез зрением и в трех метрах мог видеть несколько выстрелов, расцветших насыщенным цветом на блузке ведьмы. Он сидел, хватая ртом воздух и ожидая, что крыша над ним начнет трещать и упадет им всем на головы. Ничего не случилось. Потому что ведьма мертва. Потому что некому больше навести галлюцинации — не сейчас, во всяком случае. Его сердце все еще билось в его грудной клетке так, будто кто-то заносил над ним скальпель, готовясь его вырезать. Эйлин, убедившись для себя, что с этой ведьмой покончено, ненавязчиво переступила через тело и подала руку Дину, помогая подняться. — Ты как? — спросила она, когда он отряхнулся от пыли и остальной мерзости, что обитает на полу заброшенных складов. Эта работа была крайне несанитарной и совершенно не покрывала страховку. Что он, собственно, и сказал Эйлин. Она только кинула ему полуулыбку и снова оглянулась на пустое, пугающе широкое открытое помещение. Только сейчас он заметил, что она сама не в лучшей форме. Помимо бледнеющего синяка под глазом после последней встречи с Анной и Уриэлем, на ее скуле наливался насыщенными оттенками кровоподтек, ее волосы были пыльными и растрепанными, как будто она угодила в ураган, ее одежда мятая, грязная. Она тоже попалась. Он тронул Эйлин за плечо, и она вздрогнула прежде, чем вспомнить, что это просто он. — Где Сэм? — спросил он, сопровождая слова знаками, потому что в таком дерьмовом освещении читать по губам вряд ли приятно. Поджав губы на секунду, Эйлин ответила: — С Касом внизу. Пойдем, нам лучше больше не разделяться. Дин усмехнулся, сердце все еще стучало в его горле. — И не говори. В конечном итоге ведьм оказалось пятеро. К моменту, как Гарт вошел в здание прогулочным шагом и с легким «Привет», они разобрались с четыремя. Гарт добрался до пятой и только тогда столкнулся с остальными охотниками. — Сэм, Дин! Как мне повезло на вас наткнуться, ребята. Прежде, чем они успели издать хоть звук протеста, рослый мужчина выбивал из них обоих дыхание одновременно одним беспощадным объятием, по руке — тощей, но на удивление сильной — на каждого брата. Время спустя — после долгого, долгого привыкания — мальчики очень даже радушно принимали жест. По большей части от того, что Гарта совершенно не волновало, что они об этом скажут и просто ставил их перед фактом. Это было… освобождающим. Отстранившись, он похлопал мальчиков по плечам в старо-приятельской манере, и его взгляд метнулся к оставшейся паре охотников — потому что он никогда, в самом деле, не сидел на месте, всегда ерзая и переключая внимание с одного на другое. Сэм представления не имел, как он воспитывает троих детей. — Вы оба, должно быть, Кас и Эйлин? Скромные маленькие улыбки зеркально отражали друг друга на лице обоих. Гарт пожал руки обоим с преувеличенным энтузиазмом, Кас был почти уверен, что услышал треск в своем запястье. — Вау, вы оба точно выглядите так, как вас описывают, — исходя из тона Гарта это был комплимент, хотя плечи Каса автоматически напряглись. — Я имею в виду… Вау! Мальчикам Винчестерам так повезло с вами. Я имею в виду, сколько раз ты падал, Кас? Это же ужасно через сколько тебе пришлось пройти. И ты все еще продолжаешь приносить хорошее людям с охотой — честно, на твоем месте я бы ушел на пенсию по-хорошему. И Эйлин, как ты умудрялась всю жизнь охотиться в одиночестве будучи глухой? У меня нет ничего, кроме уважения. К вам обоим, в самом деле, вау. Лепетание Гарта имело смысл только где-то на каждом втором слове, почти неуместным, учитывая, что они стоят посреди заброшенного склада в Висконсине, и на рукавах каждого из них красовались пятна крови, как своеобразный пропуск в специальный клубе, но Кас находил болтовню странно успокаивающей. Он редко встречал людей, которые в самом деле, искренне видели мир в пастельных светлых тонах. Однако энтузиазм Гарта вселял легкий ужас, потому что не успели четыре охотника моргнуть, как их заталкивали в маленькую гостиную аккуратного дома, всучили чай в руки и сказали «Просто на пару часов, поговорим о жизни, у кого что случилось, так давно не виделись». Гарт Фицджеральд держал над ними больший авторитет, чем сам Господь Бог. Может, дело в кардиганах. Когда Кас узнал, совершенно случайно, что одного из близнецов назвали в его честь, его горло болезненно сжалось. С одной стороны от накатившей на него сокрушающей волной признательности, с другой — из-за необъяснимого чувства тоски по чему-то. В конце концов он нашел себя на аквамариновом ковре с ворсом, помогая Касу-младшему с одним из тех детских кубиков, где нужно вставить фигуры — треугольники, квадраты, звезды — в соответствующие отверстия. Кас отставил кружку с чаем на кофейный столик, чувствовал запах подогретой лазаньи с кухни, краем уха он слышал отвлеченные разговоры, ощущал теплый ночной воздух из открытых окон, который может быть таким милосердно приятным и сладким только поздней весной. Каждая деталь, каждый звук и ощущение резонировали с чем-то в самом его нутре. Словно с ударом под дых он осознал: он хотел такой жизни. Ему бы никогда не хватило одной охоты для жизни — той, которой он может гордиться, не оглядываясь на ошибки нынешние и прошлые. Кастиэль, бывший Небесный воин, охотник, всем существом хотел небольшое уютное место с открытыми окнами весной, аккуратный сад и семью. Он вышел из конвейера еще более сломанным, чем он думал. Он упорно отгонял мысли о Джеке и странное чувство, которое приходило с воспоминаниями — что-то между горечью о ребенке, которого он не потерял на самом деле, и гневом. У него не было ни тела, которое можно похоронить, ни могилы, которой он мог бы почтить память своего сына, но если бы он попытался ему позвонить, помолиться, то не получил бы ни слова в ответ, ни единого показателя того, что тот жив. Как если биться головой о стену и ожидать, что та станет мягче. После часов бесполезных молитв его голова именно так и ощущается, заставляя продолжать опустошать пузырек обезболивающих, пытаясь не попасться Дину на глаза. Кас-младший продолжал упорно запихивать деревянную звезду в отверстие для квадрата, и Кас-старший перенаправлял детскую ручонку, бормоча: — Ты не умеешь следовать инструкциям, правда? И он услышал позади себя неприкрытый, ехидный смешок. Кас обернулся, встречаясь взглядом с наглой усмешкой и искрящимися глазами Дина Винчестера. И едва заметно, почти невидимо для любого, кто не знал Дина так хорошо, здесь была определенная мягкость в его чертах, искреннее, глубокое обожание, которое появляется на его лице крайне редко. Под интенсивным, вопросительным «тебе есть что сказать?» взглядом Каса, Дин пожал плечом, казалось неспособный стереть с лица улыбку. — Это проклятие имени, как только ты называешь ребенка Касом, то он неизбежно теряет способность следовать приказам. Кас швырнул в него смятой салфеткой и повернулся к Бесс. — Почему вы не назвали близнецов Сэмом и Дином? — спросил он в лоб. — Это разве не имело бы больше смысла? Бесс протерла лицо ладонью, очевидно уставшая за день, но напрочь отказавшаяся ложиться спать — а с ней отказывались спать и близнецы. В момент Эйлин, Сэм (с Сэмом Младшим на коленях, потому что нужно знать следующее поколение, Сэм, не заставлять же Бесс одной страдать) и Гарт составляли списки охотников, которые могут разнести новости о Пустоте и предупредить остальных, и кому можно позвонить за информацией. Дин назвал это «охотничьей горячей линией». Что неудивительно, Сэм и Эйлин давно хотели объединить охотников в единую координированную сеть. Касу было крайне интересно, получится ли это у них, учитывая удивительную упрямость и отстраненность охотников друг от друга. — Гарт считал, что большей данью уважения Дину было бы назвать близнецов в честь двух его самых любимых людей. Дин дернул головой в ее сторону — у Каса поплыло в глазах от такого резкого движения — и открыл рот. Закрыл. Потом заново, как рыба, выброшенная на берег, щеки — очаровательного светло-розового цвета. Кас кинул ей лучезарную, благодарную улыбку, потому что зрелище было неповторимым. В бункер они вернулись в районе четырех утра, когда солнце только начало вставать и все вокруг казалось застывшим, как эти насекомые в янтаре. Все, что Касу сейчас хотелось — это забраться под одеяло и потерять сознание на следующие десять часов. Он не был уверен, выдержит ли он сейчас душ — как он недавно узнал, подобное мероприятие требует ресурсов не только физических, то есть просто устоять на ногах, но и эмоциональных. У Каса не было ни того, ни другого. И он тем более не был готов к тому, чтобы спуститься по лестнице и увидеть за столом-картой Джека. В той же куртке. С той же привычкой сидеть, положив ладони на колени. Та же улыбка, то же лицо. Неестественно. Как смотреть на ожившую фотографию. — Привет! Дверь сверху с болезненно-громким хлопком закрылась.