…
На пятый день Кас бродил по бункеру пока, в конце концов, не осел на кухне с кружкой слабого кофе, пол ложки кофе, молоко и мед. («Нет, Дин, это не 'хипповская фишка', что плохого в том, что я забочусь о теле, которое больше не лечится магическим образом? И тебе стоит, просто к слову. Да, я говорю про третью бутылку пива в твоих руках.») Было три часа ночи, последний раз, когда он проверял. Сэм нашел его так, склонившимся над столом в теплых пижамных штанах и старой футболке с логотипом Led Zeppelin. Очевидно, его вид вдохновил младшего Винчестера на что-то, потому что стоило ему ступить шаг за порог кухни и задержать взгляд на Касе, он щелкнул пальцами, будто решил сложную задачу. — Подожди минуту, — сказал он вместо приветствия или даже хмурого «Почему не спишь в такое время?». Кас решил просто разбираться с проблемами по мере их поступления и никак не отреагировал на фразу, адресованную то ли ему, то ли самому Сэму. Со знанием дела, Сэм отправился к одному из кухонных шкафчиков — к верхнему, где они не держат почти ничего, кроме аптечки и свечей. Когда Сэм с гордым стуком поставил перед ним миску с травами Кас был более чем сбит с толку. — Что это? — прохрипел он, прочистил горло. — Много чего, — ответил Сэм с готовностью. — Лаванда, мята, полынь, арника, скорее всего мелисса где-то там… Встретив — наконец — сконфуженный взгляд Каса прямо, Сэм смягчился, расслабил плечи под растянутой рубашкой и сел напротив, слегка наклонившись вперед и зажав ладони между колен под столом. — Это от бессонницы. Я не скажу, что есть стопроцентный эффект, это скорее так, знаешь, символизм. Никогда не помешает что-то приятнопахнущее в комнате. Всегда можно прибегнуть к снотворным, конечно… но мы оба знаем, что это не то, что тебе нужно. Кас медленно моргнул, в манере скорее напоминавшей сонного кота, трудясь с тем, чтобы переварить поток слов, который казался каким-то образом более густым в мертвой тишине трех часов ночи и невыносимой яркости освещенной кухни. Они могли бы купить эти маленькие лампы, которые включают по ночам — куда меньше насилия над глазами, больше атмосферы загадочности и настоящее ощущение ночи, с которым в бункере часто бывает проблема. Кас не стал бы жить остаток жизни в бункере, он осознал. Он был скорее похож на растение, он не смог бы выжить без солнца («Очень смешно, Дин»). О чем они? Он прокашлялся снова, уверенный, что голос его снова предаст. — С чего ты взял, что у меня бессонница? Сэм одарил его знающим, если чуть раздраженным взглядом. — Сейчас три часа ночи. Ты здесь. — Ты тоже. — Потому что я закапываюсь в книгах с утра до ночи и теряюсь с ощущением времени. Я успел вздремнуть днем. Часа в два. Я думаю. — Может, я тоже этим занимаюсь. — Кас. — Сэм. — Я уже неделю вижу, как ты прокрадываешься на кухню в безбожные утренние часы. Это Кас ничем не мог парировать. Он настороженно притянул миску кончиком пальца за самый край, будто та была горячей или только что оскорбила нецензурными словами его родственников. Пахло действительно приятно, землистый, насыщенный запах заставлял его скучать по лесам и давним временам до городского шума и человеческого голоса. Он склонил голову к груди, на короткую минуту снова способный ощущать ностальгию и восхищение простыми, чудесными вещами без привкуса горечи. — Спасибо, Сэм. Он видел на самом краю зрения, как Сэм улыбнулся, небольшой улыбкой, но теплой, понимающей, той, что обычно заставляет тебя доверить ему свои драгоценности и своих детей и свое сердце, и ни на секунду не бояться плохих последствий, потому что не может кто-то с такой улыбкой иметь хоть какое-то дело с плохими вещами. — Пожалуйста, Кас, — он кивнул, во взгляде осторожность в той же степени, в какой и забота, простая человеческая забота, не осложненная ничем больше. — Мы за тебя волнуемся, знаешь. Заботься о себе, или позволь нам. На это Кас снова не знал, что ответить. — Я постараюсь. И по какой-то причине, это не чувствовалось тяжело. Это не чувствовалось, как ложь.…
На шестой день Дину понадобилось срочно узнать ответ на какой-то вопрос. Возможно, срочным был не вопрос, но необходимость Дина увидеть Каса — та бумажка, которую они нашли с Сэмом в старом углу хранилища, вряд ли была чем-то новым, и Кас вряд ли знал о ее существовании. Что это был за вопрос Дин и по сей день не знал. Чего он также не знал, это где Кас пропадал всю неделю. Не винил его тем не менее — они с Сэмом занимались точно тем же, пытались затеряться в стыках плит и пятнах теней между искусственным светом. В бункере это было слишком просто. Однажды ему хватило ума спросить, где пропадает Кас у Сэма. Когда тот ответил, что на стрельбище, черепную коробку Дина заполнил белый шум до тех пор, пока он не вспомнил, что в бункере есть стрельбище парой уровней ниже. Больше он не спрашивал. Было чуть за двенадцать ночи, и Дин нашел дверь в комнату Каса даже не по номеру, но по мышечной памяти. Как кататься на велосипеде или вспоминать родной язык в чужой стране. Стены несли в себе неприятное ощущение чего-то нестабильного, чего-то, что в любой момент может развалиться. Не дом, не неприступное сооружение, пережившее чуть меньше, чем столетие нетронутым. Глухое эхо, разносившееся от его шагов, и то, как очертания всего вокруг теряли четкость в ярком статичном свете ламп, создавали ощущение, будто он бродил в собственном сне, незамеченный и незваный, исследуя пустые коридоры, которые никогда не были для него предназначены. Он собрал волю в кулак и постучался в дверь Каса, мягко, рассчитывая, что его шаги услышали — казалось, его мог слышать весь бункер. Никто не ответил, и дверь чуть приоткрылась, незапертая. Свет не включился, то из комнаты, что показала ему приоткрытая дверь — темная пасть. Это плохо. Все тревожные звонки и инстинкты кричали, что что-то не так. Он на секунду взвесил плюсы и минусы того, чтобы достать нож из ботинка. С одной стороны, безопасность это хорошо. С другой, он начинает выглядеть как параноик. Наверняка Кас просто спит и забыл закрыть дверь. И если он проснется, чтобы увидеть, как Дин наклоняется над ним с ножом наготове, это не сделает никому услуги. Приоткрыв дверь чуть шире, Дин сделал крошечный шаг внутрь — в страхе того, что или в его щиколотку сейчас вцепится шустрая нечисть, что практически невозможно в этом бункере, или что Кас швырнет в него тяжелым предметом, что, учитывая его удивительно хорошие рефлексы, вполне возможно. — Кас? — спросил он, не смея ступить дальше, чем он уже стоит. — Ты спишь? Когда не пришло никакого ответа из темноты, он почти вышел. И замер на месте. Его глаза адаптировались к мраку комнаты без окон, и он мог различить силуэт Каса, свернувшийся под тонким одеялом и почти на самом краю узкой кровати. Было очевидным фактом, что Дин привык жить с кем-то другим в его личном пространстве, целая жизнь в дороге и дешевых мотелях тому виной. И он знал, как выглядят уставшие до невозможности люди после долгого времени без сна. Это не было случаем. Кас был слегка… не в шаблоне. Он лежал слегка чуть более напряженным, как струна, готовая порваться, он дышал чуть более тяжело и чуть более быстро, чем обычно необходимо. — Кас? Уже без опасений, Дин прошел прямо к прикроватной тумбе и включил лампу одним уверенным щелчком. Комната залилась мягким золотистым светом, и только тогда Дин окончательно заметил, что он не спит. В каком-то смысле. Его тело осталось недвижным, но широко — испуганно — распахнутые глаза сверлили невидимую точку где-то впереди, совершенно не зарегистрировав, что Дин стоит прямо перед ним. Он со свистом втягивал воздух в легкие, с каждой секундой все более сбито, как если бы он задыхался. Твою мать. Дин опустился перед ним на колени, вцепился дрожащими пальцами в плечо Каса, напряженные мышцы под изношенной футболкой. — Кас, смотри на меня. Кас, пожалуйста, посмотри на меня, я здесь, Кас! Он не был экспертом или врачом или кем-то хоть приблизительно квалифицированным, но он знал, что такое сонный паралич. К сожалению, на практическом опыте. После того, как Сэм еще в детстве узнал о том, что все монстры под кроватью не исчезают, когда ты перерастаешь определенный возраст, он начал плохо спать. А потом еще хуже. Где-то к концу зимы случились самые ужасные несколько ночей в его жизни. Но эй, поучительный опыт. Когда пришла весна, Сэмми как будто забыл, что случилось. Привилегии детства. Оно и к лучшему. Хотя он до сих пор не знает, почему страх его младшего брата перед реальным мрачным миром, который заставлял его тело по ночам буквально замирать в немом ступоре, внезапно просто… исчез. Он не думал об этом слишком сильно из суеверий, так или иначе — если случилась хорошая вещь, то ты ее принимаешь, а не тычешь в нее палкой со всех сторон, пока она не решит, что с нее хватит. Так что, несмотря на то, что руки Дина дрожали и он будто наглотался раскаленных камней, он сумел держать невозмутимое лицо. — Кас, эй, ты меня слышишь? — синие потемневшие глаза наконец метнулись к нему, из горла Каса раздался низкий, жалобный стон, и Дин едва не рассмеялся от облегчения, хотя его колени протестовали на холодном плиточном полу и его бешено бьющееся сердце оставляло трещины на его грудной клетке. — Вот так, все хорошо, я здесь. Кас? Все будет хорошо. Это не длится долго, что бы ты ни видел, оно скоро пройдет, я обещаю. Он осознавал, что улыбка его была неровной и нервной, и он смахнул пару влажных прядей волос со лба Каса, зачесал волосы назад рассеянным жестом, второй рукой вытащил сжатый кулак Каса из-под одеяла, пробежался большим пальцем по костяшкам. — Все хорошо, попробуй пошевелить пальцами ради меня, ладно? Я прямо здесь, все в порядке, скоро все пройдет. Он не знал, кому конкретно он это говорил. Сложно было сосредоточиться на таком, когда ты в двух местах одновременно — на полу мотеля перед кроватью младшего брата, смахивая слезы с еще мягких мальчишеских щек, и на полу бункера перед бывшим ангелом, который забрался под его кожу так глубоко, что каждый синяк на нем отзывался глухой болью в теле самого самого Дина. С низким стоном, Кас уронил взгляд на собственные сжатые в кулак пальцы, мертвым грузом лежащие на белых простынях. Дин все-таки засмеялся, слишком высоко и слегка истерично, когда указательный палец Каса оторвался от матраса. — Вот так, солнце, все будет хорошо, — повторял он, раз за разом, зачесывая волосы Каса за ухо. — Все в порядке. Как показывал опыт, успокаивающий бред не избавлял от кома в горле и тяжести в костях, но он убеждал, что однажды это все пройдет. В конце концов, не без помощи Дина, Кас сел на кровати, откинувшись спиной о стену, мысленно приказывая всем дрожащим мышцам наконец начать слушаться, а его щекам перестать гореть от стыда. Кас дал себе пару секунд на то, чтобы просто позволять жесткому воздуху проходить через его сырое, чувствительное горло, с рукой на груди, измеряющей каждый порывистый удар его неидеального, хрупкого, порочного сердца. Он не заметил конкретного момента, когда Дин присел на край его кровати с едва ли заметным шорохом простыней и скрипом матраса, и снова рассеянно пробегался пальцами по его волосам, почти автоматически. Кас не собирался его останавливать, так или иначе. Не когда это было единственным, что убеждало Каса, что стены не поглотят его, что тени не умеют в самом деле шептать, даже если он слышал шепот и мерзкие обещания, невинные угрозы, справедливые издевки, даже если они заполняли его голову звоном сотен колоколов и неприятным железным скрежетом. И здесь не было ничего, что он мог с этим сделать. Не мог даже пошевелиться. Он склонил голову к плечу, встречая легкие, методичные движения Дина. Он может двигаться. Он здесь. Даже если его конечности бьет мелкой дрожью и его мышцы потряхивает так, будто он только что сошел с электрического стула, и возможно его сейчас вырвет. Он может двигаться. Он не беспомощный. Но не пять минут назад, однако. — Хочешь поговорить? — спросил Дин осторожно, не громче, чем шорох перелистываемой бумаги. Кас прислонился виском к холодной стене, полностью встречая Дина лицом, его открытое, взволнованное выражение, с симпатией поджатые губы. Кас до невозможности хотел его поцеловать. Почувствовать что-то настолько теплое и живое и чистое и деликатное под собой, как сонный мужчина напротив. Кас вздохнул. — Это ничего, о чем ты уже не слышал. Дин вскинул бровь и посмотрел на него так, как будто это Кас тут недальновидный идиот. — И что дальше? — спросил он, удивление боролось на равных с возмущением в его тоне. — Я буду слушать это еще несколько сотен раз и больше, если это значит, что тебе будет легче. Рука Дина, освободившись от путаных вихрей на голове Каса, упала на постель, неправильно пустая, но Кас просто не знал, что ему с ней делать. И он устал. Он ужасно устал. — Я не думаю, что разговор сейчас поможет, — он сглотнул, и он мог винить его истерзанное горло за то, как ранимо звучит его голос. — Но может… останься? Это заставило Дина моргнуть, нахмуриться, так, будто он совсем не понял суть вопроса. — Конечно, — и это звучало так уверенно, так непоколебимо, будто Дин ничего другого и представить не мог, что Кас мог просто исчезнуть в очертаниях смятых простыней и никогда не вернуться. Это было странным, он находил все чаще. Любить кого-то. Было проще, когда дело касалось Сэма и Эйлин, Клэр, Джоди, Донны и девочек. Легче. С Дином Винчестером, как известно, все было всегда по-другому. На смятой постели в золотистом свете прикроватной лампы, ощущая себя скорее как открытая рана, чем живой человек, Кас смотрел на мужчину напротив — несущего груз всего мира на плечах, и не только он не позволил этому грузу раздавить его, но сохранил этот мягкий, искренний блеск на самом дне зрачков, говорящий о том, что для него нет ничего важнее благополучия того, на кого он сейчас смотрел этим взглядом. Важнее Каса. Мысль парализовала Каса снова. И Кас, впервые, возможно, за всю свою жизнь, не прикрывал нагую слабость в изношенном теле. Смотри задаром, как я разваливаюсь, я разрешаю. Возьми кухонный нож и сними с меня кожу, слой за грубым слоем, пока не останется больше жесткой брони, никаких препятствий. Прошу, имей терпение добраться до того, что внутри — избитое сердце, тонкие легкие, крошащиеся кости и спутанные вены, доберись до дефектностей и уязвимостей, и назови это искусством. Скажи, что ты бы гордо носил мои кости на своих ключицах, скажи, что с такой же слепой уверенностью дал бы мне в руки нож, разрешая вогнать его в твое собственное сердце. У него была тенденция мыслить образами, и эти образы, переплавленные слова, были не совсем к месту, и он не рассчитывал, что Дин их поймет в любом случае. Поэтому, он молчал. Он снова прочистил горло, заполз под одеяло. — Можешь рассказать мне историю. Он видел, как Дин пытался сдержаться от того, чтобы фыркнуть, и с треском провалился. — Ладно, принцесса. Дин подтянулся выше по кровати, устраиваясь напротив стены, позволяя Касу уронить голову на его грудь. Кас, слушая его сердцебиение, каждый вдох, позволил себе закрыть глаза. И заметил, с чувством благодарности и неизмеримого тепла, что Дин не выключил лампу. — Я предпочитаю «солнце». — Я думал ты хотел сказку, а не обсуждение предпочтений. — Очень смешно. Дин на момент замолчал. — Если хочешь, я могу принести плеер. Иногда легче спится с музыкой. Бон Джови, может? Кас задумчиво хмыкнул. — Мне нравится их музыка. — Вот это удивительно, — фыркнул Дин. — Что? — Кас задрал голову, одарив Дина мимолетным подозрительным взглядом. — Ничего, просто Клэр они не нравятся. — И? — И у вас с ней один музыкальный вкус на двоих. Под конец первого часа ночи, случилось что-то, что, Кас думал, было невозможным. Он заснул. Без единого кошмара, без единого раза, когда он подрывался посреди ночи с намерением закричать во всю глотку, только чтобы понять, что из его рта не доносится ни единого звука. Тем не менее, часов в семь утра он нашел себя замерзающим в одной футболке на крыше бункера. Крыша подземного бункера значила небольшой холм — едва выглядывающие мутные стекла из-под грязи, покрытые мхом и травой и одуванчиками. Кас провел последние сорок минут, пытаясь сплести одуванчики в какое-то подобие миниатюрного каната. Когда на его плечи было накинуто что-то отдаленно знакомое и пахнущее стиральным порошком, Кас знал, кто стоял рядом без нужды даже взглянуть наверх. — Доброе утро, — Дин бросил, без промедлений садясь рядом на влажную от утренний росы траву, положил руку на поясницу Каса, под его старое пальто, накинутое на плечи. — Доброе утро, — эхом отозвался Кас, не совсем зная, как он еще должен ответить. Он натянул край ворота пальто ближе к себе, спасаясь от холода. Он не задавал вопросов о том, как Дин знал, что он не позаботился о верхней одежде прежде, чем выйти на улицу. Здесь был прохладный запах влажной травы и комфорт его пальто и касаний Дина не избавили его мгновенно от мелкой дрожи в костях, но заполнили его тело теплым предвкушением того, что скоро холод уйдет. Этого было достаточно и Кас не собирался это рушить. Но тогда Дин прокашлялся, и Кас поднял голову, чтобы посмотреть на него. Люди, как он обнаружил, имеют несколько совершенно разных видов кашля, и этот не говорил о простуде. — Я вообще-то кое-что принес, — Дин упрямо не встречал его взгляд, вместо этого отодвинул край собственной куртки и достал что-то из внутреннего кармана. Только когда предмет оказался в руках Каса, он наконец смог различить, что это в скудном свете утра ранней весной. Ловец снов. Он бы засмеялся, если бы все звуки не застряли в его горле. Ловец снов был одним из тех, что хранились в багажнике Импалы. И Кас был бы твердолобым идиотом, если, даже с его скудными социальными навыками, не понял, о чем все это было. Если бы не осознавал, что это значит — то, что Дин предлагает ему взять часть от единственного места, которое он с уверенностью звал домом. Что Дин вложил в его дрожащие, бледные, неловкие и холодные руки свое доверие и свою надежду на какое-то не трагичное будущее и свой символ дома. Кас не уверен, что мог сохранить это в целости и сохранности, как драгоценность, которой это и является. Дин видел это по-другому. По-другому смотрел на руки Каса — солдата, они крушили, ранили, убивали. Это было Дину знакомо, как каждая песня, которую отец включал на проигрывателе Импалы и вес первого ножа, вложенного в его неопытные пальцы. Жесткость Дин знал. Мог понять. Но с Касом, здесь было что-то еще. Кас знал что-то кроме этого. У Каса были руки целителя и садовника, назидающие, заботящиеся, они осторожно пересчитывали веснушки на плечах Дина ночью и отправляли Клэр абсурдные комбинации эмоджи с котами и улыбающимися лицами и имели грязь под ногтями, обычно после его исследований растительности на крыше бункера, после чего неизбежно следовала лекция о том, как важно иметь растения в жилых помещениях. Это Дин любил. Джоди была права. Он остался, заинтригованный тем, что этот ангел, кто-то святой и недосягаемый, имеет что-то общее с Дином. Прошлое солдата, будущее мученика. Дин остался, заинтересованный их внезапными сходствами. Только в первые разы. В каждый последующий он оставался ради всего того, что у них не было общим. Из-за того, что он казался чуть лучше, чуть чище не из-за ангельской натуры, но потому, что это то, кем он является. Кас задумчиво водил по краю ловца снов большим пальцем, едва касаясь выцветающих нитей. — Спасибо, — он произнес сдавленно. И потом: — Ты должен извиниться перед Джеком. Дин глубоко вздохнул. Он бы соврал, если бы сказал, что не ожидал этой фразы. — Я все еще не полностью неправ, — ответил Дин, ни отрицая, ни соглашаясь с Касом. Кас повернулся к нему полностью лицом, чтобы Дин в полной мере видел его раздражение. — Это не значит, что тебе нужно было так грубо это озвучивать, — он парировал, негромко, но все также возмущенно. — Он думал, что делает правильный выбор. И кто знает, через что он проходит, Дин. И — все еще к удивлению Каса — Дин шумно выдохнул и прикрыл глаза, кивнул. — Я знаю, — сказал он так, что его голос едва можно было различить за шумом легкого ветра. — Просто это все как с Сэмом по новому кругу, когда он уехал в Стенфорд. Кас слегка подтолкнул его плечом, привлекая к себе внимание и, возможно, надеясь слегка разрядить обстановку. — В конце ты всегда принимал и поддерживал его решения. Дин фыркнул. — Как будто это делало все легче. Он все еще не встречал взгляда Каса. Так что Кас с едва ощутимым давлением пальцами подтолкнул подбородок Дина, чтобы они сидели лицом к лицу, чтобы слова Каса могли проникнуть под кожу, осесть между суставов. — Ты лучше своего отца. Дин распахнул глаза в удивлении почти комично. В следующий момент, их обоих ослепил свет фар подъезжающей машины. Глухой стук захлопывающейся двери. Голос Клэр: — Долго там будете сидеть, голубки? Мы кому помогать приехали? Пора возвращаться обратно. Их ждет долгий день.