Сатори неполноценного человека

Среди прочего, роль свидетеля я точно не выбирал. Позволю себе не добавлять в отчёт примечание «Осаму Дазая и Сакуноске Оду связывали особо близкие отношения», специфику которых я предпочел бы не уточнять нигде — особенно для протокола. Матовый свет, желтоватый кафель, негромкий джаз. Анго стоял над раковиной напротив зеркала и тщательно мыл руки. Кроме него, в уборной «Люпина» никого не было. Посетителей в баре — тоже. Он поправил очки и выключил воду. Матовый свет освещал уставшее лицо в мутном отражении. Ненависть к сверхурочным проглядывалась в глубокой морщине между бровей. Анго отвёл взгляд и вытер руки бумажным полотенцем. Длинный окровавленный бинт лежал на кафеле возле мусорного ведра. Некоторые очевидные вещи сложно заметить, если не знаешь, куда смотреть. Я долгое время предпочитал не видеть того, что было на расстоянии вытянутой руки. Возможно, я знал с самого начала — мне стоило отказать ещё тогда, когда они оба заявились ко мне в архив. Я никогда не позволял себе сближаться с кем-то, находясь на задании — по очевидным причинам. Мне не стоило начинать. Анго медлил секунду, борясь с желанием поднять бинт и опустить в урну. Ему не нравился беспорядок и не понравилась мысль, что кто-то не посчитал нужным даже поднять его с пола, промахнувшись мимо ведра. В тот момент он опрометчиво не подумал, кто это может быть. Неконтролируемое желание победило. Анго нагнулся, двумя пальцами коснувшись ткани, и в глазах сразу же поплыло. Такого не было уже давно — Анго мог контролировать способность, используя её в работе. Но иногда что-то ломалось, будто временный сбой на сервере, и видения всплывали случайно — стоило к чему-нибудь прикоснуться. Как в этот раз. Вокруг потемнело, и он увидел Дазая, сидящего на краю постели. Свет ночника выхватывал лишь одну сторону его лица. Дазай слабо улыбался, глядя вниз. Свет очерчивал его запястье, что покоилось в знакомых руках. Мужчина, сидящий напротив Дазая на полу, медленно и бережно затягивал бинты. Осаму хрипло выдохнул, подавшись вперед: — Ты просто ангел. Свет дрогнул, и Анго заметил, что на Дазае не было рубашки — бинты пересекали худой торс, доходили до шеи. Он повернул голову — повязки на глазу не было. Анго ни разу не видел его таким. Что-то замерло в груди, когда Осаму негромко выдохнул: — Слышишь, Одасаку? Дазай склонился к сидящему напротив и бегло коснулся губами его лба, задев чёлку. Ода не отстранился, лишь поднял взгляд. — Дазай, что я говорил тебе? Анго увидел спокойное лицо Оды — свет очерчивал привычную щетину на его скулах. В глазах не было раздражения — лишь неясное беспокойство. Дазай коротко рассмеялся, дыша ему в лоб. — Ты говорил, всё будет хорошо. Так ведь? — Нет. Ода вздохнул, не отпуская его запястье, хотя с бинтами было покончено. — Я говорил, это не может так продолжаться. Дазай повернулся, чтобы зарыться носом в медные волосы, и положил свободную руку на его плечо, сминая ткань темной рубашки. — Ну пожалуйста, Одасаку. Дазай притягивал его к себе, и Ода не отстранялся. Не шевелился, не пытался остановить его. Как всегда, Одасаку, ты потакал ему вместо того, чтобы стукнуть по голове. Его спокойное лицо не выражало никаких эмоций. Ни тени упрёка в голосе. — Дазай. Осаму замер и прикрыл глаза, крепче обнимая его одной рукой. Устало выдохнул ему за ухо: — Не надо, только не говори со мной как с ребёнком. Я не один из твоей оравы. Ода едва заметно улыбнулся. — Ты так уверен? Дазай высвободил запястье, чтобы обнять его обеими руками. Ода, конечно, позволил, хоть сам и не шевелился. Голос Осаму неуловимо вздрогнул. — Ты ведь пришёл, Одасаку. Ода выглядел устало, но по-прежнему невозмутимо. — Ты можешь просто позвонить, Дазай. Позвонить и сказать. Необязательно причинять себе боль. Осаму хрипло рассмеялся в его плечо. — Разве? Это правда хороший повод. К тому же ты отлично накладываешь бинты. Ода помолчал — его губы скривились лишь на секунду. Он прикрыл глаза. — Но я не хочу этого делать. Дазай вздохнул почти с отчаянием, крепче обхватывая его за шею. Будто в шторм он хватался за обломок утонувшего корабля. Анго и сам почувствовал, как перехватывает его дыхание. — Но это не значит, что я не хочу приходить, Дазай. Осаму прижался сильнее. Свет ночника выхватил лукавую ребяческую улыбку на его губах. — Неужели? Ода медленно погладил его по перебинтованной спине, затем придвинулся и обнял уже двумя руками. Его голос был глубоким и спокойным — как и всегда. — Неужели, Дазай? Не вынуждай меня читать лекции — с этим отлично справляется Анго. Ты можешь делать, что хочешь, но я всё-таки попрошу — чтобы больше такого не было. Анго почувствовал горечь, услышав своё имя. Видеть вот так их обоих со стороны — было худшим проявлением его дружбы. Среди прочего, я, конечно, знал, что когда-нибудь это кончится. Но мне нравилось думать, что в такие мгновения — втроем, в тусклом свете бара — мы и правда были друзьями. Возможно, моё присутствие и поспособствовало их сближению — быть может, зародило в них желание оставаться чаще наедине. Если так, то я не знаю, должен ли ненавидеть себя больше или меньше в силу всех сложившихся обстоятельств. Анго не мог пошевелиться, как зачарованный глядя на то, как Дазай медленно отстраняется, касаясь щекой щеки Сакуноске, как их взгляды пересекаются, как Дазай еле слышно выдыхает в чужие губы: — Одасаку… И как Ода не отстраняется, когда Дазай сползает с края кровати и садится на его колени. Ещё мгновение Анго слышал, каким громким становится их слившееся в одно дыхание, прежде чем смог, наконец, выпустить бинт из рук. Видение резко исчезло — вокруг него только кафель, деревянные стены уборной и негромкий джаз. Анго медленно снял очки и потёр переносицу. Он давно не испытывал таких чувств. Он никогда не подсматривал таким образом. Он совсем не хотел — не хотел становиться свидетелем. Нетвердым шагом он вернулся к раковине, чтобы смыть это чувство — помутнение, горечь, жар. Он умывался не одну минуту, прежде чем смог наконец нормально дышать. Выходя из уборной, он подумал, что, возможно, не сможет спокойно смотреть им в глаза ещё какое-то время — пока эта темная комната, эти интимные взгляды и горячий шепот не выцветут в его памяти. Поднимая голову, он с отчаянием понял, что два барных стула заняты. Анго Сакагучи ненавидел сверхурочные, что привели его в бар так поздно, ненавидел способность, что подбрасывала ему совершенно ненужную пищу для размышлений. Но он не знал, что чувствовать из-за того, что видел прямо сейчас. Как ладонь Оды покровительственным движением ерошит непослушные волосы на загривке Дазая. Как тот, сидя в полоборота, смотрит с кошачьей полу-улыбкой. Как быстро мотает головой, сбрасывая руку, чтобы тут же на мгновение прижаться лбом к чужому плечу, затем повернуться на стуле и рассмеяться. Анго стоял в тени зала, подпирая спиной дверь уборной, и проклинал очередной дождливый вечер в Йокогаме и, конечно, себя — за забытый на стойке зонтик. В тот день мне стоило больших усилий не провалиться под землю под пристальным взглядом Дазая, которого, кажется, забавлял тот факт, что я мог обо всём догадываться. В какой-то момент мне показалось, что он сделал это нарочно — оставил бинт на полу, точно зная, что я зайду и не сумею оставить его в покое. Меня всегда восхищал его гибкий ум. Когда в последнюю нашу встречу только моя подушка безопасности не сработала, я спросил напрямую, хоть и знал ответ. Я уже понял, Дазай, я понял ещё тогда. Если бы я мог поменяться с ним местами и умереть, я бы задумался над этим. Но я не стану врать. Скорее всего, я ничего бы не сделал. Я не мог — но теперь это ведь неважно. Я не искал их дружбы — но от потери мне действительно стало больно. Мне стоило уйти ещё тогда — но «Люпин» и правда стал моим любимым баром. Человеческие слабости непозволительны при моём образе жизни, но иногда мне так хотелось про это забыть. Дазай не единственный, кому я должен. Я ждал, что это случится, но ни он, ни объект А5158 до сих пор не решились меня убить. И это ещё одна вещь, о которой я сожалею. Я не заслуживаю понимания, не говоря уже о прощении. И всё-таки. Ода был и моим другом — хотя Дазай бы точно убил меня за эти слова. Я не выбирал роль свидетеля. Но я рад был узнать, что, в отличие от меня, их дружбу не способны разрушить никакие внешние обстоятельства. Даже смерть. Сидя напротив монитора, Анго снимал очки и устало прикрывал глаза. Откидываясь на стуле, он запускал руку в карман пиджака и касался потертого спичечного коробка с изображением знакомой вывески. Я не вписал в отчет, какие отношения их связывали. Я и сам не должен был об этом знать. Особо близкие отношения, в которых мне досталась роль свидетеля, которую я не выбирал. Но я понял, Дазай. Я не мог быть никем другим, ведь ты знал с самого начала. И всё-таки — мне нравилось думать, что это не так. Что вы оба — мои друзья. Анго сжимал пальцы, и раз за разом способность возвращала его в тот вечер, когда коробок вместе с пачкой сигарет лежали на барной стойке, а все они — втроем, в тусклом свете бара — сидели рядом и, поднимая бокалы, произносили тост за бродячих псов.