Хаски и его белый котёнок ученик

После его ледяной ванны посреди зимы, Мо Жань обнаружил нечто новое о своей шестилетней форме: она была ужасно уязвима перед болезнями. Это он понял позже, потому как, проснувшись в лихорадочном, полубредовом состоянии, он не мог даже сосчитать до десяти. Мо Жань моргнул, открыв глаза, его голова кружилась от странного полусонного состояния, в котором он находился, и обнаружил, что он был покрыт тремя слоями одеял. В комнате было темно, и только маленькая железная печка в углу давала хоть какой-то свет, весело потрескивая и сжигая лопату угля. Поэтому в воздухе слабо пахло горелым…? Мо Жань испытывал жажду и голод, информация обрабатывалась медленно, и, он нахмурился, он был мокрый. Его одежды были липкими и неудобными, как будто кто-то пролил на него воду, пока он спал, и был достаточно грубым, чтобы оставить его в таком состоянии. Он слабо пошевелился к краю кровати, смутно думая о том, что ему нужно выбраться из этой мантии и найти что-нибудь поесть. Почему эта кровать… такая большая? — думал он, глядя на край. Казалось, он пытался добраться до него целую вечность, словно эти одеяла были утяжелены камнями. Он попытался оттолкнуть их, но его руки были так слабы… почему у него такие маленькие пальцы? Мо Жань уставился на свои маленькие, короткие руки, смутно пытаясь понять… И медленно задаваясь вопросом, не вернулся ли он в ту ветхую хижину, в которой жил ребёнком. Но это было невозможно. Он лежал на кровати, и подушка у него была мягкой, и эти каменные одеяла были хороши. Мо Жань не имел ничего подобного в детстве, и, кроме того, он был почти уверен… что был взрослым? Он покачал растрепанной головой, решив, что это уже слишком и что сейчас он просто сосредоточится на важных вещах: сухой одежде, воде, еде. Медленно, он продолжал двигаться к краю, высунул пальцы ног на открытый воздух… и задрожал. Обескураженный, он вернул их назад, гадая, почему на улице так холодно! Затем его глаза метнулись к окну, и он смог смутно разглядеть, что на фоне темного неба падает снег… О. Сейчас зима. Какое грубое время года. Мрачный, Мо Жань продолжал ползти, полный решимости… и слишком поздно осознал, что кровать была очень, очень высокой. Он издал слабый тревожный крик, когда начал падать, крепко зажмурил глаза… — Учитель! … и приземлился на пару рук. Мо Жань моргнул затуманенными глазами, увидев перед носом синюю ткань, и слабо откинул голову назад. Пара виноватых глаз феникса смотрела на него сверху вниз. Ваньнин…? Мо Жань моргнул, и воспоминания медленно закружились в его затуманенном разуме. Новый год. Пьёт на крыше, на этот раз в полном одиночестве. Просыпается, как Сяо Гоу, на удивление тёплый, несмотря на время года, но его голова ужасно болит. А потом… видит Ваньнина. Мастерская. Счастье. Падение в ледяной пруд с лотосами. Уже не счастливый. В следующую секунду его вылавливают, заворачивают в одеяла, а после раздался панический голос: А после…? Он не был уверен. Его трясло, он не чувствовал своих конечностей. Он помнил обрывки разговоров. Тётушка. Таньлан? Мэн-мэн и Ши Мэй тоже? Или… это было раньше? Мо Жань моргнул, внезапно он снова лежал на спине, снова на кровати, а Чу Ваньнин нависал над ним. Моргнув ещё раз, он почувствовал, как что-то прохладное коснулось его кожи, заставив вздохнуть с облегчением. Как странно. Он чувствовал, что дрожит, так почему же прохладная влажная ткань была такой приятной? Мо Жань закрыл глаза, всего на мгновение… и, когда он снова их открыл, ему было тепло и сухо, и он вновь был укрыт одеялом, с новой подушкой. Поскольку та тоже промокла. Потный, он только сейчас осознал. Его лихорадило. Мо Жань не чувствовал себя так с тех пор… с тех пор, как его только привели обратно в секту. Все остальные болезни за эти годы были вызваны ранениями или отравлением. На этот раз… он заболел от чего-то такого незначительного, как падение в холодную воду. Айя, это тело было испытанием. Может быть, ему не следовало останавливать Ваньнина, когда тот вызвал Хуайшу, мрачно подумал он. Жаль, что котёнку было бы грустно, если бы это дерево погибло. — Пить, — прошептал Мо Жань, пытаясь выбраться. Ваньнин сел рядом с ним, и в следующую секунду появилась рука, которая помогла ему сесть, поддерживая его маленькую спину. Что-то поднесли к его губам, и он, моргнув, увидел маленькую фарфоровую чашу, наполненную водой. Благодарный, Мо Жань проглотил её залпом. — Помедленнее, — немного неловко сказал Ваньнин. — Здесь её в избытке, так что помедленнее, ладно? Мо Жань слушал: его глотки становились всё медленнее, и вскоре чаша опустела. В следующий момент к его губам поднесли новую, и Мо Жань прикончил и её, прежде чем насытился. Затем он уткнулся лицом в грудь Ваньнина. Ваньнин приятно пах. Хайтан. Всегда хайтан. Даже когда он был грязным с миссии. Даже когда не мылся несколько дней, потому что купаться было негде. Даже когда в гостинице не было его любимых ароматов, этот человек всегда пах хайтаном. Мо Жань глубоко и благодарно вздохнул. Как мог один и тот же запах и утешать, и терзать его в равной мере? — Тебе придётся поесть, а потом принять лекарство, хорошо? — спросил Ваньнин, всё ещё чувствуя себя неловко. Всё ещё виновато. — У учителя высокая температура. Мо Жань кивнул, инстинктивно прижимаясь ближе. — Я должен был вытащить тебя, — сказал Ваньнин почти беззвучно, и Мо Жань услышал в его словах отвращение. — Ты не виноват, — прошептал он, чувствуя боль в груди. Он никогда не хотел, чтобы его котёнок звучал так. Это причиняло ему больше боли, чем эта лихорадка. — Я был слишком счастлив. Забыл держаться. Он хотел мастерскую. Полностью укомплектованную, так, чтобы ему «не пришлось уезжать». Мо Жаню следовало бы лгать ему чаще, если бы его «наказания» были такими. Чу Ваньнин не ответил. В следующее мгновение лицо Мо Жаня мягко повернули и появилась ложка. Он охотно открыл рот, чтобы съесть отвар. Он был слишком водянистым, рис не успел свариться. Но был ещё и слабый привкус горелого, вероятно потому, что огонь был слишком сильным и опалил дно. Недостаточно соли и слишком много имбиря. Работа человека, который никогда раньше не готовил. Его грудь теперь сжалась по другой причине, Мо Жань ел глоток за глотком, гадая, как что-то настолько скверное может быть таким вкусным. Когда это закончилось, появилась чаша с лекарством. Оно было горьким, но Мо Жань пил его легко, в отличие от своего упрямого ученика, который выплюнул бы всё на него, поменяйся они местами. Тот, кто выплюнул всё на него, вспоминал Мо Жань, слегка радостный сейчас, хотя тогда он был так расстроен. Силы быстро возвращались к нему- лекарство явно было высокого класса, и его мысли сосредоточились. Постепенно он вспомнил всё и вздохнул от собственной драматичной натуры. Айя, Мо Вэйюй, сколько тебе лет, чтобы впасть в такую депрессию только потому, что Ваньнин захотел посмотреть фейерверк с кем-то другим? Ах, он был немного смущен собой. Чу Ваньнин уложил его обратно в кровать, от этого движения у Мо Жаня закружилась голова, и он увидел, как Ваньнин отвернулся. В панике он протянул руку и схватил эти мантии. Его хватка была слабой, и не потребовалось бы никаких усилий, чтобы оторвать его, но Чу Ваньнин замер. Он обернулся и посмотрел на Мо Жаня с какой-то неуверенностью в глазах. — Не уходи, — выпалил Мо Жань и вспомнил, что, ах, да, у Сяо Гоу не было самоконтроля… Мо Жань ругал себя, но всё, что он мог видеть, это Ши Мэй и Чу Ваньнин, выходящие из зала, оставляя его позади. — Учитель, — произнёс Ваньнин, снова испытывая отвращение к самому себе. Почему он звучит так? Недоумевал усталый, медлительный мозг Мо Жаня. Ваньнин не должен так звучать, никогда. — Учитель, я… я знал. Что ты был Сяо Гоу, — мягкое признание. — Я знал, так что ты мне ничего не должен. И никогда не будешь. — Ты знал? — Мо Жань удивленно моргнул. — С каких пор? Он притянул его ближе, по большей части потому, что его рука устала висеть в воздухе. Чу Ваньнин медленно сел, не глядя на него. Мо Жань позволил своим пальцам немного расслабиться, но всё ещё не мог заставить себя отпустить. — С… самого начала, — со стыдом признался Ваньнин. — Я подтвердил это у старейшины Таньлана на второй день. Мо Жань моргнул. Со второго дня? Значит, эти три месяца… он знал всё это время? Итак, позволяя Мо Жаню держать себя за руку… и позволяя ему наполнять свою чашу… и все их уроки… Ваньнин делал это сознательно? Так что… я не использовал его. Мо Жань испустил долгий вздох облегчения, три месяца вины улетучились. Он радостно откинулся на кровать. — Ты знал. Это хорошо. Ошеломленный, котёнок вскинул голову. — Хорошо? Но… я солгал тебе! И… был неуважителен. Что ж… он дразнил Мо Жаня и, может быть, несколько раз издевался над ним — или был настолько близок к «издевательству», насколько Чу Ваньнин был способен, но в основном он потакал ему. Во всяком случае, Мо Жань проявил к нему неуважение. Что касается Мо Жаня, он солгал Ваньнину, Ваньнин солгал ему, и ничего особенного из этого не вышло. Так что, как бы там ни было, они квиты. И, честно говоря, Мо Жань был просто счастлив узнать, что все эти разговоры Ваньнина с Ши Мэем, его неоднократные утверждение, что ему «всё равно», что Мо Жань находится в уединении, были только потому, что он уже знал, что это не так. Поэтому Мо Жань только улыбнулся и слегка пожал плечами. — Эх. Прощен. Чу Ваньнин уставился на него, и теперь он выглядел немного раздраженным. Значит, теперь он злится, что Мо Жань не злится? Губы Мо Жаня задрожали, и он не смог сдержать улыбки. Ах, какой милый котёнок. — Я хотел мастерскую, — настойчиво сказал Ваньнин, словно пытаясь что-то доказать. — Так что, так что я планировал использовать твою вину, чтобы получить её. Учитель должен наказать меня! Чу Ваньнин отвёл взгляд, его отвращение витало в воздухе. Мо Жань покосился на него, искренне озадаченный. — Какой замысловатый план, ах, Ваньнин. Мысль о том, что он потакал Сяо Гоу по такой глупой причине… заставила Мо Жаня опечалиться. — Что? — Произнёс Ваньнин, опешив. — Я даю тебе всё, что ты хочешь, и даже больше, — заметил Мо Жань. — Тебе не нужно было тратить три месяца на то, что ты не хотел делать, только для мастерской. Мо Жань не преувеличивал, когда говорил, что десять лет миссий хорошо окупаются. Некоторые из них ждали десятилетиями, одно или два даже больше века, и с каждым годом накапливали всё больше и больше пожертвований в надежде, что заклинатель придёт и поможет им. Низший мир совершенствования может быть беден, но он был многочислен населением и изобиловал монстрами высокого уровня. Многие из них были слишком опасны для обычных совершенствующихся, для некоторых из них требовалась небольшая армия, и поэтому их полностью игнорировали другие Девять великих сект, потому что «скудная» награда не стоила затрат. Поэтому, до Мо Жаня, никто никогда не рисковал своей жизнью, принимая их или собирая вознаграждения. Мо Жань, который подозревал, что сможет в одиночку победить всех девятнадцать старейшин пика Сышэн, одновременно и с запасами энергии, обладал поистине ужасающей силой. За все эти годы он не сталкивался с миссией, которая была бы «слишком» опасной. Так что теперь Мо Жань был скромно богат в Верхнем мире, и очень, очень богат в Нижнем. Двадцать процентов его заработка уходило в секту, и только это могло поддерживать её существование в течение следующих трёх десятилетий. И кроме подарков, которые он покупал для своей тёти, и случайных дорогих безделушек для Мэн-мэна, у Мо Жаня не было никого, на кого он когда-либо хотел бы потратить их. Его действительно раздражало, что этот котёнок такой бережливый! Чу Ваньнин тупо уставился на него. — Ты… дашь мне всё? Мо Жань нахмурился. В голове у него все плыло, лекарство действовало и пыталось утащить его обратно в сон, поэтому он не мог понять странного тона, которым говорил Чу Ваньнин. Как бы то ни было, его вопрос был довольно нелепым. — Естественно. Ты всегда был тем, кто мешал мне давать больше. — Затем, немного раздраженно, пробормотал: — Поэтому ты и не говорил мне, когда твой день рождения, целых четыре года. Чу Ваньнин уставился на него, в смятении нахмурив брови. — Значит, учитель построил бы её для меня… если бы я просто… попросил? Он звучал так, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову. Как будто сама мысль о том, что кто-то захочет сделать его счастливым, была ему чужда. Мо Жань в замешательстве уставился на него. Он покупал этому котёнку одежду, которая была дороже, чем полностью укомплектованная мастерская, и, конечно, он всегда делал это тайком, но котёнок должен был знать, что она была смехотворно дорогой, просто взглянув на неё… верно? .…. Правильно…?! — Ваньнин, — серьёзно начал он, внезапно почувствовав необходимость высказать вслух этому котёнку даже самые очевидные истины. — Я построю тебе дворец, если ты попросишь. Как и ожидалось, Чу Ваньнин мгновенно нахмурился и упрекнул: — Учитель слишком расточителен с деньгами. Мо Жань фыркнул. — Да, да. Как ты и сказал. Ещё одно моргание, ещё одно слегка смущенное выражение. Он опустил глаза, ссутулив плечи, и, казалось, почувствовал себя… неуютно? Мо Жань чувствовал головокружение и сонливость… было ли это тем, из-за чего весь этот разговор казался таким неуместным? Или… подождите. «Я построю тебе дворец.» Мо Жань побледнел. Какое… какое ужасающе тяжелое заявление! — Это потому что у меня их так много, — выпалил Мо Жань, запаниковав. — Денег! И-и ни детей, ни супруги, которых можно было бы баловать, так на кого же ещё мне их тратить? Ваньнин поднял глаза и моргнул. Выражение его лица стало пустым. — О. Мо Жань с облегчением кивнул. Меньше всего ему хотелось пугать Чу Ваньнина глубиной своих чувств. Или… как-то давить на него. Потому что Мо Жань, честно говоря, просто наслаждался тем, что баловал его ради него самого. Ему нравилось видеть котёнка счастливым, это делало его счастливым, и он не хотел, чтобы Чу Ваньнин чувствовал себя обязанным ему за это. — Мг, у учителя… много денег. Так что… если ты когда-нибудь чего-нибудь захочешь, просто попроси меня сначала, м? — Мо Жань заставил себя улыбнуться. — Не нужно… баловать меня три месяца, чтобы получить это. Ах… это действительно расстроило его. Теперь всё, чего он хотел, — это свернуться калачиком под одеялом и выращивать грибы. Как по сигналу, Мо Жань чихнул и задрожал, забираясь глубже в кровать. Пальцы на ногах замерзли, печально подумал он. Чёрт побери, зал Ушань был всего лишь хижиной, почему он хотя бы не перестроил этот маленький домик за эти годы? Тело совершенствующегося от природы было устойчивым к жаре, холоду и болезням, но, очевидно, у ребёнка не было даже такого количества Ци, как у Мо Жаня. Он нахмурился и свернулся клубочком, проклиная себя, проклиная зиму, проклиная само существование болезни. Чу Ваньнин встал, а Мо Жань подскочил и снова попытался схватить его за мантию- привычка уже укоренилась к этому времени. Он промахнулся, и его рука неловко повисла в воздухе между ними. Чу Ваньнин уставился на него с пустым лицом. — Аха… ахаха, — слабо рассмеялся Мо Жань. Он спрятал руку под одеяло и опустил голову. Его щеки были горячими, и он надеялся, что Ваньнин подумает, что это от лихорадки. И снова, как по команде, он вздрогнул и чихнул. Мо Жань слушал, как Чу Ваньнин отошёл, ругая себя за то, что он был таким нуждающимся. Это проклятое детское тело! Видимо, лихорадка сделала его ещё более разбалованным! Он прислушался к звуку, с которым в огонь подбрасывали уголь. Послышался шорох, а затем Ваньнин вернулся с маленьким мешочком и протянул ему. Это был один из тех мешочков с подкладкой, наполненных горячим углём, предназначенным для того, чтобы держать смертные тела в тепле в суровые зимы. Мо Жань протянул руку, взял почти слишком горячий мешочек и благодарно кивнул, пряча его обратно под одеяло. Было тепло, он счастливо вздохнул и свернулся вокруг него. Затем он снова чихнул, потому что этого было слишком мало, чтобы что-либо изменить, и всё равно через несколько мгновений он просто остынет. Пальцы на ногах замёрзли, подумал он, страдальчески нахмурившись. Ах, это тело так раздражало. Он слышал, как Чу Ваньнин колеблется, затем прислушивался к его удаляющимся шагам. Мо Жань зажмурился, подавленный, но понимающий, что не может продолжать вести себя как ребёнок. В конце концов, он не мог попросить Ваньнина просидеть рядом с ним всю ночь. Котёнок, должно быть, тоже утомлён после того, как прошлой ночью держал барьер над Мо Жанем бог знает сколько времени, а затем часами ухаживал за ним. Мо Жань поел и принял лекарство — больше ему ничего не нужно. Вздохнув, Мо Жань закрыл глаза и решил как можно скорее отоспаться от этой лихорадки. А потом он услышал шорох одежд, лязг, и шаги вернулись. Мо Жань открыл глаза, сбитый с толку… И его сердце остановилось. Чу Ваньнин был в своём тонком белом внутреннем одеянии, волосы свободно спадали на плечи, а лицо слегка раскраснелось. Его движения были странно бессвязными, когда он подошёл, выражение лица было скрыто за длинными ресницами. — В-Ваньнин? — взвизгнул Мо Жань, широко раскрыв глаза. — Детям не должно быть холодно, — сказал его ученик резким голосом, совершенно не вязавшимся с его застенчиво подрагивающими бровями. — Я… я читал об этом. Затем он поднял одеяло и скользнул внутрь, движение было внезапным и порывистым. — Ваньнин! — Мо Жань поперхнулся и тут же оттолкнулся как можно дальше. — Я не ребенок на самом деле! — Я знаю это! — Огрызнулся Чу Ваньнин, сверкая красными глазами. Он приблизился, и Мо Жань оттолкнулся ещё дальше, вжался в стену, сердце бешено заколотилось, желудок скрутило. — Но учитель болен, а я уже использовал большую часть своей Ци вчера, поддерживая температурный барьер в течение нескольких часов… — Чу Ваньнин уставился на него, выглядя обиженно, отчего Мо Жань вздрогнул. — Так что… я просто согрею тебя вот так! Мо Жань смотрел, как он приближается, и почувствовал, что совсем побледнел. Он сбросил одеяло и попытался убежать, слабо пробегая по кровати. — Учитель! — рявкнул Чу Ваньнин, хватая его за ткань на затылке и притягивая к себе, как непослушного щенка. — Ты болен! — Я в порядке! — завизжал Мо Жань, его сердце бешено колотилось от ужаса, когда он попытался вырваться. — Учитель-учитель никогда больше не заставит тебя лечь рядом с ним! Чу Ваньнин замер. Тишина была мрачной и тяжелой от воспоминаний. С тех пор, как Мо Жань вернулся, он изо всех сил старался как можно меньше прикасаться к Ваньнину. Изо всех сил старался не заснуть, пока котёнок был рядом, и даже в те недели, когда Ваньнин был без сознания после избиения в зале Яньло, когда Мо Жань спал на полу, он всё равно доводил своё тело до самого предела выносливости и бодрствовал так долго, как только мог! В тот год, когда его не было, он посещал проститутку за проституткой, каждую из которых тщательно выбирал, чтобы совсем не походила на Чу Ваньнина. Тренировал себя — успешно! — чтобы привлечь внимание к очень специфическому типу телосложения. И хотя с той ночи у него не было… не было никаких снов, и от одной мысли о них его бросало в холодный пот, он всё равно держался на расстоянии, на всякий случай! Мо Жань… Мо Жань никогда больше не хотел видеть испуганное, заплаканное лицо своего ученика. Он почти отклонился от Ци, напомнил ему разум, бушуя. Он повредил своё ядро! И хотя Ваньнин сказал ещё в Иллюзорном Царстве, что он не злился на Мо Жаня за то, что он сделал, что он не ненавидел его за это… Мо Жань не мог избавиться от ставшего уже привычным желания убежать при мысли о том, что подойдёт слишком близко, особенно о том, чтобы спать вместе на кровати! Его желудок скрутило от ужаса. — Не надо себя заставлять! — Мо Жань, задохнулся, и снова попытался отползти, но был слишком слаб, чтобы убежать, лихорадка лишала его сил, лекарство вызывало головокружение. — Учитель в порядке, так что…! — Учитель сейчас ребёнок, — ледяным тоном отрезал Чу Ваньнин. Он не отпускал, вместо этого сжимал ещё сильнее. — Больной ребёнок, потому что этот ученик бросил его в замёрзший пруд! А теперь перестань корчиться, тебе нужно спать! Мо Жань затих. Ребёнок…? Он посмотрел на себя. Маленькие руки. Маленькие ноги. Ах, точно. Он… теперь был ребёнком. Он был Сяо Гоу, который счастливо цеплялся за Чу Ваньнина так, как Мо Вэйюй никогда не мог себе позволить. Сяо Гоу, который мог проводить с Чу Ваньнином столько времени, сколько хотел, потому что он был ребёнком. Мо Жань расслаблено выдохнул и позволил оттянуть себя назад. — Тебе… не нужно заставлять себя, — Мо Жань слабо попробовал снова. — Этот ученик не заставляет, — холодно сказал Чу Ваньнин. — Этот ученик очень хорошо понимает опасения учителя. Всё, что произошло… уже забыто. Учителю не нужно паниковать. Ох… Мо Жань обмяк. Конечно… конечно, Чу Ваньнин понимал. Был ли кто-нибудь ещё в этом мире лучше в рационализации ситуации, чем Чу Ваньнин? Был ли кто-нибудь более снисходительный, чем он, даже тогда, когда ему не следовало быть? Тот факт, что этот человек был так хорош, на самом деле был немного болезненным. Несчастный, Мо Жань повесил голову, чувство вины почти поглотило его. Он не сопротивлялся, когда Чу Ваньнин утащил его обратно под одеяло. Не сопротивлялся, когда ученик осторожно прижал его к груди, медленно, неуклюже обвив руками маленькое тело Мо Жаня. Его голова прижалась к груди Ваньнина, его холодные пальцы ног застенчиво касались чужих колен. Так… тепло. Мо Жань не сопротивлялся инстинкту свернуться калачиком поближе. Позволил себе вдохнуть успокаивающий аромат хайтана, поддаться усталости. Он утомлённо закрыл глаза, глубоко стыдясь своей чрезмерной реакции. О чём, должно быть, думает Чу Ваньнин, зная, насколько плохо его учитель контролирует себя? Но теперь… конечно, прикосновения ребёнка его не испугают. Чу Ваньнин знал, что Мо Жань был Сяо Гоу всё это время, но всё же он никогда не отталкивал его. Пусть сидит рядом, пусть держит его за руку, пусть лежит на спине, пока он его несёт. Конечно, ему было всё равно. Как он и сказал, Мо Жань был ребёнком! Он не знал, смеяться ему или плакать над своей нелепой реакцией. Он думал, что уже преодолел это, уже обрёл уверенность в своём самоконтроле после целого года отсутствия и семи месяцев позади. И всё же, всего один момент, в который Ваньнин предложил согреть больного ребёнка этой ночью, напугал Мо Жаня настолько, что он попытался убежать. Ах, Мо Вэйюй, Мо Вэйюй. Ты лгал себе до такой степени? Мо Жань долго лежал, расслабившись, и… прислушивался к дыханию Чу Ваньнина. Просто чтобы убедиться, что оно было ровным, спокойным, что он действительно не принуждает себя. Что, хотя, возможно, им и двигало чувство вины, он не мучился из-за этого каждую секунду. Но по мере того, как тянулись минуты, Мо Жань понял, что он действительно был дураком, потому что человек, державший его, оставался безмятежным. Ни малейшей заминки в его дыхании, ни малейшего намека на нежелание. Мо Жань был так мучительно привязан к нему… но и так болезненно… встревожен. Мой котёнок. Так хорош. Всё прощает. Мо Жань просто лежал без сна, его эмоции были настолько сложными, что он даже не мог насладиться этим моментом. Он не понимал, что чувствует, не мог дать названия тому беспорядку, что творился в его сердце. Он был так мучительно… благодарен?..... Что этот человек не ненавидит его… но он также жалел, что его так легко простили. Он хотел бы, чтобы Чу Ваньнин не был таким самоотверженным, потому что это заставляло сердце Мо Жаня сильно болеть. Некоторые люди не заслуживают тебя, Ваньнин. Ты это знаешь? Тихо, Мо Жань прижался ещё ближе, доказывая свои собственные мысли, когда он уткнулся лицом в шею Ваньнина и сжал свои маленькие пальцы в его мантии. Некоторые люди просто дворняги, которые воспользуются его добротой. Воспользуйся его бескорыстием. Используй меня, м? Для чего угодно. Потому что ничто не может сравниться с тем, чтобы просто быть рядом с тобой. — Я не… заставляю себя, — жалобно прошептал Чу Ваньнин спустя долгое время, его голос дрожал. — Я хочу. Слишком многого. Мо Жань приоткрыл глаза: — Хм? Ваньнин слегка подскочил. Мо Жань почувствовал, как он сглотнул, поспешно пробормотав: — Э-эти три месяца, я… ​​этот ученик не заставлял себя потакать Сяо Гоу, — он осторожно признал это, как будто сознавался в преступлении. — Ваньнин… наслаждался этим. О… Мо Жань почувствовал тепло. Он глубоко и печально вздохнул. Этот человек просто продолжал доказывать, что он прав, не так ли? — Ну… это хорошо, — мягко поддразнил он. — Поскольку учитель… будет ребёнком… десять лет. И он был очень эгоистично рад этому. — Так…долго? — Голос был пустым, без сомнения, он пытался сдержать свою расстеряность. Мо Жань издал смешок. — Мг. — Он осторожно поддразнил. — Так что приготовься… а? Сяо Гоу… не имеет стыда. Тем более что «его» прикосновение не пугает тебя. Его прикосновения не могут испачкать тебя. — Мг, — пробормотал Чу Ваньнин, опуская подбородок и прижимая Мо Жаня к себе, чтобы ему было как можно теплее. Сяо Гоу беззастенчиво прилип к нему, как леденец, благодарный за свою лихорадку. Ничего страшного, Ива. Я рад, что мы не убили тебя. Мо Жань наконец позволил аромату хайтана погрузить его в счастливые сны. Ты знаешь, Ваньнин? Даже когда я рядом с тобой… Я всё ещё очень по тебе скучаю.

***

Мо Жаню следовало дорожить его присутствием ещё больше. Он должен был лелеять следующие шесть месяцев покоя, должен был лелеять, стоя рядом с ним, наблюдая, как зал Ушань медленно опускается, а затем снова начинает подниматься. Он превратился в просторный дом с четырьмя большими спальнями, двумя кабинетами, тремя маленькими многоцелевыми комнатами, большой кладовой и огромной кухней. Всё это окружало огромный внутренний двор. Внутренние комнаты были соединены с библиотекой и мастерской, обе были заполнены пустыми полками, пустыми столами, а последняя могла похвастаться большим открытым пространством по-центру, где должны были стоять механизмы. Зима перешла в весну, а весна — в лето. Маленький саженец хайтана Чу Ваньнина был перемещен в горшок побольше. Он будет готов к посадке примерно через год. Когда пришла весна, Сюэ Мэн отправился изводить другую секту, чтобы та научила его своим стилям владения мечом. На этот раз он решил напасть на секту Жуфэн, поэтому он отправился прямиком в главный город Линьи, не задумываясь. Вскоре Мэн-мэн стал гостем несколько неохотного лидера секты Наньгун Лю. Сюэ Мэн очень часто жаловался на то, насколько богатой и претенциозной была секта Жуфэн, каждое письмо пахло уксусом. Он также сказал, что, по крайней мере, наследник, Наньгун Сы, был хорошим человеком, и они очень хорошо ладили, оба одинаково не интересовались этикетом. Сюэ Мэн также восхищался молчаливым Е Ванси, который стал правой рукой лидера секты, несмотря на свой юный возраст, что делало его положение в секте очень неловким. Мэн-мэн радостно сплетничал о том, что отношения Е Ванси с молодым наследником Жуфэн были в лучшем случае шаткими, без сомнения, из-за его назначения, но отсутствия кровных уз. Как и было приказано, Мэн-мэн хранил молчание о местонахождении Чу Ваньнина, хотя и знал, что Наньгун Сы по сей день надеется ещё раз встретиться со своим учителем. Мо Жань сказал об этом котёнку. Ваньнин отвернулся. Ши Мэй продолжал выполнять миссии, все они были до боли лёгкими и болезненно близкими, и всегда сопровождались Чу Ваньнином. Однажды они даже потратили целый день на поиски кошки в городе Учан, только чтобы обнаружить, что она всё это время была в доме соседа клиентов. Чу Ваньнин проводил время, делая вид, что мысль об отсутствии Ши Мэя не вызывает у него беспокойства; Мо Жань проводил время, счастливо делая вид, что не замечает этого. Мо Жань также очень счастливо притворялся, что не наблюдает за своими учениками, просто чтобы посмотреть, развиваются ли их отношения. Он не знал, смеяться ему или плакать, видя, как его котёнок держится на таком строгом, четком физическом расстоянии от Ши Мэя. Мо Жань не мог этого понять, да и Ши Мэй, судя по его слегка мрачному выражению лица, тоже. Но, честно говоря, Мо Жань не мог заставить себя поговорить об этом с Ваньнином. Он не станет вмешиваться, но и роль свахи играть не будет! Мо Жань не был таким самоотверженным, ясно?! И также был Сяо Гоу, который всё своё время счастливо придерживался Чу Ваньнина, оставаясь в своей юной форме, несмотря на то, что Таньлан состряпал ещё три таблетки. Таньлан также был на пути к завершению нового рецепта, который позволил бы ему создавать таблетки в больших количествах, каждая из которых действовала бы гораздо дольше, что в принципе позволило бы Мо Жаню полностью вернуться к своей взрослой форме, если он захочет. Но Мо Жань был совершенно счастлив быть ребёнком. Так «Старейшина Тасянь» снова покинул секту отправившись на миссии, в то время как трое его учеников построили его дом «вместо него». Призрачный барьер теперь стал обязанностью «Сяо Гоу», хотя очень немногие знали об этом. Чу Ваньнин по-прежнему проводил своё утро за обучением детей. Число его учеников возросло, и его классы стали более разнообразными. Затем Ваньнин проводил большую часть дня, мучая всё более и более звёздный ассортимент юных шиди и шимэй. После он проводил вечера, проектируя механизмы, играя на своём гуцине и читая. Всё это он делал в зале Ушань… как будто прятался от секты. В последнее время у котёнка был не самый лучший характер, но Мо Жань, как всегда, умел его успокаивать. Даже если он понятия не имел, что вызывает перепады настроения. Так прошло шесть относительно спокойных месяцев. Затем, в один прекрасный день, посланцы из пернатого племени Чжу-Цюэ, земли бессмертных, прибыли на пик Сышэн. Они были самыми близкими к бессмертию существами из всего мира совершенствования, их силы были огромны, а их заклинания не имели себе равных. У них также были величайшие провидцы в человеческом мире, которые недавно предсказали, что мир вскоре постигнет великое бедствие. Через несколько лет массивный разрыв в барьере между Жизнью и Смертью разорвёт весь мир, затопив человеческое царство сотнями тысяч злых духов. Когда придёт время, кто-то должен будет закрыть трещину, и поэтому посланцы отправились в каждую секту, ища заклинателей с совместимыми духовными корнями и стилями совершенствования, которых они могли бы обучить своим древним чарам. Они заберут этих учеников к их древнему Источнику Цветения Персика, царству, которое было полностью изолировано от внешнего мира. На их уроки потребуется год. Может больше. В тот день старейшины и ученики собрались на огромной веранде пика Сышэн, простирающейся на сотню миль. Стоя под жарким летним солнцем, посланники часами оценивали каждого человека независимо от силы, потому что заклинания зависели от способностей, а не от грубой силы. Так был избран Ши Минцзин. И Чу Ваньнин был избран. В то время как Мо Вэйюй, нет.