Хаски и его белый котёнок ученик

В течение девяти месяцев Хуа Бинань проводил почти всё своё время рядом с Чу Ваньнином. И всё было бы идеально, если бы не пара факторов. Первым был их новый шиди, ребёнок, который, Хуа Бинань мог поспорить на деньги, был каким-то образом связан с Мо Вэйюем, не из-за их физического сходства — хотя его было достаточно — а в основном из-за того, что он, казалось, был полон решимости прилипнуть к Чу Ваньнину, как конфета. Внезапное появление этого шиди изначально наполнило Хуа Бинаня слабым чувством надежды: он задумался, не было ли это ещё одним методом, который Мо Вэйюй использовал, чтобы отстранить себя от Чу Ваньнина. Хуа Бинань не мог придумать причины для этого на этот раз, но любое расстояние было хорошим расстоянием. Последующие новости об уединении Мо Вэйюя заставили его думать, что он на верном пути. Теперь он мог бы снова заполучить Чу Ваньнина в своё распоряжение, без вмешательства Мо Вэйюя. Он уже приводил в действие несколько планов, так что казалось, что у него наконец всё идёт гладко. Только… оказалось, что Чу Ваньнин не беспокоился об отсутствии Мо Вэйюя на самом деле, что полностью сбило Хуа Бинаня с толку. Эмоции Чу Ваньнина были такими же спокойными, как всегда… даже более того. И не только это, Чу Ваньнин был более чем готов приветствовать этого нового маленького шиди, был так же увлечен его обучением, как был увлечен обучением Ши Мэя. И был по меньшей мере в десять раз снисходительнее. То, что Чу Ваньнин позволял Сяо-шиди иногда сходить с рук, заставляло Хуа Бинаня кусать щеку, чтобы удержать улыбку на месте. Наблюдение за тем, как Чу Ваньнин открыто обожает этого маленького мальчика, вызывало у него смешанные чувства, как и всё, что было в Чу Ваньнине. С одной стороны, какая-то его часть согрелась, увидев более сладкую, нежную сторону его шисюна. С другой… Сяо-шиди был повсюду. У маленького мальчика не было чувства личных границ, очевидно, его основательно избаловали родители, и поэтому он без колебаний приклеивался к Чу Ваньнину, как болван. Из-за этого Хуа Бинань едва находил время, чтобы побыть с Чу Ваньнином наедине. — Шиди, — однажды сказал Ши Мэй, присев на корточки и слабо упрекая. — Шисюн — добрый и порядочный человек, но он придерживается очень строгого чувства приличия. Этот шисюн понимает твой энтузиазм и желание оставаться рядом с ним, тем более что внезапно покинуть свою семью должно быть пугающе, но, возможно, немного физической дистанции было бы лучше? — Шисюн не против! — заявил Сяо Гоу, бесхитростно улыбаясь ему. — А поскольку я сейчас маленький, всё в порядке. — Мгновение. — Я буду вести себя прилично, когда вырасту, обещаю! Затем Сяо Гоу сделал вид, что собирается уходить, остановившись лишь на миг — как будто задумавшись — чтобы слегка поклониться Ши Мэю, прежде чем счастливо убежать. Ши Мэй остался сидеть на корточках, его добрая улыбка была на грани срыва. Хуа Бинань не мог винить мальчика за то, что он хотел остаться рядом с Чу Ваньнином, но почему… Почему Хуа Бинань находит этого маленького мальчика таким раздражающим? Он ведь не из тех, кто не любит детей, не так ли? Правда, он никогда не проводил с ними много времени, но он не думал, что это так… Хуа Бинань решил, что это, должно быть, потому, что в присутствии Сяо Гоу Чу Ваньнин был спокоен, а его эмоции стабильны. И снова бедный цветок Хуа Бинаня начал голодать, полностью возвращая его беспокойство, так что он, должно быть, проецировал эти чувства на несчастного маленького шиди. Он изо всех сил пытался найти решение, изо всех сил стараясь игнорировать позорное облегчение в глубине своего сердца, когда не мог. Затем, совершенно неожиданно, эмоции Чу Ваньнина постепенно начали терять стабильность. Были острые моменты негатива, которые становились всё более частыми и никогда не отражались на его лице. Насколько мог судить Хуа Бинань, эти моменты казались случайными, потому что, хотя он и проводил так много времени рядом с Чу Ваньнином, он не видел в них никакой закономерности. Иногда они прогуливались по секте, иногда сидели в Библиотечном павильоне, пару раз в зале Мэнпо. Хуа Бинань внимательно изучал их окружение, пытаясь понять, есть ли какая-то общая переменная — возможно, некий человек, которого не любил Чу Ваньнин? Но это также начало происходить, когда они были совершенно одни, часто с Сяо-Шиди, но пару раз, когда он был только с Ши Мэем. И Хуа Бинань был абсолютно уверен, что негативное настроение Чу Ваньнина не имело ничего общего с Ши Мэем, отчасти потому, что он не сделал ничего, чтобы изменить своё поведение, но в основном потому, что цветок не позволил бы этого. Хуа Бинань также был совершенно уверен, что это не имеет никакого отношения к Сяо Гоу, потому что этот мальчик был рядом всё время, так что если бы Чу Ваньнин находил его присутствие ненавистным, негативные настроения были бы более распространенными. В трёх случаях, когда его настроение ухудшалось в окружении Сяо Гоу, Ши Мэй отметил, что мальчик не вел себя каким-то особенным образом. Один раз он тихо писал, в другой раз слушал, как Ши Мэй читает им сказку, а в последний раз радостно складывал еду в миску Чу Ваньнина. Так что это не было связано с каким-то определенным поведением, которое Чу Ваньнин не мог терпеть, потому что, насколько Хуа Бинань мог догадаться, этот мальчик, вероятно, остался бы безнаказанным даже сидя на коленях Чу Ваньнина. К счастью, даже Сяо Гоу не был таким смелым. Затем Хуа Бинань подумал, что, возможно, Чу Ваньнина беспокоила его растущая ответственность в секте. Но, напротив, несколько раз, когда Ши Мэй упоминал её, Чу Ваньнин, казалось, был в восторге от этого вызова. Он был человеком, который предпочитал быть занятым, поэтому был спокоен, когда планировал свои следующие уроки и легко соглашался, когда помогал любому застенчивому ученику, который подходил к нему. Хорошая репутация Чу Ваньнина только росла, поэтому Ши Мэй знал, что он хороший учитель, и поэтому на него влиял не стресс от выматывающей работы. Так почему же его настроение становилось всё более нестабильным?! Поначалу Хуа Бинань упоминал Мо Вэйюя в те редкие моменты, когда он чувствовал, что эмоции Чу Ваньнина становятся тёмными, особенно в связи с отсутствием Мо Вэйюя. Он предположил, что, возможно, это были мысли об этом человеке? Но это имело только противоположный эффект — на самом деле это успокаивало Чу Ваньнина. Даже после того, как Мо Вэйюй снова покинул секту, перекладывая все свои обязанности на Чу Ваньнина и уходя почти без слов, ученику, казалось, было всё равно. Хуа Бинань подумал, что, должно быть, его мучили какие-то другие размышления, но это было бесполезное предположение, потому что Чу Ваньнин совершенно не желал обсуждать свои мысли вслух. Хуа Бинань никогда раньше не предполагал, что может существовать такой скрытный человек. Если бы он не мог волшебным образом ощущать его настроение, то действительно поверил бы, что у Чу Ваньнина нет никаких забот! Если не считать случайного гнева — который всегда был праведным и понятным и всегда по важной причине — Чу Ваньнин был подобен тихому озеру в безоблачный день: отражал небо и скрывал всё, что находится под ним, от глаз. Каждое сомнение, беспокойство и неуверенность Чу Ваньнина были плотно заперты — особенно от Ши Мэя. Фактически, если бы Ши Мэй проявил хотя бы намёк на беспокойство о Чу Ваньнине, последний заперся бы ещё крепче. Чем ближе они становились, тем более сдержанным становился Чу Ваньнин — как будто он решил, что глаза Ши Мэя никогда не должны увидеть даже намёка на несовершенство. Если так проявлялась любовь Чу Ваньнина, то Хуа Бинань мог честно сказать, что было бы легче, если бы его ненавидели. Как он мог повлиять на человека, которого не понимал? Ему казалось, что он спотыкается, слепо, изо всех сил пытаясь угадать, пытаясь связать причину и следствие, но каждое его предположение в конечном итоге оказывалось неверным, и каждая его попытка повлиять на него имела противоположный эффект. Чу Ваньнин был… крайне расстраивающим человеком! Впервые Хуа Бинань обнаружил, что неохотно восхищается Мо Вэйюем. Этот человек мог быть идиотом, но он был идиотом, который знал, как пройти через барьеры Чу Ваньнина. Хуа Бинань был в полной растерянности. Единственное, что он мог сделать… это наблюдать. И вот однажды, поздней весной, его терпение было вознаграждено. Шимэй, Му Нува, подошла к ним в тихом лекционном зале. Четырнадцатилетняя девочка была обычным явлением для Чу Ваньнина последние несколько недель. Она особенно плохо разбиралась в массивах и требовала больше усилий для обучения, чем большинство. Му Нува поклонилась: — Дашисюн, эта шимэй… эта шимэй сдала экзамен! Чу Ваньнин кивнул. — Хорошо. Её улыбка стала шире, и она почти дрожала от нервной энергии, её рука входила и выходила из рукава полдюжины раз, прежде чем она наконец сделала глубокий вдох и вытащила небольшую ткань. Она протянула её обеими руками, слегка дрожа пальцами. — Нува… Нува знает, что она потратила много времени дашисюна, но вы никогда не отказывали мне, так что… так что эта надеется, что вы примете этот скромный знак моей признательности. Это был носовой платок, вышитый мифическим Голубым Луаном, небесной птицей. Вышивка была изысканной, а цвета достаточно яркими, чтобы показать, что нить была не дешёвой. Должно быть, ей потребовалось много времени и сил. Му Нува протянула его Чу Ваньнину, её лицо покраснело, как помидор. — Эта шимэй знает, что дашисюн выше всяких легкомысленных вещей, но Нува искренне хотела выразить своё восхищение… так что тщательно обдумала, что может быть вам полезно. Внезапная искра отвращения, настолько мощная, что у Хуа Бинаня перехватило дыхание, исходила от Чу Ваньнина. Потрясённый, Хуа Бинань довольно долго таращился на него, прежде чем взять себя в руки. Он посмотрел на скромный подарок и на юную шимэй, сделавшую его, с пустым выражением лица. Молчание длилось слишком долго, и Му Нува начала дрожать. — Эта… эта шимэй не имеет в виду ничего неприличного! Эта раньше так много боролась, и даже думала о том, чтобы покинуть секту и полностью отказаться от совершенствования, но… но потом дашисюн начал помогать мне с моими массивами, и… и я, наконец, сдала экзамен после… после того, как провалила пять раз… это как мечта. — Её руки задрожали ещё сильнее, лицо стало болезненно красным. — Этой… этой шимэй сказали, что она искусна в вышивании, так что Нува не могла придумать другого способа выразить свою признательность. Пожалуйста, примите это. Мгновение. Затем Чу Ваньнин протянул руку и осторожно взял подарок, лицо его ничего не выражало. — В будущем в этом нет необходимости. Девочка не выглядела обиженной, только кивнула с ещё большим восхищением. — Мг, шимэй понимает! Естественно, дашисюн добродетелен и чист по своей природе и не ищет награды. Во всяком случае, это сделало Чу Ваньнина ещё более несчастным. Его пальцы слишком сильно сжали подарок. Му Нува поспешила к небольшой группе других учениц, которые все выглядели счастливыми за неё. Чу Ваньнин посмотрел на вышивку, изучая её. Его страдание не отразилось на лице, но оно было настолько сильным, что Ши Мэю захотелось плакать. Даже Хуа Бинань отвёл взгляд. Это было то, чего он хотел… но это заставляло его чувствовать себя грешником. (Золотая слеза в обмен на Бая. Золотая слеза Красавицы, которая никогда не плакала. Это был простой обмен… или сложный? На какой уровень Ада он был обречен?) Это не только я… это для тысяч красавиц. Тех живых, тех мертвых и тех, кто ещё не родился. Я буду нести бремя за всех нас. И, может быть, после смерти меня не будут за это пытать. Ши Мэй плотно свернулся клубочком. Хуа Бинань не сводил спокойных глаз с Чу Ваньнина, анализируя каждую минуту его выражения. — Он симпатичный, — улыбнулся Сяо-шиди, хотя в его голосе звучала странная смесь сладкого и кислого. — Му-шицзе, должно быть, очень долго над ним работала. — Да, — мягко сказал Хуа Бинань, наблюдая за бесстрастным лицом Чу Ваньнина и ещё раз удивляясь тому, как хорошо он умеет скрывать свои эмоции. — Естественно, она ценит доброту шисюна. — Мгновение. — Как и любой, кто узнает его поближе. Сердце Чу Ваньнина сжалось. Он осторожно спрятал платок в рукав и, лишь кивнув, вернулся к своей книге. Прошло немало времени, прежде чем он смог привести свои эмоции в порядок. Хуа Бинань отвёл взгляд, в голове у него крутились разные варианты. Неужели Чу Ваньнин просто ненавидел подарки до такой степени? Теперь, когда он думал об этом, после того, как секта узнала, почему он напал на старого мастера Чэня в городе Бабочек, они послали много подарков, чтобы выразить свои соболезнования по поводу его наказания и восхищения его праведностью. Цветок очень быстро отреагировал тогда, но Хуа Бинань не понял почему. Но… в этом объяснении было что-то странное, потому что Хуа Бинань точно знал, что Мо Вэйюй подарил Чу Ваньнину множество подарков и его шисюн никогда так не реагировал на них. За те два года, что они путешествовали вместе, всякий раз, когда Чу Ваньнин возвращался в секту, он был скромно одет — в материалы высшего качества. Ши Мэй однажды похвалил его вкус, хотя втайне был немного смущен такой роскошью, но Чу Ваньнин только холодно отмахнулся от комплимента и сказал, что это учитель покупает их одежду, потому что сам Чу Ваньнин «не терпит таких вещей». Кроме того, с Нового года они несколько раз ездили в город Учан и Сяо Гоу купил им обоим несколько довольно дорогих подарков, нахально утверждая, что получил много красных конвертов на Новый год и что это было бы только правильно, если бы он проявил сыновнюю почтительность и радовал своих шисюнов. Ши Мэй чувствовал себя смущенным, принимая подарки от шестилетнего ребёнка, но Чу Ваньнин нисколько не протестовал, только выглядел слегка раздраженным. (Была ли семья Сяо Гоу очень богатой или что-то в этом роде? Возможно, Чу Ваньнин действительно встречался с ними раньше, путешествуя с Мо Вэйюем?) Так что, если Чу Ваньнин так ненавидел не сами подарки… может быть, это было причиной? — Му-шимэй оказалась талантливой совершенствующейся, — осторожно сказал Ши Мэй. — Шисюн провёл столько часов, помогая ей, так что ты, должно быть, испытываешь облегчение. Никакой реакции со стороны Чу Ваньнина. — Ей не хватало элементарного понимания структуры массивов. После того, как она поняла их по отдельности и как они взаимодействуют, создание более сложных массивов было просто вопросом наложения их в правильном порядке. — Тем не менее, шисюн был очень терпелив с ней, — мягко продолжил Ши Мэй. — Этот знает, что Му-шимэй требовала больше усилий, чем многие другие твои ученики. Опять же, никакой эмоциональной реакции, только лёгкое согласное. — Мг. Чу Ваньнин, казалось, не имел никакого мнения о Му Нуве, и он не возмущался тем, что обучение её потребовало так много времени и усилий. Так что… это тоже не было причиной? — Естественно, шисюн самый лучший, — сладко пропищал Сяо Гоу, болтая ногами. — У этого шиди никогда не было лучшего и доброго учителя. Если бы ты был моим наставником во всём, шиди знает, что он уделял бы внимание каждому моменту, всегда был бы рад учиться! Это вызвало слегка сухой взгляд от Чу Ваньнина: — Шиди волен в комплиментах так же, как и всегда. С Нового года реакция Чу Ваньнина на похвалу Сяо Гоу была смесью сухости и раздражения. Ещё одно странное поведение, из-за которого Хуа Бинань чувствовал, что что-то упускает. Сяо Гоу надулся. — Шисюн мне не верит? Чу Ваньнин вернулся к своей книге. — Я очень хорошо знаю, насколько честен Сяо-шиди. — Ах, — мальчик почесал щеку и неловко усмехнулся. — Му-шимэй определенно согласилась бы с Сяо-шиди. В конце концов, она решила вышить Синий Луан, — небрежно сказал Хуа Бинань, чтобы вернуть их к теме. Сяо-шиди нахмурился. — Что ты имеешь в виду? Чу Ваньнин ещё крепче сжал книгу. Ещё одна искра ненависти. — Голубые Луаны — символ добродетели и чести. — Говорят, что их песни звучат как гимны, поющиеся только для тех, кто чист сердцем и доброжелателен душой, — тихо продолжил Хуа Бинань, чувствуя, как эмоции Чу Ваньнина колеблются ещё больше. — Их считают небесными птицами, потому что две всегда стоят по обе стороны трона Небесного Императора и поют, возвещая о его присутствии. — Ох, — произнёс Сяо-шиди, звуча немного радостно. — Значит, Му-шицзе так восхищается шисюном? Ну, это меня не удивляет. Чу Ваньнин резко встал. — Мне… нужно спланировать урок. Он поспешил прочь, крепко сжимая книгу в руке. — А? — Сяо-шиди удивлённо вскочил. — Но он закончил это сегодня утром! Он рассеянно поклонился Ши Мэю и побежал за Чу Ваньнином, натягивая свою мантию. На этот раз Чу Ваньнин не замедлил шаг и не обратил на него никакого внимания, вырывая рукав и быстро продолжая свой путь. Ошеломленный, Сяо Гоу долго стоял, глядя ему вслед. Затем настойчивый мальчик снова погнался за ним, и оба исчезли вдали. Хуа Бинань долго, долго смотрел им вслед. «Они выказывают тебе своё восхищение, Нин-нин!» Сказал Мо Вэйюй, вручая подарки от лидера секты и старейшин. «Естественно, мой ученик — лучший». Растущая популярность Чу Ваньнина в секте, всё более восхищенное отношение к нему других учеников. Больше не издалека, потому что теперь они стали достаточно смелыми, чтобы выразить свои чувства ему в лицо. «Нува искренне хотела выразить своё восхищение», — сказала Му-шимэй. «Естественно, дашисюн добродетелен и чист по своей природе». «Значит, Му-шицзе так восхищается шисюном?», — Сяо Гоу улыбнулся. «Ну, это меня не удивляет.» Цветок, который питается ненавистью, но, кажется, не имеет внешней цели. Цветок, который так долго голодал, а теперь медленно растет, но без заметного рисунка. Единственной непротиворечивой переменной был… сам Чу Ваньнин. Хуа Бинань уставился на свою книгу невидящим взглядом, кусочки головоломки медленно складывались вместе. Сердце в обмен на Божественное оружие. Секта Жуфэн, которую Чу Ваньнин теперь избегает. Четыре дня спустя Ши Мэй сел рядом с Чу Ваньнином и сказал: — Шисюн… Минцзину немного стыдно за себя. Чу Ваньнин повернулся к нему, недоумённо нахмурившись. — Почему? — Я думал о подарке Му-шимэй тебе… и понял, что никогда не делал ничего, чтобы выразить свою благодарность за всё, что ты для меня сделал. Совершенствование этого человека настолько слабо, но шисюн никогда не колебался. Минцзину стыдно, что он так и не нашел времени, чтобы выразить свою признательность. Короткое шевеление тьмы. Чу Ваньнин отвёл взгляд. — В этом нет необходимости. Небольшое колебание. — И всё же… я просто хочу, чтобы шисюн знал… этот шиди искренне, искренне восхищается тобой. Резкий, болезненный импульс отвращения… Чу Ваньнин опустил дрожащие ресницы и мягко сказал: — Мг. Ошеломленный, Хуа Бинань уставился на Чу Ваньнина, его собственная грудь болела от осознания. Этот человек… ненавидит себя. Этот расстраивающий, сбивающий с толку человек не считает, что заслуживает восхищения. Такой человек, который винит себя за то, что не остановил злого человека… такой человек, который злится за обиженных… такой человек, который тихо рад помочь нуждающимся… Такой человек, как мог Ши Мэй не любить его? Такой человек… как мог Хуа Бинань не понимать его?