Хаски и его белый котёнок ученик

Если бы проникновение в Владения Демонов показало Хуа Бинаню то, что увидел Чу Ваньнин той ночью, он бы сделал это без промедлений. Однако, поскольку каждая иллюзия соответствовала уровню совершенствования, у Хуа Бинаня не было шансов оказаться в той же самой иллюзии, что и Чу Ваньнин. Чу Ваньнин, когда его спросили, сказал лишь, что он вернулся в древний Линьань и убил Князя скелетов. Его голос звучал глухо, поэтому ни Ши Мэй, ни Е Ванси не стали вдаваться в подробности. Позже Ши Мэй расспросил Е Ванси, в частном порядке сославшись на беспокойство за своего шисюна, но хотя младший мальчик признал, что Чу Ваньнин был тихим за завтраком и не разговорчивым во время уроков, он не смог ничего из него вытянуть. Если Чу Ваньнин не хочет говорить, он не станет, даже если небо и земля потребуют этого. Когда пять дней спустя Е Ванси отправился на собственное испытание, Хуа Бинань был полон надежд. Е Ванси был талантлив, его совершенствование было утонченным, а его навыки, как сообщалось, достаточно хороши, чтобы быть названным правой рукой лидера секты Жуфэн. Он также был назначен лично ответственным за семь городов; его талант был признан во всём мире. Однако на следующий день стало очевидно, что Е Ванси всё ещё недостаточно силен, чтобы бросить вызов Чу Ваньнину, потому что его собственная иллюзия была где-то в другом месте. Он охотился на призрачного генерала, выслеживал его в лесу в течение нескольких недель, прежде чем, наконец, убить на берегу реки Ло. Генерал был вторым после Князя. После этого Ши Мэй искал ответы в Зале Знаний, огромной коллекции книг, хранящихся в главном городе Персикового Источника. Тем не менее, он получил только поверхностный обзор древнего Линьаня, который поведал ему, что город пал под осадой Князя Демонов и была только горстка выживших. Ши Мэя не допускали на верхние уровни Зала, где хранилась секретная информация, куда могли ступать только высокопоставленные члены пернатого племени. У него не было возможности преодолеть барьер на верхних уровнях, и хоть Хуа Бинань мог сделать многое, он не был достаточно силен, чтобы украсть пропуск у пернатого племени. Он знал, что в этой истории должно быть что-то ещё. Если только Чу Ваньнин на самом деле не испытывал настолько сильной ненависти к этому Князю Демонов, что накормил цветок достаточно, чтобы раскрылся целый лепесток? Процесс должен был быть постепенным, с лепестками, медленно раскрывающимися одновременно, девять лепестков для девяти эмоций. Но теперь, когда один из них раскрылся, это было лишь вопросом времени, когда за ним последуют остальные, как если выстроить плитки маджонга в аккуратный ряд, а затем опрокинуть первую. Если бы Хуа Бинаню когда-нибудь пришлось объяснять, как работает цветок, он бы сказал, что это очень и очень сложная система запечатывания. Он был создан эры назад самим Повелителем Демонов и отдан его теневой страже, чтобы они стали воинами без сожалений, без колебаний, без милосердия. Когда цветок распустится, массив будет завершен. Это было обратным отсчетом, но Хуа Бинань всё ещё не знал, что делать! «Убери его — прошептал Ши Мэй. — Время ещё есть. Он нам поможет.» Захочет ли он? Вполне вероятно. Чу Ваньнин был добр, даже слишком добр, иногда думал Хуа Бинань. Но зайдет ли Чу Ваньнин когда-нибудь так далеко, чтобы помочь им открыть Ворота, узнав, что для этого требуется? Хуа Бинань знал, что он этого не сделает. Чу Ваньнин может сочувствовать семейству Красавиц из Кости Бабочки, но он будет также сочувствовать «невинным» людям, которым их план навредит. Самое большее, он помог бы спасти красавиц, которые сейчас находились в неволе… но что будет после смерти Чу Ваньнина? Будь то через пятьдесят, сто или даже двести лет, что произойдет с семьей Хуа Бинаня, когда их защитник исчезнет и они снова окажутся во власти мира? Неужели Хуа Бинань должен был поверить, что к тому времени всё изменится? — Эту технику было бы проще использовать с кровью Костяных бабочек — Красавиц в качестве посредника, — сказал однажды Вэй Сюань, один из совершенствующихся, с которыми Ши Мэй делил двор, фальшиво небрежно. Ши Мэй застыл на слишком долгое мгновение. Он поднял глаза от своего свитка, писано растерянно: — Совершенствующийся Сюань говорит о том клане демонов? Вэй Сюань самодовольно улыбнулся — он был из тех людей, которые любят хвастаться. О себе, о своем высоком звании в Гу Юэе и особенно о том, что он имел доступ к медицинским методам и материалам, о которых большая часть мира могла только мечтать. Как и ожидалось, он принял лекционный тон. — Естественно, так оно и есть. Я полагаю, что Минцзин-шиди… — Ши Мэй сохранял ясное выражение лица, хотя Вэй Сюань не должен был называть его так фамильярно, учитывая, что они не принадлежали к одной секте. — … не знал бы об этом, но в Гу Юэе нас учат богатым знаниям, наша медицинская библиотека—лучшая в мире. Жаль, что навыки шиди полностью растрачены в вашей секте. Ши Минцзин выглядел смущенным, нерешительным и слегка задумчивым, как и всякий раз, когда этот человек легко оскорблял пик Сышэн. Ши Мэй не соглашался и не возражал, не создавал волнений и тем более не наживал врагов. Всегда тщательно скрывая свой гнев. — Действительно ли у Гу Юэе есть доступ к свежей крови Костяных бабочек? — спросил Ши Мэй, придав своему тону очарованный вид. Он всегда подозревал, что у высшей медицинской секты есть некоторые из его братьев и сестер в плену, так как Гу Юэе была известна повсюду как более чем готовая идти по головам, в погоне за бессмертием, но у него никогда не было доказательств. Однако Вэй Сюань нахмурился. — Он был, когда прошлый лидер секты был ещё жив. К сожалению, лидер секты Цзян более консервативен и отказался от пополнения запасов после того, как последние демоны умерли более десяти лет назад. — Ох, — мягко произнёс Ши Мэй. — Какая жалость. — Ну, с каждым лидером секты всё, естественно, меняется. То, что не нравится одному, может понравиться другому, — кивнул Вэй Сюань. — Шиди, тебе действительно следует более тщательно обдумать своё будущее. Твой талант растрачивается впустую в нижнем мире, и Гу Юэе будет относиться к тебе хорошо. Ох, он представлял что всё так и будет. — Ши Минцзин будет помнить добрые слова товарища по совершенствованию Сюаня, — мягко сказал Ши Мэй. Нет, эти люди никогда не изменятся, никогда не увидят в них больше, чем животных. Мир совершенствования был отвратителен, и Хуа Бинань почти позволил себе забыть об этом факте. Он явно провёл слишком много лет в пузыре пика Сышэн. Пребывание в Персиковом Источнике пошло ему на пользу, напомнив о том, каков на самом деле мир. Даже если Чу Ваньнин поможет его семье найти безопасное убежище, должен ли Хуа Бинань поверить, что люди просто забудут о них? Что несколько десятилетий смогут изменить их мнение, в то время как тысячелетия — нет? Нелепо. Нет, цветок был их единственной надеждой. Хуа Бинань не мог вынести этих мыслей, потому что даже если бы он и лелеял их… был ли Чу Ваньнин достаточно снисходителен, чтобы всё ещё хотеть помочь Хуа Бинаню из всех людей, узнав, что он наложил на него проклятие? Он… возненавидит меня. Он может понять… но всё равно возненавидит меня. Даже Ши Мэй колебался при этой мысли. «У нас нет другого пути», — рявкнул он на Ши Мэя. И никогда не было. Но как он мог вырастить свой цветок так, чтобы Чу Ваньнин не навредил себе? Он всё ещё помнил тот день в зале Яньло, когда Чу Ваньнин стоял на коленях, почти без сознания. Чу Ваньнин наказал себя четырьмя сотнями ударов только за то, что случайно ранил Мо Вэйюя. Что он может сделать, если намеренно причинит кому-то боль? Сможет ли он оправдать себя, или его мораль и влияние цветка доведут всё до крайностей в целях самонаказания? Хуа Бинань уже тогда должен был заподозрить, что усиливает цветок, но он глупо предположил, что это было лишь ещё одним признаком одержимости Чу Ваньнина Мо Вэйюем (ещё одно предположение, в котором он ошибался), в сочетании с доказательством строгой приверженности Чу Ваньнина правилам. Нет, Чу Ваньнин был более чем способен причинить себе вред, поэтому Хуа Бинань должен был найти способ направить его ненависть вовне. До сих пор он знал, что Чу Ваньнин ненавидит несправедливость, и, скорее всего, ненавидит себя за то, что не может остановить её, поэтому восхищение только усиливало его отвращение к самому себе. Он чувствовал, что не заслуживает этого. В древнем Линьане должны быть ещё какие-то зацепки. Всю ночь ненависть Чу Ваньнина была сильной, но затем она внезапно прекратилась. Источник её был потушен, возможно это был Князь Демонов, но Хуа Бинань усвоил урок о преждевременных предположениях. Итак, пару недель спустя, когда все испытания были завершены, а Чу Ваньнин был всё ещё закрыт, как и в тот день, когда он вышел, Ши Мэй направился прямо к Восемнадцатой. — Пожалуйста, — сказал он ей так жалобно, как только мог, хватаясь за грудь. — Мой шисюн не спал как следует со дня испытания. Он отстранен и почти не ест. Если так пойдет и дальше… этот не уверен, что он будет достаточно здоров к тому времени, когда барьер снова прорвется. Ши Мэй приукрашивал, Чу Ваньнин был немного более отстраненным, но всё, что он испытал, он плотно запирал. В целом его поведение было таким же, как и всегда, единственное, он больше не чувствовал сожаления, когда его слова ранили кого-то. Но Восемнадцатая не знала этого; однако после испытания Чу Ваньнин стал гораздо более открыто критиковать изоляцию пернатого племени и гораздо меньше сожалел, когда они были разгневаны его словами. Чу Ваньнин был признан лучшим учеником здесь, и он будет играть важную роль, когда Барьер падёт, они все это знали, поэтому общение между ними было холодным, но вежливым. Восемнадцатая, как заметил Хуа Бинань, не особо отчитывала Чу Ваньнина, несмотря на то, как он теперь спорил с ней во время лекций. Хуа Бинань знал, что это дело рук цветка, но поскольку Восемнадцатая казалась немного виноватой, он подозревал, что у нее были другие предположения касательно того, откуда взялась его враждебность. Итак, в этот день, заколебавшись на мгновение, она сдалась. — Испытание — весьма личное дело, мы не фиксируем происходящее внутри. Я не могу точно сказать, что он пережил, но подозреваю, что событие, свидетелем которого он стал, было… не очень приятным. Хуа Бинань ухватился за эти слова. — Я умоляю Великого Бессмертного Господа предоставить этому человеку доступ к более подробной книге по истории. Возможно, если бы я знал реальные события, я мог бы, по крайней мере, сделать обоснованное предположение о том, что не следует упоминать, и о том, как успокоить его. — Он посмотрел вниз, и Ши Мэй сказал. — Пожалуйста. Я хочу помочь ему. Не потребовалось больше просьб, и вскоре Хуа Бинань был проведен на самый верх Зала Знаний и получил доступ к одной-единственной книге на один-единственный час. Времени было более чем достаточно. Их пребывание в Персиковом Источнике длилось чуть больше пятнадцати месяцев. Вскоре их уроки были закончены, и пришло время возвращаться на пик Сышэн. Прощаясь, Чу Ваньнин с бесстрастным выражением лица протянул Е Ванси цветок-посланник. — На случай, если у тебя возникнут какие-то проблемы. Заряди его духовной энергией, а затем говори, чтобы записать свои слова. Он будет отвечать только нам, поэтому обмен… или обмены информацией будут приватными. Е Ванси спокойно взял цветок и осторожно сунул его в рукав. — Этот привык советоваться с Чу-сюном даже по незначительным вопросам. Надеюсь ты не посчитаешь меня назойливым. — Не посчитаю, — бодро отозвался Чу Ваньнин, развернувшись, чтобы уйти. Через три дня они вернулись на пик Сышэн. Мо Вэйюя там не оказалось, а Сяо-шиди, по-видимому, не имея ни учителя, ни своих шисюнов, вернулся домой к своим родителям много месяцев назад. Хуа Бинань стоял рядом с Чу Ваньнином в пустом дворе зала Ушань, отмечая его бурлящие эмоции. В центре, на некогда пустом участке земли в самом центре двора, росло молодое дерево хайтана. Чу Ваньнин медленно подошел к нему. За ним хорошо ухаживали, участок был достаточно большим, чтобы на нем было достаточно места для роста, а почва богатой. Аккуратно, Чу Ваньнин взял в руку маленький свернутый цветок, едва касаясь его. Он склонил голову, любуясь цветком, и тень улыбки смягчила его лицо. Ши Мэй сглотнул; Чу Ваньнин в обрамлении цветов был словно сошедшим с картины, он практически не мог смотреть прямо на него. Но также не мог отвести взгляда. Мо Жань проклинал себя, мир, само существование времени и, самое главное, Персиковый Источник! Вероятно, это была самая несправедливая обида, которую он когда-либо лелеял, но Мо Вэйюй больше не мог даже думать об этом месте, не желая браниться. Будь проклято племя пернатых, их идиотское изолированное царство и их нелепый запрет на общение! Мо Жань вернулся на пик Сышэн точно в срок, ровно через год после того, как уехали Чу Ваньнин и Ши Мэй. Он прождал целый день, убеждая себя, что глупо раздражаться из-за того, что они ещё не вернулись. Он ждал целую неделю и к тому времени уже не утруждал себя притворным терпением. К тому времени как прошел месяц, он уже кипел от возмущения. Что случилось с пунктуальностью, а?! Что случилось с «всего лишь годом»?! Верните этому достопочтенному старейшине его ученика! Пернатое племя, ебать все восемнадцать поколений ваших предков!!! Это было девятое августа, снова!!! Он пропустил два дня рождения своего котёнка! Двадцать лет, и Мо Жань пропустил это! Его котёнок будет совсем один, и этот день будет рассматриваться как любой другой, вместо того, чтобы быть особенным, как должно быть. Мо Жань мерил комнату шагами, беспокоясь, что Ваньнин будет грустным, одиноким или тихо угрюмым, как было всякий раз, когда он не добивался своего. И он никому не скажет почему, потому что Чу Ваньнин, этот человек с тонким лицом, никогда не откроется и никому не расскажет, что его беспокоит! Мо Жаню потребовались годы, чтобы научиться уговаривать его, да, и даже он иногда лажал?! Как будто у кого-то ещё хватит терпения! И, хорошо, что, если Ваньнин, вероятно, был бы счастлив просто провести день с Ши Мэем, даже если бы старший мальчик не знал, что у него день рождения, Мо Жань всё ещё мог волноваться. Панцирь котёнка был твёрдым, но внутри он был мягким и сладким, его легко было ранить. В отличие от Мо Жаня, который был достаточно практичен, чтобы встать и встряхнуться, когда он был ранен, Чу Ваньнин сворачивался в маленький комочек и печально облизывал свой раненый живот, не позволяя никому этого видеть. (Но, может быть, он уже позволил Ши Мэю увидеть это. Может быть, они…) Невероятно раздраженный, Мо Жань был полностью готов отправиться на гору Цзюхуа и досаждать собой, пока кто-нибудь не впустит его. Честно говоря, Мо Жань проявил больше терпения, чем заслуживают эти проклятые куры! Ну и что с того, что посланники ясно сказали, что это «может быть» больше года? Что касается Мо Жаня, то он никогда не слышал ничего подобного! Только одно было правильно теперь, что он, как их обеспокоенный учитель, пойдет и убедится, что с его учениками всё в порядке! Это спасет всем лицо, так что Чу Ваньнин даже не сможет разозлиться по этому поводу! Но старейшина Хуаша, учитель Сюэ Мэна, разыскала его в тот же день. Вероятно, она была на задании по расследованию дела о пропавших детях из нескольких близлежащих деревень. Она обнаружила вероятный источник их исчезновения — дупло в дереве, глубоко в лесу, которое, как она подозревала, было входом в тайное царство. Единственная проблема заключалась в том, что только дети могли пролезть внутрь, а Хуаша была слишком осторожна, чтобы попытаться открыть его силой. Когда секретные миры принудительно открывались, было четыре возможных результата: индивид без проблем попадал внутрь, а вход просто закрывался за ним; царство закроется и навсегда заточит в ловушку всех, кто находится внутри; царство рухнет и выплюнет всех людей изнутри; или царство рухнет и убьёт тех, кто внутри. Мо Жань сразу понял, чего она от него хочет, и это было освежающей сменой темпа — его маленькая форма была действительно полезна не только для того, чтобы прилипать к котятам. Это было недалеко, поэтому он решил, что может уделить пару дней, тем более что дети пропали уже несколько дней назад и их время истекало. Крошечный, Мо Жань последовал за ней к лощине и легко пролез в неё. Внутри он обнаружил то, что можно было описать только как царство, созданное для детей. На фоне обычного ландшафта росли деревья, кусты и даже камни, сделанные из леденцов. Его первой мыслью было то, что если бы с ним был Чу Ваньнин, котёнок, вероятно, разбил бы где-нибудь лагерь и спокойно обьявил, что он остаётся. Эта картина заставила его улыбнуться. К сожалению, конфетные части королевства были всего лишь очень детализированными иллюзиями. Вы могли бы попробовать их на вкус, понюхать и потрогать — но независимо от того, сколько вы съедите, вы всё равно будете есть воздух. В конце концов, вы умрете с голоду, если не будете достаточно умны, чтобы также есть ягоды, коренья и грибы, которые были настоящими. Мо Жань бродил около дня, пока не наткнулся на детей. Их было больше дюжины, гораздо больше, чем сообщалось; они играли в игры в лесу и плавали в мелкой реке. Мо Жань вздохнул, увидев, что большинство из них были призраками, и, к счастью, четверо пропавших детей были ещё живы. Мо Жань немедленно попытался вывести их. К сожалению, они не хотели уходить, совершенно счастливые в своём маленьком раю и не способные вспомнить, что внешний мир вообще существует. Итак, Мо Жань принял одну из таблеток Таньлана, чтобы вернуться во взрослую форму, намереваясь физически осуществить это… Но в следующую секунду дети-духи закричали и набросились на него, и Мо Жань понял, что на самом деле мертвых не было, это были похитители, которые и создали это место. Мир закружился вокруг него, и его выплюнули из королевства, бросили в болото из всех возможных мест, и прямо посреди глуши! Ему потребовалось три дня полета вслепую, чтобы найти человеческое поселение, и ещё три, чтобы вернуться в лощину. Из-за долгого отсутствия Мо Жаня старейшина Хуаша вызвала трёх других старейшин, и все они были в разгаре попыток безопасного открытия царства. Объяснив, что произошло, Мо Жань был вынужден подождать ещё один день, пока не вернется в свою юную форму, и мрачно нырнуть обратно внутрь. Во второй попытку он тщетно пытался использовать заклинание, чтобы вытащить детей наружу, что только разозлило детей-духов и снова выбросило Мо Жаня. На третьей попытке он сел, пустил в ход все свои немалые уговоры и постепенно завоевал их доверие. Он узнал, что мертвые дети были духами детей, брошенных в лесу пару десятилетий назад, оставленных там своими семьями во время голода. За эти годы они накопили достаточно силы, чтобы сформировать это царство, где они могли есть и играть сколько душе угодно. Они даже не собирались похищать детей, просто нашли их играющими в прятки в лесу и подумали, что их тоже бросили. Они хорошо заботились о них, кормили настоящей пищей и водой, не желая, чтобы они умерли от голода, как они. Мо Жань мог сопереживать этим детям на очень личном уровне. Ему потребовалось две недели, чтобы постепенно убедить духов, что их новые друзья не были брошены. Наконец, он проводил четверых живых детей к старейшине Хуаше, а затем провел ещё одну неделю, помогая духам уйти. И хотя это царство и компания друг друга помогали им сохранять рассудок, призраки были созданы из чистой энергии Инь и не могли вечно выносить энергию Янь. Их разум со временем деградировал бы, поэтому Мо Жань аккуратно помог им пройти дальше, прежде чем они превратятся в злых духов. Вот почему его не было в секте, когда Ши Мэй и Чу Ваньнин вернулись! Проклятая Хуаша не потрудилась сказать ему, что его ученики вернулись, когда его выбросило в первый раз, и после того, как он вышел из разрушающегося царства. Итак, Мо Жань без раздумий принял ещё одну таблетку Таньлана, поскольку за последние полгода это уже вошло в привычку. Теперь он застрял как взрослый на неделю, что разрушило все его планы! Было уже поздно, когда они вернулись на пик Сышэн, звёзды мерцали в небе, луна была полной и яркой. Мо Жань быстро искупался в купальне Мяоинь, прежде чем отправиться в зал Ушань. Было уже поздно, поэтому он решил сдержаться и поприветствовать Ваньнина утром. Его желудок нервно скрутило, и он потер затылок, пытаясь обдумать, что скажет. Он расспросит об их уроках, о том, как они справились и хорошо ли с ними обращались в племени пернатых. Пятнадцать месяцев. Для Мо Жаня они прошли в размытом состоянии ожидания и движения, но для Чу Ваньнина… насколько многое изменилось? Мо Жань прибыл в зал Ушань как раз вовремя, чтобы увидеть знакомую фигуру, пробирающуюся через тренировочный зал. — Ши Мэй. Молодой человек подпрыгнул. Он повернулся и увидел, как Мо Жань легко приземлился на траву. Мо Жань заметил, что он вырос: стал выше, лицо стало более мужественным. Всё ещё красавец, но его уже нельзя было легко принять за девушку. Сейчас ему двадцать два года. — Ученик Ши Минцзин приветствует учителя, — улыбнулся Ши Мэй, кланяясь, насколько это было возможно, учитывая высокую коробку с едой, которую он нес. — С возвращением, учитель. — Мн, — ухмыльнулся Мо Жань. — Я вернулся. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять цель присутсвия Ши Мэя, он оглянулся через плечо вдаль, увидев, что фонари в мастерской Ваньнина всё ещё горят. Была почти полночь. Мо Жань вздохнул: — Он не ел? Ши Мэй не стал притворяться, что неправильно понял. — Отвечаю учителю: Шисюн не очень часто покидал мастерскую в последние три недели. Он был чрезвычайно сосредоточен на своих мехах, не ложился спать до поздней ночи. Этот ученик скорректировал его график питания и приносит еду, когда он пропускает прием пищи. Мо Жань снова раздраженно вздохнул: — Я отнесу это ему. Нелегко убедить его поесть во время работы над проектами. Были ли мотивы Мо Жаня эгоистичными? Возможно. Ши Мэй колебался, опуская ресницы. — Учителю не нужно утруждать себя такой черной работой. Этот ученик не возражает. — У тебя есть другие обязанности, — сказал Мо Жань, отмахиваясь от беспокойства. — Тётя всё ещё нуждается в тебе по утрам, не так ли? Иди отдыхать. Ши Мэй опустил голову, легко кивая. Он передал ему коробку, поклонился и развернулся, чтобы уйти. — Ох, Ши Мэй? — Учитель? — С возвращением, — искренне улыбнулся Мо Жань. — Мы поговорим о вашей поездке завтра за обедом, мм? — Да, учитель, — мягко сказал Ши Мэй. — Спасибо, учитель. Мо Жань некоторое время смотрел, как он уходит, а затем повернулся к мастерской. Круглые окна с деревянными решетками мягко светились изнутри, приглашая мотыльков и собак погреться в тепле. Была уже середина сентября, дни становились короче, ночи — холоднее. Мо Жань медленно продвигался к свету, его пульс учащался. Ему одновременно хотелось броситься внутрь и также не торопиться и насладиться этим моментом, насладиться знанием того, кто находится внутри. Он хотел по-настоящему ощутить, как его легкие расширяются впервые за пятнадцать месяцев, как расслабляются мышцы, даже когда они напрягаются в ожидании, как он не может не улыбаться. Он толкнул дверь, открывая… И столкнулся лицом к лицу с металлическим големом. Мо Жань растерянно моргнул, а голем бесстрастно уставился на него. Он заметил, что это был не единственный — их было по меньшей мере дюжина, некоторые из них были сделаны исключительно из металла, некоторые из дерева, и большинство из них представляли собой комбинацию того и другого. Каждый имел немного отличающийся дизайн. Большинство из них были только наполовину собраны, у некоторых отсутствовали головы, у некоторых руки, некоторые были с широко раскрытой грудью, обнажая выгравированные в заклинании шестерни и детали внутри. По какой-то причине все они стояли лицом к двери, как миниатюрная армия, ожидающая нападения. В комнате пахло металлом, деревом и маслом, наряду со слабым ароматом цветов и, что странно, мёда. Скривив губы в удивленном интересе, Мо Жань сделал шаг вперед… и чуть не споткнулся о закругленный металлический сустав. Он оступился, чуть не врезавшись в голема, и едва сумел восстановить равновесие. Он посмотрел вниз… и был потрясен, увидев, насколько захламленным был пол. Инструменты, схемы, недоделанные части тел валялись на полу в почти жуткой мешанине. Ах. Внезапно Мо Жань мог думать только о том дне, в начале их путешествий, когда он стал свидетелем того, как Чу Ваньнин просто бросил всю свою грязную одежду в ведро с водой, занимаясь «стиркой». Никакого вычещения, почти никакого мыла, лишь вялое покачивание, прежде чем он выловил её, высушил простым заклинанием, а затем запихнул обратно в свою сумку Цянькунь. Мо Жань уставился на котёнка, который с любопытством смотрел на него, как будто не он только что полностью разрушил восприятие Мо Жанем себя. Мо Жань заставил его тут же отдать все свои вещи, приказал вернуться в гостиницу, чтобы принять ванну ещё раз, а затем сердито отскреб всю одежду Чу Ваньнина, не смея даже подумать о том, как давно эта одежда не стиралась! Как тогда он всегда пах такой чистотой?! Немного напуганный, Мо Жань понял, почему он никогда не видел Чу Ваньнина в заметно грязной мантии. Он их что, просто выбрасывал?! Не поэтому ли он настаивал на возвращении в секту после каждой миссии — за новой одеждой?! В тот день Мо Жань понял, что его гениальный ученик также был идиотом. Губы Мо Жаня растянулись в широкой, беспомощно ласковой улыбке, когда он оглядел мастерскую, которая выглядела так, будто несколько мехов взорвались, разлетевшись по всему полу. Вот и всё пространство, что Мо Жань обустроил в этой мастерской! Он потер свою теплую грудь. Его не удивило состояние этой комнаты, но он был удивлен тем, что его тонкокожий Ваньнин позволил Ши Мэю увидеть это, так как котёнок любил притворяться, что его естественное состояние не было неорганизованным хаосом. Хотя, может быть, Ши Мэй всегда стучал, а потом они ели на кухне, и Ши Мэй ничего не знал? Да, это звучало гораздо более правдоподобно. Он осторожно обошел беспорядок, и теперь, когда присмотрелся, на самом деле по всей комнате были небольшие участки чистого пространства, как если бы кто-то наступил на траву достаточное количество раз, чтобы превратить её в дорожку. Мо Жань не смог удержаться от смешка, представив себе, как котёнок осторожно ступает на одни и те же места каждый раз, когда ходит по комнате, осторожно высматривая отставших големов, которые могут споткнуться о него. Слишком плотно сжав грудь, он пошел по следу котёнка вокруг маленькой армии мехов и приблизился к чертежному столу в другом конце комнаты. На нем была зажжена единственная лампа, окруженная инструментами, бумагами и материалами. Чу Ваньнин лежал на столе, подложив руку под щеку; его рука была в когтистой металлической перчатке, в то время как другая рука болталась по полу, пальцы свободно сжимались вокруг небольшого гравировального инструмента. Волосы котёнка сегодня были наполовину распущены, большая часть спадала по спине, а несколько прядей закрывали лицо и руку. Он крепко спал, но это не было спокойным отдыхом, если судить по его нахмуренному лбу. Мо Жань крепко сжал пальцы, сопротивляясь порыву протянуть руку и разгладить эту линию. Сопротивляясь порыву просто прикоснуться к его коже, чтобы убедиться, что он не был всего лишь плодом ночи, огня и одиночества Мо Жаня. Он долго колебался, но не смог удержаться и осторожно сел за противоположную сторону стола, спиной к стене. Тихонько, он отодвинул в сторону несколько инструментов и диаграмм и поставил коробку с едой. Не сводя глаз со стола, Мо Жань лениво принялся складывать бумаги в аккуратную стопку, хотя все остальные его чувства изо всех сил пытались потянуться через стол. Если бы Мо Жань был мотыльком, что-то столь слабое и тусклое, как простое пламя, никогда не смогло бы поймать его. Он слишком привык греться у самого теплого и яркого огня, чтобы сравнить его с чем-либо ещё. Он слишком быстро закончил организацию, и, сглотнув, Мо Жань больше не мог отказывать себе. Он поднял взгляд, наконец позволив себе взглянуть на это спящее лицо, изучить изменения, впитать его в себя… И немного подпрыгнул, когда обнаружил, что эти ошеломленные глаза феникса моргают открытыми. Чу Ваньнин прищурился, нахмурился и грустно сказал: — Учитель опаздывает. Мо Жань моргнул и обеспокоено нахмурил брови. — Мг. Учитель сожалеет. Чу Ваньнин вздрогнул, резко выпрямился и в шоке уставился на Мо Жаня. Он огляделся, осмотрел коробку с едой, почти разложенные бумаги и, моргнув, посмотрел на Мо Жаня. Он тут же поклонился, опустив голову. — У-ученик Чу Ваньнин приветствует учителя. — Мг. — мягко произнес Мо Жань. — Ваньнин… что-то случилось? — Нет, — мгновенно прошептал он. — Я был… всё ещё в полусне. Свет лампы плясал по ресницам Чу Ваньнина, согревая его кожу, окутывая их обоих мягким пузырем. Было бы преступлением говорить слишком громко. Мо Жань хотел было спросить ещё что-то, но тут Чу Ваньнин наконец поднял глаза, заправил за ухо спутанные пряди и встретился взглядом с Мо Жанем. И… Ох. Пятнадцать месяцев… пятнадцать месяцев в конце концов могут многое изменить. Мо Жань просто забыл, что это относится не только к нематериальным вещам… или, может быть, он хотел отрицать такую ​​возможность. Но теперь, столкнувшись лицом к лицу с этим человеком перед ним, он не мог не увидеть правду о человеке, которым вскоре станет его котёнок. Лицо Чу Ваньнина стало острее, детский жир почти сошёл, взгляд стал твёрдым и уверенным. Его фигура стала крупнее, плечи шире, руки крепче, ладони сильнее. Если бы он встал, то был бы выше теперь. По-прежнему элегантный, по-прежнему красивый, цветок с самой высокой горной вершины. Но уже не бутон. От молодого Чу Ваньнина захватывало дух. Взрослый Чу Ваньнин… станет слишком великолепен, чтобы лицезреть. Как видение. Побледнев, Мо Жань мгновенно опустил глаза, сердце его колотилось, руки дрожали. Он уставился на эти непослушные пальцы, которые на самом деле… на самом деле пытались дотянуться! Чтобы убрать последнюю прядь за ухо. Нет. Нет, нет! — Ш-Ши Мэй принес еду, — выпалил Мо Жань, используя это имя как напоминание — как ограничение. Внезапно это показалось ужасной идеей быть здесь, вдвоем, совсем одним. — Ага… ахахаха. Нин-нин, ты всё такой же, а? Теряешься в своих проектах, забываешь поесть. Всё такой же. Всё такой же! Мой котёнок. Навсегда котёнок — ты это понимаешь, Мо Вэйюй?! Он повернулся к коробке с едой, открыл его с большей силой, чем требовалось, и неуклюже достал каждый слой. На этот раз он отодвинул беспорядок на столе в сторону без всякого такта, слегка поморщившись от грохота инструментов, падающих на пол, но упрямо отводя глаза, пока расставлял еду. — Учитель? — произнёс Ваньнин, ошеломленный... и почему ему нужно было говорить прямо сейчас, его голос всё ещё был хриплым после сна, всё ещё немного сонным! Мо Жань не хотел этого слышать! — Этот мастер уже поел, — быстро сказал он и достал только одну пару палочек для еды, немного повозившись, когда быстро положил их на подставку и подтолкнул через стол. — Ешь быстрее, уже поздно. Тебе следует вернуться в свою комнату и поспать, м? Он поднялся, поспешно отступил на шаг и выругался, когда снова наткнулся на какую-то негодную деталь. — Чёрт возьми, — пробормотал он. — Как можно что-то сделать в этой неразберихе?! — Запросто, — отрезал Чу Ваньнин, раздражаясь, к счастью, прогнав остатки сна. — Я знаю, где все находится. Это учитель всё испортил! Мо Жань бросил бы на него недоверчивый взгляд, но смотреть на Чу Ваньнина не входило в его текущие планы до тех пор, пока… пока они не окажутся где-нибудь в другом месте, предпочтительно в общественном месте, и днём, и когда Мо Жань снова будет в теле ребёнка! Вместо этого он только фыркнул. — Ах, так вот почему у двух твоих мехов разные руки, которые, я уверен, должны быть одна вместо другой? — Что… нет они… Чу Ваньнин обернулся… и замолчал, увидев этих двоих, которые стояли у двери бок о бок и, очевидно, носили руки друг друга. — Это… это намеренно! — заявил котёнок, вздымая шерсть, но он не мог скрыть огорчения от натренированных ушей Мо Жаня. — Нет, это результат того, что ты построил двенадцать разных прототипов за три недели, — сухо сказал Мо Жань. — А теперь ешь, остывает. Чу Ваньнин яростно втянул в себя воздух. — Я не голоден! — О? — пробормотал Мо Жань, хватая пустой деревянную коробку и наполняя его металлическими инструментами. — Ладно. Я скажу Ши Мэю, что ты не оценил его усилий. Тишина. Долгая ледяная тишина… а затем тихий, почти скрытый звук палочек для еды. Мо Жань ухмыльнулся, но держал голову отведенной, потому что точно знал, как далеко его может завести Чу Ваньнин. Он занялся уборкой, пока Ваньнин ел, угрюмый и тихий, пытаясь делать вид, что это не так. Закончив, он со стуком опустил палочки, упаковал коробку и пробормотал: — Ваньнин уходит. Хорошо отдохни, учитель. — Мг, — отозвался Мо Жань, по-прежнему не смотря на него. — И ты тоже. Котёнок рванулся прочь, распахнув дверь… и остановился. — Учитель? Мо Жань сглотнул и посмотрел на него. Ваньнин слегка повернул голову через плечо, не оглядываясь. — Да? — спросил Мо Жань, не в силах скрыть, как смягчился его голос. Когда дело касалось этого человека, каждая часть тела Мо Жаня всегда не подчинялась его воле, не так ли? Какая ужасная мысль. — Добро пожаловать… добро пожаловать домой, — едва слышно прошептал Ваньнин. Затем он немедленно повернулся и исчез в ночи, его быстрые шаги затихли в считаные секунды. Мо Жань оперся рукой о полку и уткнулся в неё лбом. Он судорожно вздохнул. Да, каждая часть его тела… начиная с сердца. — Добро пожаловать домой, Ваньнин.