shh... treasure

впервые асахи ловит на себе чужой взгляд ещё в начале вечера; он стоит на кухне, оперевшись о стойку, и лениво разговаривает с джихуном, чередуя слова с глотками сидра (пока что сидра), как в толпе танцующих в гостиной людей хамада различает темноволосого парня, смотрящего прямо на него в ответ. асахи на секунду чувствует, что не может вдохнуть, и надеется, что собственное зрение его не подводит — тот парень очень, просто безумно горяч. темноволосый парень кидает ухмылку (асахи снова это видит), тут же разворачиваясь и уходя куда-то. во второй раз они пересекаются в коридоре: асахи, покурив, заходит обратно в дом, и перед ним — опять таки случайно — возникает тот парень. асахи останавливается в шаге от него, ожидая, что тот сдвинется в сторону и даст, блять, ему спокойно пройти, но незнакомец не двигается. хамада закатывает глаза и, толкая плечом парня напротив, проходит внутрь, кидая на родном японском: — сукин сын. (и уже в другой комнате ему, кажется, мерещится ответ на чистом японском.) в третий раз они не пересекаются: асахи, мирно наблюдающего, как джихун пытается запикапить малознакомого парня по имени хёнсок, вдруг хватают за руку, резко дёргая и утаскивая за собой наверх по лестнице, на второй этаж. асахи руку не вырывает, потому что от алкоголя перед глазами все потихоньку начинает плыть — а так он все ещё идёт, ведомый кем-то, и не падает. они заходят в первую же комнату, как парень отпускает асахи и захлопывает дверь, щёлкая замком. хамада не успевает затормозить, чуть ли не впечатывается в чужую диафрагму, почти разливая содержимое стакана в руке, и может лишь (ох, асахи это умеет) поднять тяжелый взгляд на парня, оказавшегося на добрую голову выше него и достаточно смазливо сейчас улыбающегося. — какого хера ты творишь? — на корейском спрашивает асахи, ожидая получить хоть какой-то (маловразумительный) ответ. — эй, — спокойным тоном произносит парень. после этого «эй» асахи конкретно залипает и понимает, что: а) парень оказывается японцем; б) сам его голос и то, насколько у незнакомца низкий баритон несмотря на, кажется, юношеский возраст, просто прошибают асахи, пуская мурашки по коже (которые он, конечно же, списывает на алкоголь). — забудь про свой корейский, окей? — эй, — провоцирует асахи в ответ, дабы не показывать своё реальное (ошеломлённое) состояние, — забудь про меня, окей? асахи свободной рукой поправляет спавшую на глаза челку, смеряя парня напротив взглядом из разряда «ты мне интересен, но никогда об этом не узнаешь, так что вали». он уже идёт на выход из комнаты, но — что сегодня за вечер такой? — его снова одёргивают. только уже сильнее, чем в предыдущий раз: стакан с напитком из руки асахи вылетает куда-то в угол комнаты, растекаясь темным пятном по светлой стене. — куда-то торопишься? — спрашивает парень, наклоняясь ближе к асахи, чтобы быть на одном уровне с ним. — ты ещё за «сукиного сына» не извинился. пока асахи выбирает между пощёчиной и ударом под дых, темноволосый подается вперёд, целуя того в губы. хамада (первые секунды) всяческие пытается его оттолкнуть, но у парня, кажется, стальная хватка — асахи не может и двинуться назад, находясь в полуобъятьях холодных ладоней. асахи толкают, и он прикладывается головой об стенку; стонет от боли, как его снова затыкают поцелуем, но уже более глубоким и требовательным. чужие руки резкими движениями выправляют рубашку из джинс, тут же пробираясь под неё и поглаживая поясницу; затем — опускаются все ниже, останавливаясь на ягодицах. — харуто, — прерывает поцелуй, чтобы сказать, парень. — про что ты? — мое имя, — у асахи будто звенит в ушах, — чтобы ты знал, что стонать. харуто притягивает асахи к себе, подхватывая того под бёдра и перенося ближе к кровати; роняет асахи на неё, не спеша залезать следом и наблюдая, как ещё несколько минут назад испепеляющий взглядом парень сейчас лежит перед ним и буквально тает, превращаясь в бесхребетное нечто. харуто стаскивает через голову своё худи, вслед за худи куда-то назад летит и футболка. парень залезает на кровать, нависая над асахи, и на секунду застывает, любуясь чужой красотой в свете прикроватных фонарей. харуто снова его целует — на этот раз чуть нежнее — и помогает хамада снять рубашку (просто разрывает пуговицы), оголяя чужой торс. темноволосый оставляет чмок в уголке чужих губ, слышит такой трепещущий сердце стон-недовольство, и переходит губами на шею: покрывает поцелуями, спускается к клюцице, проводя пальцами по тату в виде сакуры, снова целует. у асахи в животе в этот момент заходятся бабочки. он путается пальцами в чужих черно-пепельных волосах, и не успевает отвести взгляд, когда харуто, отрываясь от его груди, смотрит чуть снизу вверх на него. видеть того, кто у харуто перед лицом, в жалком расстоянии пары сантиметров, полуголый и обжигающий своими прикосновениями, попросту невозможно. потому что асахи непозволительно красивый — да, парень признал это ещё когда столкнулся с ним в том треклятом коридоре. светлая, ещё чуть — и фарфоровая — кожа; вычерченные, острые ключицы, о которые харуто вначале боялся порезаться, а сейчас — уже вдоволь их ускусавший, рассыпав рядом, вдоль вен на чужой шее несколько пурпурных засосов. асахи хочется громко застонать, потому что алкоголь окончательно отключает все разумное, что в нем было, и кажется, будто харуто делает все чрезмерно медленно. хочется хотя бы подвинуться, вильнуть бёдрами, но чужие колени стоят по обе стороны от него, так близко, что он оказывается ограниченным в своих действиях. хамада всё-таки стонет, но с расчетом на другое. харуто ведётся — он тут же отрывается от поцелуев на чужих боках, чуть заторможенно подвисая, как асахи пользуется моментом, резко толкая парня и переворачивая его на спину. хамада пододвигается на чужих бёдрах вперёд, чувствуя, как ладони харуто впиваются в его ягодицы через джинсы. асахи просекает, в чем дело, и делает так ещё раз — мучительно медленно, чуть с нажимом, двигает вперёд-назад тазом, проезжаясь аккурат по чужому паху. в ответ он получает новый грубый поцелуй и сдавленное рычание, когда асахи, улыбнувшись, прикусывает нижнюю губу харуто, тут же отстраняясь назад. хамада расстегивает чужой ремень на джинсах, с лёгкостью справляясь с пряжкой, и дальше происходит то, после чего харуто теряет тормоза. асахи со своей фирменной ухмылкой чуть отползает назад, наклоняется и без капли смущения облизывает джинсы вдоль ширинки. харуто почти давится стоном, когда парень делает так ещё раз, кладя при этом на ладонь на пах. его бёдра инстинктивно дергаются вверх, когда хамада надавливает слишком сильно, отчего член начинает болезненно пульсировать под рваными скинни, поэтому харуто скидывает с себя парня, снова оказываясь сверху; он спускает джинсы до колен, разбираясь теперь с асахи. тот ждёт, пока харуто стянет штаны и с него, а затем притягивает ближе к себе и целует, роняя стоны от того, насколько близко сейчас находится чужое тело. харуто перемещает одну руку с талии на ягодицу, звонко шлепая по ней, двигаясь все ниже и ниже. он отодвигает чужое белье, чувствуя, как асахи дергается от прикосновений холодными пальцами там. — чт.. — не может и слова произнести харуто, потому что у асахи чертова анальная пробка с розовым сердечком на кончике. — знаешь, — привлекает его внимание хамада, — я думал найти себе тут папика, который бы хорошенько меня отодрал. а в итоге лежу в кровати с- харуто не даёт ему договорить — то ли от неосознания, что асахи его просто провоцирует и требует большего, то ли от собственного нетерпения — он резко дергает за это самое сердце, и пробка покидает чужое тело со звонким стоном асахи. харуто снова его целует, в это же время шаря свободной рукой по кровати в поисках смазки; находит, резко выдавливает приторно пахнущие капли себе на пальцы и тут же вставляет один, наблюдая за реакцией парня под ним. — а в итоге встретил меня, да, асахи? — харуто так и замирает, в ожидании ответа, но хамада просто начинает хмыкать. он придвигается ближе: — в папики я тебе не сойду, так как младше тебя, но.. отодрать — без проблем. и тут же вводит ещё два пальца почти до конца, что бёдра асахи подкидываются вверх. пальцы харуто творят с ним неведомые вещи, и хамада не остаётся ничего, кроме как выглядеть жалко: прятаться от чужого взгляда, водя рукой по собственному члену, и скулить, прося, чтобы парень остановился и не останавливался ни в коем случае одновременно. если харуто так круто трахает пальцами, то асахи боится даже представлять, что будет дальше. а дальше — асахи закидывает одну ногу на чужое плечо, хватаясь ладонями за чужую шею и притягивая парня к себе, как только он садится ближе и с ужасно смущающим, но разжигающим ещё сильнее звуком вытаскивает пальцы. хамада почти плачет, когда харуто водит головкой члена по чужой заднице, специально дразня, хотя по асахи и так видно, что он такими темпами скоро отключится. и когда он всё-таки входит одним резким движением и тут же выходит обратно, набирая небольшой темп, чтобы именно трахать, глубоко трахать, хамада срывается на новый высокий стон куда-то в чужое плечо. с харуто слишком хорошо — до бликов в глазах и до дрожи в коленках. асахи ловит чужой пот на шее языком, а затем и чужой язык, сплетаясь с парнем в очередном беспорядочном — как и сегодняшний вечер, и знакомство, и секс — поцелуе. с первого этажа доносится песня, под которую, как сейчас кажется асахи, идеально заниматься сексом (или же это харуто такой идеальный?); по комнате разносятся судорожные вздохи и шлепки от амплитудных толчков. асахи вновь и вновь ловит звездочки, стоит харуто поменять темп или угол, и чувствует, что долго так не выдержит, потому вжимается в чужое тело ещё сильнее, чувствуя последние моменты, возможно, самого яркого секса (и в дальнейшем — оргазма) его жизни. асахи кончает со стоном «семпай», брошенным губы в губы, и харуто — от горячего тела под ним и буквально вокруг, от чужого голоса, от красивой задницы, от всего асахи — кончает вслед за ним. — ну что, — кидает на выдохе харуто, кидая взгляд на рядом лежащего парня. — я смог выполнить то, зачем ты сюда пришёл? в памяти хамада проносится смазанное «папик» и «отодрать»; он поворачивается на бок, снова оказываясь лицом к лицу с парнем. — можно сказать и так. асахи наскоро собирает вещи, без разрешения натягивая на себя чужую толстовку, собираясь уходить. уже на выходе из комнаты он, с зажатой меж зубами сигаретой, бросает: — встретимся ещё, семпай.