Снежный пепел

      Тарталье не спится, из-за чего он устало трёт глаза, приподнимается на локтях и всматривается в окружающую его тьму — непроглядную и такую родную. Тьма острыми коготками проходится по тонкой светлой коже, любовно царапая, и шепчет елейно на ушко: «Ты никуда от меня не денешься: мы — одно целое».       Хочется выть. Надрывая и без того охрипший голос; тьма в его голове разрастается сильнее, обволакивая разум. Тело устало сражаться, остаётся лишь поддаться и отдаться ей на съедение — ничто ему не поможет. Глаз Порчи жжётся сильнее, чем в первый раз, и кажется, что он готов разъесть кожу до мяса, пуская дрянную кровь на светлую простынь.       Чайлд оттягивает волосы на загривке в попытке прийти в себя, но это не помогает. Глаза наливаются горячими слезами, готовыми в любой момент скатиться по щекам и окропить голый торс. И тогда приходит спасение. Оно протягивает худую ручку, чуть наклоняется и улыбается мягко-мягко, совсем как ребёнку. Тело обволакивает яркий свет, размазывая очертания фигуры, и видны лишь глаза: каре-золотые, размером с блюдце, и смотрящие прямо на него. Тьме это не нравится. Она брыкается, пытаясь скинуть с себя ощущение непорочности, вновь замыливает чужой взгляд.       — Что?..       Тарталье не послышалось? Что сказало это Божество? Силуэт повторно вскрикнул, почти сразу же заглушаясь темнотой. Точно нет.       — О-откуда ты знаешь моё настоящее имя?! Кто ты? Гхм! — голова раскалывается на мелкие осколки, больно вонзающимися в шею. — Иди прочь… Не подходи!       Чем ближе — тем больнее. Чайлд видит только протянутые руки, они раздваиваются-разтраиваются, и их становится всё больше. Растопыренные ладони тянутся к нему, словно желая схватить за лохматые волосы и с силой оттянуть, потащив за собой. К горлу подкатывает ком — только не снова. Тарталья чувствует на самом кончике языка расползающуюся боль: от прикосновений, слов, даже от одного взгляда. Он натерпелся этого в Снежной, когда каждый из Предвестников в презрении оглядывал его снизу-вверх. Чувствовал их недовольство — оставалось только до боли в лёгких из шкуры вон лезть, лишь бы подняться по «карьерной лестнице» и оказаться подле остальных. Всё не может выкинуть из головы жёсткий взгляд Шестого Предвестника и насмехающиеся губы Восьмой. Скарамучча с Ла Синьорой держались отдалённо, не собираясь принимать новоиспечённого в свои ряды. Лишь Пульчинелла (он всегда был рядом, стоило Чайлду оказаться по прихоти отца в Фатуи) с Дотторе* протягивают руку «помощи», помогая освоится. Вот только ломают сильнее, жадно запоминая каждый хруст его трескающейся души. И с ними всё ясно: первый — самый настоящий петух (даже титул об этом говорит), второй же — безумный доктор, что ставит над Тартальей свои изощрённые эксперименты, не скрывая в красных глазах садистского блеска.       Может ли Тарталья считать отца полноправным злодеем, кинувшим его прямо на порог проклятой организации? Может, но не собирается: они оба наворотили дел, но слишком горды, чтобы признать поражение. Тц, глупец, думал, что сможет изменить сущность Фатуи, стоит стать (не по своей воле) полноправным её членом, вот только… Это она его изменила: стёрла в порошок, обдала адским огнём, придавая уродливую форму, вылепливая из него верного солдата. И он справлялся, бросался в бой по одному щелчку пальцев, впадал из крайности в крайность, перенимая ту самую щепотку сумасшествия. Вот только он переборщил, за нескончаемой пеленой азарта не смог уследить, потерял самого себя и теперь не может найти. А ведь Тарталья до сих пор скрывает от младших теперешнего себя — кровожадного хищника, готового глотки раздирать на раз-два, даже не моргнув. На автомате выискивает в потёмках своего сознания старого себя, примеряет прошлую шкуру и не может нарадоваться — какой молодец! Семья — это ведь другое!       «Отделяй работу от личных отношений», — твердил поначалу разум, пока… Пока парень не окунулся с головой, уходя на самое дно.       «Ты не сможешь! Не сможешь! Ха-ха-ха!» — разносится эхом, и Одиннадцатый в жалких попытках прикрывает уши.       Ничто ему уже не поможет. Он — гиблое дело, таких только выкинуть, да никогда и не вспоминать больше, а то, не дай Барбатос, вернётся.       А руки, обдаваемые ярким свечением, всё тянутся — Чайлд предпринимает жалкие попытки отмахнуться, не до конца понимая, что всё это происходит в его голове. Отползает назад, натыкаясь спиной на преграду в виде деревянного изголовья кровати и холодной стены. Ещё мгновение — и чужие пальцы крепко возьмутся за рыжие волосы, больно сжимая. Ещё мгновение — и он будет ползти, как побитая собака, которую вот-вот ткнут носом в собственное дерьмо и пнут острым носком ботинка, заставляя жалобно скулить. Ещё мгновение, и…       Ничего такого не происходит. Тарталья чувствует лёгкое прикосновение пальцев: ладонь зарывается в мягкие волосы, осторожно поглаживая. Парень не может разомкнуть сжатые веки: слишком страшно. Он не хочет видеть звериного оскала с острым рядом зубов, потому что знает: они обязательно вонзятся в израненную шею, раскусывая ту напополам.       — Аякс**…       Но Божество снова зовёт по имени — его настоящему имени, — теперь-то Чайлд может открыть глаза.       Перед ним оказывается Люмин. Прямиком на его кровати, не удосужившись даже снять обувь.       «Вот тебе и свободный Мондшадт: хочу — снимаю обувь, хочу — стою в ней прямо на постельном белье! Главное: не посмей так сделать в Снежной, тебя попросту не поймут», — и это первая мысль, озарившая его распухшую от боли голову.       Взгляд поднимается выше, туда, где начинается голая кожа — чуть выше колен. Пелена перед глазами не мешает впиться синими глазами, жадно запоминая каждый сантиметр. Люмин всё также стоит, не смея шелохнуться, и Тарталье хочется, до дури как хочется обхватить её бёдра руками и прижаться, уткнувшись носом в оголённую ногу. Вдыхать её запах, до жара в лёгких задерживая дыхание, и не отпускать. Её близость отгоняет приевшуюся, словно пятно, тьму, а руки снова гладят лохматые волосы. Чайлд прижимается сильнее, чуть сгорбившись, и Странница не выдерживает натиска: падает коленями на мягкую постель, обхватывая его голову, заставляя посмотреть наверх. Глаза в глаза. Золотые нити в карих глазах переливаются в лунном свете, а его синие — разгораются ярче. Они сидят друг напротив друга, и парень впервые не слышит насмехающегося голоса в своей голове. Становится легче. Тарталья приподнимается, обхватывает ладонями лицо напротив и чуть приближается: между губами расстояние в жалкие семь сантиметров, которые он намерен преодолеть, вот только… Чайлд прислушался к самому себе: он чувствует, как горит изнутри, вот-вот взорвётся вулканом и потечёт лавой по постели. А что насчёт девушки? Она выглядит так же: те же короткие светлые волосы, цветы сбоку, белое платье и дурацкая уличная обувь, не дающая Предвестнику покоя (это сейчас не столь важно, обрати внимание на другое…) И он обращает. Чувствует ледяное дыхание на своих губах. Но ведь так не должно быть? Тут что-то не то.       «Присмотрись!» — здравый смысл появляется в последний момент, заставляя Одиннадцатого отшатнуться.       Тарталья протягивает руку в попытке коснуться лица, но ладонь проходит насквозь, большой палец размыливает золотисто-карий глаз.       — Всё это время, — силуэт испаряется, оставляя парня одного, — ты была ненастоящей…       Чайлд откидывается на подушку, устало глядя в потолок. Всё это ему лишь привиделось. Голова оказалась на удивление пуста: ни одного шепотка или раздражающего гула. А ведь он отчётливо чувствовал её прикосновения и мягкость кожи. В комнате до сих пор чувствуется аромат лилий — того, без чего она — не она.       — Это не сон, — всё отказывается принять горькую правду, предпочитая сладкую ложь. — Люм всё же была здесь.       И «осознание» сказанного приятно щекочет грудную клетку. Его губы были так близки к её… А оголённые ноги вновь всплыли в памяти, и почему он раньше не обращал на них должного внимания? Низ живота закручивается в тугой узел, обдавая жаром. Чайлд несколько минут назад тёрся носом, словно самый настоящий кот, о правую ногу, прижимаясь щекой. Хвати ему смелости, и он мог бы… Попробовать её на вкус, слегка проведя по бедру языком снизу-вверх. Голова вдруг стала совсем ватной, в горле пересохло, а пальцы мелко задрожали. Тарталья возвращается из мира грёз, стоит его руке инстинктивно опуститься, касаясь края пижамных штанов. Одиннадцатый рвано выдыхает и прикусывает губу, зажмуривая с силой веки. Он весь горит и готов сгореть дотла, оставляя за собой горстку пепла, лишь бы ощутить её прикосновения ещё раз. Резкий вздох срывается с его губ, после чего фатуец распахивает в осознании глаза.       Он, наконец, понял: она — его спасение.       Умиротворённо поворачивается на бок, впиваясь взглядом в широкий шкаф. Абсолютно позабыв, что в соседней комнате разбросаны десятки свежих сесилий. Ведь они — единственная альтернатива лилиям в её волосах. Тарталья помнит, как Люмин заметила его заинтересованный взгляд на своей макушке и приняла это за интерес к неизведанному цветку. Путешественница пояснила, что эти цветы, как и она, — из другого мира, и что такие, к сожалению, здесь не растут. Их запах настолько приелся Чайлду, что тот обежал добрую половину Мондштадта, чтобы собственноручно сорвать распустившиеся бутоны. Это похоже на зависимость, а он и не против, лишь бы чувствовать себя таким же живым.       Пять секунд.       — Я знаю: ты же хочешь это, — Тарталья чуть отстраняется от покрасневшего уха и обходит со спины, ласково оглаживая чужое плечо. — Так чего раздумывать-то?       Его движения плавны и грациозны. Точно хищник, Предвестник ходит вокруг своей добычи, и глаза блестят в предвкушении следующих действий. Люмин не спускает с него глаз, не в силах даже переглянуться с Паймон; почему-то ей совсем не хочется отводить от парня взгляд.       — Мне можно доверять, прекрасно ведь знае… — Чайлд растягивает гласные, чуть склонив голову набок. — …те.       — Твоя правда, — Чжун Ли переводит взгляд с прилавка на юношеское лицо и рефлекторно дотрагивается до своего покрасневшего уха, прокашливаясь. — Тогда, будьте добры, заверните всё!       — Ух! Откуда у тебя столько моры, Чайлд? — Паймон недовольно косится на парня, чуть поджимая губы.       — Фатуи может позволить себе подобные траты, — Одиннадцатый отсыпает на стол нужное количество монет и осматривается. — И я не исключение.       Ох, если бы Люмин тогда заметила, как Чайлд разбрасывается морой, спуская своё состояние на импульсивные покупки Властелина Камня... Как «передаёт» монеты продавцам: ни разу не давая их им прямо в руки, а лишь небрежно кидая рядом... Но что бы дало ей это осознание? Ведь он вполне мог спешить или попросту быть неуклюжим, так ведь? Да-да, вдыхай эту иллюзию глубже, до боли в лёгких, окончательно запечатав реальность.       — Может, перекусим? Я та-а-ак проголодался! — фатуец потягивается, из-за чего подол пиджака приподнимается, оголяя живот.       — Паймон согласна! Паймон готова съесть целую гору!       — Следуй за мной.       Путешественница было подумала, что эта фраза предназначалась помощнице, но, повернувшись к Чайлду, замерла. Парень ловит её взгляд, плавно взмахивает рукой и подмигивает, расплываясь в широкой улыбке. И тут-то Люмин чувствует, как щёки обдаёт жаром, как они покрываются румянцем. С ней сегодня явно что-то не так. Подавляет желание спрятать лицо в ладонях, но на всякий случай отводит взгляд и бездумно смотрит на ровную дорогу.       «И всё-таки... С чего такая реакция? Это ведь просто Чайлд», — попытка привести себя в чувства не засчитана. Попробовать ещё раз? Ведь это просто Чайлд — парень, который в последнее время всегда рядом, который выслушает и поймёт. Ведь это Чайлд…       Осознание затаилось в потёмках, раскрывая ситуацию по чуть-чуть, не позволяя увидеть картину целиком.       И, может быть, это к лучшему, но ни в коем случае не для Люмин: она обречена в любом случае. А вот Тарталья мог бы…       Но он уже расставил новенькие ловушки и бесшумно крадётся следом.       Четыре секунды.       Кто бы мог подумать, что Фатуи окажутся такими засранцами. Чайлд с трудом приподнимается, сплёвывая окровавленную слюну — однозначно не так он представлял себе первое время в Предвестниках.       «Они не так просты», — а чего ты ожидал? Что верные псы Царицы примут тебя с распростёртыми объятиями, и вы вместе будете распивать чаи, делясь грязными тайнами? Смешной ты, Аякс!       — Да ладно! — Дотторе взмахнул руками, притворно огорчаясь. — Не говори, что это твой предел.       Они находятся не так далеко от главного входа. Массивное серое здание располагалось прямо в горе и однозначно привлекало внимание, но мирные жители сюда приходить не решаются, а остальные Фатуи находятся на несколько метров ниже. Почему этот Предвестник решил развлечься именно здесь и именно сейчас? Одиннадцатый не мог ответить, но было ясно как день: Доктор из тех, кто не упустит подвернувшегося шанса. Вот он вальяжно расхаживает взад-вперёд перед парнем, уперев руки в бока. Его светлый брючный костюм самую малость заляпан рубиновыми каплями — такие же стекали с его — Тартальи — рта. Лишь затянутый по самое горло малиновый галстук-бабочка хоть как-то гармонировал с ярко-красной радужкой глаз.       — Ещё слово — и я воткну острие лезвия тебе в глаз, — руки нещадно дрожат, хочется прижаться щекой к холодной плитке и забыть сегодняшний день.       — О как! — мужчина в маске подходит ближе и присаживается на корточки. — С нетерпением буду ждать!       Тело не слушалось: Одиннадцатый слишком слаб, как остальные и говорили. Они не признали в нём равного себе, но ничего, Аякс — нет, Чайлд — покажет, чего стоит. Дотторе протягивает руку, пальцами сжимая чужой подбородок, заставляя встретиться глазами.       — Какой же ты, Чайлд… — сквозь широкую улыбку проскальзывает рваный выдох. — Так бы и отвёл в свою лабораторию.       Аякс не может сдаться вот так просто и не может позволить ему заметить свою слабость. Азарт ослепляет, и желание пролить чужую кровь лишь усиливается. Парень концентрируется, представляя, как пальцы обхватывают меч, и делает перекат, резко выпрямляя руку, в котором сформировалось водяное лезвие. Предвестник в маске удивлённо отшатывается, приземляясь на пятую точку, и пытается увеличить расстояние, но Тарталья в один прыжок оказывается непозволительно близко, прижимая лезвие к горлу.       — Я тебя предупреждал, — синие глаза опасно блестят, а острие утыкается в подрагивающий кадык. — Рот ты уже открыл, осталось дёрнуться — и останешься без драгоценной головы.       Дотторе сглатывает и медленно поднимает ладонь, чтобы оглушить мальчишку крио-атакой.       «Ручки и ножки повыдёргиваю с этого поганца и засажу в пробирку!», — унижение замыливает взгляд, допускается оплошность: он ведет затёкшим плечом, привлекая внимание Одиннадцатого. А тот не дурак: усиливает напор водяного потока внутри лезвия, из-за чего оно брызжет, попадая в глаза. Чайлд придвигается ближе, касаясь кончиком носа чужих волос, и шепчет на ухо:       — Обойдёмся без последних желаний, хорошо? — Тарталья заводит ладонь за голову, впиваясь пальцами в светлые волосы и оттягивает назад, открывая голую шею. — Мой список пополнится твоей смертью.       Доктор не собирался вот так умирать и тем более — от руки такого сопляка. Поэтому мужчина в маске впивается пальцами в сцепленную в его волосах руку и опаляет холодом. Чайлд чуть морщится, но руку не отдёргивает — знает, что его ждёт, стоит только пойти на поводу своей боли, и лишь плотнее приставляет лезвие к шее.       Двое предвестников настолько сосредоточились на противостоянии друг другу, что пропустили момент появления третьего. Неизвестный раздражённо вздохнул, намеренно тихо приблизился и сжал их плечи своими пальцами, отчего оба вздрогнули. Подождал ровно до того момента, пока его коллеги не вскинули лица, удивлённо посмотрев, и пустил электрический заряд. Электро-атака вошла в реакцию с гидро-лезвием и крио-сцеплением, с тройной силой принося боль. Чайлд откинул чужую руку и окончательно осел на пол; тело подрагивало от электрических импульсов. Во рту снова почувствовался привкус железа, и из уголка рта потекла тонкая струйка багровой крови.       — Грх, Скарамучча! — Дотторе с трудом поизносит слова и хватается за собственную уцелевшую шею. — Кто тебе позволил влезать?!       Как же он чертовски рад, что рыжеволосый сопляк не снёс ему голову! Позволяет себе громко выдохнуть, стоит ему ощутить пальцами пульсирующую на шее вену. Теперь точно прибьёт его! Для начала, правда, закончит со своими играми, какие были вчера, позавчера и пару дней назад — слишком уж лакомый кусочек попал ему прямо в руки.       — Между прочим, — Шестой непривычно смотрит сверху вниз, и во взгляде отчётливо видна ярость. — Мы здесь не резвиться собрались. У тебя есть долг перед Царицей? Так иди и выполняй его, иначе…       Скарамучча сжал поднятую руку в кулак, и фиолетовые искры закружились вокруг, предупреждающе мерцая. Мужчина уже понял — Шестой лишь даёт «призрачный» намёк: стоит Дотторе оступиться, как дело иметь будет если и не с Крио Архонтом, то с ним самим как минимум, а как максимум — предстоит разбираться с Педролино. А снять последнего со счетов — значит, заранее подписать себе смертный приговор — кто-кто, а уж он жалеть не будет.       Тарталья поднимает синие глаза, впиваясь взглядом в странную шляпу.       «Это он так пытается компенсировать свой рост?», — от случайно промелькнувшей в голове мысли захотелось рассмеяться. Но ситуация, к сожалению, к этому не располагала. Поэтому Тарталья вытирает рукавом остатки крови на подбородке и старается приглушить вырвавшийся с губ смешок. Только это не помогает: Шестой (услышал? Или заметил?) переводит взгляд с Дотторе на юношу и прищуривает глаза.       — Педролино настойчиво попросил не докучать тебе, Чайлд, — Скарамучча небрежно ведёт плечом, но все и так поняли, что никакой просьбы в словах Первого Предвестника не было. — Но не зазнавайся, ты же помнишь, из-за чего здесь оказался? Поэтому настоятельно рекомендую не оплошать.       Иназумовец задаёт риторический вопрос и устало прикрывает глаза: если сейчас Одиннадцатый скажет что-то против, ему не помешает ещё один электро-разряд для профилактики. Но Чайлд как-то дёргано кивает, с трудом поднимается и, пошатываясь, подходит к Предвестникам. Парень кладёт свою ладонь на плечо Дотторе, мягко его сжимает и чуть приближается, расплываясь в улыбке.       — Этот бант тебе не походит, дружище.       «Всё же последнее слово всегда должно оставаться за ним», — Скарамучча произносит эту фразу в мыслях, совершенно не вникая во вновь разгорающуюся потасовку, как-никак, это — любимый галстук-бабочка Дотторе, и так запросто пропустить мимо ушей критику от какого-то мальчишки он не намерен.       — Молоко на губах ещё не обсохло!       Тарталья наклоняет голову набок, улыбается шире, тихонько посмеиваясь, но вот взгляд… Синие глаза опасно сузились, и даже Шестой Предвестник почувствовал пронизывающий из ниоткуда холод. С ним определённо нужно что-то делать — и как можно скорее.       Три секунды.       — Любит, — Чайлд отрывает длинный, чуть изогнутый лепесток и позволяет ветру его унести. — Не любит…       Ну уж нет, ему такое не подходит! Его Люмин должна испытывать то же, что и он. Он ведь чувствует кровоточащее сердце, что вот-вот выпрыгнет из груди, стоит их глазам встретиться? Второй лепесток безжалостно сминается в сжатом кулаке. Так, у него есть ещё три лепестка на этом цветке, а там… Предвестник оглядывает сорванные стебли ветряной астры: их штук двадцать, может, чуть больше. Парень срывал их, будучи полностью погружённым в свои мысли.       — Любит, не любит и… — последний лепесток радует глаз, и пальцы нежно его оглаживают. — Любит!       Переходит к следующему бутону, продолжая говорить в слух, вот только результат немного…       — Не любит.       Нет, нет, нет! Парень с отвращением отрывает сначала сердцевину первого бутона, потом — второго, крутит в руках зелёный стебель и разламывает его пополам, отбрасывая в сторону. Всё же забраться на огромное дерево в долине Ветров было хорошей идеей: попасться на глаза своенравным мондштадтцам ни при каких обстоятельствах не хотелось — те раздражали неимоверно. А спалиться за таким занятием хотелось еще меньше. Густая листва надёжно укрывала от любопытных глаз, так что Чайлд прислонился спиной к широкому стволу, свесив ноги вниз.       Спустя какое-то время, когда пальцы прикасаются к ещё одному лепестку, внизу раздаются голоса. До боли знакомые, надо заметить, голоса. Одиннадцатый переводит всё внимание на расшумевшихся персон, узнавая в них Искателей Приключений, а именно: Люмин и Паймон.       — Эй, Путешественница! — будь Чайлд собакой, то обязательно завилял облезлым хвостом, радостно поджав уши. — Это уже судьба встречаться каждый раз.       — Ты просто следишь за нами, — уверенно отвечает Люмин, поправляя цветки лилии в волосах.       — Не в этот раз, птичка.       И здесь он говорит правду. Аякс понятия не имел, где сегодня порхает его Странница, но Судьба прямым текстом говорит: «Действуй!» Бросает взгляд на белёсые лилии и вспоминает об алых в своих руках. Всё же отрывает худой лепесток, прошептав одними губами: «Любит», сгребает в охапку оставшиеся нетронутые цветы и спрыгивает вниз.       — Ты не имеешь Глаза Бога, но можешь использовать Анемо-стихию. Этот цветок больше всего на свете любит ветер, — Чайлд вручает букет точно в руки, задерживая свои пальцы на её пальцах. — Вы похожи — «ветер, что можно увидеть».       — Спасибо, — Люмин отчего-то заливается краской, но взгляд не отводит.       — Кстати!..       Фатуец меняет тему и уводит собеседниц подальше от большого дерева, собираясь провести с Путешественницей как можно больше времени. И окончательно забывает о нетронутых трёх последних лепестках, что в конечном итоге дадут ему ответ. Может, это и к лучшему — забыть? Ведь ответ будет состоять из семи букв, первые две из которых испортили бы ему всё настроение.       «Не любит».       Две секунды.       Последняя частичка терпения канула в лету снова в Мондштадте (да что за город такой?) Это произошло, когда солнце наполовину скрылось за горизонтом, опаляя своим оранжевым светом тёмную дорожку мондштадтских хребтов. Чайлд вышагивал вокруг здания Ордо Фавониус, не попадаясь на глаза стоящим у входа рыцарям. Стоило парню появиться у главных дверей, поправляя сдвинутую в сторону маску Фатуи, как Артос и Портос скосили глаза, чуть сильнее сжав своё оружие. Предвестник тихо прыснул со смеху, вытерев выступившую слезинку.       «Если они думают, что смогут своими игрушками остановить меня, то здравый смысл точно обошёл их стороной, пф», — Чайлд сделал ровно два с половиной шага, явно издеваясь над приставленными рыцарями, покрутился вокруг оси, спрятав руки за спину, и такой же неспешной походкой ретировался.       Что ему вообще нужно было от Ордо Фавониус? Их почётный рыцарь — только и всего. Тарталья вернулся в свободный город благодаря одному из заданий. Ла Синьора немного задерживается, но все же она успела передать через дипломата Фатуи, чтобы Одиннадцатый не предпринимал никаких действий. Точнее, был оговорён целый список правил, который Восьмая запечатлела на чуть помятом листе.       — Никакого безрассудства, никаких открытых угроз и применения насилия, — парень вслух зачитывал текст, сквозь сведённые зубы натянув улыбку. — Жди меня к полуночи у кладбища за Храмом. Тц.       Тарталья раздражённо махнул рукой, тем самым заканчивая разговор с дипломатом. Предвестники должны были явиться в кабинет Магистра Джинн с конкретным предложением, от которого та не смогла бы отказаться. И дело совсем не в заманчивости или действительно стоящем, по крайней мере — для Мондштадта, предложении, а в скрытых условиях, что прижмут Магистра со всех сторон. Если она откажется, это навлечет ответные меры от Снежной, и сладко никому не будет. Ну, быть может, Чайлду. А если согласится… Парень жаждет увидеть сведённые у переносицы брови, поджатые в недовольстве губы и порозовевшие от злости щёки у той, благодаря которой держится весь этот жалкий городишка. Эта женщина… Хм, Тарталье определённо хочется немного поиграться, посмотреть, правда ли она та, о ком слагают баллады как о Благородной Львице и Рыцаре Одуванчике?       Ну да ладно. Раз Восьмая Предвестница задерживается, значит, есть время заглянуть к Люмин. Но ни через пару минут, ни через полчаса Чайлд её так и не нашёл. Парень сидел на огромном памятнике в самом центре Мондштадта, сканируя каждого проходящего жителя в жалких попытках разыскать белое платье и короткие светлые волосы.       Пусто.       Солнце почти скрылось за горизонтом, когда Люмин, наконец, объявилась. Она вышла из Храма Барбатоса, осторожно закрывая массивную дверь. Рядом стоящий рыцарь сдержанно кивает, и Путешественница отвечает тем же. Тарталья собрался было спуститься с каменной головы, но невольно замер. Тело покрылось сплошной судорогой, оголяя каждый нерв, а в голове был только один вопрос: «Какого хиличурла он здесь делает?!» Люмин спускалась по каменной лестнице, когда её окликнул мужской голос — Виктор, один из дипломатов Фатуи, выглянул через дверь, оказался возле девушки в два быстрых шага и протянул ладонь. Люм прикоснулась к его руке, забирая нечто и припрятав в неприметный карман. Вместе спустились и брели к площади, заводя оживлённую беседу. Со стороны они смотрелись, как закадычные друзья, и Предвестнику это не понравилось. В последнее время все его «нравится» и «не нравится» стали напрямую касаться Странницы, что не могло остаться незамеченным для других. Тарталья не особо заботился, узнают ли о его привязанности к везде сующей нос девчонке, а стоило бы: он — не единственная хищная рыба в этом пруду, есть виды пострашнее, крупнее и намного опаснее.       Чайлд ещё немного понаблюдал за «парочкой» (ведь Паймон всё ещё вилась вокруг них, и парень впервые был благодарен прилипчивости этой букашки), затем отряхнул серые брюки и спрыгнул с вытянутых каменных ладоней. Он спрятал собственного хищника за семью печатями, нацепил приветливую улыбку и запустил пятерню в рыжие волосы, несильно сжимая.       — Вот так встреча! — Предвестник кладёт ладони на их плечи, ласково оглаживая девичье и с силой стиснув мужское. — Я думал, что ты недолюбливаешь Фатуи, Люмин. Неожиданно было увидеть тебя с… Ним.       Виктор опустил взгляд, прикусывая нижнюю губу, и Чайлд готов поклясться: если бы не чёрная маска, они бы лицезрели алеющие щёки! Прости, дипломат, но она не твоего уровня.       — Мы познакомились задолго до встречи с тобой, Чайлд, — Люмин отвечает спокойно, совершенно не замечая сгущающуюся вокруг них тёмную ауру.       — Вот как. Ну, не буду вам мешать.       Слово «мы» засело в голове и разбухает, словно дрожжи, заполняя все мысли. Одиннадцатый Предвестник скрипит зубами: вот-вот заведётся. В голове всплывают «заповеди» Синьоры: нельзя подорвать и без того шаткую репутацию. Чайлд хотел скрыться в тени, приводя себя в порядок, а позже — закинуть Путешественницу себе на плечо и покинуть треклятый Мондштадт. Но чужие пальцы на его рукаве не дают сбежать, поджав такой же рыжий хвост.       Люмин сама не поняла, как схватила Тарталью за закатанный рукав, крепко сжимая. Зачем она это сделала? Почему-то ей не хотелось, чтобы парень уходил, тем более, только-только появившись. Она тянет вторую руку и так же хватается за рукав — Люмин чувствует себя отчаявшейся. Почему? Не знает.       — Ты чего? — Предвестник прикасается свободной рукой к её, чуть сжимая прохладные пальцы. — Я тут, хорошо? От меня так просто не отделаешься, Люм.       Последняя фраза слетает с сухих губ, но ни Путешественницу, ни Чайлда она не смущает. Виктора охватила крупная дрожь. Он вжал голову в плечи и растерянно моргнул. Ведь только дипломат Фатуи заметил, с какой окраской были сказаны слова: жёстко и властно. Не даром дипломатов учили различать каждую эмоцию и каждый мимический жест: для переговоров это — одно из самых важных умений. Виктор, если говорить честно, успел привязаться к любопытной Люмин с её извечными вопросами о Фатуи и Снежной. Быть может, дело тут и не только в привязанности и маленькой дружбе, а в чём-то большем — Виктор не мог дать точного ответа. Сейчас — тем более, когда Предвестник следит за каждым его вдохом, и мужчине кажется, что выдохни он в сторону девушки — и его настигнет верная расправа. Дипломат точно не знает, на что способен Чайлд, но, учитывая слова своих знакомых о репутации Шестого Предвестника — Скарамуччи, — легче ему не становится. В Предвестники попадают не за красивые глазки и уж точно не за добрую и ранимую натуру, а это значит, что Одиннадцатого стоит избегать не меньше, чем и любого другого Предвестника. Вот только… В порядке ли будет Люмин? Виктор бы мог собраться с духом и рискнуть, но…       Тарталья небрежно хватает фатуйца за меховой воротник и притягивает к себе, стоит Путешественнице отойти на приличное расстояние.       — Слушай, — Чайлд прикрывает на мгновение веки, сдерживая самого себя. — Позволишь себе шаг в её сторону, взгляд — да хоть одна мысль о ней промелькнёт в твоей светлой головушке, — и я не позавидую твоей участи.       Виктор нервно сглатывает. Всё же он был прав: Одиннадцатый не менее опасен! От такого надо бежать как можно дальше и не оглядываться, чтобы не навлечь, не дай Царица такому случиться, жестокую кару.       — Надеюсь, мы друг друга поняли. Да? Прекрасно!       Хоть физическое давление и исчезло, стоило Предвестнику разжать руку, как в воздухе зависла неприкрытая угроза — она давила на грудную клетку, не давала сделать полноценный вдох, и Виктор решил трусливо поджать хвост. Всё же жить ему хотелось больше. Пока что.       Полностью стемнело. Тарталья достал из кармана брюк небольшие часы: без двух минут полночь, а Предвестницы на месте нет. Парень пнул маленький камушек, прошёлся взад-вперёд, шаркая подошвой, и уселся прямо на холодную землю, приминая короткую траву. Пальцы нервно постукивают по бедру, и Одиннадцатый в мыслях проклинает задержавшуюся Синьору. Вскоре раздались шаги, и Чайлд подпрыгнул, вставая по струнке.       — Чайлд?! — Паймон вскрикивает и зажимает ручками рот. — Что ты тут делаешь?       — Я думал, в столь поздний час такие милые девочки нежатся в своих кроватках?       Брошенная от удивления фраза задела Люмин: потому что, во-первых, они — не маленькие девочки, которые не могут о себе позаботиться, а во-вторых, кроваток-то у них и нет…       — А это?.. — Предвестник кивает в сторону их компаньона, молча наблюдавшего.       — Это мастер Дил… Ой! Я хотела сказать — Полуночный герой! Да-да! — помощница Люмин кружит восьмёркой, не зная, куда себя деть.       Чайлд прищуривается. Красные длинные волосы, завязанные в низкий хвост, чёрные слои одежды и рубиновые глаза — да они, должно быть, шутят! Не говорите, что никто так и не понял, что Дилюк, будучи хозяином винокурни «Рассвет», с вечно хмурым взглядом и открытой неприязнью к рыцарям по ночам играет в непобедимого героя? Интересно…       — Ха-ха, я так и понял.       — Э-это… Та самая женщина, что напала на Венти! — Паймон отлетает за спину Путешественницы и пытается сказать что-то ещё.       «Вот невовремя!», — Чайлд закатывает глаза, разворачивается на носках к Предвестнице и улыбается:       — Ты долго.       Женщина стоит чуть поодаль вместе со своей верной «группой поддержки» в лице Фатуи. Одиннадцатый слишком увлёкся своими собеседниками и не смог уловить звук приближающихся каблуков. Чёрт.       — А? — летающая помощница хмурит брови, пытаясь разобраться в ситуации.       — Ох, — Восьмая Предвестница усмехается и упирает руки в бока. — Здравствуй, Путешественница.       — Синьора! — Люмин меняет позу, словно готова вот-вот вступить в схватку.       — Так ты запомнила моё имя? Какая прелесть.       Ла Синьора расплывается в хитрой улыбке, чуть прищуривая глаза. Рука, облачённая в длинную чёрную перчатку, поднимается вверх и заправляет прядь белокурых волос за ухо.       И тут-то Тарталья понимает, что сейчас произойдёт. Ему нужно приложить титанические усилия, примерить маску нейтрального персонажа и разрешить назревающий конфликт, пока для Мондштадта не стало слишком поздно…