***
Дорога к броду не заняла много времени. Яги с Мидорией взвалили на плечи очередную порцию тюков, а Урарака шагала налегке, неся с собой только свой саквояжик. Тропа вилась среди елей, высоко взошедшее солнце освещало подсохшую после недавних дождей землю, заставляя каждый листочек сиять нежно-салатовым, хвою – густым изумрудным, а вытоптанные участки дороги – благородным серебристо-серым. Такой странный эффект возникал благодаря сочетанию мелкой пыли со старыми сосновыми иголками, будто запаутинившимися от времени. По земле были разбросаны маленькие круглые шишки. Урарака шла, с любопытством оглядываясь по сторонам и впитывая красоту окружающей природы – спокойно, расслабленно, как будто не было никаких приключений. В компании путешественников она чувствовала себя защищенной и по-настоящему счастливой. Мысли о глупости, которую она совершила по спасении от медведя, заставляли девушку отчаянно краснеть – каждый раз, когда Урарака бросала взгляд в сторону несущего тюк Мидории, ее щеки вспыхивали, а дыхание сбивалось. Она отворачивалась и прятала румянец за прядями волос. «Поцеловала! Глупая, глупая, зачем я это сделала, что натворила!» – твердила девушка, а ее губы дрожали от сладкого воспоминания. Щека у Мидории была такой мягкой и теплой. Урарака возвращалась к драгоценному моменту и жалела одновременно обо всем – и о своем нелепом, как ей казалось, порыве, и о том... Девушка закусила губу. О том, что не поцеловала его еще раз. О том, что не догадалась чмокнуть его в лоб, и в нос, и в подбородок, о том, что не покрыла любимое лицо поцелуями, не коснулась губами бровей и веснушек! «По крайней мере, он не оттолкнул меня! – улыбнулась Урарака. – Быть может, Деку-кун все-таки передумает?» Горечь разлилась по ее сердцу. «Да, как же! – насупилась девушка. – Размечталась, опять размечталась! Не бывает так, чтобы от одного поцелуя... А вдруг? Вдруг?» Перед ее мысленным взором развернулась очередная картина. Мидория обнимает ее за плечи. Его руки такие мягкие, приятно тяжелые. Натруженные, немножко дрожащие, теплые. Урарака упирается ладонями в его грудь и чувствует, как колотится любимое сердце. Их лбы соприкасаются. От Мидории пахнет мятой травой и крепким кофе. Он целует ее прямо в губы. Девушка закрывает глаза и подается вперед, держась за отвороты его рубашки. – Вот мы и пришли! – Бодрый голос Мидории вывел ее из мечтаний. Урарака увидела лагерь на Тайе. Расставленные среди деревьев палатки, перемежающиеся пирамидами тюков – никакого порядка, кроме самых примитивных попыток выстроить неровные линии вдоль ведущей к броду тропы. Десятки людей шныряли в разные стороны. Кто-то, подобно Яги и Мидории, только добирался до лагеря с грузом на плечах. Другие отправлялись в обратный путь, за новыми тюками. Множество путешественников сбилось в артели, так что на стоянке были и те, кому гнуть спину не приходилось. Очевидно, не одна Урарака вызвалась заботиться о лагере и готовить еду – люди молодые и старые, мужчины и женщины, хотя последних и было совсем немного, заполонили Финнеганский брод, привнося суматошную, но такую простую и уютную жизнь в этот клочок леса, выходящий к реке. Еще несколько недель назад здесь был всего лишь перевалочный пункт на малоизвестной тропе. Теперь же брод как будто кипел. Выглядывая из-за плеч Мидории, Урарака разглядела невдалеке синие, пенящиеся воды реки. Цепочка людей с мешками на спинах переходила бурлящий поток. Волны доходили путешественникам до пояса, но большую часть пути воды было лишь по колено. «Это и мы завтра так пойдем?» – забеспокоилась девушка. Однако, приятное оживление, царившее в лагере, заставило ее быстро забыть о своих тревогах. Здесь действительно было много людей – и они смеялись, шутили, обсуждали уже пройденные этапы и предстоящие трудности, давали друг другу советы. Кто-то, подобно отцу Урараки, пытался распродать свой груз. Далеко не все из остановившихся у Финнеганского брода собирались продолжить свой путь. В толпе попадались и грустные, отчаянные лица – многие переоценили свои силы, или просто смалодушничали, и теперь бродили у переправы, тоскливо глядя по сторонам. – Наше место для лагеря – вон там. – Яги указал девушке на притоптанный предыдущими путешественниками клочок травы. Пара тюков с первой ходки обозначала основание для будущей пирамиды груза – зрелище, уже ставшее привычным за те несколько дней, что Урарака провела на тропе. – Хорошо, сэр! – улыбнулась она. Мужчины сложили на землю новые вьюки. – Ну, что же, милая Урарака, осматривайся пока, а мы отдохнем – и за следующим грузом! – сказал девушке Яги. – Принесем палатку и все остальное. – Ладно! Урарака оставила своих спутников, хоть ей и очень хотелось побыть еще какое-то время с Мидорией. «Не будь слишком липучей! – приказала себе девушка. – Деку-кун и так все время вынужден со мной нянчиться». Она отправилась посмотреть на реку и процесс переправы. Затем необходимо было вернуться, дождаться, когда Мидория с Яги перенесут все необходимые по лагерю вещи, и готовить обед. «Припозднимся мы с супом сегодня, – вздохнула Урарака. – И все из-за меня!» Девушка насупилась. «Ну, ничего! – попыталась подбодрить себя она. – Худа без добра не бывает... По-другому я бы не осмелилась поцеловать милого Деку!»***
Мидория остановился ненадолго, чтобы перевести дух. Последняя ходка перед полуденным перерывом. Хотя, учитывая произошедшие события, отдых пришлось перенести на пару часов – столько заняла незапланированная переброска всего необходимого к Финнеганскому броду. Однако теперь можно было по-настоящему расслабиться в полной безопасности крупного лагеря. «Только бы донести последний мешок», – вздохнул юноша и вновь взвалил груз на плечи. Усталость, накопившаяся за восемь дней непрерывного, и непривычно тяжелого труда, начала сказываться на его организме. Столкновение с гризли сил не добавило, так что теперь Мидория чувствовал себя совершенно разбитым, измотанным и измученным. «Понятия не имею, как мы сегодня с сэром сможем закончить...» – Капля пота скатилась по его лбу, впиталась в бровь, а затем съехала по щеке на подбородок. Юноше вспомнился отчаянный, нелепый поцелуй, которым Урарака его наградила сразу после спасения от медведя. Голова у Мидории тогда шла кругом, дышать все еще было трудно, особенно после долгого бега – так что он ничего не сказал, просто обнял девушку и прижал ее круглую голову к своей груди. Но теперь, когда все устаканилось, волнение прошло, и даже боль от падений и ударов медведя уступила место усталости, юноша понял, что в его отношениях с Ураракой что-то должно было измениться. Он пока не мог точно сказать, что именно, но чувствовал – отмалчиваться по-прежнему, прятаться за своим обещанием, откладывать решение на потом уже не получится. Мидория закусил губу и зашагал по тропе, хватая ртом воздух. Спина у него ныла, плечи ломило от тяжести груза. «Скорее бы добраться до лагеря!» – всем сердцем пожелал он. Но даже изматывающий труд больше не мог отвлечь его от смущающих мыслей. Юноша вспомнил, как приемный отец сказал ему: «Ты же что-то чувствуешь к Урараке, не отрицай этого». А он отрицал изо всех сил... Вот только если бы его «нет» было правдой, откуда тогда такой стыд? Откуда такой жар в груди, и пылание щек, и размахивание руками? «Я сказал то, что должен был сказать», – сник Мидория. Но правду он понял уже давно, просто боялся принять ее, вот весь сказ. «А ведь с тех пор столько всего успело произойти!» – Юноша горько вздохнул. Слезы Урараки ранили его в самое сердце, ее признания – а она повторяла их не единожды, будто в надежде, что вот сейчас Мидория передумает, вот сейчас поцелует в ответ – да, ее признания бередили душу парнишки своей искренностью, своей беззащитностью. Она знала, что он выбрал другую, но все равно продолжала протягивать ему руку, потому что... «Потому что действительно любила меня, – подумал Мидория. – Потому что ей ничего больше не оставалось. Потому что не могла просто забыть, сдаться, отказаться от своих чувств». Ему вдруг представилось: а если бы он оказался на ее месте? «Допустим, Цую бы не ответила бы мне любовью – неужели я бы просто опустил руки?» – Мидория нахмурил брови и задрожал. Он понял вдруг, что такого просто не могло бы произойти. Не в том было дело, что он бы не сдался, нет. Просто... «Цую начала эти отношения, а не я. Она первая почувствовала ко мне что-то! Я только робел и стеснялся – да, она была... очаровательная, милая, просто чудесная, но...» Мидория остановился и сбросил груз с плеч. Нужно было двигаться дальше, но он просто не мог. Нужно было все хорошенько обдумать – и заодно восстановить сбившееся дыхание. «Я сказал ей тогда, вечером, – размышлял он, ковыряя землю носком ботинка, – сказал, что люблю ее... Что полюбил ее еще тогда, когда мы только увиделись! Но... правда ли это?» На глаза Изуку навернулись слезы. «Я не знаю! – Сам того не понимая, он повторил плач Урараки, признававшейся ему сегодня утром. – Не знаю, не знаю!» Ему хотелось верить, что все было именно так. Он был искренен, когда говорил с Цую. Но тогда почему... почему теперь эти слова казались ему такими неуместными, неловкими, почти что... неискренними? Мидория сжал губы. Ему хотелось верить в чудо. Он знал, что чудо действительно было. Он вспоминал Цую, и его сердце наполнялось теплом. Их чувства друг к другу были волшебными, удивительными, он никогда не испытывал ничего подобного, но... «Были», – с горечью признался Мидория. Потому что если бы он действительно имел ввиду то, что сказал Цую, разве... разве ему не должно было бы совершенно плевать на влюбленную в него Урараку? «Мне жаль Цуеньку, – всхлипнул юноша. – Мне так ее жалко! Она заслужила чего-то... другого. Чего-то лучшего, чем... это. Сэр сказал, когда я вырасту, он примет любое мое решение с уважением, потому что будет знать, что я мужчина! Но что мне делать сейчас? Что мне решить сейчас, и как поступить?» Да, ему было жаль Цую. Но и Урараку ему было очень жалко – это он уже понял, когда размышлял в палатке вчера, перед тем как заснуть! «Она меня любит. – Голова у Изуку уже просто гудела. – Она ценит меня, и целует, и мне так приятно, так нравится ее обнимать... Она такая красивая. Я нужен ей, я должен ее защищать, помогать! И она тоже меня... защитила. Рискнула жизнью, чтобы спасти меня от медведя, после того, как я рискнул ради нее! Не хотела уходить... А я назвал ее дурой! – Щеки Мидории вспыхнули. – Нужно будет извиниться, когда приду в лагерь». Подхватив груз, он потащил его вверх по тропе, отчаянно пыхтя. На сердце у него было жарко и больно. Юноша понял вдруг, чем отличались его чувства к Урараке. «Мне не просто жаль ее, – выдохнул он. – Я... ей благодарен». За все объятия, и цветочки в еде, и «Доктора Торна», и конечно же, за спасение от медведя, он был благодарен своей милой, порывистой нюне... «Цую тебя, что ли, не обнимала? – Мидория попытался возразить самому себе. – И подарки дарила! Неужели ты не благодарен ей за это?» Впереди показался долгожданный лагерь. Юноша заспешил, насколько позволял ему тяжелый груз на затылке, и сбросил свою ношу к основанию пирамиды. Присел на один из тюков и спрятал лицо в ладонях. Истершаяся кожа перчаток пахла очень приятно. «Цую подарила тебе эти перчатки!» – пронеслось в голове парня. Его губы искривились от страдания. «Где Урарака?» – подумал Мидория, оглядываясь по сторонам. Ему отчаянно захотелось увидеть ее, просто увидеть, как будто все сразу же разрешится, как будто можно посмотреть на нее, и понять: любишь или не любишь. «И что делать, если все-таки любишь?» – Юноша мысленно застонал. Внезапно его взгляд, бессмысленно рыщущий по соседним палаткам и веревкам белья, натолкнулся на ответный, хитро-веселый взор какого-то старика. Чрезвычайно низкого роста, сморщенный и седой, будто какая-то обезьянка, путешественник сидел на деревянном ящике, болтая обутыми в не по размеру подобранные ботинки из начищенной кожи. Подошвы у него были подкованы металлом, а верх обуви украшен замысловатыми растительными узорами. В общем и целом, ботинки выглядели красиво, но на коротких ножках старика они казались расплющенными и совершенно неуместными. Одет путешественник был в поношенную желтую куртку и старые брюки – очевидно, что в них он работал еще на приисках в Калифорнии. Мидория сразу узнал характерный прищур, да и усмехался соотечественник слишком уж понимающе. Да, таких людей юноша видел не раз, когда жил в Сан-Франциско. С такими часто общался его приемный отец, раньше добывавший золото в Кордильерах. – Эй, парень, ты чего грустишь, а? – спросил старик дребезжащим голосом. Он был дружелюбен, и явно любопытствовал просто со скуки. – Сложно сказать, сэр, – отозвался Мидория. Говорить ему не хотелось – но он чувствовал, что накопившиеся переживания нельзя больше прятать. Душевные метания стали ему просто невыносимы. – Хе! – Путешественник положил ногу на ногу. – Что это «сложно»? Потерялся, что ли? Или потерял что-нибудь? – Ни то, ни другое, – осторожно сказал Мидория. – А вот выглядишь ты потерянным, парень. Как тебя зовут-то? – Мидория Изуку, сэр. – Ась? – Мидория Изуку, сэр! Я из Калифорнии. Старик поднял голову к небу и покусал нижнюю губу. – Да то, что из Калифорнии, это понятно. Японец ты, что ли? Юноша коротко кивнул. – Час назад здесь видел, ходила по лагерю девушка. Тоже японочка, со смешной прической. Я тебе вот что скажу: иди, найди ее, и скажи, мол, Мидория Изуку ты. Познакомить с отцом предложи, и такой – «прошу руки вашей дочери», понял? Молодой человек покраснел до корней волос и неловко заерзал. – Да шучу я! – рассмеялся старик, с лукавством наблюдая за его реакцией. – Хотя, судя по всему, в каждой шутке есть доля правды, а, парень? – Не в каждой, сэр. Бывают просто глупые шутки. – Это верно. Ну, так что, ты точно не потерялся? Мидория покачал головой. – Вы так и не сказали, как вас зовут, сэр. – Ты можешь называть меня просто Торино. Хотя, я думаю, Торино-сан тебе будет ближе, я прав? – Вовсе нет, сэр. Я большую часть времени говорю на английском. «Хотя в последнее время зачастил с суффиксами, – признался он самому себе. – Из-за Урараки-чан». – Ну, тогда Гран Торино! – усмехнулся старик. – Вы на Юкон? – Мидория намеренно задал очевиднейший вопрос, надеясь увести разговор в безопасное русло. Чувства переливались через край его измученного сердца, но раскрывать душу незнакомцу все же не стоило. Пусть и хотелось. Гран Торино почему-то внушал юноше доверие. Возможно, дело было в глазах – старик смотрел на него с едва скрываемым весельем, и взгляд у него было добрый, пусть и насмешливый. – Все на Юкон, мальчишка-Мидория! – сказал ему Гран Торино. – Ты сам-то с кем будешь? К кому обращаться, чтобы свести тебя с той девушкой? Отцовское согласие нужно с обеих сторон. – Сэр, – Мидория побагровел, – не хотелось бы отвечать на вопрос в такой форме. Я действительно приехал сюда с отцом, его зовут Тошинори Яги. Но вы совершенно неправы насчет... Какое еще отцовское согласие! Не шутите так больше, пожалуйста. Старик коротко хмыкнул. – Тошинори, значит. Хе-хе, интересно! А скажи-ка мне, что это у вас с отцом не совпадают фамилии? Мидория промолчал, надеясь, что Торино отстанет. – Эй, парень, ты чего какой мрачный-то, а? – Вы сами все знаете, – надулся Мидория. – Насчет фамилий. – Ага, знаю, но хотел услышать от тебя. – Старик соскочил с ящика и подошел к нему, опираясь на узловатую палку. – Да ладно тебе, Мидория, не серчай, – сказал он, тыча ей парня в колено. Юноша дернул ногой и пробормотал: – Я не серчаю... Просто... давайте поцивилизованнее, что ли, общаться? Гран Торино фыркнул от смеха. – Поцивилизованнее, а? Ну, давай. Нельзя, что ли, старику пошутить даже? Рассказывай, цивилизованный Мидория, что у тебя приключилось, и чего ты такой грустный сидишь! – Не хочу, – отозвался парнишка. Старик забрался на тот же тюк, что и он – правда, для этого Гран Торино пришлось забавно подпрыгнуть. Устроившись поудобнее на расстоянии локтя от юноши («Чтобы в случае чего я не смог его как следует пихнуть!» – подумал Мидория), путешественник принялся тыкать палкой в ботинок своему собеседнику. – Да ладно тебе, парень, – сказал он. – Выкладывай, что у тебя приключилось. Может, я помогу тебе каким-то советом?