***
Шелли металась во сне по кровати, волосы слиплись, став похожим на колтун; голова качалась в разные стороны. До этого она лежала на животе, обнимая подушку и разметав фиолетово-пурпурные локоны. Сейчас же одеяло свалилось на пол и лежало у постели, около тапочек, чистым сугробом, покрывало, подобно змее с готовым жалом, обвивало смуглую ногу; губы плотно сжались, превратившись в линию, брови сведены к переносице, ресницы неуверенно хлопаются, стремительно пытаясь разлепить глаза. Когда ей это всё-таки удалось сделать, она, с отчаянным хрипом, повалилась на пол, увлекая за собой ещё и обвивашую её материю; спина не почувствовала холод пола, так как имелся пушистый ковёр, тёплый и новенький, девушке хотелось самой обустроить своё крохотное жилище, точнее — это частный дом с террасой, двумя комнатами и собственным чердаком; шторы такие же, как коврик, практически, только он грязно-белого и кофейного цвета, а они чёрно-коричневые. Где-то рядом, кажется, на столе, валяется искусственный венок с голубыми и белыми розами — тоже фальшивые, правда, их чем-то облили, что несёт на несколько метров; выбросить — жалко, память о прошлом празднике, да и идёт он к её волосам, а если ещё и с платьем то вообще красота. Жалко, что она не фанат юбочек и прочих женских вещичек. Девушка поднялась, медленно и лениво, как кошечка, зевая во весь рот, выгнулась в спине и вновь повалилась на одеяло, лежало теперь вместе с покрывалом; глаза слипались, мысли путались туже клубка змей, а спать хотелось больше, чем жить, из-за чего той пришлось приложить не мало усилий, дабы подняться и похлопать ресницами перед зеркалом в полный рост, потом она улыбнулась и вскочила, рассмотрев время на часах. На языке крутились не самые лестные выражения в свой адрес, которые так и не были озвучены в слух из-за того, что пришлось буквально бегом собираться на ходу. Смит заскочила в ванную и включила кран горячей воды; обжегшись, вскрикнула и подпрыгнула на одной ноге, прижимая «поврежденную лавой» руку, другой добавила холодной струи и потихоньку стала умываться; взяла зубную щётку, выдавила немного пасты неприятного, мятного вкуса и стала чистить зубы, размышляя о завтраке. Ещё и про пробежку забыла… Ладно, черт с ней пробежкой, сейчас главное успеть прийти не последней, а-то ещё и Рико засмеет и уйдёт в загул на несколько дней, как-никак паб Барли всегда для него открыт. Вода действует освежающе, поэтому сонливость, как рукой снимает, чем Эль-Примо бежит после нескольких чашек кофе; мысли о горячем, бодрящем напитке отправляют её на кухню, и она ставит чайник кипититься, пока сама идёт в комнату, дабы расчесать волосы. Когда с последнем покончено, девушке переодевается из ночнушки в повседневную одежду. С кухни доносится звук похожий визг, и та спешит обратно, дабы налить себе чаю — ах, как жаль, что не кофе! — и попыталась быстренько сделать завтрак: взяла булку, маргарин, намазала последнее на первое и всунула в рот. Когда последний шнурок на завязывается, она выбегает из квартиры, одаривая себя саму ложными обещаниями, что вернётся как можно раньше, быстрее, скорее и принесёт что-нибудь вкусненькое на ужин, чтобы потом посмотреть фильм, поедая мороженое или шоколад с чипсами; замок охраняет её дом вернее стража, и та со спокойной и сытой душой бежит к такси, которое вызвало поедая свой короткий завтрак. Водитель оказался молчаливым, его любимой песней была испанская, и Шелли сдержалась, дабы не подпевать. Сегодняшний сон взволновал её, он был слишком уж... Реальным. Будто выдернутое из памяти воспоминание прошлого, однако, пытаясь вспомнить что-то похожее, девушка натыкалась на стену непонимания, словно она страдала от амнезии. Смит была уставшей из-за этого сна, посему злилась ещё сильнее, внутреннее закипая, хоть внешне оставалась абсолютно равнодушной. Когда пение певца закончилось, таксист включил радио, и по всему салону раздался звучный голос Майкла Джексона: ~Told me that you're doin' wrong, Word out shockin' all alone. Cryin' wolf ain't like a man, Throwin' rocks to hide your hands.~***
Девочка радовалась, когда мама улыбалась и пела. Зачастую её голос был печальным, под стать песни, так как благодаря этому чувствуется правильная атмосфера. Сейчас её нежный баритон звучал гораздо громче, чем обычно: — You ain't done enough for me, You ain't done enough for me, You are disgustin' me, yeah yeah. You're aiming just for me, You are disgustin' me. Just want your cut from me. Мама говорила, что это песня её молодости, весёлая, задорная, чем-то даже дерзкая; такую часто включают на вечеринках, каких-нибудь мероприятиях, у их семьи было несколько пластинок с песнями Майкла Джексона, поэтому их было легко запомнить, всё одно что расколоть орех. Такие моменты можно назвать счастливыми, потому что нет этого человека. Девочка любила такие моменты. Почти также сильно, как маму.***
Шелли вошла в полицейский участок и лёгким кивком ответила на бурное приветствие сержанта; улыбающийся, с надеждой в карих глазах — он давно мечтал о повышении, но начальство медлило, а ведь парню ещё кормить семью, невеста беременна, мать — прекрасная женщина, сумевшая воспитать достойного человека — чем-то болеет. Девушка лучезарно улыбнулась, направляясь в ту часть здания, где, должно быть, спала Роза Кокс. Наверное, жёсткая древесина показалась ей не самой удобной, после пушистой перины; была она у неё в квартире — та принадлежала ещё её матери — сырость, мрачность, стены отвратительно-зелёного цвета, зато мебель была новой. Проститутки редко заботятся о домашнем очаге, им бы детей накормить, а не домиком заниматься; Шелли знала старшую Кокс, на старости лет женщина совсем пропала в пучине воспоминаний и прошлой боли. Розмари — полное имя Розы — была её не первой дочерью, но любимой, у малышки была одежда, еда, крыша над головой, но не было дорогих игрушек, как у одноклассников. Смит покачала головой: порой ей было жаль начинающих преступников, но эта тёмная лошадка не заслуживала сочувствия. И шериф даже не удивилась, когда увидела, что Розмари Кокс не было в каталажке.***
Роза улыбнулась матери. Та улыбнулась в ответ, обнажив кривые, жёлтые зубы; волосы неровными, поседевшими локонами падали на худенькие плечи, и взгляд девушки переместился на старую фотографию: там была она и Мисс Кокс в молодости. Волосы девочки тогда были голубыми, сейчас же они тёмно-синие, глазки были тёмными, стали фиалковыми; мать на снимке была также прекрасна, как и в семнадцать: длинные светлые волосы, голубые глаза, аккуратный маленький нос, мягкие губы, платье сшитое на заказ с белоснежными кружевами. Кружева её мамочка очень любила: они и сейчас на её платье, жёлтом, как луговый мёд, квадратным вырезом, шаль бежевого цвета небрежно лежит на плечах, носки, в тон ей, делают кожу её матери на ногах слишком белой. Отцом Розы был чернокожий, укативший в закат стоило ему узнать, что новая подружка ждёт от него ребёнка. В отличие от многих своих «коллег», Мисс Кокс никогда не приводила в дом клиентов, зато возможных судей приводила; с такими мужчинами Джун — имя матери Розмари — намеревалась на какое-то время связать свою жизнь, на месяц, на год, не несколько лет. В душе она понимала, что ни один из них не задержится у нее навсегда, хотя-бы на десять лет, не решится сделать предложение, но каждый раз она с замиранием в сердце думала — «Может быть на этот раз...». К сожалению или счастью, все надежды заканчивались тем, что все мужчины, охотно разделявшие с ней постель, сделавшие детей, исчезали, к тому же, помимо моральной боли, наносили материальные неприятности — в виде украденного кошелька, телефонов, ноутбуков её детей, а однажды и нарядов Джун, из-за последнего она очень огорчилась, про себя окрестив того подлеца козлом без капли чести. Мисс Кокс любила всех своих детей (у неё было три дочери и один, теперь уже мертвый, сын; девочки — Розель, Рина, Розмари, мальчик — Ричард), однако на свою последнюю малышку — Розу— она возлагала особые надежды, голова полнилась мечтаниями. У этой девочки было все то, чего не было ни у её матери, ни у её старших брата и сестёр. С ней все будет хорошо, с ее ненаглядной Рози, Джун была полна решимости обеспечить ей хорошее обучение, воспитание, общение; лучшая школа, лучшие манеры. Раньше женщина часто думала о том, что, как только накопит побольше денег, попробует получить более достойную квартиру, желательно, в престижном районе. Это могло дать её дочери возможность общаться с образованными, вежливыми людьми из высшего света или хотя-бы среднего. Теперь же её мечту об этом осуществит — или пытается осуществить — Роза, милая Роза, умная, готовая на всё ради своей мамочки. Иногда она была такой доброй и нежной, что Джун хотелось плакать. Эта девочка способна на многое, если захочет; даже на Кольта произвела хорошее впечатление, этого сложно добиться, большинство жителей теперь понимают, что с младшей Кокс нужно считаться, иначе может последовать кара. Роковая кара, которая может обрушится прямо с неба.***
Эмз была сердита. Это чувствовали и понимали все находящиеся рядом. Рядом с ней застыли две проститутки, ожидающие своего окончательного приговора; блондинки, одна высокая, другая низкая, та, что повыше, с голубыми глазами, а вторая с зелёными, из одежды на обеих были лишь трусики и лифчик, обувь на устрашающе массивном каблуке. Кольт непонимающе моргал глазами, ожидая, когда девушка Булла соизволит объясниться. Та начала. — Боже, знал бы ты, что здесь произошло! — она кинула презрительный взгляд на шлюх, те опустили глаза. — Потаскухи! Подлые твари. Так вот, слушай, что я тебе сейчас расскажу: пока одна целовалась с клиентом, вторая — сучка мерзкая — вытащила у него из кармана бумажник и всунула в трусы. Это было так быстро, что я охренела. Опыт у них, видимо, в этом такой же большой, как в работе на трассе… Мрази! — Успокойся, Эмз, — Кольт поморщился, уловив запах лака для волос, которым Блэк обожала пользоваться; это и объяснимо, сложная причёска из её сиреневых волос без этого средства долго не продержится. Правда, гадость неимоверная, и как Булл может терпеть возле себя такой аромат, обжимаясь со своей пассией в каком-нибудь переулке, когда подобное смешивается с благоуханиями дерьма, дешёвой выпивки и рвоты? — В любом случае, ты смогла им помешать и… Ну. Эм… Заслуживаешь награды! Иди вниз и попроси у Барли выпивку. Скажи, что это за счёт заведения. — Не могу я… — Блэк оглянулась на проституток, которые тут же заострили уши. — Валите отсюда, грязные шлюшки. В клубе другого города вас выгнали бы даже за мелкое воровство, не то что за бумажник! Обворовывать посетителей — последнее дело, суки, помните от этом. — Обе девушки поспешили уйти, краснея ушами и щеками, Кольт решил промолчать, молчаливо соглашаясь с Эмз. Им действительно стоит быть осторожнее, чего доброго, заинтересуется полиция, а им только этого не хватало. — Короче, Карт, у меня проблема. Та сучка — дочь Барли — обычная дрянь. Соблазняет моего парня, прямо в штаны ему лезет. Хочет повесить своего ещё нерождённого ублюдка ему на шею, он же у меня доверчивый, что пиздец, даже не понимает, когда его раком имеют. — Мне кажется, ты сейчас накручиваешь себя, подружка. Сама подумай: зачем Буллу школьница, да ещё и беременная? Если он действительно хочет ей вдуть, то не миндальнечил бы так. Да, и дырка у неё не первой свежести, раз уж не может вспомнить, кто же ей выблядка сделал… Поняла? Эмз кивнула. В конце концов, ей было легче согласиться, чем спорить.***
Его взгляд был безупречным для неё, даже когда он смотрел так равнодушно, словно в никуда: ледяной, непоколебимый, словно замёрзшая река во время мороза, тяжёлый, как меч, стальной и опасный. И, как обычно, она ощущала его хладнокровие, с каким мужчина стягивал с неё платье; даже руки у него сделанные, будто изо льда, когда этот человек касается всё её тело вздрагивает от его прикосновений, места, где он соприкоснулся с её кожей, немного болят, но это не важно, ведь самое главное — этот алчный взгляд. Мужчине словно пытается проверить свою партнёршу на силу духа; неужто, по его мнению, она не пожертвовала многим, мотыльком увиваясь за мужчиной, который в первую же встречу должен был пасть перед ней на колени и объявить владелицей своего сердца? Когда тот снял с себя пальто, она сама потянулась к его лицу своими губами; о, как она хотела смягчить его острые скулы влажными поцелуями, разгладить его морщинки между бровей — такие злосчастные, что никогда не сходят с его лица, из-за чего кажется, что он вечно недоволен. Оба знали, что девушка готова на всё, дабы получить желаемое, посему, без просьб или приказа своего мужчины, та покорно опустилась на колени, потирая скулы так, чтобы они заалели, и стала неторопливо освобождать мужчину от штанов, на что тот отшатнулся назад, но уже через несколько секунд, проморгав, погладил её по чистым, мягким, приятно пахнущим волосам, как собаку. Послушную, преданную, готовую ждать достаточно. К сожалению, Пайпер понимала, что именно таковой и являлась, оставаясь с Кольтом из раза в раз.