Меняется всё, как и мы

Девушка поежилась, но мужчина одарил её лучезарной улыбкой, которая не коснулась глаз. Обычно беременные буквально цветут, в ожидании своего первенца, а эта выглядит так, словно стоит подле огня, алчно ловящего в свои сети жертв. Рядом с девушкой Кольта, подобной дорогому жемчугу, Нита выглядит жалким камушком; с водопадом золотистых, мягких локонов, кроткими голубыми глазами и нежной мягкой улыбкой, Пайпер справедливо считалась красавицей их города, изящной, хрупкой, прекрасной, но чуть глуповатой. Дочь Барли можно назвать только миленькой; с медно-каштановыми волосами, взглядом запуганного зверя и плотно сжатыми губами. Кольт коснулся губами её кольца, поцеловав изумруд в то-ли медной, то-ли потускневшей со временем золотой оправе, и посмотрел девушке прямо в глаза; они у неё были карими, спокойными, бездонными. В них было своё очарование; Нита выдержала жест вежливости и после него поспешила найти Булла. Мистер Картер тем временем думал о её украшении. Кажется, эта безделушка раньше принадлежала матери девушки; внутри камня плескалось прошлое той женщины, что канула в Лету, прикоснись к украшению и обожжешься болью утраты семьи Бакстер, но от кольца сложно отвести взгляд — это единственное, что завораживает в образе Ниты, которая, не смотря на свою кротость, пыталась найти общий язык с другими посетителями паба. Так-с, а вот и самые важные гости подоспели. Мать Кольта — самая изумительная женщина в помещении, как сказали ему. Как и всегда, она выглядела прекрасно и гордо для той, что раньше считала своим богом деньги, красивые бумажки. Тёмно-зеленого цвета, обнажающее плечи и руки, выгодно выделило чуть обвисшую грудь, делая её более высокой, и подчеркивало крутые бёдра. Распущенные, шоколадные волосы были собраны в изящный пучок, с помощью заколки с опалом, кое-где начала потихоньку мерцать металлическая седина, указывающая на её настоящий возраст. Миссис Картер родила четырёх детей, но все еще оставалась желанной женщиной, томной и таинственной, однако даже самый искусный вид не затаил её настоящий вид для сына — она была мерзкой хитрой лгуньей. Однако, сейчас эта дамочка цветет улыбками и осыпает стоящую рядом Пайпер комплиментами, подчеркивая как ей повезло, ведь «Кольт изумительный парень и любовник» — последнее сопровождалось ехидным смешком и взглядом в сторону сына. Тот выдержал это с честью, храня молчание и равнодушие; гости не обратили на подобное внимание, опьяненные алкоголем и успехом. Пайпер же выглядела на фоне его матери, как Нита рядом с самой Мартин, блекло; и всё же она восхитительна — глаза возбужденно сияли, губы алели от вина, золотистые локоны распущенные и чуть завитые. Платье голубого цвета подходит к её глазам и выглядят идеально, белые перчатки добавляют образу элегантность и дух прошлого, когда леди были изящными и ради них устраивали дуэли. Кружева на наряде были вычурными, но не резали глаза, они украшали воротник, подол, манжеты, юбка доходила до щиколотки, короткие рукава и высокий каблучок были пределом мечтаний его женщины. Подойдя к ней со спины, Кольт погладил девушку по скрытому за тканью бедру и продемонстрировал небольшой подарочек; его мать холодно улыбнулась, он ответил ей тем же, а сама Пайпер восторженно, как маленькая девочка, получившая долгожданного котёнка, завизжала — разумеется, не так громко, что не особо позволял этикет. Ожерелье с аквамаринами обняло её шею так, словно было сделано вручную, кусочек за кусочком на горле девушки, лукаво подмигивали драгоценные камни, золотисто-серебряная оправа выглядела броско, но Кольт сам сделал окончательный выбор и теперь был этому рад. Одинокое золото было вульгарным и не сочеталось с холодными оттенками, а вот серебро казалось слишком дешёвым для Пайпер. Тут же Булл с Эмз; жених последней, Поко Мастрано, ничего не подозревает о отношениях своей возлюбленной с другим мужчиной, поэтому цветёт улыбками и смеётся со всеми. Его светлые волосы были собраны в странный хвост-косичку и скреплены с помощью подслащенной воды; костюм на нём, отнюдь, не новый, слегка протертый, но выглядит хорошо, башмаки на ногах были новенькими и чистенькими. На его невесте было длинное обтягивающие все женские прелести платье темно-синего цвета, к плечам оно становилось прозрачным; лукаво подмигивали серебристые узоры на мягкой ткани. На ногах красовались черные туфельки, волосы аккуратно заколоты, часть из них складывается в милые цветы сзади, а несколько освободившихся локонов обрамляет чуть румяное личико девушки, от чего она кажется гораздо невиннее, чем есть на самом деле — совсем недавно эта сучка лежала в постели с Буллом. Кольт сам это видел, придя за рисунком здания не в самый нужный момент: та как раз натягивала белье. Сейчас же она расточала аромат каких-то цветов, то-ли роз, то-ли ирисов. — Эмз, вы превосходны... — Поко, продолжая улыбаться, шагнул на встречу к Блэк и заскользил руками по её спине, робко и нежно. Жалкий слюнтяй, думает Кольт; на его месте он бы намотал её волосы на кулак и избил бы до полусмерти за то, что она буквально на глазах лобзается с другим. — Ты меня смущаешь, — по-девичьему хихикнула она, тряхнув головой. В глазах её однако застыл расчёт, холодный и острый. С её стороны, их брак был вынужденным — она не испытывала к жениху никаких чувств, даже лёгкой симпатии или же интереса, об этом её попросил дядя, по имени Мортис, намекая, что подобное поможет их компаниям. Отец Поко — Джек Мастрано — хотел соединить бизнес женитьбой, уверенный в том, что лучше делать всё с семьёй; к тому же, они с Мортисом были давними друзьями и такая идея была слишком соблазнительной. Девушка на это согласилась, только ради того, чтобы её, наконец-таки, оставили в покое. К её сожалению, Поко, кажется, влюбился самым дурацким способом, из-за чего теперь смотрел на неё так, словно она была богиней, спустившейся с небес на землю; стоило ей появиться в его поле зрения то тут же сыпались страстные признания, дорогие подарки, нежное, как ручей, пение и прочая романтическая чепуха. Для Эмз это было терпимо, как земляника после колючего и грубого Булла, который однако доставлял ей гораздо больше удовольствия своим равнодушием — Поко верил каждому её слову, смотря верными, преданными глазами, кивая пустой, по её мнению, головой, и не смел высказывать ей своё неудовольствие до их свадьбы. Кольт отпил из своего бокала шампанского и посмотрел на пришедшую Шелли, ухмыльнувшись. Вечер обещал быть интересным.

***

Питера Стаклинда ударили в живот. И ещё раз. Все три раза, что его били туда кулаками — он молчал, как партизан. Его похитители старались сделать так, чтобы их «гость» чувствовал себя отвратительно; губа распухла ещё сильнее, чем раньше, мокрая красноватая кровь текла по уже грязной рубашке и его лицу, где красовалась щетина — юное, грязное, напуганное. На нём особенно чётко выделялись глаза: зелёные, гордые, полные ненависти и страха, что змеей заполз под воротник. Штаны были полностью мокрыми, запах фекалий и мочи были невыносимым, от чего пришедшие поморщились; их вонь впиталась в его тело, одежду, но не душу. Он всё также не желал сдавать своих, не смотря на холод, угрозы и пытки. — Давай поговорим иначе, Вороненок, — обманчиво-сладко проворковал мужчина, сидящий за столом и что-то расписывающий вместе с тем. Из-за долгого пребывания в темноте, глаза Пита слипались очень сильно, не привыкшие к свету, и сейчас он ничего не мог разобрать на бумаге. — Ты должен лишь сказать нам, куда Кольт планирует поехать. — Да, пошёл ты! — Стаклинд никак не мог вспомнить его имя, но глаза помнил очень хорошо. В тот день они переливались слезами, голос дрожал, а нос забавно хлюпал. С губ же всё время капали мольбы о прощении. — Чтоб тебя в Аду выебали! — Так я и думал. Клэйд, Дик, покажите нашему гостю, что мы можем проявлять гостеприимство по-своему. Так называемый Дик — низкорослый, лысый, с туманным взглядом — подошёл, мерзотно улыбаясь, с зажигалкой, зажатой меж пальцев. Клэйд же взял швейцарский нож и провел им по щеке Питера; красная жидкость потекла из раны, тонкой полоски, где была видна часть мяса. Мужчина вышел практически сразу, в след ему были слышны крики. Дик закурил, наблюдая, как последние капли жизни ускользают из пальцев Стаклинда.

***

Шелли готовилась к сегодняшнему вечеру чуть ли не пять часов, подбирая платье, причёску, цвет лака, духи и прочую женскую, и не очень, дрянь. В этом ей помогал пришедший Рико, которому нужно было отвлечься от смерти Лиззи, чей образ всё время плыл перед его глазами — светлые волосы, лёгкая улыбка и смотрящие на него с нежностью глаза. Смит знала, что он лично отвечал за платье своей девушки, кое-где собственноручно подшивая, выбирая ткань, следуя деталям, добавляя некоторые моменты от себя. Его вкус был ярко выражен в этом наряде, это было понятно по одному только взгляду — голубой был любимым цветом Рико, из-за чего он являлся основным оттенком платья, распределение света в пабе помогло определиться с точным видом костюма. Само по себе платьице ниже колен, но было выше щиколоток: нижняя часть представляла юбку-карандаш, сразу дающая понять, что её носитель — строгая женщина, которой чужда излишняя броскость. Рукава-колоколы были сделаны из более мягкой ткани, на манжетах украшенные чёрными кружевами, также был отделан округлый вырез. На Шелли оно было узким, так как она имела пропорции побольше, чем Лиззи. Изначально Смит возмутилась и удивилась, что Рико так легко отдал другой женщине платье своей мёртвой девушки; да, оно было хорошо и отлично выглядело на ней, но это предназначалось другой, поэтому подобное казалось ей дикостью. Однако Далстон, с грустной улыбкой, пояснил ей, поигрывая с одним из флаконов, где были духи: — Знаешь, Шел, я кое-что понял за всё это время. Не важно, сколько мне, не важно, сколько у меня денег, друзей, власти и прочего, не важно даже то, сколько у меня осталось дней жизни. Понимаешь? — Рико, давай без твоей идиотской философии сейчас! Я тебя спросила о другом, а ты мне в уши заливаешь вообще о третьем. — Ах, Смит-Смит. Ты никогда не понимала, что же такое любовь. Ну-ну, не кривись, лучше признайся самой себе, что я сейчас делаю то же, что и ты всегда — режу правду-матку. Это всегда было твоей работой, но теперь, кажется, стало моей. Недавно я сказал своим «друзьям», какое же они на самом деле дерьмо. Ты тоже, подружка. Строишь из себя чуть ли не Деву Марию, а сама поступила со своей жизнью, как последняя... — Не смей поднимать эту тему! — она направила вверх указательный палец. Голос её дрожал от гнева. — Кто-кто, но явно не ты должен поприкать меня тем случаем. — Шел, порой ты говоришь о своей жизни так, словно это очередное дело, в которое ты не особо хочешь окунуться по уши. Именно этим вы с ним похожи, — Рико подкинул флакон в воздух. Жидкость в нём заиграла бликами из-за света ламп. — Ни капельки мы не похожи, Далстон, он всего лишь... Духи упали на пол, разбившись на несколько осколков. — И всё же я так считаю. А платье Лиззи я тебе отдал, потому что ты умудрилась своё утюгом испортить, Глупышка.

***

Стоило двери скрипнуть, протяжно и неприятно для слуха, Кольт ожидал, что на пороге появится Пайпер, его мать, Булл, Эмз, даже Нита, но никак не она. Девушка проскользнула в комнату, предварительно закрыв за собой дверь, причём на замок с одной стороны. С их. Фиалковые глаза поглядывали на него по-шлюшьи томно, пьяно блестели, пришедшая улыбалась слишком открыто, пока его взгляд забрался в вырез её платья, полыхнув жадным огнём; в зелёных глазах появился некий азарт, они нашли понимание в взоре девушки, чьи волосы, давеча собранные в аккуратный высокий хвост, были распущенны и сейчас ниспадали на её спину приятно пахнущими локонами. Его люди боялись даже разговаривать без нужного уважения со своим боссом, откровенно заглядывать в глаза, относиться к нему, как к своему другу и обычному человеку, а она стояла, нагло глядя на него со своим будничным повелительным взглядом, а-ля — «Я здесь королева, в ножки ко мне», одновременно с тем хихикая. Пайпер привыкла давать ему, ждать, когда он закончит, получив своё. Шелли же нравилось немного поиграть перед более серьёзными действиями. Девушка в три шага пересекла большую часть комнаты, подойдя к столу, за которым сидел Кольт, и, обперевшись на него двумя руками, потянулась по-кошачьи изящно и лениво, словно происходящее вокруг её не касалось. — Так ты всё-таки пришла, Шел.. — Разве могла я не прийти на столь шикарное мероприятие? — Я думал у тебя дел по горло. — Так и есть, но я нашла лишние полчаса. Нам хватит. — Обижаешь, дорогая. К тому же, в нескольких метрах от нас, шумят наши общие знакомые, которые вполне могут удивиться и задать себя такой вопрос — куда вдруг делись шериф и главарь самой огромной банды? — В любом случае никто не подумает на то, что мы ушли вместе, в кабинет Барли, который он одолжил тебе, — девушка присела к нему на колени, прижавшись грудью. — Да, однако Пайпер быстро поймёт, что я уединился с какой-нибудь пташкой. — Её это раньше не особо обижало. Даже когда ты предложил ей в тот раз присоединиться. — О, боже, она тогда то краснела, то бледнела! — Неудивительно, учитывая, что в вашей постели был ты, женщина и ещё один мужик. — Эй, не называй Булла мужиком, — он потрепал её по щеке. — Вполне приятный парень. Хоть и доверчивый. — Ладно-ладно, знаю, что тебе обидно за друга. К тому же, у нас не так много времени. — У нас впереди... — Он перевёл взгляд на часы. —... Целая ночь. Когда Кольт укладывал Шелли на диван, по ту сторону двери смеялись, пили и танцевали гости. Даже Пайпер на некоторое время забыла о своём парне.

***

Нита присела, за счёт своего живота, не сразу, чуть попыхтела, после чего погладила мягкую выпуклость на теле; вроде бы, заботливо, но в этом жесте не было особых чувств или любви к ещё нерождённому ребёнку. Булл, с еле видимой грустью в глазах, погладил её по медно-каштановым волосам и поцеловал её в висок, как обычно делают старшие братья, при этом дочь Барли не являлась ему даже дальней родственницей; со стороны казалось, что Мистер Коннор огромной души человек, готовый принять других в любом виде, какими бы они не были. Однако сама Нита знала, что терпением и снисходительностью этот парень не отличался даже в далёком детстве; он был, как спичка, в любой момент готовая превратиться в пожар. Её друг мог пустить слезу при виде умирающего от голода малыша где-то в Африке, когда смотрел по телевизору новости, но, если рядом с ним начинал плакать младенец, Булл заводился сразу, пусть и не был жесток к детям, без особой на то причины. Он весь состоял из противоречий, идущих вразрез друг с другом, которыми либо притягивал, либо отталкивал. Сейчас же он помахал перед её носом папкой, причём с таким видом, словно у него в руках находился, как минимум, трезубец. Нита, будучи в недоумении, нахмурилась. — Что это? — Что-что? Папка, конечно! А ещё в ней записаны все участники насилия над тобой. — Ты говоришь это с таким видом, будто бы сейчас принёс мне их головы. — Это будет позже, подружка. Сейчас посмотри и попробуй вспомнить их. — Хорошо, вот только откуда они у тебя? Булл скривился, недовольный тем, что она задаёт вопросы вместо того, чтобы поблагодарить его. Он буркнул: — Кольт дал.. — А у него она откуда? — Ее принёс твой брат. Леон. Мы с Кольтом знаем, что он был в ту ночь с тобой.

***

Сара Стаклинд не спала уже несколько ночей, от чего казалась тенью самой себя; когда тона поставила чайник на плиту, дабы вскипятить воду, руки её дрожали, вены были видны слишком хорошо на бледной коже. Ее седые волосы теперь не были собраны в повседневную косу, под названием «рыбьий хвост», а торчали во все стороны, на круглом, как луна, лице появилось ещё больше морщин за последнюю неделю. Уже прошли те дни, когда она следила за своей фигурой с огромной ответственностью, из-за чего сейчас её тело стало одним огромным подобием шара, набитого ватой, ноги удивительно легко держали столько веса, грудь и живот висели до колен, шея стала дряблой и теперь свисала, вместе со вторым подбородком. Сара и прежде выглядела гораздо старше своих лет, из-за нищеты, трудной ручной работы и троих детей на шее, но за последние часы, казалось, совсем потерялась в складках жира, с лица окончательно пропали черты смазливой девчонки, хотя ей было всегда пятьдесят два. Лишь глаза — ярко-зелёные — оставались спокойными и светились умом, молодостью. Тревога за младшего сына сводила ее с ума, словно старая заноза, раскрывашаяся в самый неподходящий момент; боль была хуже физической, моральный дух пошатнулся, подобно карточному домику. Она не видела его уже более трех дней, с тех самых пор, как он готовился к свиданию то-ли с Розой, то-ли ещё с кем-то; на нём были новые брюки и рубашка, пахло так, словно он рассчитывал нечто большее, чем поцелуй или объятия. Вопросы к Розе пропали. Наверняка, он собирался к проститутке или какой-нибудь другой девчонке, но только не к Кокс. Она всё время отшивала его, к тому же очень грамотно, туманно, давая надежду, но и без намёков. Наверняка, с ним что-то случилось по дороге! С того момента, как Сара услышала сообщение о том, что кого-то из банды «Упыри» смогли поймать «за яйца», ее не отпускал страх, липкий и скользкий, появляющийся в её умиротворенной жизни, как бедный родственник — ужасно не вовремя. Джун, мать Розы, держала рот на замке, когда её подруга пыталась выяснить хоть что-то о своём младшеньком. Как она догадалась, женщина не хотела, чтобы обвинения позже пали на её дочь. Сара Стаклинд села на стул и закурила, ожидая, когда первые лучи солнца дадут кому-нибудь найти тело. Тело её младшего сына.

***

Шелли стала искать своё белье, пока Кольт рассеянно смотрел на её оголенную спину. Когда девушка сумела найти свой лифчик, то мужчина, со смехом, вырывает его из её рук. Та сердито хмуриться, потешно морща нос. — Верни. — Попроси получше, или снова заставлю опуститься на колени. — У тебя это никогда не получалось, — Смит шлепнула его по руке, когда он вновь попытался отобрать её вещи. Натянув трусики, она посмотрела на него и рассмеялась. — Что смешного? — Твоя причёска прямым текстом заявляет, что кто-то тебя хорошенько отделал, идиот. Действительно, волосы на макушке мужчины забавно топорщились в разные стороны, представляя собой смехотворную картину, достойную быть написанной для какой-нибудь комедии. — Шел, ты явно провоцируешь меня. — Даже не пыталась, Мистер Картер. — Провоцируешь. И так всегда. Когда мы спим, то ты извиваешься в моих руках, как послушная игрушка, а стоит мне вытащить свой член, как ты снова становишься.. — Кем? Кем я становлюсь? — Она садиться к нему спиной, и он, продолжая дуться, всё же отдаёт ей бюстгальтер и даже помогает его застегнуть. — Озлобленной на мужчин стервой. — Хах! Напоминай мне об этом чаще. В последнее время я стала слишком сентиментальной. А прыгаю я к тебе в койку, потому что других вариантов нет. Если попробую к кому-нибудь другому, то пойдут слухи, а у нас город маленький, каждый будет о моём любовнике уже через день знать. — Значит, ты меня снимаешь на ночь, дорогая? — Получается, что да. И своё «дорогая» оставь для других. – Господи! Я себя чувствую использованным презервативом. — Кстати, о презервативах — избавься от него сам. К этой мерзости я прикасаться не собираюсь. — О`кей!.. Кстати, как там твоё новое дело? — Ты про дело о Лиззи, девчонке Рико? Да, никак. Мы в дерьме, откровенно говоря. У неё не было врагов. По крайней мере, в нашем городе. Ну, просто сущий ангел! — Не бывает ангелов. Уверен, если ты пороешься в её белье — во всех смыслах — то сможешь найти то, что ищешь. — Хочешь, чтобы я ворвалась в их с Рико дом и стала рыться в вещах мёртвой? Брр! Да, ты маньяк. — Ещё какой, — он потянул её на себя, схватив за плечо. Та повалилась на другую сторону ковра. — Думаю, что ты нашла лишь то, что лежит на поверхности. Вроде бы, работаешь не первый год. — Это вообще не моя работа, а детектива, но он слишком занят вашей бандой, из-за чего мне досталась эта хрень. — Жаль, что тебе не доступен вход к нам, иначе я бы показал тебе кое-что интересное. — Если ты про свою коллекцию дробовиков, то так и знай — меня этим не соблазнишь. Я давно охлодела к таким игрушкам. — Вот это да! У меня в детстве были машинки, а у сестры куколки. Интересные у тебя игрушечки, конечно. — И не говори, Кольт, и не говори.. — Её улыбка слегка увяла. Мистер Картер не обратил на этого внимания, увлеченный безумно назойливой мухой, летающей около своего уха. Прихлопнув её, он помог Шелли окончательно собраться, а после выпроводил, не потрудившись даже встать с ковра.

***

В то утро, когда на заре была ещё еле видна розоватая и жёлто-оранжевые полоски, собака семьи Джанкер буквально прилипла к мусорному баку возле заброшенного дома, с разбитыми окнами и забитыми досками дверьми. Хозяин — средних лет мужчина с светлыми, чуть поседевшими волосами — позвал ее, придав голосу строгость, на какую только был способен мягкий от природы человек. Но животное не обратила внимания, даже не повернулась или не навострила уши. Когда он уже собрался взять её и отвести домой силой, та заскулила, встала на задние лапы, что делала редко, и передними принялась скрести по баку, словно пытаясь перевернуть его. В утренних сумерках воздух был пропитан странным ароматом, смешанным с чем-то ещё. Джейку — хозяину собаки — вдруг стало жутко находиться здесь, рано утром, причём одному, пусть и с огромной псиной. Спустя некоторое время, любопытство в нём победило страх, из-за чего он всё же решился подойти к баку; возможно, его любимица просто учуяла какой-нибудь фаст-фуд, которыми так увлекаются подростки или же ленивые. С этой надеждой, отдающей мёдом, он заглянул в мусорный бак. И увидел окровавленную голову ещё недавно живого человека: блекло-зеленые глаза широко раскрыты, словно его веки разлепили уже после смерти, рот принял форму буквы "о", нижняя губа кровоточила, из-за чего на подбородке застыла красная жидкость, смешанная со слюной. Джейк, находясь в глубоком шоке, попятился и схватился за грудь, где на несколько секунд остановилось сердце, будто в приступе. Его вырвало прямо на тротуар завтраком, которым его несколько часов назад накормила жена, Пэм Джанкер, и желчью, обжегешей ему язык. Ловя ртом воздух, он оттащил собаку от бака и поволок обратно домой, в их спокойный район, попутно награждая пинками. Не специально, просто он был в таком состоянии, что не мог терпеливо и нежно уговаривать её идти за ним. В прихожей он немного постоял, прислонившись к двери, стараясь успокоить бешеное сердцебиение. Потом прошел в спальню, сел на постель, где лежала его жена, разметав рыжие волосы. Придя немного в себя, мужчина снял трубку стоявшего у кровати телефона и позвонил в полицию. Когда его звонок приняли, голос дрожал, человек по ту сторону трубки был раздражен до тех пор, пока разговор не дошёл до головы. Это была голова Питера Стаклинда, по кличке «Ворон».