***
Беатрис смотрела в лицо своему дяде и думала о том, как далеко он может зайти в этот раз, когда за стеной его жена и дети, а Макс принимает душ уже полчаса. Артур Сэлвин был достаточно сильным, чтобы ударить её, она уже знала и понимала это. Практически с семи лет. Однако это не мешало ей не жаловаться папе, боясь, что тот рассердится или, наоборот, загрустит — она ведь так много работает ради их семьи! А дядя только пользуется им, дабы заработать на рекламе и своих идиотских сетях ресторанов; последние зачастую были быстрыми забегаловками, куда они с Макс не сунулись бы даже за лекарство от рака, убившего их любимую бабушку, Миссис Нелли. Бедный папа, он даже не замечает, что его нагло используют! Да, он отправил их с Макс сюда, но также здесь находится тот самый двоюродный брат, Теодор — Беа относилась к нему дружелюбно все эти годы, а потом поняла, что между ними промелькнуло то же, что и между их родителями, его отец был против. Дядя Артур всегда был тем ещё сукиным сыном, однако иногда она могла признаться себе, что даже к нему у неё тёплое отношение, ведь он являлся папой Теодора и её дядей. Правда, порой её напрягало то, как он на неё смотрит, что говорит в её адрес, если рядом никого нет... Иногда это было чересчур агрессивные высказывания, насчёт её лишнего веса — она с детства была пухленькой, с достаточно полной грудью и бёдрами, к тому же, низкой коротконожкой — или других аспектов внешности; отец не хотел признавать, что его братец был способен словесно или даже телесно обидеть ребёнка. Невольно вспомнился случай, когда Артур ударил её по щеке настолько сильно, что её голова отскочила в другую сторону, заставив всё остальное тело потерять равновесие; тогда он сделал вид, что это было совершенно случайно, пока она истерила, чувствуя, что следующий удар прилетел в бровь, от чего та была рассечена, а на глаза и ресницы капали алые сгустки крови. Она не знала, почему молчит, хотя догадывалась — когда ей пришлось рассказывать об этом впервые, отец решил, что это детская шутка и не обратил внимание, из-за долгой и упорной работы — вот Макс ей сразу поверила, за что теперь девушка была благодарна сестре, готовая терпеть её пошлые шутки и чуть хриплый смех. Сестра — это единственный человек, находящийся всегда рядом, готовый помогать в любой беде, и в горе, и в радости. К тому же, она дала добро на их с Теодором отношения. — Где твоя сестра? – В душе, дядя, — Спокойно отвечала на его вопрос Беа, дёргая аккуратным носиком. — Она там уже полчаса. Давайте вы придёте попозже? — Я сам разберусь, когда мне приходить. Иди и вытащи её отсюда. Хоть за волосы притащи сюда. Беатрис обеспокоенно вглядывалась в лицо Артура, ища там хоть что-то приятное, а после развернулась в сторону ванной, чувствуя на себе его пристальный взгляд; казалось, что он шарит по больным местам, куда бы её ударить, если Макс всё же не выйдет. Кусая губы, девушка вошла к сестре и, постучав по стеклу душевой кабинки, позвала её: — Макс! — Мм?.. — Дверцы открылись, и оттуда выглянула огненно-рыжая головка девушки, принимающей душ. Короткие волосы облепили её личико, придавая ему более невинный вид, яркие глаза смотрели в упор, на ресницах застыли капельки воды, стекающей по её телу. Взгляд её переместился на, раненную ударом, бровь. — Ох, Беа, что такое? Что случилось-то? Этот кусок дерьма опять что-то натворил? Макс взяла лицо сестры в свои ладони и аккуратно погладила щеки большими пальцами; её сестра замерла на секунду от этой нежности. Ей было неприятно и сложно говорить от резкой боли, охватившей всё тело. — Он хочет, чтобы ты вышла и поговорила с ним. — Твою ж... — Девушка поспешно закрутила кран и выскочила из кабинки, нащупала полотенце висящее на крючке, прикреплённом к стене, и обмотала себя им, просунув конец меж маленьких грудей. — Сиди тут и не выходи, понятно? — Макс... — Беа почувствовала, как горло стало душить желчью, а под глазами образовась предательская влажность слёз. — Макс, он тебя бить будет, пожалуйста... — Уж лучше я, чем ты, верно? Ты же такая маленькая... Просто сиди тихо, включи воду и закрой дверь на замок. Будет просить открыть дверь — не открывай. Делай только то, что говорю я... Ты и так уже получила слишком много.. Беатрис кивнула и, включив воду, проследила глазами за своей сестрой, выходящей из ванной комнаты; предварительно закрыв дверь, девушка опустила крышку унитаза, а после села на неё, борясь с тошнотой. Прислушиваясь к разговору, она старалась понять хоть что-то, но не получалось; в долгом затишье послышался звук глухого удара, кажется, он пришёлся на голову. Обученная временем, Беа зажала рот рукой и схватила зубами свою же кожу. Она ненавидела, когда дядя становился таким. Ненавидела, что отец не замечает подобного и даже не пытается слушать своих детей. Да, он работает, но ведь семья важнее... Лёгкий вскрик Макс прорезал вновь царившую тишину, новый удар, наверняка, попал по лёгким, и теперь ей сложно дышать; жена дяди и его дети уже спят. Знают ли они что происходит? Если да, то почему молчат? Беатрис прижалась лбом к холодной плитке, чувствуя, что на ту тоже попало немного крови из брови; как же её всё достало. Каждый вечер и день ей казалось, что внутренности её медленно разрываются на мелкие кусочки, подобно какому-то желе, которым питаются. Она чувствовала, что с каждым днем умирала внутри и снаружи, на глазах у своих родных и друзей, теперь оставшихся в Столксе. Прислушиваясь к тому, как на тело её сестры наносят удары, Беа тихо заскулила. Как жаль, что ночь только начинается!***
Джесси спешила на встречу с Броком так, словно от этого зависела именно её жизнь, а не плода в ней, если говорить о том, как всё вскрылось — она не сразу поняла, что беременна, лишь когда сделала тест после того, как головокружение и тошнота стали невозможными, сначала она думала, что отравилась едой или напитком, например, а возможно это и вовсе из-за наркотиков, так как в последнее время она употребляла их чересчур часто, наверняка его теперь кто-то нашёл, да и она сглупила, оставив на видном месте, переживая из-за резко охватившего шока; а если заметили родители? Они убьют её! Как же ей хотелось сейчас оказаться в своей кровати, будучи маленькой девочкой, прижатой к Пенни, чьи волосы лезут в рот, от чего может затошнить; в детстве сестрички были очень дружными, хотя любили спорить о том, кто из них родился старше другой, зачастую в подобных ссорах выигрывала Джеки, поскольку это подтверждала даже мать. Из-за этого Джесси хотелось плакать от обиды, так как на неё с такой любовью никто не смотрел, даже папа или сестры; она старалась делать всё, чтобы стать хорошей девочкой, миленькой и любимой всеми, даже противными бабушками, которых она не долюбливала из-за того, что они вечно хотели её обслюнявить и прижать к себе, а она колотила своими маленькими ножками, пытаясь освободиться. Их любовь была так не похожа на тихую и скрытую любовь Брока. Она постучала в его дверь, чувствуя, как ветерок ласкает ноги своими холодными движениями, заставляя редкие листья шевелиться на деревьях, устраивая танцы пыли с дороги, повсюду витал нежный запах цветущих растений — Миссис Уотсон перед смертью сделала маленький садик, и теперь её сын ухаживал за ним. Он всегда был хорошим мальчиком для своих родителей, приносящим деньги и еду... Жаль, что они не видели его таким, каким он стал — сутенёром и насильником. Дверь раскрылась, и на пороге вырос Брок. Джесси поразил его вид: кожа стала какой-то странной, пот лился рекой, под глазами застыли еле видимые линии слёз, руки тряслись, не привыкшие ничего не держать — ни косяка, ни бокала — на нём был огромный свитер и чуть протертые джинсы тёмно-синего цвета, ноги оказались босыми. Войдя в помещение, Бруер сразу принялась за дело: очистила кофейный столик от всякой дряни, выкинула упаковку от апельсинового сока, закинула посуду в посудомойку, а одежду — в стиралку. Заметив на столе трубочку для крэка, первым порывом девушки было избавиться от неё, однако вместо этого она прикурила и улыбнулась Броку, смотрящему на неё очень внимательно; он нервно переминался с ноги на ногу, ожидая её истерики. Изначально он думал, что будет избивать её, пока выблядок внутри не сдохнет, но сейчас ему показалась, что он не хочет этого делать, на самом деле. Джессика присела на диван и похлопала по месту возле себя. Уотсон покорно сел рядом, глядя на то, как она вновь прикуривает. — В общем-то, Брок, у меня есть небольшое условие — ты даёшь мне работку, конечно, для начала я избавлюсь от ребёнка. Сейчас он будет для меня обузой, поэтому у тебя будет ещё время стать папкой... Я знаю, что ты делаешь и с кем. Я лишь хочу получить работу, квартирку и защиту от конкуренток и клиентов. Я слышала, что порой и те, и те бывают очень агрессивными, что немудрено. Так вот, мне от тебя нужно не так уж и много — всего лишь хорошее место и какая-нибудь девчонка. Желательно такая, чтобы у нас был достаточно сильный контраст. Многие мужики тащятся, когда подобное происходит. Она улыбнулась чуть ласковее, дабы сгладить свои просьбы, и положила свою руку на его колено, смотря куда-то в сторону. — Ты уверена, что хочешь заниматься этим, Джесс? Дружок, ты можешь не делать этого, а просто продавать травку и дальше... — Ну уж нет! Мне хочется чего-то другого, а не травки, а денег теперь мать не даёт. Завтра я пойду на аборт, а ты поищи-ка мне работку где-нибудь в вашем борделе. Я не собираюсь морозить свой зад на улице, даже если я встречу там молодого Ди Каприо. Ошарашенными глазами, Брок наблюдал за тем, как рыжая девчушка изящным жестом поправляет свои волосы, открывая вид на свою длинную шею. Почему-то ему казалось, что её нужно сжать. В конце концов, так он облегчит страдания и себе, и ей.***
Таксист остановился за заброшенным зданием, с обрисованными стенами, на которых красовались не самые презентабельные рисунки, и когда Эль-Примо и Шелли вышли из машины, толпа завопила, с плохо скрываемым возбуждением, словно какая-то стая, оплетенная семейными узами; здесь были люди всех цветов и наций, с любыми взглядами на жизнь — они просто желали увидеть долгожданную кровь. Это не ускользнуло от Шелли, находящейся под допингом, полученным от какого-то парнишки, перебравшегося к ним в Бравлстар из Столкса, и та невольно старалась быть ближе к Экспозито, уважаемому человеку в этих кругах; их тела были скрыты пальтом, так как они переоделись в другую, более вульгарную одежду. Парень, прокладывая путь ко входу в помещение, то и дело приветствовал знакомых бойцов и зрителей; кто-то дружелюбно кивал и шутил, некоторые отворачивались и старались держаться подальше от пришедших, зная их репутацию. В здании было темно, единственным освещением были два прожектора, на самом верху, смотрящие своими яркими лучами прямо в центр, где красовался ринг для бойцов; люди столпились, их останавливала лишь сетка, заржавевшая со временем. К Шелли подбежал Кольт, с дёргающимся глазом и сигаретой в руках; он легко чмокнул её в щёку, а она по-дружески рассмеялась. Эль-Примо холодно улыбнулся ему, когда они пожали друг другу руки. — Шел! Ты всё же приехала, — Кольт просунул сигарету меж своих белоснежных зубов, и дым струйкой, вверх, тянулся к его глазам. — Все только тебя и ждут, Дорогуша. — Удивительно, что только меня! Эль-Примо тоже знаменит в этих кругах. Экспозито кивнул, продолжая смотреть на Картера остеклевшими глазами. — Как поживаешь, Эл? — Прекрасно. Лучше, чем ты, дружище. Кольт оценивающим взглядом изучал Эль-Примо, сравнивая возможности своей победы; тот был выше и шире в плечах, поэтому он решил уступить. Продолжая улыбаться с сигаретой во рту, он помог им пройти в раздевалку для бойцов. — Подготовьтесь, Эл, твоя маска в комоде. Мы купили новую, старая стала менее эластичной. Шелли и Экспозито внимательно смотрели, как он выходит, оставив их наедине, потом вернулись к самим себе и стали готовиться к тому, чтобы выйти на ринг. Девушка собрала свои волосы в высокой пучок, чтобы те нельзя было схватить во время драки, потом стёрла макияж, осознавая, что вкус крови и тональник — не лучший коктейль после удара по лицу, натянула на себя спортивные брюки, сняла каблуки и осталась в одних носках, последним штрихом стал топ на бретельках, поднимающий её грудь и делающий её стройнее, лицо она скрыла повязкой, чёрного цвета, с двумя дырками, чтобы смотреть. Парень посмотрел на новую маску — практически полностью синяя, с кругами вокруг отверстия для глаз, там начиналось уже красная обводка, идущая также странным пламенным узором вверх, кажется, до висков, этот предмет одежды открывал глаза нос и рот, на лбу красовался причудливый огонёк жёлтого цвета, нижняя часть впивалась в челюсть; предварительно он стянул с себя рубашку, потом натянул синие рейтузы, которые сливались с его сапогами, пояс со звездой сжимал его бёдра, а два «браслета» скрывали запястья. Они были готовы и теперь смотрели друг другу в глаза. Им двоим казалось, что это не они, так как было непривычно замечать те детали тела, которые раньше не было видно; в первый раз это было настолько неловко, что Экспозито переодевался в туалете, дабы не смущать Шелли ещё сильнее своим присутствием; теперь он уже более хорошо изучил её и не мог забыть, что на спине, возле левой лопатки была маленькая родинка, напоминающая крохотное сердечко. — Ты готов? — А ты? Шелли призадумалась, возведя глаза к потолку, будто там красовался ответ. — Я была рождена готовой к тому, чтобы получать по лицу и телу.***
Байрон вскользнул в комнату уверенно и плавно, словно всё время стоял под дверью и несколько раз репетиторовал это, из-за чего Розмари не сразу заметила его, лишь тогда, когда его ладони ласково опустились на её дрожащие плечи; она до сих пор сидела в той же позе, в той же части кровати, в той же одежде, будто и не двигалась после того, как он ушёл. Волосы у лица слегка намокли из-за того, что слёзы каким-то образом коснулись их, на пеньюар также попало несколько капель, губы были искусаны ещё сильнее, от чего она почувствовала металлический привкус крови; Андерсон присел рядом и взял её за руку, переплетаясь пальцами, от чего она вновь испытала странные ощущения — словно её сжали меж льда и огня одновременно. Она выдернула свою руку и прижала её к груди. Байрон поджал губы и взлохматил свои волосы освободившейся рукой; всё, что ему сейчас нужно, это держать её в более менее хорошем настроении и рассказать о своей просьбе. Каким-то образом нужно вернуть благосклонность Розы, но он не знал, как именно это сделать. Подарить ей книгу в данный момент — плохое решение, да и он чувствовал, что ей очень плохо, поэтому решил не делать лишних движений и начала поглаживать её по волосам, прижимая к себе одной рукой за плечо, его ладонь скользила по крашенным волосам медленно и нежно, от чего Кокс немного успокоилась и прильнула к нему. — Расскажи мне, что случилось, Роза. Я должен знать. Она замотала головой, и он прижал её к себе ещё сильнее. — Нет, не нужно. Я просто... Вспомнила про Питера. Мы были друзьями... Теперь его больше нет, и мне очень грустно. — Хватит врать, Розмари, — В его голосе послышалось раздражение, и Кокс испуганно вздрогнула, подумав, что он может ударить её. — Что-то случилось. Что-то не так... Дело во мне? — Нет! Конечно, нет! — Она ещё раз замотала головой. — Я.. Я не уверена, что после всего, что я прошла, ты должен быть со мной. Я была очень плохим человеком.. — Ты торговала наркотиками, я знаю. Каждый человек имеет право на ошибку, дорогая, — Он снова стал говорить тихим, спокойным голосом, и она невольно улыбнулась. Он сжал её лицо меж своих ладоней, смотря сверху вниз. — Думай не о том, что поступала плохо, а о том, что тебя заставляли обстоятельства. — Ты... Ты, правда, не осуждаешь меня за моё прошлое? — Конечно же, нет... Я знаю про твой заработок и отношусь к этому нейтрально. Порой мне тоже приходилось торговать наркотиками. Но не своим телом. — Я.. Я должна рассказать тебе кое-что другое, — Она перевела взгляд за его спину, стараясь не глядеть в глаза. — Это касается моей прошлой жизни. Ты знаешь, что у меня было мало шансов, чтобы нормально выжить, не продавая дурь и... И саму себя.***
Розмари Кокс стояла возле дороги, неуверенно улыбаясь проезжающим мимо водителям, глядя на то, как некоторые останавливаются и уезжают потом с другими девушками, стоящими в шеренгу; все были ярко накрашенными и в коротких платьях. Джун считала, что её дочь ночует у подружки, и, из-за неимения телефона, не сможет позвонить, дабы убедиться в этом. Роза уже была изрядно пьяна, в сумочке лежали травка и крэк, так что можно было уйти и продавать наркотики, а не заниматься данной ей работой. Но она понимала, что столько денег ей не хватит, а за квартиру платить нужно гораздо больше теперь; арендодатель, скотина волосатая, завысил цену, когда она отказалась давать ему сексуальные услуги! К тому же, девочки, немного подумав, пораскинув мозгами, вполне смогут узнать общими силами, что заставило её уйти с трассы в паб Барли или же клуб Брока, где часто сидели начинающие, и не очень, наркоманы, так как там единственные туалеты, где кабинки закрываются точно, двери не сбиты с петель, а мужчины и женщины — ходят только в свои туалеты, из-за охраны, и не боятся, что за ними могут подсматривать в окно. Присев в машину, остановившуюся возле нее, Розмари замерла и почувствовала, как холодный пот прошиб её изнутри и снаружи одновременно; так главное не волноваться, пускай это и первый клиент за всю ночь, она уже давно занимается подобным, чтобы привыкнуть к разным людям. Напротив сидел хриплый парнишка в очках, с зализанными волосами назад. Запах пота и испорченного пива ударил ей в нос, от чего она поморщилась. — Сколько за минет? — У него был сильный акцент, но она не знала, какой именно. Может быть, английский. — Пятнадцать — с презервативом. Тридцать — без. Он что-то пробормотал о незаслуженном завышении цен и поехал. Розмари откинулась на спинку машинного сидения, чувствуя себя отвратительно. Она не достойна носить такое красивое имя, занимаясь подобным!***
Небольшого роста мужчина, в костюме, видавшем лучшие времена, вышел на центр ринга и стала зачитывать правила боя, из всего этого одно, по мнению Шелли, являлось разумным — никакого оружия, ни огнестрельного, ни холодного. Только сила и ловкость — у неё было всё. Наконец-таки, оба боксера уселись по углам, глядя друг на друга хмуро, исподлобья, словно являлись смертельными врагами с самой школы, пока девица — на которой красовался лишь лифчик, шортики и порванные колготки в сеточку — под свист и чьи-то пошлые вульгарные шутки, демонстрировал кусок какой-то коробки, на которой красовалась надпись: «Первый раунд». После этого и она, и мужчина покинули ринг, дабы не пострадать. После удара в колокол — откуда его вообще откопали? — сидящие в углу бросились друг на друга, подобно двум львам, сражающимся за то, чтобы быть главарем прайда. Шелли закрыла глаза; до неё ещё не дошла очередь, однако она уже чувствовала, что сегодняшняя ночь сделает её сильнее. Эль-Примо практически сразу перехватил инициативу в этой безумной схватке и теперь наносил удары в солнечное сплетение; кулаки его окрасились красными каплями после того, как прилетели на челюсть противника. Смит печально выдохнула, прикрыв глаза. Как же сильно может порой перевернуться жизнь. И также сильно это влияет на людей.***
Рико смотрел на Пайпер Мартин-Милблорд с какой-то жалостью; его жёлтый глаз мигал, то сверкая, то угасая, подобно сломанной лампочке, висящей на потолке. На столе возле него валялась папка с её делом, офицер заварил чаю и протянул его девушке, которая недоверчиво прищурилась, наблюдая за таким проявлением заботы; во время передавания чашки, их пальцы случайно коснулись друг друга, и двоих будто кипятком облили после жаркого дня. Далстон присмотрелся к сидящей перед ним, мирно отхлебывающей горячий напиток, обжигая язык и горло, с наслаждением чувствующая, как жидкость тяжёлыми комками плывёт по пищеводу, если можно так сказать; у неё были такие же голубые глаза, но с безумным блеском в чёрных зрачках, золото волос потускнело, пальцы и руки огрубели, от неимения кремов, к которым она привыкла. От неё пахло чуть кисловато, словно она мылась мочой и фекалиями; Рико забрал у неё пустую чашку и протянул кусок мяса. Она также жадно набросилась на него. С неким отвращением он смотрел на трупик полуживой крысы, которую она, видно, собиралась съесть, как свой ужин. Всё же зря Шелли не разрешает кормить её. Под платьем, облепившим всё тело, у Милблорд выглядывали хрупкие рёбра, чему Далстон удивился. Сейчас она выглядела простой пленницей, несчастной и голодной... Куда подевалась её величественная осанка и манеры? Глядя, как она разрывает кусок мяса, Рико задумался о том, что некоторые события очень сильно меняют людей.