Неудовлетворяемый

Перечитав перед сном лишнего – истории о ниндзя, об их коварных нападениях, волшебном искусстве незаметного появления и исчезновения, о том, как они забираются по стенам и перерезают по ночам горло или укалывают ядовитыми дротиками – Айли всю ночь видела кошмары. Даже один раз проснулась, пошла к двери, проверила, что она закрыта. Набрала Ёндже – у него было другое время, - дозвонилась до него, наконец, а то вечером так и не смогла совпасть, то он звонил и она была занята, то наоборот. Она задала мучавший вопрос, не звонил ли он её начальнику, но муж заверил, что нет. Можно ли ему было верить? Айли знала, что иногда он проявляет заботу, в которой позже не признаётся. Ничто не мешало поступить так снова. В их семейной жизни происходили те ещё шпионские игры, когда Айли не останавливалась со своим женским любопытством и пыталась узнать, что скрывает её супруг. А он постоянно по ощущениям что-то скрывал. Но ни разу у неё не вышло поймать его на чём-то и вывести на чистую воду. В последнее время она даже стала сдаваться и признавать, что, наверное, какие-либо тайны ей всюду мерещатся от профессиональной деформации и любви к этим самым тайнам. Ну, что может скрывать учёный, погруженный с головой в свои исследования и разработки? Журналистка попила воды и только потом вернулась досыпать, немного успокоенная эфемерным присутствием кого-то благодаря телефонной связи. Однако с утра девушка привела себя в порядок, взбодрилась, настроилась на работу и в три часа приехала без опоздания на интервью хорошо подготовленной. В школе её встретила секретарь, немолодая женщина, и проводила в кабинет, где два кресла заранее были поставлены друг напротив друга. Айли присела и её попросили немного подождать – господин Кимура уже шёл на встречу с ней. Оглядев обычное пространство официального, публичного заведения, где никогда не присутствует никаких личных вещей, девушка водила взглядом по групповым снимкам учеников, развешанным по стенам. Разные возрастные учебные классы висели вразброд: тут мальчишки лет семи, там десяти, здесь, возле них, семнадцатилетние, уже опытные, а рядом опять какие-то малыши. В шкафах со стеклянными дверцами стояли кубки, в рамках красовались грамоты, висели на лентах медали. Дверь открылась и Айли скорее поднялась, отрываясь от разглядывания обстановки. Вошёл Кимура Такуя, приятный, сохранивший бодрость и крепость в теле и благородство в лице мужчина. Очень густые волосы были пострижены по-японски, Айли видела подобные причёски у большинства солидных японцев в возрасте, с боковым пробором, не слишком коротко, и крайне аккуратно, степенно. Девушка сделала соответствующий поклон под прямым углом и протянула руку в ответ на протянутую ей ладонь. - Добрый день, - улыбнувшись, поздоровался господин Кимура. На его смуглом лице зубы просияли белоснежно. - Добрый день, Кимура-сан. - А вас зовут Айли? - Да, - кивнула она, и директор указал на кресло за ней, с которого она встала: - Присаживайтесь. Я не люблю тратить время зря. Боевые искусства учат тому, что каждая упущенная секунда может привести к поражению. - Значит, боевые искусства стали не только вашим занятием, но и философией жизни? – усаживаясь, начала интервью Айли. Она достала диктофон и, особенно не подглядывая в свои подсказки и напоминательные записи в блокноте, принялась по порядку расспрашивать о профессиональной деятельности, о том, каким образом, в каком возрасте он стал заниматься каратэ, о его первых успехах, о должностях, о том, как он стал преподавать. - У вас есть любимый ученик или ученик, которого вы вспоминаете особо? – указав карандашом в сторону фотографий на стенах, спросила Айли. - Я любил и люблю всех своих мальчишек. Нет, я никого не могу выделить. - А как же более талантливые, ученики с достижениями? - Они приносят гордость школе. Но достижения не мера любви. Любовь дарится ученикам безусловно. - Но вы тоже гордитесь чемпионами? – привычно, в журналистском духе, слегка напирала и настаивала Айли. Слишком мягкие интервью всегда потом скучные и заунывные. - Я горжусь нашей школой, - улыбнулся Кимура. - Хорошо. А что касается методики преподавания. Вы со всеми одинаково добры или злы? Или есть какие-то тонкости и индивидуальный подход? - Разумеется, все дети разные по характеру. Кого-то, чтобы он раскрылся, нужно хвалить, кого-то ругать и злить, иначе результата не будет. Но дети понимают, что злюсь я и приободряю их с совершенно одинаковыми чувствами на сердце. Поняв, что перед ней опытный собеседник и мастер не только махать руками, но и вертеть языком – или все японцы умели говорить столь дипломатично? – Айли перешла к дальнейшим вопросам. Прошлась по финансированию школы, взаимодействию мастеров, спросила о коллективе. Решила, что пора переходить к более личному. - У вас, насколько я знаю, есть дочь? - Да. Мицуки, - кивнул Кимура. - Вы обучали её каратэ, или она не пошла по вашим стопам? - Конечно, когда она была школьницей, то занималась здесь, у меня. Я обучал её азам борьбы, и она делала неплохие успехи. Сейчас она студентка, и получает серьёзную специальность. А профессиональная борьба – не для женщин. - У вас есть сейчас ученицы-девочки? - Лет до семнадцати-восемнадцати максимум, да, бывают. В целом они занимаются этим до старшей школы. Потом уже из девочек вырастают девушки, и им не так комфортно постоянно находиться с молодыми людьми, а в старших группах у нас нет отдельных женских классов – туда никогда не набирается достаточно желающих. - Неужели в наш эмансипированный век нет по-боевому настроенных девчонок? – улыбнулась Айли. Она вспомнила о сестре и подруге, что бы те сказали господину Кимуре? О том, что борьба – не для женщин. - Может, девочки и хотели бы, но есть ещё родители. Вы бы отдали дочь туда, где много молодых людей? - Не знаю, если бы она очень хотела… - пожала плечами Айли. - У вас есть дети? – поинтересовался мужчина. - Нет. Пока ещё нет. - В таком случае, забираю свой вопрос обратно. Когда у вас будет дочь, тогда вы наверняка ответите по-другому. Журналистка улыбнулась и, чувствуя, что всё идёт гладко, и она ничем не выдаст своих истинных намерений, спокойно перешла к следующей теме: - А правда ли, что в вашей школе приобретают боевые навыки якудза? Поскольку директор до этого отвечал быстро и любезно, она думала, что сейчас что-нибудь так же скоро соскочит с его языка. Но господин Кимура молча остановил взгляд в её глазах и не отвечал. Он сидел, опершись на один подлокотник, наклонённый на бок, и вид его, до этого вполне обычный, вдруг сделался немного напряжённым и затаившимся. Умеющая выходить из неловких ситуаций, Айли изобразила смущение и тронула щёку кончиками пальцев: - Прошу прощения, я спросила что-то не то? Простите, я в Японии не так давно, я постаралась ознакомиться со всеми запрещёнными темами, но, видимо, спросила что-то бестактное? - Это не бестактность, это кое-что другое, но если я назову вещи своими именами, то бестактным сделаюсь сам, - расслабившись, улыбнулся вновь господин Кимура. «Видимо, отошёл от моей наглости и переварил» - подумала Айли. Но она заметила, как мужчина покосился на её диктофон. Конечно же, подобные штуки смущают. Она нажала на «стоп» и остановила запись, убрав диктофон в сумочку и повесив её снова назад, на спинку кресла. - Не могу удержать своего любопытства, и хочу услышать, как бы вы это назвали. Не для записи. - Я бы назвал это глупостью, Айли, - не постеснялся сказать Кимура. В его голосе послышался металл, тон человека, привыкшего командовать и прикрикивать на непослушных и непонятливых. – Мы обучаем молодёжь, которая, вполне возможно, в силу жизненных обстоятельств, пойдёт по скользкой дорожке, и попадёт в мир, не подчиняющийся законам. Могу ли я предугадать судьбу каждого? Нет. Но это не значит, что я целенаправленно обучаю здесь кого-то чему-то. И для чего-то. Понимаете меня? - Да, простите, я понимаю. Даже если среди выпускников есть те, кто вступил в какую-то банду, вы не несёте за это ответственности. Вы дарите навыки, а они ищут им применение самостоятельно. - Именно, - довольный развёрнутой фразой Айли, согласно кивнул Кимура и стал подниматься из кресла. Девушка подумала, что он так резко закончит интервью и попросит её удалиться из-за неудачного вопроса (для неё он был неудачным, потому что не привёл ни к какой информации!), но японец подошёл к длинному окну, тянущемуся по одной стороне кабинета, и позвал её: - Подойдите сюда. Айли послушно поднялась, одёрнула узкую офисную юбку, и оказалась рядом с директором. Вид открывался на внутренний двор. Сейчас, в эти холодные дни, он был пуст. За двором располагались другие корпуса и флигели здания. - Видите, какой большой стала наша школа? – Такуя принялся водить пальцем: - Вон там зимние залы, в которые мы недавно перебрались. На первом этаже занимаются дети, на втором – подростки, на третьем – самые старшие. Там, подальше, где крыло уходит налево, у нас четыре года назад открылись дополнительно занятия по айкидо, а под нами, где мы сейчас стоим, на первом этаже преподают дзюдо. Размах большой, боевые искусства среди мужчин и будущих мужчин никогда не теряют популярности. Это у нас в крови – сражаться. - Да, мужчины – агрессивные создания, - похлопав глазами, мило поулыбалась Айли, как всегда корча неведение и невинность. И это прокатывало. – Кимура-сан, заранее простите меня за очередные глупости, но, поскольку я уже попала с вами впросак неуместным, как оказалось, вопросом, не могли бы вы мне сказать, на будущее – мне ещё какое-то время предстоит работать в Японии – о чём лучше не спрашивать в таких ситуациях? Мужчина по-отечески посмотрел на неё добрым взглядом. То ли потому, что её кротость и напускная честность произвели впечатление, то ли потому, что у него была дочь и он привык так относиться к молодым девушкам, то ли потому, что женщины здесь всё-таки воспринимаются не очень серьёзно, но Кимура Такуя не отказал в просьбе: - В Японии, Айли, я удивляюсь, как жанр интервью вообще существует. Японец не должен хвалиться, и не должен жаловаться, он не должен говорить о работе, но должен работать. А уж его частная жизнь – это совсем не дело посторонних, говорить о личном считается… неприличным. - О, как всё… - Айли недоговорила и заметила: - У нас, в Корее, частично то же самое. Но есть какие-то именно табуированные темы. Здесь, как я поняла, это якудза? - В Японии очень важен институт репутации. Репутация – это когда ты знаешь своё место. В прежние времена, когда были кастовые сословия, то есть, нельзя было изменить свой уровень или образ жизни, и ты рождался и умирал крестьянином, торговцем, воином или сёгуном, люди лучше знали своё место, они не переходили грани. Сейчас они стёрты. Но истинное воспитание – чувствовать грань. Если вы обычный гражданин, то для вас прилично и правильно всё, что прилично и правильно для обычного гражданина. Если вы якудза, то для вас прилично и правильно всё, что прилично и правильно для якудза. Плохо, если обычный гражданин лезет в дела якудза и наоборот. Под «лезет» мы имеем в виду и «говорит о том, что его не касается», что существует отдельно от его жизни, что недоступно и не может стать доступным его пониманию, потому что он смотрит только со стороны, но никогда изнутри. Этим человек роняет своё лицо, показывает, что забыл о своём месте. - Вот как! Огромное спасибо, Кимура-сан, вы многое мне помогли понять. – Айли подняла руку со своим блокнотом, и полистала страницы, делая вид, что что-то ищет, но она просто думала. Насколько далеко можно зайти и как сильно переть напролом. – У меня здесь ещё были вопросы о самураях, об известном бусидо… это можно как-то связать с каратэ и тем, чем вы занимаетесь? Я не очень поняла по путанным японским источникам, что к чему. - Самураи дрались мечами, а каратэ – рукопашный бой. Он появился около двухсот лет назад, и намного моложе самураев, как вы понимаете. - Но преемственность есть? - Трудно сказать. Самурай без меча считался обесчещенным, долго ли он мог драться руками? Скорее всего, это были другие воинские образования. - Вроде ниндзя? – легкомысленно приподняла брови Айли, изображая ту, которая вообще ничего об этом не знает. Кимура не шелохнулся, не дёрнулся, не среагировал, продолжал по-отечески улыбаться: - Может быть, вроде них. - А они, кажется, такие же древние, как самураи? - Возможно. Но их никогда не ставили в один ряд с самураями, потому что их считали презренными воинами. - Презренными? – удивилась журналистка. – Почему? В фильмах они выглядят очень, очень впечатляюще. - Да, в фильмах, - грустно усмехнулся директор школы, - в фильмах романтизируется всё, от сердечных страданий до наркотиков, там главное – красивая или эмоциональная картинка. Ниндзя тоже красивая картинка, но они – бесчестные воины. Самурай дрался днём, не скрывая лица, оглашая свои намерения, всегда за одного господина, он был верен, открыт, понятен. Ниндзя потому и прятали лицо, что продавались и перепродавались, а непостоянство, как признак неверности, страшный порок, Айли. Поэтому ниндзя, как бы страшны они когда-то ни были, презирались, к ним не испытывали уважения. Страх перед ними – не то же самое, что уважение. Их не уважали точно так же, как не уважают ночных женщин, хотя и тех кто-то любит. Однако жизнь и продолжение жизни дарит та, что рядом с тобой днём. Как самурай. Начавшая подкрадываться к теме «Чёрных воронов», Айли вдруг поняла, что это не может сорваться с её языка. Во-первых, действительно, наконец, показалось неуместным спросить что-то. Делала вид, что ни гу-гу про ниндзя, и тут вдруг «а что насчёт Чёрных воронов?». Да и то, как интересно рассказал Кимура обо всём этом, как выразил, что ниндзя – позорное занятие, как можно после такого хотя бы заикнуться о его причастности, и при этом не оскорбить? Мужчина обернулся через плечо и посмотрел на круглые часы на стене: - О! Уже пятый час. Прошу меня простить, Айли, мне нужно идти. Нужно ли закончить интервью какими-то особыми словами? - Разве что напутствием для тех, кто захочет заниматься каратэ, - улыбнулась девушка. - Напутствие? Хм… Я бы порекомендовал не забывать, что руками, которыми мы здесь учимся драться, мы так же делаем свою жизнь, поэтому не стоит превращать их только в оружие борьбы, однако атаковать и защищаться непременно нужно уметь. Директор вышел, и к Айли подошла женщина-секретарь. Она должна была проводить её снова к выходу, но девушка попросила показать ей, где туалет. Пойдя указанным направлением, она размышляла о том, что если из выпускников школы слишком многие делаются якудза или замечены в подозрительных связях, то это всё-таки сообщило бы о том, что Кимура поставляет им бойцов. А что касается «Чёрных воронов»? Может ли с ними быть связан человек, который заклеймил их презренными? Ей нужны списки учеников за все годы! И Айли примерно поняла, где можно найти архивы. Камер, к счастью, внутри почти не было, разве что в некоторых классах, но не в закоулках коридоров. Заверив сопровождающую, что найдёт выход сама, журналистка надолго застряла в уборной, чтобы её точно никто не дождался и, когда вышла, убедилась, что её оставили одну. Если крыло с айкидо открылось четыре года назад, то там нет архива, если в этом корпусе кабинет директора и других административных сотрудников, то он где-то в этой части. Оглядываясь по сторонам и, в первую очередь проверяя отсутствие камер, Айли осторожно обошла этаж и спустилась ниже. На лестнице она разминулась со старшей группой дзюдоистов, шедших из раздевалки. Хорошо, что на лестнице! Если и будут свидетели её присутствия, то только видевшие, что журналистка шла по направлению к выходу. Но Айли, когда они пронеслись мимо, свернула на этаж с лестничной площадки, и пошла искать дальше. Пройдя множество дверей, она наткнулась на ту, что была подписана многообещающе: «Заведующий учебной частью». Обычно в таких кабинетах есть копии документов учеников. На свой страх и риск вломиться? Если заведующий внутри, то она задаст ему вопросы о директоре, поскольку статья о нём, и мнения коллег тоже интересны и важны. Девушка постучала. Ответа не последовало. Не теряя времени, Айли открыла кабинет и увидела, что он пуст. Отлично! Подойдя к шкафам и не теряя бдительности – постоянно прислушиваясь к тому, нет ли шагов за дверью – она читала надписи на корешках толстых папок. Там были методички, бухгалтерские отчёты, оплаты, учебные планы по годам, куча всего, словно кабинет завуча был основным складом для сведений о всей школе. Наконец, Айли увидела папки с личными делами учеников, но они шли по годам – ученики этого года, прошлого, позапрошлого. Нынешние ей были не нужны, с ними пока ничего не ясно. Значит, надо начинать… ну, примерно с пятнадцатилетней давности. Но настолько старых папок не было, самая ранняя – десять лет назад. Вытащив платок, чтобы ничего не касаться рукой, Айли открыла дверцу, достала папку и села на пол, за ещё какой-то стол, помимо стола заведующего. Может, обычно тут тоже сидел секретарь или методистки? Если кто-то войдёт, то не увидит журналистку сразу, а она скажет, что что-то обронила, папку задвинет под шкаф, будто она сама выпала у кого-то, и дело с концом. Достав мобильный, Айли стала фотографировать страницы личных дел с фотографиями – читать сейчас некогда, дома этим займётся! Она пролистала уже больше половины, когда открыла очередной лист и увидела знакомое лицо. Накамото Юта. Ну надо же! Быстро дощёлкав оставшуюся часть учеников, она спешно вставила папку на полку, в пустовавшее место. Нужно ли просматривать дальше? Сколько лет тут тренировался Юта? Для начала улов был. Оставалось вернуться в тихий, укромный уголок, и обмозговать всё. Айли затёрла за собой все следы, если они и были – платком провела по всем поверхностям, каких коснулась. Прислушавшись к тишине за дверью, вышла из-за неё и, держась непринужденного вида, пошагала прочь.

***

Сольджун ужинал в компании Джело и Сунён, когда у него зазвонил телефон. Это был Накамото, он был очень зол, что-то кричал, грозился выколоть гипнотизёру глаза, что-то куда-то вставить и отрезать, и ничего толком было непонятно. Прокричавшись, он потребовал немедленно приехать к нему. Наспех затолкав в рот остатки еды, Сольджун накинул куртку и отправился в Кабуки-тё. Едва он перешагнул порог, как Юта, подскакивая со стула и на ходу сворачивая газету в трубу, рванул к нему. Налетев на Сольджуна, он принялся лупить его этой скрученной газетой, да так мастерски, что вполне мог захлестать до смерти. - Чёрт бы тебя побрал! И тебя, и всех вас, канкокудзинов! И Айли твою! – хоть и был немного ниже гипнотизёра, он бил его по шее и хребту, заставляя того пригибаться и закрываться руками. - Да что стряслось, Юта? Ты можешь объяснить? – отступив к стене, схватил за запястье он японца, и тот, немного выплеснув эмоции, замер, отдыхиваясь. Глаза его горели, и он испепелял ими Сольджуна. - Что случилось? Что случилось?! На! – он швырнул ему в лицо газету, которой его бил, и золотой подхватил разворачивающиеся в воздухе страницы. Юта отошёл к столу, пытаясь вернуть себе самообладание. – Читай, что написала твоя Айли! Сольджун пробежался глазами по развороту и быстро нашёл статью с заглавием «Серия странных убийств». В ней излагались мысли на тему, как можно было бы объяснить смерти людей и какая между ними могла быть связь? Упоминалось предположительное оружие и «эксперты не пришли пока к единому мнению, катана или даже простой нож способны на это», затем она влепила его же, Сольджуна, тупую мысль о том, что истинный японец вряд ли бы махал мечом, которым принято гордиться. А потом шёл вывод, что либо якудза сама стоит за всем этим, либо она должна вот-вот разобраться и всех ждут очередные преступления. - Ну-у… - протянул гипнотизёр. – Обычные домыслы, что такого? - Что такого? Что такого?! – он опять подошёл к золотому. – Во-первых, Ямашита прекрасно знают, как выглядела моя работа, и эти перерезанные глотки и почти отрубленные головы сильно её напоминают. Если им ещё и тыкать постоянно оружием убийства, напоминать об этом, то они займутся плотнее тем, почему такое сходство с моим почерком? А если они вперёд меня найдут меч? Не составит труда узнать, что это моя фамильная реликвия. Во-вторых, ты что, не видишь, что написала твоя Айли?! - Да вижу… и она не моя! – поправил Сольджун. – Но ведь… ничего же страшного? - Ничего страшного? Хорошо, ладно, если якудзу обвиняют в преступлениях – ей не привыкать. И всё-таки, если она ни при чём, то может и обидеться. Но вот этот намёк, что она должна разобраться… это что, вызов якудзе? - Никакого вызова, ты остро всё воспринимаешь… - Остро? Я? А якудза, по-твоему, воспримут благодушно? Каменаши-сан, допустим, закроет на это глаза. За Ямашита-сана я не ручаюсь, может и проигнорирует. Но вот Мацумото-сан наверняка захочет вырвать Айли язык или раздробить пальцы за то, что она поставила под сомнение состоятельность якудза. Она озвучила прилюдно, что если произойдёт ещё хоть одно дело, и с ним якудзе ничего не будет понятно, то якудза – пустое место, слабаки. Ты понимаешь это, Джун?! - Я понимаю, но… вдруг эту газету никто не читает? – с надеждой спросил золотой. Юта вырвал у него страницы из рук и потряс ими рядом с головой: - А что, я похож на человека, который штудирует всю периодику, а? И я уже об этом знаю! - Но ты – это ты, ты обращаешь внимание на Айли, потому что знаешь о ней, а кому ещё надо на неё обращать внимание? - Молись, чтобы ты был прав. Чтобы её просто не заметили. Писать о якудза! Без почтения! Да откуда она свалилась? - Она долго жила в Америке и Европе, возможно, свобода слова стала её кредо, - оправдался Сольджун за девушку, которую любил. - Если ты сам её не заткнёшь и не спрячешь, я на неё управу найду, Джун, я тебе клянусь. - Не трогай её! - А то что ты сделаешь, а? – выставив вперёд грудь, налетел опять Юта и, ударив ею друга, откинул того к стене. Сольджун отпихнул его от себя обратно. Накамото снова угрожающе двинулся вперёд, готовясь вцепиться в противника. В этот момент на лестнице раздались шаги. Не тяжёлые, наоборот – порхающие, спешные, весёлые. Юта и Сольджун посмотрели в сторону входа, и там появилась девушка с укороченным каре, стройная, симпатичная, которую можно было бы назвать красивой, если бы не лёгкая растрёпанность и уклон в мужской стиль. Он её не портил, нет, но для придерживавшихся традиционных взглядов мужчин было в ней что-то нарушающее гармонию женственности, а негармоничное – некрасиво. Отряхнув мелкие капли дождя с плеч, она потрясла головой и просияла: - Погодка перестаёт быть приятной. Привет, ребята! - Что ты тут делаешь, Мицуки? – нахмурился Юта, понимая, что драка в этот раз не случится. Руки сами собой уползли в карманы брюк, чтобы кулаки не чесались. Девушка подошла к столу и поставила на него пакет, из которого принялась доставать коробочки: - Я была у тебя дома, твоя мама попросила принести тебе бенто. - Она зря беспокоилась обо мне, - поджал губы Накамото. Когда молодёжь уставала от родительской опеки, она обычно закатывала глаза, высказывала это, бесилась или просила прекратить. Юта, стыдясь материнской заботы, которую считал неуместной в свои двадцать пять, никогда ничего не говорил, и безропотно принимал, благодаря свою маму. В этот раз он тоже поклонился принесённой еде, как будто перед ним стояла сама мать. – Зачем ты была у меня? - А что, нельзя? - Можно, но… - не нашёлся, что ещё противопоставить Юта. - Я дружу с Юки, когда хочу – тогда к ней и хожу, - напомнила Мицуки о младшей сестре парню. Тот кивнул, больше не возражая и возвращая взгляд на Сольджуна: - Есть новости по нашему делу? - Мы обошли всех. Всё, торговцы и воры кончились, Юта, правда. Остаются только убийцы. Надо искать среди них, кто мог одновременно украсть и убивать после этого. - О, я знаю кучу таких, - заговорщически поиграла бровями Мицуки. Накамото посмотрел на неё с острасткой: - Но это невозможно. - Но почему? – вздохнул Сольджун, присаживаясь. – «Чёрные вороны» как раз те, кто на это способен. Проникнут, куда угодно, убьют кого хочешь, разве нет? - Да, это всё так и есть, - кивнул Юта, и, подвинув стул, сел напротив приятеля, - но, Джун, ты же знаешь, какой бы чёрный ворон стал красть меч у собственного вожака?