— Давайте-ка я! — послышался мальчишеский голос. Стоило повернуться на звук — а это не мальчик. Девочка встала в свою старую добрую пацанскую позу по типу: «Что уставились?». Вся такая в платье, и эти короткие косички, ах! С виду красавица так красавица, с самой луной не сравнишь!
— Ну, на, — один из мальчишек бросил в ее сторону кость, похожую на камень, а она схватила. Да еще и спокойно так — стоило только руку поднять.
— Если выиграешь, можешь забрать себе, а если нет — возвращаешь нам, ясно? Девочка же, все-таки, — сказал самый старший с виду мальчик, во взгляде которого присутствовало некое высокомерие. «Девочка же все-таки» прозвучало эхом в голове, «Девчонка же всего лишь», и волна ярости покрыла ее. Профессионал видимо, решил пожалеть. В конце сказанного тот усмехнулся. Конечно, так и ждет момент проигрыша, чтобы сказать свое коронное «сказал же, пф, девчушки».
Толпа из пяти-шести пацанов отошла в сторону, чтобы было куда бросить кость. А бросать ее нужно было в ряд других, таких же костей: попадешь — выиграл, не попадешь — проиграл. В этом-то и суть игры альчиков — меткость. Некоторые мальчики даже ухмыльнулись. Девушки не способны каким-то образом шарить в этой стратегии. Одни куклы в мозгах, что поделать?
Перед ней стояли тесно находящиеся к друг другу 4 альчика, в один из которых нужно было попасть главным: тем, что находился у нее в руке. Пацанка присела, прицелилась, зажмурив один глаз, нет, ну прям как паренек!
«Девочка же все-таки» и пуля летит прямо навстречу к собратьям.
«Девочка же все-таки» и целых четыре кости отлетают с места.
От увиденного у мальцов отвисла челюсть. А смешки и ухмылки вдруг прекратились.
— Вот это да! — послышался шепот откуда-то. Гордость так и рвалась наружу. Нет, она не горделивая, это вовсе не так. Просто в подобной компании для такого человека, как девушка, стоит попотеть, чтобы заработать золотую репутацию.
Но что народ знает о репутации? Не из-за меткости у девушек руки золотые, а благодаря вкусному блюду на ужин мужу! Сколько детей? Двое? Трое? А вот это уже позор. В таком-то возрасте соседка Зульфия смогла бы родить семерых. А сама хорошая какая? Скромная! Правду говорят, что девушку ничто не красит так, как скромность. Нет, дорогая, у мужчин нет такого умения как рожать, а у девушек есть. Так если это твое предназначение, почему бы не рожать, пока есть время? пока жива. О, и есть еще одна очень такая хорошая цитата: «Не заслуживает звание женщины та, кто не родила!».
А вот пацанке сколько не говори то — ни слово в ухо. Не понять ей такое. Да и что ей понимать-то? Еще маленькая, двенадцать стукнуло, тупенькая. Однако девчонкам такое простительно. Ведь их на учение не берут. Правильно делают. Все равно это знание им в жизни никогда не пригодится. Обучили одну такую, упрямую совсем. И что теперь? Сидит вот у себя в юрте и делает дела хозяйки и жены. Ни одно знание в пользу, все то время и труд впустую, а заодно еще и родителей опозорила своим упрямством.
— Везет же новичкам, — тихо сказал самый старший пацан — профессионал. — Очередная случайность! Ну что вы облупились-то? — вдруг в его макушку прилетело что-то твердое, от чего парень зашипел, резко поворачивая голову в сторону виновника.
— Случайность говоришь? — ответила пацанка. А мальчики сжались, вновь услышав низкий голос девочки. Только-только же позабыли!
— Аида! А-и-д-а-а-а! — послышался уже другой голос из далека, более женский, не такой как у самой девочки. — Аида!
— Да щас! — закричала пацанка в ответ. — Ладно, пацаны, я пошла, — и та шагнула в сторону равнины, где собирались праздновать сватовство двух еще совсем молодых людей.
— А мы тебя и не держали! — послышалось где-то сзади, на что Аида лишь фыркнула. Да ну его, и так проблем хватает из-за драк нескончаемых.
Ммм, вкусности, гости, украшения. Что может быть лучше? Вот и пришло время пира в честь свадьбы этих юношей. А она ведь даже имени его не знает…
Здесь, в стране такой, Казахстан называется, браки планировали заранее, даже до рождения детей, которые являлись запланированными «женихом и невестой». Это так называемый «кудалык», то есть казахское сватовство. Богатая семья женила свое дитя на ребенке богатой семьи, а бедная семья свое, как ей приходиться бедное — на такой же бедной семье. А чтобы кто-то из молодых людей не успел влюбиться в левого человека, и чтобы по вине такой ситуации не произошла трагедия, прямо как в «Ромео и Джульетта», их старались выдавать замуж и женить как можно раньше. Естественно, это не главная причина выдавать девушек замуж в раннем возрасте. Четырнадцать, пятнадцать или шестнадцать, вот это идеальные числа, самое главное, чтобы невесте больше двадцати не было. Первые числа сверху — возраст, когда девушки достигали совершеннолетия, как считало общество. Следовательно, в этом возрасте и замуж выходить, и детей мужу рожать. Вот к этому мать готовила Аиду каждый день, как и сейчас, зовя к себе пахать по женски так, что мало не покажется. А свадьбу соседской дочки пацанка даже пропустить готова, лишь бы не работать ради этого, как она сама говорит, «пустяка».
— Вот! — как только Аида встала перед матерью, тут же в руках появилось железное ведро, по размеру уж точно не маловатое для девочки. — Иди и напои скот, потом на этом же ведре молока принеси, — кулинарную часть работы женщина решила не доверять дочке, оставив эту партию себе. — Так! А где невеста? Куда она пропала? — пацанка кивнула напоследок, но мать уже не обращала на нее внимания, а та поплелась в соседний холм.
Путь к колодцу сопровождался жгучими взглядами на походку пацанки, на мальчишескую походку мальчишеской девочки Аиды. Как бы она не старалась идти по девчачьи, сколько бы усилии на это не тратила, выходило так же, или еще хуже.
Территория колодца засыпана небольшими камнями, а за гранью еще совсем зеленая трава. Здесь рядом должно быть дети играются. Были слышны крики и смех. Поступая ближе к колодцу, девочка постепенно начала слышать до боли знакомые всхлипы. Аида побежала на тихий плач. Как оказалось, Аян лежал прямо на камнях, обнимая свои колени.
— Твою же налево! — пацанка подошла ближе и села рядом. — Что случилось?
Объяснения проводились паузами, которые происходили из-за сбившегося дыхания и пыхтении. Дрожащий голосок ребенка рвал пацанке душу. Она ненавидела видеть его плачущим. Многое было непонятно, после каждого слова шли громкие вдохи и выдохи, пока через черные от влаги ресниц по щекам пробегали слезинки, а ручки гладили окровавленные коленки.
— Я-я… бегал, б-быстро. А-а, а потом упал! Сильно-сильно! Мне так б-больно, Аида!
— Почему ты бегал?
— Я просто шел, ш-шел здесь рядом… — его нижняя губа дрожала. — А потом п-п-пришел Азат, — приехали.
Как только пацанка услышала его имя, тут же сердце пропустило удар: не от страха, а от пылающей ярости. Кулаки сжались, готовые избить кого-угодно, кто посмеет тронуть столь дорогого ей человека.
Снова этот Азат. Снова он обижает ее брата.
— И его д-друзья. Они назвали меня девчонкой и-и-и, — мальчик глотнул воздуха. — И начали, п-по очереди тянуть за мой хвостик, — он еле держался, чтобы не разрыдаться на весь холм.
Аян иногда собирал волосы в хвостик, чтобы те не мешались и не падали в лицо.
— Что?! Что они сделали? Совсем страх потеряли?! — лицо Аиды за мгновенье успело превратится в злобную от гнева гримасу. Брови настолько сильно нахмурились, что почти закрывали глаза. — Где он? Говори!
— Аида, — мальчик обнял близняшку за шею и больше не смог сдержаться: новая порция слез пробежалась по щекам, падая на плечо пацанки. — О-они сказали… с-с-сказали… — уже рыдал он почти на весь холм. — Ч-что если я снова тебе все расскажу, т-то в следующий раз они м-меня убьют! — Аян уткнулся лицом в плечо сестры, продолжая реветь туда подавленным плачем. — Аида, мне так страшно! Они меня убьют! Убьют!
— Аян, — обратилась сестра уже нежным голосом, поглаживая того по голове. — Скажи, где он?
— Н-не знаю, — мальчик шмыгнул носом. — Он уже ушел.
Аида лишь разочарованно вздохнула
— Ладно. Сейчас, погоди, — она аккуратно подняла брата, опрокинув его руку за своей шеей. Тот подпрыгивал на одной ноге, что меньше всего повредилась, и старался привести дыхание в порядок, периодический глотая воздух. Такое сладкое, наивное, детское сопение: была бы пацанка чуть младше или поженственней, как другие девочки, разрыдалась бы вместе с ним. — Сейчас, еще чуть-чуть. А потом будешь курт есть, хорошо?
— Не хочу курт. Хочу, чтобы не болело! — ну кто бы сомневался. А Азата этого Аида ни за что не собиралась оставлять без наказания. Он обязательно заплатит за содеянное. Это она могла обещать наверняка.
Они пошли домой. Один поддерживал другого на ногах, а другой подпрыгивал, пытаясь идти как можно быстрее, в такт своему напарнику. Их руки, что были опрокинуты на шеи друг друга, сплетились, точно узор. В жизни они были соединены точно также. Не разлей вода. Оба любили играть вместе, косячить и дурачиться. Как говорит Рухия, еще в самом детстве они целовали друг друга в щеки и постоянно обнимались, покачиваясь туда-сюда.
Всегда мальчик помогал сестре с косяками, беря всю вину перед родителями на себя. А девочка всегда оберегала мальчика, защищая его от других пацанов. Ее многие боялись, потому что она была удивительно сильной, крепкой, да еще и с характером, на многих срывалась, применяя силу, если те бесили. Брат-близнец — единственный, к кому ее отношение было мягкое. А ведь даже родители не могли найти что-то общее, словно те были не собственными детьми. С годами они стали взрослыми для игр. Двенадцать лет. Что сказать? Аиде скоро замуж. Общество попросту не принимало этих детей и их противоречие своей природе, что шло против этого самого «будьте естественными!». Вот поэтому у этих обоих есть только они сами, как одно целое связанные: один — руки, другой — ноги. А среди них бабушка. Как рука без ноги, а нога без руки? Именно так они нуждались в друг-друге.
Вскоре Аида донесла брата домой. Мать взяла его к себе в юрту и отправила дочь обратно за водой. Уже со спокойной душой, пацанка вернулась в место назначения.
— А где ведро? — Аида встала в ступор, стараясь вспомнить где оставила железяку. Забив на память, девочка решила побродить по холму, чтобы найти потерянное. «Так, где я была? Сначала я была здесь, а потом пошла туда» — таким образом, Аида дошла до того места, где упал Аян. Бр-р, аж вспоминать больно. Но и тут его не было. «Странно» — подумала она, и подошла ближе к краю холма, после чего посмотрела вниз. Как оказалось, упав на бок, железяка скатилась вниз по вышке.
— Ладно, — лишь ляпнула та и начала потихоньку спускаться вниз. Лишь бы не упасть из-за такого постепенного наклона. Но, к сожалению, уже к середине девочка побежала, без возможности остановиться. На таких склонах нереально сложно контролировать свое тело. Но наконец-то пришел конец рельефной горке, и можно было постепенно сбавлять скорость. Однако после столь болезненных топов она через чур расслабила ноги. А те в свою очередь свернули не туда и Аида, бесшумно, но больно упала вперед, лицом о землю. С расстроенным стоном девочка подняла взгляд вперед.
Прямо перед ней, в 20 метрах, лежало ведро, прислонившись к валуну. Плоско здесь, внизу, но незаметный на первый взгляд склон еще все присутствовал, поэтому, если бы не тот валун ведро скатилось дальше. Она потрогала нос, чтобы проверить, не сломался ли он после такого грохота. А то гудит, как звонкий колокол. Нет, вроде все нормально.
Пацанка встала, встряхнулась и подошла к валуну. Собравшаяся уходить, подняв ведро с земли, пацанка вдруг услышала еще какие-то голоса. Сначала показалось, что звуки исходят издалека, довольно тихо. Но как оказалось, этот голос, принадлежавший еще совсем молодой девушке, доходил с другой стороны огромного камня.
— Я правда не знаю, что мне делать! — у нее была жалостливая интонация, как будто та сдавливала ком в горле. — Кажется, нам просто нужно оставить все это, — от того, насколько тихо девушка старалась говорить, ее голос сипел, равняясь на шепот. — Как бы сильно мы этого не хотели, нам придется жить дальше вот так!
Аида подкралась, прислонившись к стенке валуна так, чтобы была видна только профильная часть лица девушки. С другой от нее стороны сидел парень, почти такого же возраста, только чуть постарше с виду. Пацанка закрыла рот ладонью от неожиданности, как только узнала в этой барышне соседскую дочь — невесту сегодняшнего сватовства.
— Что ты говоришь? Мы убежим! Прямо сейчас. И нас никто не сможет остановить!
— А как же моя семья? Я их так опозорю. Как они будут смотреть другим в глаза?
— Ты такая странная. Они не думают, чего ты хочешь, и какое у тебя будет душевное положение. А ты заботишься об их совести. Они не заслуживают этого.
— Нет, они мне все дали. Я перед ними в долгу. Это будет так неблагодарно и не честно с моей стороны.
— Как раз-таки все будет честно. Айгерим, послушай, у тебя в семье еще много сестер. Вот их и выдадут замуж за этого богача. А тебе-то это зачем? Выйдя замуж за кого-то, ты все равно больше никогда не увидишь своих родителей. Ты ничего не потеряешь, если пойдешь со мной. Наоборот, по сравнению с ним со мной ты будешь счастлива.
Закрыв глаза, Айгерим положила голову ему на плечо и на выдохе еле слышно что-то проронила.
— Не знаю, Амир, не знаю.
***
Дома Рухия сидела нервная, еле как держа себя в руках, чтобы не сорваться на сына. А Аян стоял на одной ноге, поднимая обе руки вверх. И вот так он должен был простоять целый час. Потому что таковым было время наказания, коим родители давали детям пораздумать над своими поступками. Аян уже привык к такой нагрузке и потерпел бы до конца, но это в других случаях. А сейчас его трясущаяся нога ныла от жгучих ран, что остались на коленях. Мальчик часто вздыхал, и дыхание его тоже дрожало.
— Я уже вообще не знаю, что с тобой делать! — мать постепенно поднимала на ребенка тон.
— Я ничего не… — он часто задышал, не в силах больше терпеть. — Не делал, правда! Они… — вдох. — Они сами, — вздох. — ко мне приставали! — Аян хотел было дальше оправдываться, но сейчас воздух как никак был важнее. Со лба скатывался пот, зачесались виски. Но руки отпускать ему нельзя.
— Сколько уже можно? Сколько раз?! — перешла Рухия на крик. — Ты думаешь я тебя не знаю? Ты серьезно думаешь, что я не знаю каков ядовит твой язык, а?! — она приблизилась к ребенку, прожигая его почти круглыми от истерики глазами. — Сколько мне еще слушать твое вранье? — мать взмахнула рукой, как будто собиралась ударить его.
Аян зажмурил глаза. Удара не следовало, поэтому мальчик осторожно посмотрел на мать, пока она снова и снова орала.
Тот часто моргал, чтобы от сильного желания всплакнуть, не краснели глаза. Из-за такого унизительного положения, в которое ввели Аяна, мальчик как можно усерднее постарался скрыть свой и так жалкий плач, но получив грубый толчок руками в грудь, он не смог больше сдерживаться. Его глаза наполнились слезами и он тихо всхлипнул.
— Ой, началось! — мать опять взмахнула руками. — Ты можешь хоть один день, прошу, хоть один день не быть такой жалкой плаксой? И не девочка, но и не мужик! — она цокнула, постепенно успокаивая себя. — Ладно, иди.
Мальчик облегченно опустил руки и побежал наружу, похрамывая на одну ногу. Он тут же отдался чувствам, когда вышел, хотя старался не показывать свою слабость. Но чтобы не показывать свое слабое место, ему нужно было не показывать себя целого, спрятать всю свою сущность.
— Ну почему? Ну зачем? — мальчик вытирал слезы с глаз. Каждое движение отдавалось болью в кистях, ногах и спине, в то время как щеки горели от частых обтирании. Он пришел к поляне, где находился валун. Присев и спрятавшись за этим валуном спиной к аулу, он продолжал болеть несправедливостью всего мира. — Почему?
Дальше этой поляны находился лес. Темный лес. Темный, потому что листья деревьев закрывали путь лучам солнца. И там было много грибов…
Через заплаканные глаза Аян мутно заметил вырастающее из черной точки тело, которое только вышло с леса. От испуга он начал быстро тереть глаза и моргать, чтобы рассмотреть приближающийся объект.
Бабушка.
Аян с облегчением вздохнул. Она быстро, с волнением во взгляде направлялась в сторону внучонка. Мальчика удивляло то, насколько свободно и безболезненно она была способна ходить в свои девяносто шесть. Бабушка постоянно вела себя весело и оптимистично по отношению к внучкам, будто бы только начала жить. Ее темный плащ за спиной, вьющийся против ветра, был сделан из невероятно мягкого материала. Это прекрасное одеяние заставляло всех детей думать, что та волшебница. На руке висела корзина с грибами и всякими камушками. Иногда Аян, Аида и их бабушка вместе ходили в лес, чтобы собирать грибы. А иногда старуха сама бродила по рощам, но в таком случае пропадала надолго.
— Внучонок мой! Зрачок ты очей моих! — еще одна ее фишка помимо волшебного плаща — разговаривать стихами. Она могла за долю секунды придумать подходящие рифмы, где каждое слово краснее другого, и при этом не тратила на это усилии от слова совсем. Захотела — на ночь внучкам спела, приспичило — сына своего, Манаса, куда подальше посылала. Рухию вообще не выносила, и ее «забалуете же вы детей наших».
Вроде такой спокойной, да доброй была. А после того, как появились двойняшки, все внимание перешло к ним. К окружающим осталось только недовольство и возмущение, даже если причины на то и не было. Возможно, из всех, кто вообще существовал в этом мире, только бабушка принимала Аяна и Аиду. Да не то что принимала. Обожала! Так, что хоть на край света.
— Расскажи, что приключилось с тобой, пока носило меня в роще лесно…
— Я упал! — тут же выпалил мальчик, не дав ей закончить. — Сильно-сильно упал! Ты даже не представляешь, как сильно! Вот, видишь? — он говорил это без жалобы, скорее, с попыткой удивить ее, ожидая от старушки «Ого! Ничего себе!». Аян указал пальцем на колено, чересчур грубо перевязанное тканью.
— Ох, и кто же тебе так крепко завязал? — старушка аккуратно сняла повязку, заново оборачивая ее уже нежнее и свободней. Под ней на кожу был намазан жир «Куйрыкмай». Казахи верили, что кроме смерти он лечит все.
— Это мама, — процедил ребенок.
— Ох, снова эта Рухия? Снова Аяна моего обижает?
— Нет, просто поругала. О! И наказала, — добавил мальчик.
— Я ей голову оторву! — она смешно показала кулак, а мальчик тихо засмеялся. Вдруг старушку озарило. — Гляди, шо принесла! — ее руки зарылись глубоко в корзину. — Вот! — она достала оттуда твердый творог, название которому есть «курт». Лицо мальчика засветилось, выражая радость. Он схватил, как это называет народ, сладость, из рук бабушки. Аян засунул курт в рот и начал сосать его, словно конфету. На вкус то ли кислый, то ли соленый, не ясно. Но он всем нравился. — Какой же ты у меня хорошенький, — она погладила щеку внучонка, провела по засохшим дорожкам от слез, пока тот менял положение творога с одной щеки в другую.
Вдруг сзади, в ауле, послышалась весть о наказании, то есть об изгнании правонарушителей. Аян и старушка встали и пошли за голосом, чтобы посмотреть на зрелище.
— Сегодня, — с большими эмоциональными паузами оповещал о чём-то мужчина средних лет, — собралось замечательное количество людей из темницы, чтобы исполнить нашу традицию, придуманную нашим замечательным баем*!
В ряд встали разные люди с завязанными руками. Кто-то старый, кто-то еще совсем молодой, а кто-то среднего возраста. У всех были печальные лица, некоторые плакали, бывали даже рыдающие и молящие. Сзади из толпы кричали о просьбе милости родные им люди, матери и бабушки. Но им преградили путь здоровые мужики, джигити, с очень строгими лицами.
Изгнание в этой местности было принято недавно, когда новый правящий аулом бай, «смиловавшись» над людьми, вместо смертельной казни за тяжелые грехи, придумал новое возмездие. А так, раньше, нарушивших закон привязывали крепкой веревкой к лошади. Однако, привязанные сидели не на самой лошади, а под ней, на земле. И вот, когда казнящий бил кнутом бок жеребца, тот скакал несколько кругов с привязанными на него людьми. Грешники, в свою очередь, умирали, бившись об острые камни, разные предметы, и в целом проехавшись по твердой земле. Видимо, смертельная казнь — единственное, что не давало людям делить их самих на пол. Мужчина ли ты иль женщина — неважно: все равно казнят поровну.
Сейчас точно так же изгоняют, несмотря на пол. Первыми шли старики и старушки. Мужчина, с самого начало сообщивший о наказании, называл имена наказуемых и их грехи, за которое они расплачивались, чтобы за одно опозорить их честь перед всем аулом. Старики, хоть и с плачем, послушно шли в сторону темного леса.
Потом следовали мужчины и женщины, медлительно, теня время, как будто это что-то изменит.
Последними пошли молодые, почти ребяческие во внешности юнцы и девицы. Они уходили с надеждой, что выживут в лесу, подняв взгляды на высокие ели.
Одного из них Аян узнал. Его звали Амир. Вор. Это мальчик знал точно. И то, что день, когда его поймают настанет, тоже знал. Обычно за маленькое воровство грешнику просто обрисовывали лицо черным цветом, чтобы жители знали, что он совершил. Через такое, конечно же, Амир не проходить не мог. Только вот на этот раз, должно быть, он своровал что-то нечто большее, чем просто вещицу, что-то очень серьезное, раз уж расплачивается изгнанием, вместо которого чуть раньше мог погибнуть под копытами коня, до смерти обтерев кожу о землю и камни.
— А этот, хах, наш старый добрый воришка собрался украсть целую невесту! — продолжил мужчина.
За изгнанием наблюдала и Аида, только на середине ушла за невестой. Девицу, как оказалось, муж забрал раньше, чем предполагалось. Но пацанка успела уловить этот момент.
Невеста вырывалась из рук собственной матери, пока та везла ее прямо к богачу. Рядом стоявшая сестра невесты, помогала им завязать ей руки и закрыть рот платком. Эту девочку можно было понять. Она боялась. Боялась оказаться не ее месте. По традициям, если невеста умерла или сбежала, на ее место, для жениха подбирают одну из ее сестер, если, конечно же, они у нее вообще есть.
Богач подкинул ее на лошадь, словно мешок, и со своими людьми отправился на долгий путь домой.
А Аида… Аида с ужасом наблюдала за ситуацией, которая должна произойти с ней через несколько лет, когда она тоже станет «совершеннолетней».
***
Одинокое освещение горящего фитиля придавало круглой комнате оранжевый оттенок, а стенам, как казалось Аяну — тень сказочной волшебницы. Хозяйка этой тени сидела рядом с лежащими на полу внучатами, рассказывая что-то на своем, волшебном, языке.
— И так бил Берик камень об камень,
Чтоб увидеть малый язык
пламень.
Но мощную силу
не рассчитав свою,
Получил он вместо огня острию.
— Что? — поднялась с лежачей позы на сидящую Аида. — Камни могут ломаться?
— Ну конечно! Как же еще? — ответила бабушка. — Все на свете ломается. Даже самый твердый камень!
— Ого! Вообще все-все ломается?
— Ну… Конечно же есть вещи, коим ломаться не дано,
Это отвага твоя и красота брата твоего.
Красота эта душ ваших золотых,
Таких как вы нет в этом мире никого.
Так решила я в прошлом своем,
И так были избраны вы волшебным чутьем!
Аида не поняла, что имела в виду бабушка. А Аян уже спал.
Когда на небе бьет молния, брат ложится рядом с сестрой. Она в такие моменты не отталкивает его, а начинает успокаивать, говорить, что «ничего не случится» и что «все хорошо». Привыкнув к чувствам защищенности рядом с ней, мальчик теперь, как и сейчас, постоянно спит рядом с пацанкой.
— А как дядька Берик не умер в лесу от голода? Там же еще и звери водятся! Вот, например, если я там окажусь, со мной это прокатит?
— Так он же себе лезвие из тех камней сделал!
А это почти то же самое, что и острый нож,
Коим ты на животное любое взмахнешь,
На костре потом его мясо приготовишь
И вот тебе еда — именно ее ты и сожрешь!
— А как он домик себе сделал? Не мог же он прямо на земле спать?
— Так он же себе лезвие из тех камней сделал!
А это почти то же самое, что и топор,
Коим ты дашь деревьям отпор
Их потом по полам разделишь
Соединишь вместе — и вот те дом!
— А как…
— Так, хватит! Спать! Мама, перестаньте на ночь им сказки петь. Им же уже давно не пять лет. Аида потом у супруга своего тоже сказки будет слушать?
— ЭЙ! — старушка чуть ли не застрелила Манаса своим убийственным взглядом. У нее обычно довольно милое личико. Но когда она злится, ее лицо становится страшно яростным, как у свирепого дракона. — Что ты знаешь о моих рассказах! Я-то прожила жизнь. Я знаю: мои сказки одну выгоду дают.
Только знания они и мудрость несут!
Я-то знаю! Учение это им пригодится,
И поможет оно им с пути не сбиться! — она хмыкнула. Старушка и вправду знала, что им нужно, а что нет. Есть незаконченное дело… — Тебе лучше бы тоже прислушаться к моей многолетней учености! — вновь переведя внимание внучатам, она продолжила свои сказки о дяде Берике, который сумел выжить в лесу благодаря знаниям. — Ну все, хорошие мои, теперь песенка на ночь и все, все мы заснем.
Песня пелась
медленно, тихо и мелодично:
• Көзімнің қарасы
• Көңілімнің санасы
• Бітпейді іштегі
• Ғашықтық жарасы*
— И пусть будет загадка эта предупреждением вам, чтобы вы... просто были готовы, — сказала она напоследок и пошла спать в свой уголок.
Но предупреждение не было услышано уже как давно уснувшим Аяном…
