Палаты сновидений

      После той ночи жизнь Веньяна круто изменилась. Буквально на следующее же утро ему почтительно кланялись не только вчерашние товарищи, с которыми он совсем недавно шкодливо подглядывал за стряпухами, но и наставники. Обращались к Веньяну теперь исключительно «господин». Это было странно, нелепо и даже смущало. Его переселили в просторные покои, и он никак не мог взять в толк, зачем одному человеку такие хоромы и штат прислуги. Пищу стали проверять, не отравлена ли. Явный перебор! Чем он, собственно, снискал такие почести? Вот же глупость! Ему просто повезло! Повезло, что приглянулся госпоже Джун, и она обратила в его сторону взор императора. Повезло, что, как оказалось, Веньян не умел лгать в постели. А что было бы, услышь Ки хотя бы один фальшивый стон? Повезло, что император был молод, привлекателен и добр. А что если бы он был стар, уродлив и груб? Сумел бы Веньян не поморщившись отдаться ему? В чём была заслуга именно его, Веньяна? Но среди всех свалившихся на него благодеяний больше всего поразило…       В первый же вечер в новом обиталище Веньяну торжественно вручили… меч. Подарок императора из коллекции личного оружия его величества. Принёсший дар императорский посланник протянул его – в чёрных, щедро отделанных серебряной филигранью ножнах – и почтительно припал на одно колено. Веньян дрожащими руками принял меч, извлёк из ножен и подивился лаконичной красоте. В контраст богатым ножнам, меч был строг. Не красивая игрушка, которую не стыдно прихватить с собой для официоза, – настоящий боевой меч. Восторг! Ухоженный клинок сверкал отражёнными огоньками свечей. Рукоять оплетена чёрной кожей. Императорский герб на гарде – пион. Веньяну сообщили, что высочайшим приказом ему отныне позволено носить меч. Наложник-меченосец. Абсолютно беспрецедентно! Такого не было ещё никогда. Веньян чуть не расплакался от счастья и оказанной ему чести.       А император захотел вновь видеть его довольно скоро. И вообще, Ки больше ни разу не выбирал никого другого. Только Веньяна. По Внутренним покоям прополз слушок, что Веньян приворожил императора. Все глупости, которые прежде говорили об императрице, теперь болтали о нём. Впрочем, интриг против него не плели, гадостей не делали, стеклá в пудру не толкли. То ли боялись гнева государя, то ли были обезоружены приветливостью Веньяна. Несмотря на своё неожиданное возвышение, он не сделался заносчивым и высокомерным. Был одинаково добр со всеми и помогал тем, кто обращался к нему за помощью, не стремился получить больше того, что имел, и был благодарен за имевшееся.       Великая госпожа больше не присутствовала на встречах Ки с Веньяном, и, оставаясь наедине, они творили безумства. Веньян больше не позволял опаивать себя никаким питьём, мерзкое зелье настаивали на лжи, оно вызывало искусственную эйфорию. Веньян не хотел лгать Ки ни в чём, Ки умел разжечь в нём истинный огонь. И это пламя было несравнимо с той животной похотью, которую вызывала настойка, заставлявшая помимо воли кидаться в объятья кого угодно. Веньян ласкал не императора, а страстного любовника, потому не боялся позволить себе чуть больше предписанного негласным интимным этикетом, который сызмальства вдалбливали в головы юношам служители гарема. Он догадывался, что и госпожа Джун покорила Ки тем же. Она видела перед собой не всесильного властителя, а живого человека, которого и любила искренне и без страха. Именно это отсутствие страха так возмущало окружающих, привыкших гнуть спины перед великим господином Го. Отсутствие страха принимали за дерзость и непочтение, это пугало и заставляло злые языки молоть чушь о принадлежности Джун и Веньяна демонической природе. Оба над этим только смеялись.       А Ки полюбил проводить с Веньяном время не только в постели. Император брал его с собой на конные прогулки, а иногда на охоту. Мир Веньяна раздвинул свои пределы. Для них стало обыкновением подолгу беседовать, прогуливаясь по саду, и Ки шутил, что ему ещё никогда не приходилось преодолевать такие расстояния на собственных ногах. Они даже вместе фехтовали на самых настоящих мечах! И тут уж щенячий восторг Веньяна хлестал через края. Он и не думал играть с императором в поддавки, а Ки был счастлив, что нашёл такого увлечённого и честного соперника. Никто ни разу не посмел претендовать на победу в схватке с императором, а Веньян смел. Он вообще был очень смел. Хотя победить господина ему ни разу не удалось. Ки был если не искуснее, то уж точно физически сильнее Веньяна и одерживал верх, изматывая его. Веньян же потом мстил Ки тем же способом в постели. От их мечных боёв приходили в трепет все, кто становился свидетелем сего вопиющего зрелища. «Окаянный демон! – то и дело слышал Веньян в спину. – Драться со сталью в руках против божественного дракона!..» Веньян отфыркивался. Он знал, что даже за лёгкое ранение императора его могли лишить жизни, но, в конце концов, от ран обоих спасало мастерство.       А ещё Ки любил рядить Веньяна в редкие ткани и каждый раз с восторгом отмечать, что ему всё к лицу. Он баловал Веньяна новыми веерами в таком количестве, что Веньян мог открыть собственную лавку. И откуда Ки вообще узнал про эту маленькую слабость? Неужто сам великий господин – подумать страшно! – снизошёл до того, чтобы разведать? Великому господину было не безразлично?!       Им было хорошо вместе. И всё же на пятом году своего пребывания в статусе императорского любимца Веньян вдруг затосковал. За ним беспрестанно следили. Теперь-то он точно знал, зачем к нему было приставлено столько слуг. Они изводили его своей навязчивостью с утра до ночи. Поначалу Веньян не обращал на них внимания, но с годами ситуация сделалась раздражающей, а потом и вовсе невыносимой. Его оставляли в покое только в обществе Ки, и он искренне полюбил время встреч с императором. Веньян так и жил от встречи к встрече, угасая всякий раз в ожидании нового свидания. Принимать своих прежних друзей он имел право только в присутствии третьих лиц. Он понимал, что таков порядок, с которым нужно смириться, к тому же его поведение было безупречным… но как же это бесило!       В праздности он стал часто вспоминать свою семью. Веньян не видел родителей и братьев почти десять лет. Вспоминают ли они о нём? Узнали бы его теперь? Он стал мужчиной, красивым, высоким. А значит, отец уже начал стареть… Как сейчас выглядят братья? Младшего он и узнать-то не сможет… А ведь кто-то из них благодаря благосклонности императора к Веньяну должен был получить должность при дворе. Приняли они её или скромно отказались? И если приняли, то кто? Старший Ге? Нет, он и так наследник отца и по своей доброте наверняка захочет дать шанс выдвинуться младшему. Ге всегда был очень ласков и по-отечески заботился о братьях-малышах, Веньян этого никогда не забудет. Значит, младший Куан. Что ж, ему уже пятнадцать, он вполне мог стать пажом при знатном вельможе, который впоследствии продвинет воспитанника, если тот будет достаточно смышлён… И всё же Веньян не смог бы решиться на встречу с родными, даже если бы её позволили. Расставаться с семьёй второй раз было бы невыносимо. Он помнил каждый сломанный цветок Внутренних покоев и не хотел стать ещё одним.       Веньяну часто снилось, что он, как в детстве, бежит по лугам, окружавшим родительский дом. В сторону заходящего солнца. Скоро оно совсем скроется за горизонтом, но летний вечер такой жаркий! Он чувствует, как капелька пота щекотно стекает между лопаток и впитывается в одежду. Горячий воздух поднимает от земли медовый аромат цветущего клевера. В ушах стоит треск цикад. А он всё бежит, бежит… Так легко, свободно! Он мог бы бежать хоть до самого края мира. Его дыхание совсем не сбивается. Он закрывает глаза, и закатные лучи сквозь сомкнутые веки наполняют его волшебным светом. Он весь пропитывается оттенками зрелых плодов апельсиновых деревьев, ярких, как сама жизнь! Веньян открывает глаза и… снова прутья его золочёной клетки. Слуги, предлагающие одежды, спешащие расчесать его волосы, подать свежезаваренный чай.       Веньян привычно гнал от себя печаль. Но грудь вопреки его усилиям теснило какое-то незнакомое, тревожное чувство. До боли и слёз хотелось чего-то, но он не понимал, чего именно. Он стал задумчив и часто улыбался лишь губами. Склонял голову и мог часами сидеть, уставившись в одну точку. К самому счастливому человеку подбиралось уныние. Он пришёл в ужас, когда его состояние заметил Ки. Накануне двадцатилетия Веньяна, император позвал его и сказал следующее:       - Веньян! Мы хотели бы сделать тебе подарок, и не смей оскорблять нас отказом. Мы знаем, ты уже давно втайне грустишь, но, конечно же, ни за что не признаешься в этом. Вряд ли тебя порадуют скакуны, золото и наряды. Даже веера. Мы избаловали тебя ими. Поэтому мы приготовили для тебя особенный подарок. Мы дарим тебе завтрашний день. Ты волен покинуть дворец и делать, что тебе вздумается. Абсолютно всё. Для тебя нет запретов. Вздумаешь напиться, напейся. Вздумаешь убить, убей. Вздумаешь полюбить кого-то, полюби. Только верни улыбку. Пусть она не только кривит твои губы, но и сияет в глазах.       Так стыдно Веньяну не было ещё никогда. Мало того, что он не сумел скрыть от великого господина своей хандры, так ещё и вместо того, чтобы получить заслуженный нагоняй, был облагодетельствован щедрейшим образом. Был ли в мире более добрый и любящий государь? Веньян упал на колени перед императором и принялся вымаливать у него прощения, настаивал на том, что не достоин такого дара, заверял, что всё равно не представляет себе мира за пределами дворца и пойти ему некуда.       - Мы дадим тебе провожатых и охрану, – возразил Ки, – мы совсем не хотим рисковать тобой. Тебе покажут столицу. А теперь иди и вернись к нам счастливым.       Веньян мог только подчиниться.       День его двадцатилетия был самым длинным днём в жизни. И самым значимым. А ещё достойным самого сурового наказания. Уж гульнул Веньян, так гульнул! Когда вернулся во дворец, Ки тут же потребовал его к себе. «Он всё знает! Конечно же, ему уже доложили! Мне конец!» – сразу понял Веньян. Бледный как смерть, но с высоко поднятой головой он предстал перед императором.       - Скажи, мальчик, каким был твой вчерашний день?       - Прекрасным, господин.       - Он стоил того, чтобы за него умереть?       Сколько ни храбрись, страшно. Чёрт. Слёзы, чёртовы слёзы! Катятся сами собой.       - Да, господин!       Улыбка сквозь слёзы и страх тронула Веньяновы губы.       - Значит, ты сумел оценить наш дар по достоинству.       Веньян приготовился к каре.       - Я умру?       - Мы все когда-нибудь умрём. Хоть слёзы и текут из твоих глаз ручьём, но ты наконец-то снова искренне улыбаешься. Мы рады.       Ки смахнул слезинку с лица Веньяна и облизал палец. А Веньян наконец-то понял, что за чувство так долго его терзало. Это было старое как мир желание любить.