Палаты сновидений

      Произошедшее погрузило Ливэя в недоумение. Ему открыли его собственное тело. Оказывается, оно полно сюрпризов, из него можно извлечь радость. Стало трудно прислуживать старшим. Теперь он мучительно краснел, наблюдая, как они принимали клиентов, потому что с недавних пор точно знал: то, что отражалось на их лицах во время страсти, было вовсе не признаком испытываемой боли. Глядя на их игры, он стал испытывать желание. Желание – это хорошо. Не то что стыдливость. Она совершенно ни к чему при вполне недвусмысленном роде деятельности. Так и решила госпожа Дэйю, вытравляя из Ливэя обременительный недостаток новыми встречами с господином Зэном.       А господин Зэн изъявил Дэйю своё требование, чтобы Ливэя обучили игре на флейте. Это была слабость Зэна. От звонких трелей хрупкого инструмента он впадал в эстетическую негу. И флейта покорилась Ливэю довольно быстро. У него был абсолютный слух, а инструмент оказался лёгок в обращении. Да и что могло быть приятней возможности порадовать господина Зэна? Только ласки самого господина Зэна. А вот пошлые шуточки о выборе инструмента, щедро отпускаемые со стороны завистников – такой покровитель, как Зэн, заставлял зеленеть всех обитателей заведения Дэйю, и мужчин, и женщин, – Ливэй не переносил на дух. Экая вульгарность! Флейта – инструмент придворный, аристократичный, только идиоты могли потешаться над ней. Идиотов Ливэй презрительно игнорировал.       Зэн же исполнил обещанное. Ливэй, правда, совершенно этого обещания не помнил, но оно и понятно. Ему был подарен золотой пион. Изящный, изумительной работы кулон в виде царского цветка на тонкой золотой цепи. Ливэй был в восторге, но хозяйка предупредила, чтобы он был осторожен и скрывал украшение от посторонних глаз. Носить символ правящего дома Го могли только члены императорской семьи и те из приближённых, кому такая честь была дарована самим императором. Остальным, и особенно простолюдинам (что уж говорить о проститутках), показываться с цветком золотого пиона запрещалось категорически. Под страхом высшей меры. Ливэй стал хранить свою первую в жизни драгоценность в небольшой ароматной шкатулке сандалового дерева, которую дала ему Дэйю, и надевал только на встречи с господином Зэном.       Все последующие встречи проходили подобно первой. Господин Зэн всё так же целомудренно ласкал Ливэя через одежду, не требуя от него ничего взамен. Но приохотившийся к наслаждению Ливэй уже хотел большего. Он как-то очень быстро сообразил, что следующий шаг вновь придётся делать самому. Это было просто. Во время очередного сеанса нежностей он распалился и осмелел настолько, что сам направил руку Зэна под свои одежды. Чувствовать кожу кожей было так возбуждающе, что Ливэй не сумел сдержаться, и всё закончилось значительно быстрее обычного. Однако с того дня их забавы становились всё более свободными, оба с удовольствием постепенно обнажали друг друга. Уступив просьбам Ливэя, господин наконец-то позволил ему ласкать себя. Уступил и Ливэй, допустив Зэна быть нежным в самом запретном месте, прикосновений к которому панически боялся. И тут его снова ждало несколько приятных сюрпризов. Чувственное напряжение между ними набирало обороты.       Когда наконец случилось то, в ожидании чего Ливэй холодел от ужаса… А чего, собственно, он так холодел? Ведь знал же, что Зэн никогда не посмеет грубо коснуться его. Ливэй отдался Зэну по своей воле, и вовсе не зажмурив глаз. Он сам не понял, что творит, увлекая за собой Зэна упасть в ворох пухлых шёлковых подушек. Он был благодарен этому человеку за терпение, нежность, щедрость. Не кошелька, нет. Сердца. Ведь Ливэй знал, Зэн не тронул бы его без согласия. Всё, что происходило между ними, стало возможно только по желанию Ливэя. Впрочем, Зэн был щедр во всём. Не жалел времени, сил, денег. Их первую ночь он оценил так высоко, что Дэйю только хитро хихикала в рукав. Никогда ещё в её кассу не падало столько золота даже за проданную непорочность. Чистота Ливэя была выше чистоты тела. Это была чистота духа и разума, и Дэйю сумела успешно сбыть эту роскошь нужному покупателю. Суммы, полученной от Зэна за первую ночь с Ливэем, хватило, чтобы окупить половину срока пребывания последнего на попечении хозяйки. Больше половины долга было выплачено.       Несмотря на свою юношескую незамутнённость, Ливэй был сметлив и сумел-таки догадаться, что именно Дэйю сторговала своему другу. Но, видимо, не все части его онемелой души смогли ожить в деликатных руках Зэна, потому что ему было всё равно. Он товар, его продают. Что ж, Ливэя вполне устраивал покупатель. Волновало другое. После самого первого соития с Зэном, когда оба они обессиленные лежали в ворохе скомканной постели, успокаивая бешеный ритм сердец и восстанавливая сбитое дыхание, Ливэй с трепетом вымолвил:       - Вам не было противно, господин?       Зэн вскинулся, словно его окатили кипятком. Резким движением сел, вцепился в плечи Ливэя, с силой встряхнул и прокричал ему в лицо:       - Не смей! Слышишь?! Никогда не смей думать о себе так! Ты не грязный, не испорченный! Ты лучше всех, кого я знаю!       Ливэй смотрел на господина изумлёнными глазами и не узнавал. Ни разу не слышал он, чтобы Зэн повысил тон, ни разу не видел его настолько задетым за живое. В следующий же миг он прижал Ливэя к своей груди и долго не выпускал из крепкой хватки. И Ливэй поверил ему. Вдруг стало очень спокойно и хорошо в этих тёплых, надёжных объятьях. Он не мусор, оставшийся от прежнего себя. Возможно, его ещё можно любить. Возможно, и он ещё сможет полюбить. А вдруг?.. Но мечтать Ливэй себе не позволял. Окорачивал романтические грёзы на полумысли. Есть дом терпимости, есть он, есть долг перед хозяйкой. И никакие мечты не вписывались в строгое уравнение. Это всё сны. Мираж.       Ровно год Дэйю позволяла Зэну оставаться единственным покровителем Ливэя. Когда же он расцвёл в заботе и щедротах своего господина, она решила, что настало время Ливэю принимать и других посетителей. Ей нужно было проверить его на прочность. Вдруг она в нём ошиблась? Ливэй чувствовал это чутко. И ему по-прежнему было всё равно. В конце концов, никто не вынуждал его разорвать связь с Зэном, так почему бы и нет? Пока у него есть Зэн, он выдержит если не всё, то многое. Только рядом с ним Ливэй переставал чувствовать себя вещью. Зэн помог ему понять, что, несмотря на всю презренность своего положения, он человек, загнанный в угол жизненными обстоятельствами, а не собственными пороками и никчёмностью. И эти обстоятельства нужно побороть. Чем больше клиентов он примет, тем больше денег сможет заработать, а следовательно, тем быстрее сможет выкупить у хозяйки собственное содержание и стать свободным. Что такое эта свобода и что с нею делать, Ливэй пока не знал. Но и продавать лучшие годы своей будущей жизни ему не хотелось.       Ливэй выглядел старше своего возраста. Тело его было прекрасно. Ещё несколько лет, и идеальная форма нальётся силой, достигнет пика своего развития. Черты лица Ливэя по мере взросления всё больше утончались, он легко мог сойти за благородного, не будь его кожа слегка смугла. Улыбаться он так и не научился, выражать эмоции мимикой не любил. Лицо его оставалось строгим и холодным, за исключением тех моментов, когда он предавался страсти. Тут уж «сохранить лицо» совершенно не удавалось, всё, что он чувствовал, легко читалось в не умеющих лгать чувственно искажённых чертах. Правда, распалить до искренних чувств его могла только близость с Зэном, всем, кто был после, сделать этого так и не удалось. Ко всему прочему время, проведённое рядом с господином Зэном, чудесным образом сказалось на манерах Ливэя. Он держался прямо, точно истый сын аристократа, был безукоризнен во всём, от изящного обращения со столовыми приборами до умения держать себя. Со стороны могло показаться, что каждое его движение выверено до малейшего наклона головы, однако только Ливэй знал: для того, чтобы такие повадки стали естественными, бессознательными, ему пришлось приложить огромные усилия, непрестанно работая над собой. И он заставил-таки засиять внешними проявлениями глубоко забитое испытанным некогда унижением чувство собственного достоинства. Он ничем не хотел походить на своего отца. Он хотел высоко держать голову подобно господину Зэну. И плевать, что Ливэй шлюха. Если уж и быть шлюхой, то шлюхой элитной. В конечном итоге то, чем он зарабатывал себе на хлеб, и то, чем являлся по своей сути, – было далеко не одним и тем же.       Красота и манеры сделали своё дело, на Ливэя стали обращать внимание. Скоро среди знатоков ночной жизни столицы прошёл слух о юноше-куртизане, держащемся словно принц. Ливэя захотели многие. Но Дэйю заломила цену. Один только ужин с Ливэем был по карману далеко не каждому, до тела же были допущены единицы. Но самым необъяснимым для Ливэя было то, что Дэйю продавала его только мужчинам и только тем, кто предпочитал брать, а не отдаваться. Опытная хозяйка не могла не знать о природной склонности Ливэя, но так ни разу и не позволила ему воплотить её. Почему? Ведь слово «самец» в свой адрес он слышал из её уст довольно часто. Он объяснял это коммерческим интересом. Ливэй слишком быстро понял причину своей популярности. Она выжигала нутро. Ответ в одно слово. Унижение.       Юноша, держащийся принцем. А кому не захочется унизить принца? Какое, должно быть, удовольствие смотреть, как он с гордой осанкой опускается на колени и на все похотливые требования смиренно отвечает только одно: «Да, господин». Какое искушение, овладеть этим сильным телом, способным подчинять себе других, но вынужденным подчиняться. Какое наслаждение господствовать над тем, кто сильнее и красивее тебя. Многие брали Ливэя грубо, обматывая его косу вокруг собственной руки, оттягивая назад голову, заставляя шею и поясницу опасно изгибаться; другие стягивали косой горло Ливэя, душили, вынуждая хрипеть в моменты, когда воздуха и без того не хватало. Но Ливэю и до этого было мало дела. «Пока у меня есть Зэн…» Никому не удавалось сломить возрождённую Зэном гордость. Она сломалась бы, будь Ливэй принцем на самом деле. Но он был шлюхой, а гордость шлюхи не так хрупка. Ни у кого не выходило причинить боль его телу, как бы кто ни старался. Так страшно и мерзко, как в самый первый раз, быть уже не могло. Он терпел, ведь у него был Зэн. Он мнимо покорялся, разжигал похоть, доводил до безумия, брал верх. Он был хорош. Знал и пользовался. Как бы ни болело тело после грубых игрищ, Ливэй всегда с предельной учтивостью провожал клиента до порога, вливая в уши сладчайшую словесную патоку. Он стоил баснословно, но к нему всегда возвращались.       Тем не менее один случай круто изменил положение Ливэя. Ему тогда было восемнадцать. Одержимый клиент в пылу страсти схватился за нож для фруктов и оставил метку на теле Ливэя. Тонкий алый порез внизу живота, вдоль паховой складки к впадине. Ливэй сумел выбить нож из рук помешанного, до того, как был исполосован более серьёзно. Помешанного благополучно выдворили, вход в заведение Дэйю ему отныне был заказан. Но настоящий скандал разразился, когда о произошедшем узнал Зэн. Второй раз в жизни Ливэй лицезрел своего покровителя вышедшим сильно за рамки своей обычной уравновешенности. Увидев рану, он стал белее мела, собрал пальцы в дрожащие кулаки и потребовал встречи с госпожой Дэйю.       - Я выкупаю контракт Ливэя! – прокричал он, только завидев хозяйку на пороге. – Я не хочу, чтобы к нему прикасался кто-то, кого не пожелает он сам!       - И что же дальше, господин Зэн? Возьмёте на себя заботу о Ливэе? – невозмутимо поинтересовалась Дэйю.       - Возьму! Я куплю ему дом, выделю средства на содержание!       - Что ж, хорошо. Тогда давайте предоставим выбор самому Ливэю. Ваше предложение против моего.       - И каково же ваше?       - Если вы выкупите Ливэя, я предложу ему место моего управляющего. Я старею. Нет, не возражайте! Толку от вашей учтивости. Старею. И мне нужен помощник. Конечно, я не смогу предложить мальчику заработок равный тому, что платят за его тело. Однако нуждаться он не будет и станет полностью независим.       Она посмотрела на Ливэя и очень хитро улыбнулась. Знала, что против такого он не устоит. Покровительство – вещь переменная, как меняющая фазы луна. Ливэю не хотелось больше зависеть от чьей-либо благосклонности. Полагаться можно только на себя. Простите, господин Зэн.       Обретя долгожданную свободу, Ливэй первым делом избавился от косы. То, что должно было украшать его, стало символом его рабства. Ошейником и поводом. Он ненавидел её. Безжалостно срезав больше половины прежней длины волос, он стал забирать остаток в высокий тугой узел. Не ухватиться! Да и голова теперь не так болела, тяжёлые длинные пряди больше не обременяли её. Впрочем, причин для головной боли у него не убавилось, слишком уж во многое пришлось вникать.       Став управляющим, Ливэй понял большинство замыслов хозяйки на свой счёт. Это только поначалу он недоумевал, почему она так неожиданно решила доверить сопляку ответственную работу. На самом деле она планировала это с самого начала. С первого взгляда в непокорные чёрные глаза. Потому она и позволила себе каприз поставить на ноги травмированного ребёнка. Потому и испытывала его позже, подкладывая под богатых подонков. Ливэй не дрогнул, Ливэй стал сильнее. Чутьё Дэйю не подвело. Вот зачем она заставила его с молодых ногтей вгрызаться помимо этикета в математику. Авось в будущем пригодится. Пригодилось. Весь счёт, доходы и расходы, был теперь на нём. И ведь старая карга не ошиблась даже в том, что Ливэй никогда не позволит себе обокрасть её. Доверяла. Хотя какая же она карга? Красивая, сволочь. Ни для кого не было секретом, что когда-то Дэйю была лучшей куртизанкой столицы. Даже теперь, когда ей уже… Кстати, а сколько ей?       В красоте Ливэй толк знал. Тут Дэйю тоже не прогадала. Отбирать молодую кость для заведения она также поручила ему, и каждый раз выбор был безупречен. «Мальчик хорош во всём, за что бы ни брался». Её слова. Ливэй сам слышал, как она однажды сказала это Зэну. Гордилась им и отличала. Что ни говори, а определённую власть Ливэй всё-таки обрёл. По крайней мере, теперь ему в ноги кланялись те, кто ещё вчера позволял себе грязные шуточки по поводу его виртуозной игры на флейте. Но Ливэй властью не злоупотреблял. Опускаться до раздачи зуботычин гордость не позволяла. Пройдя через многое, на многое насмотревшись, он стал циником и переполнился флегмой. Душа продолжала неметь. И всё же было любопытно, почему при своём признании его достоинств хозяйка так долго заставляла Ливэя раздвигать ноги перед теми, кто всеми силами старался его унизить? Он прямо задал ей вопрос.       - Вышибала клин клином, – призналась она. – Хотела, чтобы ты понял: и в таком положении можно не потерять себя и остаться сильным. И ты понял.       - А если бы я сломался?       - Это значило бы, что я ошиблась в тебе.