Палаты сновидений

      Когда настало время переходить от обучения Джуна искусствам к науке любострастия, обязанности между Веньяном и Ливэем распределились очень просто. Веньян должен был передать Джуну умение очаровывать и соблазнять, Ливэй – дарить интимное наслаждение. Но прежде всего им предстояло преодолеть серьёзную преграду, избавив юношу от стыдливости. Принца, очевидно, растили, табуируя всё, что касалось тела и чувственности. Джун стеснялся наготы и даже помыслить не мог о такой постыдности, как рукоблудие. И господину Веньяну, и самому Ливэю этот факт показался печальным. Нельзя становиться врагом своему телу, и стоило как можно скорее донести эту мысль до Джуна. Для этой цели в его комнату было определено большое зеркало. Господин Веньян предложил Джуну раздеться перед ним донага, когда тот останется один.       - Вы не должны смущаться своего тела, ваше высочество. Посмотрите на себя, изучите внимательно и увидите, как вы прекрасны. Поверьте, вы не найдёте в себе ничего, за что стоило бы краснеть. И ещё… Вы можете трогать себя. Я знаю, в вашем возрасте этого очень хочется, особенно по утрам. Злоупотреблять не стоит, но… О! Вы покраснели… Я смутил вас? Простите меня! Это всего лишь забота о вашем здоровье. Но прошу, дайте знать, когда сумеете принять себя.       Лично Ливэй считал, что подобные деликатности пользы не принесут. В борделе с Джуном церемоний разводить никто не стал бы. Но меньше всего Ливэю хотелось обращаться с принцем по-бордельному, чего бы там ни требовал император. И всё же это была бесполезная трата времени. Некоторые за всю жизнь неспособны обнаружить в себе чувственность. Или набраться мужества, чтобы признать важность природных позывов плоти. А ну как юноша совсем не сумеет раскрыться? Хотя… Ливэй помнил тело Джуна. Чуткое тело. Открытое ласкам и наслаждению.       А господин Веньян будто видел людей насквозь, потому как дело сдвинулось с мёртвой точки довольно быстро.       - А знаете, господин Ливэй, – огорошил первыми успехами демон, – наш мальчик довольно ловко стал управляться с собой.       Даже готовый ко всему Ливэй поперхнулся от прямоты и непосредственности, с которой господин Веньян подавал информацию, по обыкновению улыбаясь и приложив сложенный веер к губам.       - Почём вы знаете?       - Подсмотрел. Осуждаете?       - Разумеется, нет. Давно нужно было это сделать. Джун знает?       - Нет.       - И что скажете?       - Он довольно раскован наедине с собой. Особенно если учесть, что поначалу он боялся даже увидеть свою наготу в отражении.       - То есть вы действительно делаете это давно.       - Что?       - Не прикидывайтесь! Подглядываете, конечно.       - С самого начала. А вы действительно решили, что я пущу дело на самотёк?       - То есть если бы Джун так и не сумел побороть навязанный ему образ мысли…       - Разумеется, я вмешался бы!       Каков всё-таки хитрец! И ведь ни слова не сказал о своей задумке Ливэю!       - Как вы это провернули?       - Не забывайте, у нас с принцем смежные спальни.       - И что же Джун?       - Как я и полагал, удовольствие победило стыд. Но поверьте, его высочеству нелегко далась победа над предубеждениями.       - Верю. Думаете, я забыл, чего ему стоил тот спектакль, в котором его заставил поучаствовать император?       - Это было жестоко. Но то, что ждёт его впереди… много, много хуже…       - Именно поэтому мы не имеем права тянуть. Он должен быть готов противостоять всему, что его ожидает. Он должен стать сильнее.       Господин главный управитель вдруг посмотрел на него очень тепло. Понимание Ливэем деликатного положения Джуна и сочувствие юноше было Веньяну по душе.       - Что вы предлагаете? – спросил он.       - Экзамен. Где Джун сейчас?       - У себя.       - Идёмте!       Они застали принца за чтением. С образцово прямой спиной он сидел перед пюпитром, склонив голову чуть набок. Заметив посетителей, Джун поднялся. Вопросительно взглянул. Конечно, юноша был на глазах Ливэя уже почти год, но только сейчас он заметил, как вытянулся и возмужал за это время Джун. Это был уже не ребёнок, но красивый молодой человек. Высокий, тонкокостный, изящный. Всё, как и предполагал когда-то Ливэй. От его лица невозможно было отвести глаз, оно было идеально. В нём всё более явно проступали фамильные черты Туанов, обнаруживая сходство принца с молодым императором. А его глаза… Заглянув в чистую голубую заводь, Ливэй растерялся. Сказать то, что он собирался, глядя в эти изумительные глаза, оказалось значительно труднее предполагаемого.       - Джун, нам нужно поговорить. Серьёзно. Это касается вашей дальнейшей судьбы.       Принц даже не изменился в лице. Он лишь опустил глаза и ровным тоном спросил:       - Меня продадут?       От спокойствия, с которыми последовал жуткий вопрос, Ливэй обомлел и на мгновение утратил способность продолжать свою мысль порядком далёкую от хода мысли Джуна. Господин Веньян широко распахнул глаза. Приобретя привычку не без удовольствия наблюдать за главным управителем и изучив его характер и манеры, Ливэй точно знал – это был тот редкий случай, когда лицо императорского фаворита выражало состояние души. И на душе у того сделалось очевидно дурно. Воспользовавшись их замешательством, Джун так же твёрдо произнёс:       - Я очень прошу вас, господин Ливэй, если это так, пусть это будете вы. Купите меня! Для своего ли заведения или для каких-либо иных нужд. Прошу вас!       Вот и у Ливэя заскребло внутри. Мальчик слишком хорошо осознал своё положение и не верил в радужные перспективы. Как мог он в свои годы понять и принять столь многое? Какой ад царил в его душе всё это время, коль скоро он нашёл в себе силы так холодно излагать вещи, кощунственные для его возраста и статуса? В отличие от Ливэя, господин Веньян своих чувств не сдержал. Он бросился к Джуну, крепко сжал его ладони в своих и воскликнул весьма эмоционально:       - Боги! Нет! Ваше высочество! Этого не будет!       Только теперь по безукоризненному лицу юноши прошла судорога. Его голос против воли дрогнул почти что во вскрике:       - Больше никогда не называйте меня так! Я больше не принц! Я раб! Моя доля постыдна! Смилуйтесь, господин Веньян! Позвольте мне привыкнуть к своему новому положению!       - Не бывать этому никогда! Вы принц по праву своего рождения! И ничто не способно изменить этот факт для меня! В золотой парче или в кандалах вы навсегда останетесь принцем!       - Почему?! Вы должны люто ненавидеть меня, как ненавидит он! Вы же любили императора Ки! Были его любимцем! А мой отец убил его!       - Вы – не ваш отец! Вы ни в чём не виноваты! Мне не за что вас ненавидеть!       - Император так не считает!       - Император ошибается!       - Император никогда не ошибается!       Оставаться и дальше сторонним наблюдателем перепалки Ливэй не мог. Он видел, что Джун совсем не хотел слышать господина Веньяна. Возможно, он услышит его?       - Господин. Не скрою, участь ваша незавидна. Но и не так страшна, как вам представляется. Да, вас ждут унижения и оскорбления. Незаслуженные и обидные. Но если вы будете готовы к ним заранее, они не достигнут своей цели и не причинят вам боли. Но для этого вам придётся пасть низко без стыда и сожалений. Вам нечего стыдиться и сожалеть. Не вы избрали этот путь, на него вас толкнули насильно. И как бы далеко вы по нему ни зашли, вы навсегда останетесь тем, кем родились, если не позволите растоптать вашу гордость. Вас не обидят, если вы не позволите.       - Вы должны сохранять достоинство крови, что течёт в ваших венах! Вы не в ответе за деяния вашего отца, но вы потомок великой династии! – подхватил Веньян и обнял юношу. – И даже если из благородного принца хотят сделать наложника, примите вызов и станьте лучшим! Посрамите тех, кто хочет посмеяться над вами!       - Как? – Джун вновь выровнял тон.       - Первым делом забудьте слово «постыдный», – ответил ему Ливэй. – Кто бы что ни вытворил с вашим телом, это ровным счётом ничего не значит. Будьте сильным и сохраните душу. Душа – единственное, что имеет ценность. Её и нужно блюсти в чистоте, не тело. Пусть не останется ничего, что заставило бы вас смутиться. Стоит один раз покраснеть, и вы укажете своё слабое место. Поверьте, с того момента будут метить именно в него. Власть должна всегда оставаться в ваших руках, сколь низким ни казалось бы вам ваше положение. А в вас есть всё, чтобы властвовать над душами. Но хватит ли смелости воспользоваться этой властью?       Джун задумался. Его брови растроганно поползли вверх.       - Почему вы, господин Ливэй, и вы, милый господин Веньян, так добры ко мне? Разве не должны вы исполнить волю императора и сломать меня? Вы же предлагаете мне помощь в противостоянии ему. Это измена.       Ливэй не сдержал сарказма:       - Император не приказывал сломать вас. Это лакомство он оставил для себя.       - Господин Ливэй! – одёрнул его Веньян. – Не забывайтесь! Вы многого не знаете, чтобы так смело судить о его величестве.       Ливэй и глазом не повёл.       - Возможно, господин Веньян. Вы знаете не в пример больше меня, однако тоже заняли сторону господина Джуна.       - Одно другому не мешает. Я не дам в обиду никого из этих детей.       - Хотите их примирить? Безнадёжно!       Лицо Джуна приняло вымученное выражение, он замотал головой и как-то совсем по-детски вцепился в рукав Веньяна.       - Пожалуйста, не спорьте! Я пока недостаточно силён сам и могу черпать силы только в тех, кто добр ко мне. Если два человека, которые поддерживают меня, поссорятся, я не выдержу! В целом мире у меня есть только вы.       Ливэй поймал на себе смягчившийся взгляд Веньяна. Принц выпустил его рукав, отступил на шаг и, обратившись к обоим, спросил:       - Что я должен делать? Это?       Он стал медленно расправляться с поясом. Господин Веньян вскинул было руку в неодобрительном жесте, но Ливэй остановил его. Он смерил Джуна внимательным взглядом и сказал:       - Продолжайте, господин.       Для жуткого скромника обнажение у Джуна выходило весьма бойко. Под впечатлением от беседы он сбрасывал с себя одежды с демонстративной дерзостью, скоро все они лежали у его ног. Без раздумий он скинул и бельё. Определённо, в его теле не осталось ничего детского. Конечно, юноша был сложён не столь атлетично, как его царственный братец или сам Ливэй. Сложением он скорее походил на господина Веньяна – был строен и обманчиво хрупок. В сознании неожиданно всплыл дорогой образ. Куан. Его тело было таким же восхитительным… Интересно, а каков без одежды господин главный управитель? Поймав себя на этой скабрёзной мыслишке, Ливэй вздрогнул и тряхнул головой, отгоняя морок. Чур!       - Как видите, смущение для меня больше не проблема, – уверенно заявил Джун.       - Не спешите с выводами, – посоветовал Веньян.       - И всё же я рад, что вы больше не стыдитесь собственного тела, – подхватил Ливэй. – Станьте у зеркала.       Джун послушно приблизился к зеркалу, бросил на себя быстрый взгляд и перевёл его на Ливэя с Веньяном, отражавшихся в полированной глади ровно за его спиной.       - Запомните то, что видите сейчас раз и навсегда, – продолжил Ливэй. – Вы прекрасны. Ваша красота может стать грозным оружием, стоит только научиться им пользоваться.       Джун вновь взглянул на себя. Недоверчиво. Подвергая сказанное Ливэем сомнению, но внимательно и вдумчиво.       - Так я красив?       - Очень красивы. Вы не осознаёте, насколько.       - И что теперь?       - Поласкайте себя.       Принц вспыхнул факелом. Глаза его изумлённо расширились, он вновь уставился через отражение на Ливэя.       - При… вас?..       Ливэй улыбнулся.       - Вот видите. Господин Веньян был прав, вы слишком спешите с выводами. Одевайтесь.       - Нет!       Джун, похоже, воспринял его слова очередным вызовом. Стыдливый румянец никак не хотел покидать его лица, однако он коснулся себя и робко повёл ладонью. Смотреть на творимое собственноручно непотребство в зеркале ему было невыносимо. А то, что Джун всё ещё считает происходящее непотребством, Ливэй даже не сомневался. И всё же он упрямо продолжал дарить себе интимное удовольствие на глазах у посторонних, чьи фигуры так ладно вписались в композицию зеркального отражения. Словно в подтверждение догадки Ливэя о нестерпимости для него всего происходящего Джун закрыл глаза. Господин Веньян, растерявшийся поначалу немногим меньше Джуна, теперь недовольно свёл брови и вперился в Ливэя с немым укором. Иногда Ливэй удивлялся, как Веньян умудрился прослыть демоном с такой щепетильностью. Ещё и гаремом заведовал. Прав был император, наложники и шлюхи суть разного поля ягоды.       Тем временем Джун задышал шумно и неровно. Ливэй стал внимательнее наблюдать за его состоянием, и когда юноша был уже близок к экстазу, скомандовал:       - Откройте глаза!       Длинные ресницы порхнули вверх, обдавая синей волной собственное отражение и две фигуры за спиной. Раздался то ли всхлип, то ли сдержанный стон, и в следующее мгновение молочные брызги вязко скатывались по зеркальной глади. Юноша зашатался и вдруг плавно осел на колени. Веньян опрометью кинулся к Джуну.       - Что с вами, ваше высочество?!       Он обнял юношу, подтягивая рукой что-то из его одежд и укрывая ею наготу.       - Всё в порядке. Просто когда я… после того как я…       - …теряете семя? – догадался Веньян.       Джун кивнул и вновь залился румянцем.       - Ноги не слушаются меня ещё какое-то время.       Ступни юноши, выглядывавшие из-под шёлкового укрытия, весьма наглядно подрагивали.       - И часто с вами такое? – поинтересовался Ливэй.       - Всегда.       - Какая милая особенность.       Господин Веньян вновь метнул в Ливэя недовольный взгляд, отчего у того родилось предположение: у демона имелась своя «милая особенность», которой он явно не гордился. Интересно, какая?! Ливэй сам не заметил, как растянул губы в милейшей улыбке. Редкий для Ливэя случай. А что? Невинная улыбка – лучший ответ на испепеляющий взор.       - Господин Веньян, не называйте меня «ваше высочество», – тем временем вновь попросил Джун. – Вас накажут.       Сверкание молний.       - Не накажут!       И всё-таки демон.

***

      Несмотря на строгое воспитание в традициях воздержания, у Джуна была естественная предрасположенность к постельным забавам. Ливэй убедился в этом, когда настал черёд приучать его к чужим прикосновениям. Впрочем, согласно императорскому распоряжению касаться Джуна могли только господин Веньян и Ливэй. Сломив навязанный в детстве предрассудок, Джун открыл для себя мир чувственных ощущений, его тело было будто создано для ласк. Он умел принять и понять их, а это был первый шаг к осознанию господства удовольствия над природой человека. Юноша познавал самые интимные секреты манипуляций над плотью не менее охотно, нежели до того – искусство танца и игры на флейте. Это было единственное оружие, необдуманно вручённое ему противником, и Джун ухватился за подброшенную Ливэем мысль научиться владеть этим оружием в совершенстве.       Ливэй вполне отдавал себе отчёт, что делясь знаниями об умении доставлять интимное наслаждение, он открывает секреты личного опыта не только Джуну, но и Веньяну. Это не то чтобы смущало, но приводило в некоторую растерянность чувств… Хотя... какой смысл лгать себе? Это смущало. Впервые за долгие годы ему было не наплевать, что о нём подумают. Нет, опять не так. Что о нём подумает Веньян. Когда-то давно Ливэю было так же не наплевать, что о нём подумает Зэн. Приходилось признать, что Веньян стал ему ближе и важнее прочих, пусть даже сам он по-прежнему мало что значил для Веньяна. Ливэй был готов заплатить смущением за ответные секреты спальни господина главного управителя. За них он дал бы и более высокую цену. А вот почему его так манили подробности приватной жизни Веньяна, в этом Ливэй пока отчёта себе не отдавал.       Главной причиной собственного успеха у клиентов, помимо непосредственных умений и навыков в сексе, Ливэй считал ложную покорность. Он учил Джуна беспрекословно повиноваться в исполнении любой фантазии любовника, сколь бы нелепой или развязной она ни казалась. Нельзя выказывать удивления или возмущения, ни в коем случае нельзя смущаться и смущать. Нужно угождать и держать собственные эмоции под строгим контролем. Любовник должен остаться довольным при любом раскладе. Ливэй поведал Джуну о множестве нерядовых ситуаций, с которыми пришлось столкнуться ему самому и другим обитателям Палат Сновидений. Рассказал о самых изощрённых измышлениях клиентов и способах их удовлетворения. Умолчал только об истории с ножом для фруктов и собственном ранении. Знать об этом принцу было ни к чему, так что и пугать его напрасно совершенно не хотелось. Многое из того, что было изложено Ливэем, заставило покраснеть не одного только Джуна. Ливэй не без удовольствия отметил про себя, как ярко временами пылала нежная кожа ланит господина Веньяна, как высоко взлетали ресницы и как быстро затем отводились в сторону его чýдные глаза. Ничего, пусть краснеют. Оба. Джуну лучше откраснеться сейчас и обезопасить себя искушённостью на будущее. А Веньян… Ливэю было приятно возвращать демона к человеческим слабостям. Впрочем, рдел демон так мило – смотреть бы вечно!       - Вы должны быть возбуждены несмотря ни на что, чтобы показать, насколько вам приятно общество господина. Капелька предсемени, скатывающаяся по головке, всегда радует глаз и усиливает желание. Ваша задача – продлить удовольствие любовника как можно дольше, но знать меру. Вы не имеете права кончить первым, не имеете права не кончить вовсе. Ибо первое выдаст ваше неуважение и неумение контролировать своё тело, а второе оскорбит господина, заставляя его усомниться в собственных способностях дарить наслаждение. И то и другое недопустимо.       - Бр-р-р! Мне словно снова тринадцать, и я слушаю наставления гаремных воспитателей! – господин Веньян звучным хлопком закрыл веер о ладонь. Он, видимо, устал притворяться, что ему жарко, орудуя своим обожаемым атрибутом во время тирады Ливэя, но на самом деле умело скрывая за ним своё лицо. Красный как варёная креветка Джун нашёл в себе силы непринуждённо рассмеяться и, напротив, раскрыл веер, чтобы хоть ненадолго спрятать своё смущение.       - А вы никак покраснели, господин Веньян? – не смог отказать себе в редкой улыбке Ливэй.       - А вы никак издеваетесь, господин Ливэй? – парировал Веньян и тоже нацепил на своё личико наиобаятельнейшую улыбку, резко контрастирующую с ледяным тоном речи. Добра улыбка не сулила.       Воздаяние за попытку забавляться над демоном было скорым и несправедливо превосходило в мучительности невинные – как ему самому казалось – заходы Ливэя. Если он считал секретом личных достижений покорность, то господин Веньян расценивал свой триумф результатом проявленной искренности. Главный управитель настаивал, что притворству не место в постели. Кто бы стал спорить. Ливэй признавал: одно дело разыгрывать комедию перед клиентами публичного дома, другое – соблазнить и привязать к себе самого императора. Ливэй запросто готов был поверить, что Веньян был избран великим господином за тотальное отсутствие в своей натуре искусственности. Именно это пленило и самого Ливэя. Даже лукавство главного управителя чаще всего носило вид детской непосредственности. Видимо, потому в своих наставлениях Джуну Веньян и советовал избегать фальши.       - Вот, скажем, стоны. Всем известно, как они распаляют страсть. Но если истома сама собой не срывается с ваших уст, даже не начинайте притворяться! Беспрестанные вопли дикой кошки отвратят от вас и самого терпеливого любовника, а также станут предметом для насмешек. Оставайтесь собой во всём. Пусть ваши объятья будут лёгкими и обволакивающими. Ваши поцелуи… Кстати, о поцелуях! Ваше высочество, я не ошибусь, если предположу, что вы ещё никогда… никого не целовали?       Джун не смутился, просто опустил глаза и мотнул головой. Потом снова обратил взгляд на Веньяна и очень просто заявил:       - Поцелуйте меня.       Мальчик-неожиданность! Веньян ответил Джуну таким же прямым взглядом.       - Вы позволите?       - Да, – выдохнул тот. – Когда-то я видел, как отец… нет, я просто много об этом читал. Ну… что поцелуи распаляют страсть… Я хочу знать.       Тут-то для Ливэя и начался персональный ад, ибо Веньян с охотой взялся обучать принца поцелуям. Первый поцелуй Джуна совершенно точно стал событием не для одного только Джуна. Этот поцелуй, свидетелем которого его сделали определённо с коварным умыслом, Ливэй помнил до конца своих дней, ведь в жизни не часто выпадает возможность увидеть нечто прекрасное. И суть этой чарующей прелести крылась для Ливэя вовсе не в юной неискушённости Джуна, но в той невинности, с которой Веньян коснулся губами губ юноши. Невероятно, но даже травленый волк Ливэй поклялся бы хоть рукой, хоть головой, что этот поцелуй был первым и для Веньяна. А это уже чистый бред! Простое проявление естественности? Нет. Очень непростое! Чудо чудесное – вот что увидел Ливэй. Как Веньян это делал, чёртов фокусник?!       Ливэй впитал в себя тот поцелуй до мельчайших подробностей. Он и позже с лёгкостью мог воссоздать в памяти каждую деталь. Он помнил, как Веньян приблизил своё лицо к лицу юноши. Медленно, почти робко. Рассчитал, шельмец! Неопытный Джун вовсе не выглядел жалкой забавой в руках знающего себе цену умельца по части любовных игрищ. Неопытность казалась обоюдной. Веньян позволил желторотому птенцу чувствовать себя уверенно рядом с собой, и это было гениально. Сначала Джун жмурился, кто знает, то ли оттого, что его целует мужчина, то ли предполагая встретить схожий с принуждением напор. Он позволял целовать себя, приготовился терпеть. Но трепетная ласка увлекла Джуна, он начал отвечать, прижимая свои губы к мягким губам Веньяна. Ливэй будто сам чувствовал эту манящую мягкость. Он понял реакцию Джуна, счастливо обманувшегося в ожидании чего-то тягостно-распущенного и противоестественного, но получившего взамен боязливое, нежное прикосновение, дразнящее, побуждающее перехватить инициативу. Джуну становилось мало обманчиво несмелых губ Веньяна, и он, только что зажатый в обороне, уже перешёл в наступление – вытянул длинную шейку, прося о большем, крепче прижимаясь к внезапно уклоняющимся от поцелуя губам. Он продолжал тянуться к Веньяну, даже когда тот разорвал поцелуй.       - Ещё! – потребовал Джун.       - Простите! – вдруг тихо произнёс Веньян. Его лицо дышало грустью.       - Но за что?       - Я украл ваш первый поцелуй.       - Ещё!       Джун не хотел его слушать. И правильно. Ливэй тоже не стал бы. Веньян был жесток, пусть и неосознанно. Его чувство вины было не к месту, да и прервать такую ласку… даже для Ливэя это было невыносимо.       Джун непривычно грозно нахмурил тонкие брови и чуть вытянул губки, требуя продолжения.       - Целуйте!       Веньян улыбнулся и коротко, по-детски дурашливо и звучно чмокнул Джуна в подставленные губы. Молниеносно меняя тон с меланхоличного на насмешливый, он произнёс:       - Вы всё схватываете на лету, ваше высочество, но не кажется ли вам, что мы смущаем господина Ливэя?       Джун перевёл на Ливэя удивлённый взгляд. Похоже, за последнюю пару минут принц напрочь забыл о его присутствии. А Ливэй забыл сохранять непроницаемую мину. Он чувствовал, как горят его уши. Тут же попытавшись спасти положение, он как можно безразличней бросил:       - Что же из увиденного, по-вашему, способно меня смутить, господин Веньян?       - Теряюсь в догадках. Но… вы никак покраснели, господин Ливэй?       Улыбка Веньяна была верхом лукавства.