Палаты сновидений

      Так у них и повелось. Сначала Ливэй самоотверженно ввергал Веньяна и Джуна в смущение, обучая последнего всё более развязным постельным трюкам и наслаждаясь видом их пунцовых мордашек. А потом они не менее самоотверженно мстили ему своими упражнениями в поцелуях. Эти двое явно вступили в гнусный и циничный сговор, но Ливэй считал, что игра стоит свеч. Игра походила на снежное побоище, в котором побеждала сторона, запихнувшая больше снега за шиворот противнику. Милые мальчишеские дурачества, которые заводили всех троих всё дальше.       Невинные изначально поцелуи Веньяна и Джуна набирали обороты. Сначала оба походили на двух ласкающихся пташек. Не смея касаться друг друга, они приникали губами к губам и подолгу изводили Ливэя лёгкостью и неспешностью своих лобызаний. Их слитая воедино красота слепила взор. Постепенно ученик нагонял в умении учителя, поцелуи становились более смелыми и глубокими, а отчаяние Ливэя – едва переносимым. Они точно знали, какое впечатление производили, и подло пользовались убийственной силой. А ведь эти негодяи даже не испытывали друг к другу влечения. Зато Ливэю становилось всё труднее контролировать себя. Его лицо не выдавало смятения, но с трубкой он почти не расставался, ограждая себя от мучителей призрачной дымной завесой. Трубка стала для него тем же, чем веер для Веньяна – способом скрыть смущение. Курил Ливэй теперь много.       Следующая после незабвенного урока танцев неловкость приключилась, когда Джун откровенно разбезобразничался во время очередного экзерсиса с поцелуями. Он вытянул заколку, сдерживающую волосы Веньяна, и запустил в упавшую волну ладонь. Другой рукой он элегантно стянул ворот одежды с плеча своего учителя и соучастника. И всё это не отрываясь от его губ. Ливэя лизнуло пламенем. Он громко стукнул трубкой о край пепельницы и решительно покинул место, с которого сквозь зыбкий табачный дым наблюдал за шалостями разыгравшейся парочки. Он удрал. Снова.       Удар пришёлся сразу по всем слабостям, осознанным и принятым в одно мгновение. Жизнь избавила Ливэя от искушения прятаться за самообманом. Да, он давно мечтал распустить волосы господина Веньяна, жаждал коснуться его кожи и губ, а следовательно, хотел оказаться на месте Джуна. Стоило признать – Ливэй хотел Веньяна. Этого чёртова демона-провокатора! И красноречивее всего прочего о желании Ливэя говорила стойкая эрекция. Факт, против которого не попрёшь. За всю свою жизнь он сумел захотеть лишь двоих – Куана и… вот теперь…       Пришло время разобраться в собственных эмоциях, на которые он с непривычки слишком долго не обращал внимания. Ему тридцать два, и он впервые, если не считать мимолётного сна юности, влюблён. Признавать, что влюблён безнадёжно было больно, но боль давно стала обыденностью его существования. И с переломанными костями живут, пока не срастутся. Ливэй не обольщался. Что могло быть общего у бывшей шлюхи и аристократа, да к тому же императорского любимца? Дальнейший план действий прост: не засматриваться на демона, не вестись на его чары, не попадаться на провокации. Возвести стены. Вот только для чего господину Веньяну все эти заигрывания? Излюбленная придворная забава? Не иначе. Способ развеять скуку в дни траура. Заметил слабость Ливэя и развлекается. Ещё и мальчишку втянул, супостатина. Ведь фокус с распусканием волос явно не Джун придумал. Всё, от чего Ливэй предостерегал Джуна, обернулось против него самого. Ну и как прикажете поступить?       Зато он знал, как поступить с Джуном. Наказать. Раз с таким запалом и уверенностью влезает во взрослые игры, значит, пора вести себя с ним по-взрослому и забыть о сантиментах. Джун уже был хорош во многом, а начать стоило с самого востребованного и насущного, с чем Ливэй всё робел подступиться к принцу. Пора познавать искусство фелляции, коли так здорово навострился пользоваться язычком. Пусть осваивает! Да вот хотя бы и на бананах!       Наказание на Джуна нужного эффекта не возымело. Ливэй очень быстро понял, почему. Джун любил бананы. Он с удовольствием смаковал сахарный фрукт и тут же съедал, стоило Ливэю хоть на секунду отвернуться. Бананы Джуну не надоедали, как и желание проказничать.       - А член любовнику вы тоже откусите? – сурово заявил Ливэй, наблюдая за жующими щёчками.       Господин Веньян, конечно же, хихикал в веер. С одной стороны, Ливэй был рад, что заботливыми стараниями Веньяна юноша наконец выбрался из скорлупы и снова стал улыбаться и шалить. Но пора и честь знать.       Личико Джуна вытянулось и сменило оттенок, когда Ливэй заменил провиант на занимательный набор игрушек разнообразных форм и размеров.       - С инвентарём вы знакомы, уже видели. Серебро, нефрит, слоновая кость. Выбирайте, какой больше нравится, и продемонстрируйте нам своё мастерство.       Юноша попятился к Веньяну, отчаянно заикаясь:       - Я… я… н-не могу…       - Да что вы?! А с бананами у вас изрядно выходило!       - Господин Ливэй! Вы давите на Джуна!       - А вы не вмешивайтесь, господин Веньян! Не вам потом отчитываться за навыки юного господина. Много гаремные наставники интересовались вашим мнением и желаниями, когда вы были на его месте? Церемониться времени нет. Пора отбросить последний стыд и брезгливость, им больше не будет места в жизни господина Джуна. Он поднаторел почти во всём. Дело осталось за малым.       В принципе, Ливэй был готов, что после проявленной жёсткости отношение к нему изменится. Но как ни странно, Джун обиды не затаил, и господин Веньян от него не отвернулся. И если первое Ливэя порадовало, то второе – не очень. Он хотел стать Ледяным Сердцем и для Веньяна, вызвать в нём негодование и, возможно, презрение, чтобы отвадить раз и навсегда, но ничего не вышло. Увы. Как бы то ни было, Веньян и Джун признали его правоту. Игра в снежки благополучно завершилась ничьей.

***

      Чутьё ещё ни разу не подводило Ливэя, вот и на этот раз он оказался прав: из Джуна вышел исключительный соблазнитель. Он считал юношу своим шедевром. Их с Веньяном шедевром. И пусть Джуну не хватало практического опыта, Ливэй не сомневался, что он дастся юноше без усилий. Не было ни одной уловки из арсенала самой умелой куртизанки Палат Сновидений, которой в той или иной мере не овладел бы Джун. Император требовал шлюху, но на деле из Джуна вышла диковина. Вкупе с безукоризненными манерами и светскими талантами, которые отточил в нём господин Веньян, юноша являл собой идеальное сочетание куртизана и наложника. Он сумел-таки задавить в себе последние остатки стыда и отказаться от целомудрия. Как ни странно, именно это больше всего поражало и не давало покоя Ливэю, слишком уж новая роль была противоестественна натуре Джуна.       Ливэй продолжал мучиться загадкой: чем был настолько мощно смотивирован принц, чтобы с лёгкостью принять философию шлюхи? Что лёгкость эта кажущаяся, Ливэй был уверен. Джун ломал себя, прятал эмоции глубоко внутри. Даже оборванцу, ставшему рабом, приходится приучаться к мысли о подчинении, о собственном переходе в категорию вещи и сознательно угнетать истинную природу личных наклонностей. Как же без единого протеста мог смириться с подобным принц, член императорской семьи, с младенчества воспитанный в атмосфере благоговейного пиетета к собственной персоне? Сначала Ливэй толковал себе немыслимую покорность Джуна нежным возрастом, в котором сознание ещё способно губкой впитать абсолютно всё и претерпеть любые искажения под давлением окружения и обстоятельств. В конце концов, и Ливэй, будучи ребёнком, быстро принял мир борделя как единственно возможный, ибо был заперт в нём и другой жизни больше не видел. Однако опыт подсказывал, что в случае Джуна дело было не только в этом. Когда-то Ливэй был готов на всё ради свободы, он даже предполагал, что и Веньян в юности смирил себя с долей наложника ради того же. Как ни крути, оба они были птицы подневольные, пусть и разной высоты полёта. Но Джун… В упорстве, с которым он уничтожал в себе отвращение к постыдным вещам, навязанным ему против воли и желания, было что-то пугающее. Фанатичное. Джун заставлял себя, но ради чего? О свободе в его случае не могло быть и речи, безнадёжно. Он вечный раб императора, в значительно большей мере, чем любой из подданных. Джун был искренен и чист, но нечто недоступное пониманию Ливэя мутило кристальные глубины души юноши.       Ближе к завершению срока, отпущенного императором на дрессировку кузена (а иначе приказ великого господина Ливэй для себя и не определял), Джун снова стал замкнутым и неулыбчивым. Он легко впадал в задумчивость, но при этом казался предельно собранным. Точно хищник перед прыжком. Веньян объяснял перемены в настроении переходным возрастом Джуна, ведь его шестнадцатилетие вовсе и не за горами. Но было слишком очевидно, что господин управитель и сам не шибко верит в свою версию. Всех их поджидала неизвестность, и самой пугающей она была для Джуна.       Оставшиеся крохи времени Ливэй и Веньян посвятили шлифовке граней своего бриллианта. Вновь поэзия, музицирование, танцы. Следили за и без того образцовой осанкой, выверяли жесты. Физическими нагрузками каждая мышца Джуна была доведена до совершенства формы и силы. Он был гибок и грациозен словно кошка. Единственным недостатком, с которым они так и не сумели справиться, была та самая «милая особенность». Удивительно сильные ноги Джуна напрочь отказывали ему в службе каждый раз после оргазма. Не помогали никакие упражнения. Никто из них так и не смог понять, почему мышцы ног Джуна настолько расслабляются после испытанного удовольствия, ведь всё остальное время они были крепки, как металл.       К моменту, когда дни траура при дворе минули, напряжение в маленьком мирке на троих достигло своего апогея. Ливэй не знал, отчего так нервничает господин Веньян, но состояние Джуна было ему понятно и знакомо. Молодого господина тяготила будущность. Его ждала чёрная пропасть, липкая и мерзкая, и он с ужасом ожидал момента, когда нужно будет шагнуть в неё. Ливэй когда-то был на его месте. Сейчас Джуну ничто не могло помочь. Его не ободрить, можно только не усугублять. Сам Ливэй помимо мыслей о Джуне был подавлен предстоящей разлукой с ним и Веньяном. Он дважды позволил себе недопустимое – увлёкся господином управителем и привязался к воспитаннику. Ему было тепло с ними. Это тепло так походило на семейный уют, суть которого Ливэй успел основательно забыть. Соприкоснувшись же с ним вновь, терять это тепло было невыносимо. «К лучшему! – уговаривал он себя. – Вернусь к делам, избавлюсь от чар демона и всех этих дискомфортных эмоций». – «Вот только сможешь ли всё позабыть?..» – тут же противоречил щемящий комок в области груди.       А через месяц после снятия траура господин Веньян явился от императора с таким выражением на лице, что Ливэй непроизвольно вздрогнул, едва взглянув на него. Веньян был мрачен и зол. Бел и сдержан, ни намёка на несходящую с лица улыбку. Её не было ни на губах, ни в глазах. Таким Веньян бывал редко. Ледяная сталь.       - Император приказал готовить юного господина к первой ночи, – механически отчеканил он и, переведя взгляд на Джуна, делая многозначительное ударение на каждом слове, прибавил: – Вы меня понимаете, выше высочество?       Принц, ставший бледнее Веньяна, обречённо кивнул.       - Тогда идите к себе и ждите. Мы с господином Ливэем скоро поможем вам с приготовлениями.       - А вот я ничего не понимаю! – возмутился Ливэй, провожая Джуна взглядом. – Готовить господина? Так спешно? Но для кого?       Веньян посмотрел на него изумлённо, отчего Ливэй ощутил себя идиотом.       - Для императора.       - То есть… как?..       Лицо господина управителя оставалось абсолютно невозмутимым.       - Вас что-то удивляет, господин Ливэй?       - А вас – совсем ничего? Они же братья!       Веньян отвёл взгляд, выдержал паузу и выдал задумчивое и загадочное:       - Я удивился лишь раз и довольно давно. С тех пор в желаниях великого господина меня уже ничто не удивляет.       Ливэй не понял слов Веньяна, но было ясно, что тот знает причину возмутительных наклонностей императора.       - Я хочу, чтобы вы знали, Ливэй, я не оправдываю его. Задуманное отвратительно и несправедливо. Но кто остановит императора? Мы можем лишь подчиняться.       От неожиданности Ливэй вскинул голову. Демон впервые назвал его по имени?! На миг он позабыл и о Джуне, и об императоре. Это не было фамильярностью, манеры Веньяна подобное исключали. Его тон был тёплым, но исполненным затаённой печали. У Ливэя что-то приятно трепыхнулось внутри.       - Но может быть, всё обойдётся, – продолжил Веньян. – Великий господин велел не готовить его… а-м-м… телесно....       - Сомневаюсь, что он ждал три года ради светской беседы.       - Тогда почему он отдал такое распоряжение?       - У меня нехорошее предчувствие.       - Я верю в лучшее. Возможно, три прошедших года остудили его гнев.       - Вы наивны, господин Веньян.       - Пусть так. Идёмте, не стоит сейчас оставлять Джуна одного надолго.       - Господин Веньян, – окликнул Ливэй. Главный управитель замер, обернулся и вопросительно посмотрел на него. – Велите подать Джуну афродизиак, – Веньян кивнул. Ливэй добавил: – С настойкой опия.       Веньян дёрнулся, сверкнул глазами, воскликнул:       - Вы с ума сошли?!       - Давайте подстрахуемся.       - Отвар сам по себе болеутоляющий.       - Сделаем для Джуна то, чего никто не сделал бы для нас.       Веньян нахмурился, но снова кивнул.       Остаток дня они провели в подготовке. Веньян хлопотал вокруг Джуна словно трепетный родитель, выдававший единственную дочь замуж. Его демоническая натура проявилась во всей красе. Ему не нравилось, как Джуну уложили волосы, он не мог определиться с выбором духов и наряда. Слуги сновали туда-обратно, унося отвергнутые варианты и предлагая новые. Веньян загнал их до полной потери сил. Весь этот хаос мог бы продолжаться бесконечно, если бы остававшийся до того безучастным Джун в конце концов не спросил:       - Господин Веньян, а не сохранились ли алые одежды, в которых вы впервые приковали к себе взор императора Ки?       Ливэй встрепенулся.       - Откуда вы узнали? – искренне поразился Веньян.       - «Юный демон пленил великого господина колдовской пляской в алом платье». Я слышал, так шептались слуги.       Веньян обвёл убийственным взглядом всех присутствующих в покоях прислужников. Те ёжились и прятались за спинами друг друга. Ливэй сочувствовал – выдержать такой взгляд не представлялось возможным, он был тяжелее свинца.       - Все вон! – громогласно скомандовал демон.       Вот он, приказ, который каждый кинулся исполнять с беспрецедентным рвением. Однако какая пикантная тема! Воображение Ливэя вспыхнуло от одной лишь искры. Представлять могущественного фаворита хрупким и трепетным юношей, впервые представшим перед великим императором, чтобы соблазнить его, было вкусно до сладости на языке. О боги, пожалуйста, пусть эти одежды хранятся в каком-нибудь поросшем мхом сундуке! Ливэй готов лично прислуживать Веньяну всю оставшуюся жизнь, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на них!       Когда в покоях они остались втроём, Веньян наконец ответил:       - Да, эти одежды сохранились.       Да! Да! Да! Славьтесь веки вечные, о боги!       - Позвольте увидеть их, – попросил Джун.       Веньян глубоко вздохнул и, так как отдавать приказы теперь было некому, сам отправился выполнять просьбу принца. Вернулся скоро, с лакированным коробом для хранения одежды. Джун подошёл ближе. Ливэй не сдержался и отправился следом.       - Вот! – только и сказал господин Веньян, поставив перед ними ношу.       Джун откинул скрывавшие содержимое покровы и робко вытянул наружу алый, словно кровь, шёлк. Такой же отчаянно алый, как веер Куана.       - Как красиво! – воскликнул Джун, восторженно порхнув длинными ресницами и впервые за долгое время улыбнувшись. – Я хотел бы одежды вроде этих. Такое возможно?       - Эти и берите! – небрежно махнул рукой Веньян. – Они ваши! Вернём ко двору моду на давно забытое старое. Всё лучше, чем то, что шьют нынче.       - Вы не шутите?! – задохнулся от счастья принц.       - Нисколько.       - Спасибо! Вы не знаете, что это значит для меня! Я буду думать о вас, это придаст мне сил.       «Пока у меня есть Зэн…» – мучительно отозвалось эхом в дальнем сусеке памяти Ливэя. Джун! Ты должен держаться!       - Господин Ливэй, помогите мне одеть его высочество.       Это было удовольствие. Как и несколько лет назад, Ливэй мысленно сравнил Джуна с куклой. Необыкновенно красивой куклой, которую они с Веньяном наряжали в достойное её платье. К сожалению, сходство на этот раз вызвала не только красота Джуна, но и нынешнее предназначение.       Искусно повязав широкий пояс, Веньян призвал Ливэя отступить на пару шагов. «Люди не могут быть так красивы. Совершенно точно нет!» Одежды сели на юношу, будто были сшиты специально для него. Опять Ливэй оказался прав, Джун был одного роста и сложения с Веньяном. Пышному шёлку, щедро расшитому золотом, было не затмить редкую красоту Джуна.       - Изумительно! – изрёк Веньян.       Он взял юношу за руку и подвёл к столику с притираниями, оставленными слугами, тронул кистью пудру, легко прошёлся ею по лицу Джуна. Джун фыркнул котёнком, сразу же чихнул и виновато улыбнулся. Не удержался от улыбки и Веньян. И даже Ливэй.       - А теперь не шевелитесь, – наказал Веньян.       Погрузил изящный палец в какую-то склянку и лёгким росчерком тронул уголки глаз Джуна. Красная краска. Глаза принца загорелись аквамарином. Умело подчёркнуто.       - А теперь…       Веньян распустил затейливо уложенные волосы юноши и перекинул их через плечо. Потом запустил ладонь в рукав и вытянул оттуда красную ленту. Чего только не отыщется в этих рукавах… Собрав волосы Джуна, он перетянул их лентой чуть ниже плеча.       - Ну вот! Вы чудо как хороши!       Джун снова улыбнулся, на этот раз грустно.       Настало время вступить Ливэю.       - Господин Веньян, вы приготовили то, о чём мы говорили?       А вот с лица Веньяна улыбка сползла. Он молча вышел, но через мгновение вернулся с фарфоровой чашей в руках.       - Мы хотим, чтобы у вас был выбор, – сказал Ливэй. – В этой чаше афродизиак. Он поможет испытать желание против желания, уж простите за каламбур. Мы не знаем, к чему приведёт ваша встреча с императором, но вы должны быть готовы ко всему. Возможно, он прогонит вас, едва завидев, но может статься, вы проведёте с ним ночь. В питьё добавлен опий, он притупит страх и боль. Вам решать, пить ли его. С одной стороны, ваша физиология не будет больше вам подчинена, с другой, вы оградите себя от неприятных неожиданностей. Что вы выберете?       Джун не колеблясь протянул руки к чаше.       - Я выпью.       Он глотал содержимое настолько отчаянно и решительно, будто задумал отравиться и пил яд.       - Хорошо. И возьмите с собой вот это.       Ливэй протянул Джуну небольшой флакон.       - Это масло. Позаботьтесь о себе, как вас учили, но сделайте вид, что заботитесь о господине. Так у него не будет возможности отказать вам в этой предосторожности. И ещё… знайте… что бы ни случилось, мы с господином Веньяном на вашей стороне.