Палаты сновидений

      Несмотря на строгость отца, Яозу всегда чувствовал его трепетную любовь. Может быть, именно поэтому у него было счастливое детство. Вопреки высочайшему положению, с младых ногтей обязывавшему подчиняться тысячам условностей и правил; вопреки строгой регламентированности личного пространства и времени; вопреки неослабевающим требованиям быть лучше, сильнее, мудрее всех вокруг, у Яозу было счастливое детство. Вопреки суровой воле отца и благодаря его безграничной любви. Яозу чувствовал эту любовь с момента собственного рождения до мгновения отцовской смерти. Ки нежно любил его, Яозу отвечал сторицей. Как же было тепло под неусыпным оком отца! Даже его последний взгляд был обращён на сына…       Если возможно было бы сравнить императорскую семью с самой обычной, Яозу готов был бы поклясться, что среди всех императорских семей, когда-либо служивших божественным оплотом великой страны Го, именно его семья больше прочих походила на самую обычную. Отец дарил Яозу и его обожаемой матери беспримерную заботу. Вряд ли другой император его династии и тех, что были до, посвящал семье столько драгоценного времени и внимания, сколько жертвовал великий Ки. Яозу догадывался, что императорам вообще не подобало в такой мере осчастливливать чад и домочадцев. Было трудно именовать отца положенным ему монаршим титулом и званием великого господина и божественного дракона. Для Яозу Ки всегда был в первую очередь отцом.       Он был совсем крохой, когда двор забурлил возмущением в ответ на решение отца. Он был крохой, но сумел понять, что отец желал посвятить свою жизнь супруге и сыну, что вызвало острое неприятие и недовольство всех и вся. Он слышал, как украдкой судачили о непозволительной легкомысленности Ки. Как смеет господин не брать наложниц? Как смеет император не думать о престолонаследии? Разве один единственный сын – зарок устойчивой преемственности престола? Наследников должно быть много! Мало ли что может случиться с наследным принцем!       Но Яозу был крепок здоровьем, да и берегли его пуще зеницы óтчего ока. Переживать за престолонаследие по малолетству ему и в голову не приходило, а получать родительскую любовь единолично было приятно, однако… Положение наследника престола обрекало на одиночество. Сверстники из семей высшей знати, из которых сформировали детскую свиту великому принцу, вели себя при нём как слуги при господине. А Яозу мечтал о друге. Или брате. С братом можно было бы вместе шалить и вообще вести себя на равных. Он не станет ползать перед Яозу на коленях и подменять каждую игру игрой в поддавки. Нет, определённо, ему нужен брат! И с этим требованием Яозу однажды обратился к отцу.       Тот от всей души рассмеялся, выслушав его. Ки явно позабавило выражение крайней решительности на детской мордашке. Да, с насупленными бровями и серьёзным видом маленький Яозу тогда переборщил, но своей цели всё же достиг, ибо, отсмеявшись, отец пообещал:       - Мы с великой госпожой приложим все усилия, чтобы удовлетворить просьбу наследного принца.       Яозу был доволен, но время шло, а брата ему так и не подарили. Пришлось обходиться. Но было грустно и по-прежнему одиноко. Зато он рано научился пользоваться своей властью и забавлялся ею. Не злоупотреблял – отец не позволил бы, – но с удовольствием потешался над теми, кто злоупотреблял, а различать таких Яозу научился смлада. Ну что ему стоило заставить какого-нибудь зарвавшегося министра состязаться с собой в «ласточку»*, а потом в качестве наказания за проигрыш (выиграть у ловкого Яозу не удавалось даже самым проворным ровесникам) потребовать у пройдохи кукарекать при всём честнóм дворе в приёмном покое императора? Да сущая безделица!       Всё самое лучшее в его жизни появлялось благодаря отцу, и когда Яозу исполнилось восемь, несомненно благодаря отцу в ней появился Веньян. К этому времени Ки стал уделять больше внимания воспитанию в Яозу мужского характера: лично присутствовал на занятиях фехтованием и стрельбы из лука, брал сына в конные прогулки, на охоту и прочие увеселения, а также в зал советов. Всё это было в новинку, а оттого ужасно занимательно. Раньше отец сам приходил навестить Яозу на половину матери, а теперь брал с собой. Яозу буквально переполняло чувство гордости. Значит, теперь он взрослый!       Рядом с отцом почти всегда был красивый юноша, красивее Яозу и не видывал. Новый знакомец по имени Веньян держался со сдержанным достоинством позади отца, был молчалив и совершенно загадочен. И Яозу захотел загадку разгадать. Он наблюдал за юношей, как только представлялась возможность. И как отвести от него взгляд, когда он, такой прямой и статный, гарцевал рядом со своим господином, держась в седле с завидной лёгкостью и непринуждённостью? Как не смотреть в это прекрасное лицо, одновременно благородное и ласковое? Как не любоваться им, когда с безрассудной смелостью он на равных бился с самим императором на настоящих мечах, чего даже ему, великому принцу, дозволено не было? И ведь Веньян никогда не поддавался, стремясь польстить государю, а рвался к победе. Какие движения, какая грация! Эти поединки всегда походили на танец. Глаз не оторвать…       Став старше, Яозу осознал, как беззастенчиво всегда рассматривал Веньяна. Но в детстве ему не удалось понять, почему объект жадного любопытства вдруг стал сторониться его общества. Яозу смотрел на него во все глаза и недоумевал: кто же он? Почему так много времени проводит в обществе отца? Ответ пришёл в голову сам собой. Отец сдержал обещание, у него теперь есть брат! И не мелкая сопля, на которую снисходительно был готов согласиться Яозу, а настоящий старший брат, красивый, умный, сильный! Уж он-то не станет лебезить перед ним, как остальные, раз не делает этого даже перед императором. Одно было непонятно – почему Веньян не хочет играть с ним? Почему всегда находит предлог, чтобы избежать встреч с Яозу? Яозу ему совсем не нравится? Конечно, можно было попросить отца. Пусть прикажет. Но обратиться к императору с новым требованием он так и не посмел. Да и не хотел, чтобы с ним дружили по принуждению. Принудить он и сам мог кого угодно к чему угодно. Хотелось, чтобы братец сам сделал шаг навстречу. Однако этого не происходило, и Яозу снова сделалось грустно.       Всё изменилось, когда ему исполнилось десять. Высочайшим соизволением отца Веньян был приставлен к Яозу старшим товарищем и наставником. Как же Яозу был счастлив! Теперь-то они повязаны, теперь-то братец от него никуда не денется! Даже тот факт, что Веньян был строгим воспитателем, не омрачал чистой радости Яозу. И пусть он обожал занятия по военным дисциплинам и ненавидел изучение церемоний и этикета, на каждую новую встречу с наставником Яозу летел сломя голову. Он же мог при желании взять Веньяна за руку во время прогулок! За исключением моментов, когда братец отчитывал его за неправильную осанку, неподобающую позу или бестактные слова, он был мягок с Яозу и улыбчив настолько, что постоянно хотелось броситься ему на шею. Яозу не знал, как иначе выразить свои чувства наперснику. Вот бы обнять его покрепче, прижаться щекой к щеке! Но он сдерживал себя, так как знал, Веньян в очередной раз отчитает его за неподобающе эмоциональное для наследника престола обращение с подданными. Яозу не считал братца «подданным», поэтому однажды исхитрился во время затеянной шалости поцеловать Веньяна в щёку. Он даже зажмурился, ожидая дежурной отповеди, но этого не произошло. Когда Яозу осмелился поднять на Веньяна глаза, тот выглядел растерянным и смущённым.       - Спасибо… – только и сумел вымолвить братец.       При такой необузданной жажде общения Яозу очень скоро стало недоставать общества братца в те моменты, когда тот не мог находиться рядом. Ему хотелось видеть Веньяна чаще и проводить вместе ещё больше времени. Но Веньян категорически отказывался фехтовать в паре, чего Яозу хотелось наиболее пламенно, а на все просьбы разделить с ним часы досуга братец отвечал, что время его полностью принадлежит великому господину. И всё-таки Яозу больше не чувствовал, что не нравится братцу, и понемногу воспрянул духом.       В двенадцать Яозу получил собственные покои и свиту, ибо теперь официально считался взрослым и не мог больше жить на женской половине Внутреннего дворца подле матери. Это событие отметили с размахом. Отец устроил грандиозный праздник, Яозу ещё никогда так не радовался. Даже церемониальная часть доставила удовольствие, а когда с официозом было покончено и большая часть приглашённых удалилась, Яозу впервые оказался в узком кругу самых близких к императору персон. Это был двор внутри двора, избранные среди избранных. Именно теперь Яозу осознал, что самое интересное только начинается. И не ошибся. В тот незабываемый вечер, ставший одним из самых лучших воспоминаний его детства, Яозу впервые увидел танец Веньяна.       Веньян не смог отказать государю, когда тот обратился к нему с просьбой. Не посмел бы, просьба божественного дракона всё едино что приказ. И если поединок на мечах походил у братца на танец, то в танце однозначно угадывался клинковый поединок, только вместо рукояти в ладони он сжимал веер. Впрочем, это последнее обстоятельство нисколько не снижало колоссального эффекта от мастерства танцора. Яозу и не подозревал, что его строгий наперсник обладает таким неожиданным талантом. Он снова смотрел на Веньяна во все глаза будто околдованный. Впрочем, почему «будто»? Красота и раскрепощённость его движений зачаровывали. Он был не он. Так кто же?       Праздник продолжился, Веньян больше не танцевал, но первой в жизни Яозу эйфории достало бы на год вперёд. Теперь Веньян сидел рядом с императором и ухаживал, подливая ему вино. Совсем как это обычно делала императрица. Яозу вина не предлагали. Видимо, несмотря на торжество, устроенное в честь взросления, по-настоящему взрослым его не считали. Было обидно. Но не потому, что ему не дали вина. Яозу хотелось, чтобы братец поухаживал и за ним, а так был исключён единственный возможный повод. Яозу совсем не желал, чтобы Веньян наливал ему чай. Как маленькому.       Императора и Яозу и дальше развлекали музыкой и танцем, но уже никто не мог сравниться с Веньяном. Яозу становилось всё скучнее. Всё, что он мог, – издали любоваться братцем и вздыхать. Впервые ему захотелось оказаться на месте отца. Следя вялым глазом за тем, как Веньян расточает Ки улыбки, Яозу сам не заметил, как заснул. Вот же стыд! А ещё хотел, чтобы к нему относились как к взрослому! Но всё это пришло в голову значительно позже, а тогда, проснувшись, он обнаружил себя вовсе не на своём месте, а свернувшимся калачиком среди подушек папенькиного импровизированного престола. Значит, кто-то перенёс его сюда, пока он спал. Но кто осмелился бы уложить Яозу на императорское место? Это мог быть только сам отец. Мутными спросонья глазами Яозу осмотрелся. Почти все свечи в зале были погашены, вокруг не было ни души. Как же так? Почему его оставили здесь совсем одного? Яозу хотел было встать, но успел только приподняться на локте. Нет-нет, он здесь вовсе не один. Совершенно отчётливо он услышал где-то рядом шелест шёлка, сбивчивое дыхание, тяжёлый вздох. Яозу перевёл взгляд в сторону окна. Оно было раскрыто настежь, и в ярком прямоугольнике, высеребренном лунным светом, он увидел две фигуры. Могучая склонялась над более хрупкой. Яозу без труда опознал силуэты отца и Веньяна. И всё же поверить неверному видению было трудно. Призрачное лунное сияние превращало происходящее в продолжение сна Яозу. Всё сон, не иначе. Непонятный, причудливый сон, в котором крепкая рука отца обхватила тонкий стан Веньяна, а другая служила опорой напряжённой спине. Веньян покоился в этих руках подобно цветку, сомкнувшему на ночь лепестки и покачивающемуся на надёжном, гибком стебле. Его голова была чувственно откинула, глаза закрыты. Длинные волосы, высвобожденные из строгого узла, касались пола. Отец… целовал его. Вовсе не так, как должен был бы целовать брата Яозу. Он ласкал губы Веньяна, словно губы своей супруги, великой госпожи, – точно пил с них что-то очень сладкое. Как такое возможно?! Ки срывался с губ Веньяна, скользил поцелуями ниже, вдоль изогнутой длинной шеи, и вновь возвращался к губам, от которых не мог оторваться надолго. Какой странный, нелепый, но манящий сон…       В следующий миг сон оборвался. Веньян открыл глаза и, сверкая лунными бликами, встретился одурманенным взором с ошалелыми от изумления глазами Яозу. Веньян вздрогнул всем телом и моментально пришёл в себя.       - Что с тобой, мальчик? – шепнул ему в губы Ки.       - В-ваше высочество… – еле слышно вымолвил Веньян, не отрывая застывшего взгляда от Яозу.       Он мягко вывернулся из сильных рук и отстранился от господина на почтительное расстояние. Ки пребывал в недоумении недолго. Разобравшись в причине внезапного побега Веньяна, он как ни в чём не бывало рассмеялся и произнёс:       - А, Яозу! Ты наконец-то проснулся!       - Д-да…в-великий господин… – заикаясь от волнения, проблеял Яозу. По обыкновению назвать Ки «отцом» сейчас язык не повернулся.       - Великолепно! Значит, ты сможешь отправиться в свои новые апартаменты самостоятельно, а не на досужих руках. Ты же теперь взрослый и можешь позаботиться о себе сам. Ты выспался, сын?       - Мне кажется… я всё ещё сплю… господин…       - Я провожу вас, ваше высочество! – поспешно предложил братец.       Ки такому повороту не обрадовался, но противиться не стал. Веньян помог Яозу подняться на неверные со сна ноги, взял за руку (ну и кто же тут, скажите на милость, «взрослый»?!) и повёл прочь из зала. Яозу долго не мог решиться заговорить с ним. Он с трудом выдавил жалкое:       - Братец, вы…       - Ничего не говорите! Прошу вас! – тут же оборвал его Веньян. – Вам приснился сон.       Вот теперь-то Яозу точно знал, что это не так.       В ту ночь он долго не мог уснуть. Из головы не шёл проклятущий поцелуй. Значит, мужчины могут любить и целовать не только женщин? Любить мужчин им тоже не возбраняется? Так кто же братец отцу? До самого утра Яозу боролся с тремя острыми чувствами: любопытством, ревностью и возбуждением. И если первые два были ему не в новинку, то последнее путало и пугало. Более того, любопытство и ревность, укоренившись в мыслях, усиливали неспокойствие тела в разы. Его прекрасный братец кто-то такой, кого отец может ласкать так интимно, красиво, запретно… Нет, нет и ещё раз нет! Яозу не позволит никому сделать Веньяна своим! Даже отцу! Не позволит никому целовать братца! Ах, ну что это был за поцелуй… Как красиво в лунном свете изогнулось тело Веньяна, как тяжело он дышал, размыкая уста в ответ на эту требовательную, но нежную ласку… В животе Яозу разрастался тёплый, трепещущий комок. Будто маленькое солнце разливало внутри тела свой жар. Случалось, он и прежде ощущал этот жгучий сгусток, наполнявший силой низ живота, но ему легко удавалось справиться с волнующим чувством, отвлёкшись на что-нибудь постороннее. Сейчас же отделаться от охватившего его жара не представлялось возможным. Слишком горячо опалило желанием, слишком ярким оказалось видение, никак не покидавшее воспалённое сознание. Где сейчас Веньян? Вернулся к отцу? Чем заняты в этот миг эти двое? Как больно и приятно было представлять их вместе…       Яозу сомкнул веки, только когда стало светать, но долго не проспал и проснулся от такого сладостного и яркого переживания, что долго ещё не мог понять, что же произошло. Ему показалось, он вскрикнул, прежде чем пробудиться. Возможно, собственный крик и разбудил его. По телу расходилась сказочная нега, а там, между ног, всё налилось и пульсировало. Первой мыслью Яозу была мысль о Веньяне. Или это был последний образ его сна? Он откинул одеяла и с удивлением уставился на собственное мокрое бельё, ставшее тесным и неудобным. Яозу запустил под него руку. Горячо и влажно. Коснулся себя, и по телу прошла остаточная судорога. Чýдно! Прикрыл глаза от удовольствия. «Не знал, что такое бывает во сне…» Стянул неприятную, влажную ткань и осмотрел увеличившийся орган, никак не желавший успокоиться, но непокорно топорщившийся к пупку. Произошедшее Яозу нисколько не смутило. Наоборот. Теперь-то он точно взрослый! А ещё у него большой член, и это хорошо, потому что от юношей из своей свиты Яозу часто слышал, что для мужчины очень важно иметь большой член. Хоть никто толком и не сумел объяснить ему почему. Это он ещё выяснит, а сейчас ему нужно разузнать кое-что другое…       Новый день Яозу начал с того, что отправился к матушке за разъяснениями. Он видел, каким внимательный взглядом рассматривает его великая госпожа, знал, что от неё не укрылась ни краснота глаз от дурно проведённой ночи, ни его в целом взъерошенный вид. И всё же он не стушевался, прямо задал все не дававшие покоя вопросы. Мать тоже не особенно смешалась, хоть и была явно удивлена прямотой Яозу. Она поведала об императоре и Веньяне без утайки. Оказывается, положение братца при императорской персоне называлось отчасти знакомым словом наложница… ник… Как-то странно было применять его к мужчине. Представить и уложить в голове истинное положение вещей Яозу было непросто.       - Разве мужчинам дозволено вступать в такие отношения с себе подобными? – искренне удивился он.       - Дозволено? – Джун недоумённо вскинула бровь. – Нет ничего недозволенного для божественного императора!       - Значит, у меня тоже когда-нибудь будут свои наложники? – Яозу произнёс последнее слово медленно, почти по слогам, точно пробуя на вкус.       А вот этот вопрос матушке не понравился. Она нахмурилась и ещё пристальней вгляделась в Яозу.       - Всему своё время, – только и ответила Джун.       Перемены, произошедшие в составе его двора после разговора с матерью, Яозу заметил не сразу. Кроме знатных юношей-однолеток теперь ему стали прислуживать и девушки. Юноши были в восторге от таких неожиданных новшеств, введённых, по слухам, по настоянию великой госпожи. А вот Яозу терялся в догадках: с чего бы великой госпоже сдалось такое? В обществе юных прелестниц ему было некомфортно. Эти глупые курицы, томно хлопающие перед ним своими большими глазами, раздражали даже больше извечно угодничающих перед ним приятелей, к которым, впрочем, Яозу худо-бедно успел привыкнуть. Особенно бесило, что с этим «новым пополнением» требовалось более тонкое обращение. Почему? Чем они лучше остальных? Наличием выдающихся частей тела? Фу! Яозу не понимал и не разделял одержимости сильной половины своей свиты прелестями слабой. Единственной женщиной, вызывавшей в нём живейшее восхищение, оставалась матушка. Ни одна другая дама не могла сравниться с ней ни красотой, ни умом, ни величием. Достаточно причин, чтобы всей душой презирать «пополнение» своего двора. Да и чего греха таить, все помыслы Яозу были безраздельно заняты братцем. Братец был неприступен и недоступен, а оттого и ещё более желанен и притягателен. Братец принадлежал другому. Императору. Отцу.