Палаты сновидений

      Последующие четыре года Яозу провёл тайно изнывая от крайне разнообразных чувств, испытываемых к Веньяну. К родственным привязанностям примешивались совсем неродственные позывы. Впрочем, чувство вины до сих пор оставалось для Яозу чем-то неизведанным. Тратить время и силы на душевные метания было вовсе не в его характере. Яозу видел цель, её нужно было добиваться. Нет ничего недозволенного для императора, так сказала мать, а он будущий император. Да и если задуматься, в его чувстве к Веньяну ничего особенно не изменилось – он по-прежнему любит братца всем сердцем. А как – это уже частности. Однако что касалось целей, Яозу так и не сумел добиться чего-то большего кроме как по-прежнему беспрепятственно касаться между делом руки Веньяна. Своей руки Веньян не отнимал, но держал себя так отстранённо, что Яозу не смел изъявить ничего выходящего за рамки по-настоящему братских отношений.       Мечты вдруг стали сбываться, когда Яозу исполнилось шестнадцать. К этому времени, он серьёзно изнемог от невозможности удовлетворить потребности своего тела естественным образом. Все вокруг уже давно хвастались своими победами самого интимного свойства, и Яозу эта похвальба ужасно раздражала. Он до сих пор оставался девственником, несмотря на досадную толпу вешавшихся на него девиц. Он не хотел никого кроме Веньяна. Яозу видел его в самых разнузданных своих снах, образ братца доводил до исступления по несколько раз на дню. Яозу терпел и смотрел только в одном направлении. И вот боги точно решили вознаградить его за все страдания! Веньян вдруг стал проводить с ним значительно больше времени. Яозу было плевать на причины, раз теперь они всё делали вместе. Даже фехтовали!       Ах какой отменный соперник вышел из братца! Умный, сдержанный, хладнокровный. Как выверен и точен был каждый его удар! Поначалу он легко брал верх над горячим, любящим прямую силовую атаку Яозу. Но именно Веньян побудил его улучшить все свои навыки, ведь сражаясь с сильнейшими, и сам становишься сильнее. Вскоре Яозу мог подолгу парировать хитрые уловки братца. Но даже бóльшим удовольствием, чем биться с ним, было наблюдать, как после боя часто вздымается грудь Веньяна, видеть выбившиеся пряди его чудесных волос, слышать его учащённое дыхание, наблюдать, как жадно его губы припадают к чаше с водой... Таким Яозу представлял себе братца в пылу страсти. Конечно, Яозу контролировал себя, но бушевавший в нём глубинный пожар в такие моменты прорывался наружу и ярко опалял щёки.       А какие задушевные беседы они теперь вели! Мало того, что в процессе можно было беспрепятственно любоваться красотой братца, так и тон этих бесед – доверительный, искренний – вытягивал из Яозу то, что никогда прежде он не позволял себе произносить вслух, то, что было наглухо запечатано внутри, ибо рядом не было никого достойного разделить сокровенные мысли и мечтания. Однажды Яозу чуть не признался Веньяну в своих чувствах, но вовремя сдержался. Он не понимал причин внезапно установившейся между ними близости и очень боялся необдуманно её разрушить.       Упоенный обществом Веньяна, Яозу не сразу заметил, как двор сначала легко колыхнуло, а затем грозно сотрясло известие о визите императорского брата. О дяде Яозу знал только то, что он есть. А ещё, что они с отцом близнецы. Он никогда не видел Киу, не знал, почему сиятельный принц живёт вдали от двора словно изгнанник, а не подле отца как член императорской семьи. Все касающиеся Киу темы находились под негласным запретом. Отец уходил от расспросов о брате. Мать непривычно отмалчивалась. Ну и ладно! Не очень-то и хотелось знать! И всё же когда Яозу впервые увидел своего дядю, был поражён до глубины души. Двое никак не могут быть настолько похожи друг на друга! Даже если они братья, даже если близнецы. Особенно если учесть, что они провели столько лет – всю жизнь Яозу – в разлуке, ведь разный образ жизни должен был наложить отпечаток и на их наружность. Это естественно, так и должно было случиться. Но нет! Их лица были зеркальным отражением друг друга, их тела – точными копиями. Будто все эти годы братья думали об одном и том же, проходили через один и тот же эмоциональный опыт, жили в одном режиме и темпе, ели одну пищу. Ни одна лишняя морщина, ни один нюанс телосложения не отличали их друг от друга. Это было невероятно.       Хотя одна деталь всё же разнила Киу и отца, Яозу сразу заметил. Взгляд. Так, как любезный дядя смотрел на всех вокруг, отец смотрел только на тех, кого ненавидел. Холодно и жестоко. Самое ужасное, что Киу смотрел так и на брата. Даже когда улыбался, даже когда елейно изливал верноподданнические речи, склоняясь в глубоких поклонах. Теперь стали понятны наказы отца, который перед самым прибытием принца Киу ко двору обязал Яозу без лишних вопросов избегать встреч с дядей и его людьми, не принимать от него никаких приглашений и даров, не оповестив о том родителей. Не вкушать вместе с родственником пищу. Лишние вопросы Яозу задавать не стал. Эти приказания были исчерпывающей характеристикой натуры и возможных намерений дядюшки. Между отцом и его братом пролегло нечто тёмное, но все старательно делали вид, что не замечают этого.       Яозу безоговорочно верил в силу отца. Оттого и не опасался, наблюдая за испепеляющими взглядами принца Киу. Но когда такой взгляд впервые скользнул по Веньяну, у Яозу сжались кулаки. Это случилось во время пиршества, устроенного в честь прибытия Киу. Яозу и Веньян сидели тогда напротив дорогого гостя. Особенно выводило из себя то, что к холодной стали взгляда, брошенного на братца, примешивалось не только презрение, но и любопытство. Яозу давно осознал, в какой мере ревнив, и стыдился, что совсем не умел справляться с этим пороком. Он видел, насколько мучителен для Веньяна навязчивый взгляд Киу. Ему хотелось вскочить, загородить братца собой, но он не смел действовать так дерзко. Всё, что он мог, – отвлекать Веньяна беседой, ведь это счастье, что они впервые оказались так близко друг к другу во время трапезы. Яозу нёс светскую чепуху и наслаждался чувством благодарности, которым были переполнены глаза Веньяна. А когда все темы иссякли…       Яозу обвёл взглядом зал в поисках повода для продолжения беседы и впервые увидел его. Джуна Туана, своего двоюродного брата, неземное существо. Хотя это именно Веньян ввёл Яозу в курс того, кто перед ним. Сам Яозу увидел – о чёртов стыд! – необыкновенно красивую девочку. Сердце внезапно сделало кульбит и вернулось на место. Тонкие черты, белая кожа, глаза… Яозу впервые в жизни видел глаза цвета нежной бирюзы, он даже не знал, что такие бывают в природе. Какая красавица! Как он мог сразу не заметить такую жемчужину, ведь она с самого начала находилась прямо перед его взором? Всё из-за того, что Яозу не сводил глаз с Веньяна и дяди. Теперь он не мог отвести их и от этого дива. Он сильно смутился, когда узнал о своей нелепой ошибке. Он же действительно слышал краем уха, что у него есть кузен, но даже не запомнил его имени, хотя такое имя сложно было не запомнить. Яозу не было до него дела. Опростоволоситься столь абсурдно было болезненно для гордости. Но Яозу стало по-настоящему худо, когда он осознал, что правда о дивном создании нисколько не отразилась ни на желании и дальше созерцать его красоту, ни на получаемом от этого процесса удовольствии. Какой редкий цветок! Даже взор Киу, когда тот обращал его на сына, смягчался и теплел настолько, что отличить дядю от отца становилось совершенно невозможно.       Яозу пришёл в себя, когда Веньян сделал ему замечание. Он огрызнулся, однако Веньян был прав. Да-да, негоже! Что за наваждение? Что за нужда ему пялиться на сопливого мальчишку? Ещё и родственника. Это всё вино! Яозу впервые было позволено пить его, и он не знал своих сил. Он совсем не хотел напиваться, но слишком быстро захмелел. Именно поэтому всё произошедшее далее запечатлелось в памяти Яозу причудливой игрой разноцветных стёклышек в калейдоскопе, сменяющих узор за узором вне логики и вопреки ожиданиям.       Празднество подошло к концу чересчур быстро для залюбовавшегося Джуном и разморённого вином Яозу. Всем было велено разойтись, дабы оставить августейших братьев наедине. Яозу с превеликим сожалением наблюдал, как его брата уводят из зала. Он не хотел терять его из своего взора. Как прекрасный скакун, как благородный меч, как любое произведение искусства, Джун был усладой для ока. Интересно, когда Яозу доведётся увидеть его снова?       Держаться на ногах становилось тем тяжелее, чем дальше от пиршественного зала Яозу отходил. Над ухом назидательно гудел Веньян, отчитывая его за всё и вся. Веньян великодушно подставил плечо, отчего передвигаться и терпеть нагоняи стало несравнимо легче. Восторг от близости желанного братца ударил в голову новой волной дурмана. Братец радовал его, а вот свита мешала. Яозу разогнал её. Он крепче жался к братцу, пользовался случаем. Добравшись до покоев, Яозу разогнал и слуг. Сделал всё, чтобы остаться с Веньяном наедине и исключить возможность помешать им извне. Но всё шло не так. Они ругались. Веньян ясно дал понять, что разочарован поведением Яозу, что до сих пор считает его ребёнком. Перенести такое было невмоготу. Вся сдерживаемая годами страсть, всё негодование и скопившаяся обида под влиянием винных паров рванули наружу словно с перетянутой тетивы. Яозу докажет, что больше не ребёнок! Есть способ!       Он повалил братца, придавил своим телом сверху. Рвал его губы зубами, ощущая вкус крови. Он грубо срывал с Веньяна одежды, даже не задумываясь о том, что ещё вчера с трепетом просто касался его руки. Оставлял на теле свои метки. Пусть Яозу казнят, но следы его поцелуев, донесут до императора, что Веньян теперь принадлежит ему не всецело. Отныне Веньян – предназначение Яозу! И какое это было счастье вдруг почувствовать, что больше не встречаешь сопротивленья, ведь калейдоскоп вновь внезапно сменил узор, и Веньян уже сам отвечал на его поцелуй. Его первый поцелуй! И разве это не верх блаженства, не сбывшаяся мечта? Но нет! Новый узор, и Яозу позволено проникнуть в тело Веньяна. Вот оно, наивысшее наслаждение, которое дарили не первые в жизни Яозу фрикции – эти ощущения оказались слишком незамысловаты, – но осознание, что теперь он стал частью Веньяна, единым с ним целым, и ещё ближе стать уже невозможно. Эта мысль сводила с ума, будоражила разум и плоть.       Яозу брал Веньяна раз за разом. Изгорая от страсти, беснуясь от ревности. Ибо умелые движения братца оказались излишне красноречивым признанием в том, где и с кем он набрался такого опыта. Его божественное владение телом многократно умножало наслаждение Яозу. И его боль. Вторгаясь в тело Веньяна, он мстил отцу, мстил братцу, каждого из которых любил, но не мог простить. За то, что оставили его за границами своих интимных переживаний, в которых не было места больше никому. «Но нет! Теперь ты и мой! Только мой! Ты чувствуешь? Понимаешь? Мой! Я буду подчинять тебя, пока ты не примешь это!» Яозу не размыкал рук, ни на минуту не отпускал Веньяна от себя даже во время кратких передышек. Было страшно терять то, что далось так тяжко. Вдруг всё окажется лишь сном?       Только в самый первый раз, по неопытности и неумению, Яозу позволил братцу верховодить происходящим. Во второй раз он взял Веньяна, вынудив широко раскинуть бёдра, вглядываясь в его бледное лицо. Он хотел заставить братца стонать от удовольствия, доказывая себе и ему, что он лучше, темпераментнее отца. Но Веньян ни разу не разомкнул губ ради вскрика и не сумел кончить, лишь бледнел всё сильнее, пугая Яозу и доводя до отчаяния. В третий раз Яозу был предельно нежен. Он готов был расплакаться от отчаяния, покрывая вожделенное тело поцелуями. «Ответь мне! Полюби меня! Неужели ты не чувствуешь меня? Неужели просто терпишь? Но зачем? Зачем?!» Он вошёл в Веньяна медленно, пусть пока и не доставало сил и умения сдерживаться. Он ласкал его губы, пронизая тело, и вдруг почувствовал, как сердце Веньяна ударилось в его рёбра. Братец шумно выдохнул в губы Яозу и закрыл глаза. Теперь уже его собственное сердце колотилось в рёбра Веньяна. Неужели он сумел угадать что-то, что пришлось братцу по нраву? Только бы не ошибиться, только бы сделать счастливым! Он сдержал повадки хищника, отпустил ревность и досаду, – они отступили перед желанием дарить любовь и негу. Веньян обхватил ногами его бёдра, крепче вжимая в себя, теряя невозмутимость, его сбивчивое дыхание жгло Яозу кожу. Он сумел распалить братца! Яозу скользнул рукой между их телами, коснулся самого чувствительного, осязал тёплую вязкость, выступившую на поверхность... Боги, да! Братец готов кончить! От прикосновения Веньян вздрогнул и открыл глаза. Его брови раздражённо дрогнули.       - Не троньте! – прошипел он.       - Это ещё почему? Почему вы сдерживаетесь? Я хочу, чтобы вы дошли до конца!       - Не смейте! – пуще прежнего взвился Веньян. – Если вы это сделаете, я… я-а-а… а.. а-а-а…       Конечно, Яозу не стал его слушать, он был так близок к цели. Его пальцы крепко обхватывали предавшую братца плоть, перекатывали нежную кожу…       - Прекрати-и-ите! Сейчас же! – из последних сил заходился Веньян, пытаясь оттолкнуть от себя Яозу. Но было слишком поздно, у него уже не осталось сил сопротивляться.       Яозу сжал пальцы под самой головкой, быстро задвигал рукой.       - Вы! Вы… Больше никогда… меня не увидите! Акхм-м-м!       Эта угроза далась Веньяну с трудом. Едва успев произнести её, он скрипнул зубами в тщетной попытке удержать стон, выгнулся и окатил их обоих семенем. Всё это было свыше впечатлительности Яозу. Он толкнулся в братца только раз и тут же выплеснулся в него следом.       - Вы… совершенство! Я люблю вас! – в критический момент выдохнул Яозу.       Веньян закрыл лицо ладонями и замотал головой.       - Глупый! Глупый! Глупый!       - Братец! Я люблю вас!       Веньян отнял руки от лица, и Яозу заметил на щеках братца следы слёз, которые тот тщетно пытался скрыть. Братец обнял Яозу и совершенно невинно поцеловал в щёку. Как… маленького! В глазах Веньяна стояли слёзы, он был даже бледнее, чем до того. Яозу чувствовал, как дрожат обнимающие его руки. Братец был измучен, сейчас это особенно бросалось в глаза.       - Вам плохо?       - Позвольте мне встать и выпить воды.       - Я сам принесу вам воды! Лежите!       Как бы Яозу ни хотелось сохранить их хрупкое единство, пришлось покинуть жаркий уют тела Веньяна. Он оставил братца всего на минуту, но когда вернулся обратно с бокалом воды, постель была пуста. Яозу в сердцах запустил бокал в стену. Но осколками раскинулось в ногах собственное сердце. Горькая обида самовольно брызнула из глаз. Он кинулся к постели, чтобы впитать своим телом ещё хранимое тепло Веньяна, вдохнуть его запах.       Сбежал. Это была пощёчина. Последнее «я не ваш!».