Палаты сновидений

      Это были четыре самых безотрадных года в жизни Яозу. Он терял надежду и становился мрачнее день ото дня. После ночи, проведённой с Веньяном, он видел братца исключительно издалека во время официозов. Любая попытка подобраться поближе заканчивалась ничем. Пали прахом и все старания увидеться с Веньяном наедине: добиться личной встречи или хотя бы подстроить «случайное» столкновение. Братец избегал всех уловок с удручающим мастерством. Яозу с ужасом осознавал, что тот исполняет брошенную в момент вырванного у него оргазма угрозу. «Вы больше никогда меня не увидите!» Яозу очень боялся слова «никогда». Его пробирал озноб всякий раз, как он припоминал слова Веньяна.       Яозу страдал. Совсем недавно братца было так благостно много в его счастливой жизни, и вот не стало вовсе. Жестоко! Нельзя возносить душу человека на заоблачные высоты счастья только для того, чтобы безжалостно сбросить в тёмные бездны отчаяния. Первое время разлуки ему было так больно, что он винил во всём исключительно себя. Что оттолкнуло от него братца? Он был недостаточно хорош в постели? Груб? Излишне эгоистичен? Но это же было в первый раз! Он всему научится! Почему братец не захотел дать ему шанс? Почему даже не дал возможности объясниться? Почему сам исчез, не сказав ни слова? Как тяжко и обидно томиться вот так, в неведении и непонимании. Неужто для Веньяна случившееся совсем ничего не значило? Неужто всё и правда было сном?       Яозу терзался ревностью. Кровь закипала в нём при мысли, что все те ночи, которые он в убийственном одиночестве проводил без сна и с разбитым сердцем, братец предавался любви в объятьях императора. Если бы Яозу мог хотя бы ненавидеть! Ему стало бы легче. Но как ненавидеть отца или брата? За что? Он любит их! И всё же представлять, что во власти Ки в любой момент дня либо ночи требовать от Веньяна ласк, было нестерпимо. Костяшки пальцев Яозу не заживали, он слишком часто впечатывал их во всё, что попадалось под руку.       Поначалу внезапная новость о назначении Веньяна главным управителем мужской половины Внутренних покоев обрадовала Яозу. Веньян больше не наложник! Его больше не будут неволить призывами на ложе! Может, отец и вовсе охладел к фавориту и пожаловал высокую должность в награду за былые заслуги. Однако, разобравшись в ситуации получше, Яозу окончательно пал духом. Да, Веньян больше не наложник. Но это также значит, что он больше не собственность императора, а свободный верноподданный и никогда не перейдёт в подчинение Яозу вместе с прочим отцовским наследием. Да, в обязанности Веньяна больше не входит разделять императорское ложе. Но это вовсе не значит, что отец охладел к Веньяну. Кто сказал, что Веньян не продолжит падать в его объятья добровольно? Так даже хуже!       Спустя год провальных попыток выйти на контакт с братцем и разобраться в себе Яозу вкусил ненавистного «никогда» в полной мере, он понял, что потерял Веньяна. На смену боли пришёл гнев. Да кто он вообще такой, этот Веньян?! Сынок какого-то удельного князька! Императорская подстилка! Умелая шлюха! Яозу найдёт себе не хуже! Может быть, даже лучше! Красивее, знатнее, моложе! Развратнее! К поискам приступил с энтузиазмом. Он переспал со всеми девицами, которых с не меньшим энтузиазмом подкладывала под него мать, и даже со многими вчерашними приятелями. Теперь-то он знал о прагматичных замыслах великой госпожи чреслами Яозу обзавестись наследничками, но ему не нужны были дети от тех, кого он презирал. К тому же женщины по-прежнему вызывали у него весьма посредственный интерес, он брал их только потому, что они в нужный момент оказывались под... рукой. Никто из опробованных Яозу любовников-однодневок не смог принести ему ни удовольствия, ни удовлетворения, зато все они будили похоть и дарили краткое забвение. Совсем как хмель, проблем не решающий, но помогающий о них забыть. Они и были хмелем, его маленькие ручные потаскушки. А в перерывах между любовными утехами Яозу забавлялся зрелищем: отпрыски первейшей знати Го грызли друг другу глотки за возможность удостоиться повторного внимания наследника престола. Мужчины, женщины, без разбора. Все они погрязли в ненависти и интригах. Все они были противны Яозу.       Ещё через год подобных увеселений он вынужден был признать, что наивно обманывал себя. Он мог сколько угодно величать Веньяна шлюхой, но никогда его таковой не считал. Шлюх Яозу повидал в избытке. Обслужи Веньян хоть весь императорский двор, он сумел бы не утратить своего достоинства. Он скорее бросился бы на меч, нежели опустился до уровня полюбовничков Яозу. Среди них не оказалось никого хоть сколько-нибудь сравнимого с Веньяном. С братцем. Со светлым, зыбким сном. Нет, Яозу не хотел пятнать дорогой образ сравнениями с придворной швалью. Чем больше времени проходило, тем больше Яозу восхищался Веньяном. Вопреки боли и гневу. И пусть Яозу не мог быть рядом с ним, но и не мог не следить за его возвышением. А братец сделался ярким царедворцем. В душе Яозу был горд.       Ко всему прочему с течением времени он стал вспоминать… Джуна. Каким теперь стал его красавец-кузен? Яозу так больше ни разу и не увидел его, не успел познакомиться, узнать. После достопамятного пиршества Киу спрятал сына в своём уделе, сославшись на его слабое здоровье. Никто не принял это объяснение всерьёз, но всякий был вынужден сочувственно вздыхать и желать юному принцу скорее окрепнуть. Император тоже предупредительно оберегал великую госпожу и Яозу от общения с Киу. С Яозу всё, в общем-то, было ясно, он был единственным наследником отца. Но зачем прятать мать? С момента возвращения принца Киу ко двору, императрица ни разу не появилась в тех же покоях, где находился деверь. Её словно не было при дворе вовсе. Это было нарушением всех мыслимых и немыслимых протоколов и этикетов. Ломать над этим голову было бесполезно, Яозу уже знал, что все его расспросы родители проигнорируют. Но что бы ни произошло между отцом и его братом, утрата Джуна была досадной. В воображении Яозу Джун своей прелестью и тонкостью походил на Веньяна. Яозу с улыбкой вспоминал, как эти двое переглядывались во время пира, как сходно прятали за веерами лица от назойливых глаз. Образ брата каждый раз упрямо шествовал в воспоминаниях за образом Веньяна и накрепко вязался к тому единственному дню, когда Яозу был предельно счастлив. Кажется, жестокая судьба в одночасье решила лишить его всех братьев. Яозу вновь стало одиноко. Как в раннем детстве.       О покое и гармонии с собой и окружающим миром Яозу даже не мечтал. Смятение только усиливалось. К личным терзаниям прибавилась нервозность, набиравшая обороты при дворе и подобравшаяся непосредственно к престолу. Отец плохо спал, почти перестал улыбаться, сделался раздражительным и скрытным. Лицо его приобрело суровое выражение для всех без исключения. Теперь Ки виделся с сыном редко, всё время пропадал на каких-то тайных совещаниях. Почему? Разве Яозу не должен стать опорой отцу? Разве не должен плечом к плечу встретить с ним любые невзгоды и опасности? Но Ки отгородился от семьи, а мать просила Яозу не вмешиваться. Он знал только, что причиной всему Киу, что за принцем установлена слежка, не дававшая, похоже, никакого результата. Напряжение возросло, когда Яозу обнаружил, что стража, охранявшая его покои, удвоена. А потом стало ещё хуже. Своё двадцатилетие Яозу справил на женской половине. Праздник в курятнике! Немыслимо! Но покои императрицы охранялись почище покоев императора. Отец запер его там, где не пристало находиться ни одному половозрелому мужчине кроме самого великого господина. Даже женщины шептались, что столица переполнена вооружёнными людьми, а уж им-то откуда было это знать? Яозу от бессилия впал в неистовство. Или он не мужчина? Или его по-прежнему считают ребёнком? Это было бы смешно, не будь так обидно, даже оскорбительно!       Однажды терпение Яозу лопнуло, слишком натянуты были нервы. Разрушительно взрываться после сдерживаемого долгое время негодования было заложено в его натуру. А тут столько всего накопилось… Наплевав на последствия, он разметал все посты охраны, ворвался к отцу и принялся изрыгать претензии и требования. Почему великий господин так несправедлив?! Почему не ценит Яозу? Не видит в нём мужчину и воина? Почему отправил в девичью светёлку вместо того, чтобы дать в руки меч? Опыта Яозу достанет, чтобы руководить любым подразделением армии! Он обучен стратегии и тактике, хорош в ближнем бою! Он не так уж и беспомощен в военной науке! У него был замечательный учитель – отец!       Лишь когда неудержимый поток слов иссяк, Яозу осознал, насколько возмутительным было его поведение. Он рухнул перед Ки на колени, склонился в поклоне и воскликнул:       - Простите меня, великий господин! Я был дерзок! Я готов к любому наказанию!       Но вместо лавины праведного гнева, обрушения которой смиренно ожидал Яозу, он вдруг услышал… смех? Такой знакомый и искренний. Яозу не слышал его так давно, что успел ужасно соскучиться. Он же не ослышался?       - Поднимите голову!       Отец действительно улыбался.       - Вижу, вы и правда смелы и в должной мере воинственны, коли пренебрегли императорской и отцовской волей. Если бы ещё были немного терпеливей... Встаньте и подойдите сюда. Есть нечто, что мы можем доверить только вам.       О радость! Значит, отец вовсе не считал его бесполезным юнцом! Просто ждал подходящего момента, чтобы довериться. Яозу стало совестно за свою горячность. Он поднялся и встал рядом с Ки. Перед отцом лежала карта великой державы Го. Обширные владения великих императоров были размечены точечным пунктиром, обозначающим границы уделов.       - Об этом никто не говорит вслух, но мы думаем, вы и сами понимаете, что Го находится на грани гражданской войны.       Яозу вскинул на отца изумлённый взгляд. Конечно, Яозу понимал. Но никак не ожидал, что отец произнесёт эти страшные слова так просто и прямо, без экивоков и прикрас.       - Наш брат хочет нашей власти. Он позволяет себе считать, что у него есть на неё право, – странно, но лицо отца не выражало гнева, лишь грусть. – Некогда, став императором, мы были вынуждены принять ряд непопулярных решений, которые многим пришлись не по нраву. Мы никогда не были склонны к компромиссам и подавляли мятежи и распри между уделами довольно радикально. Невозможно быть хорошим для всех, любая власть породит противление, запомните это. Князья, чьи уделы мы не пощадили, ополчились против нас и собрались под началом нашего брата. Уделы Го поделились на верные нам и послушные воле Киу. Верные нам отмечены на этой карте нашими цветами. А вот эти – цветами брата. Как видите, наши с Киу силы практически равны.       По нёбу Яозу разлилась желчная горечь. Отец думал держать врага на глазах, а тот и рад был подобраться поближе.       - Но отец! Если вам известны имена мятежных князей, что мешает вам схватить их?! Подавить заговор в зародыше!       - Вы предлагаете нам карать, руководствуясь одними лишь подозрениями? Это может вызвать возмущение и той части знати, что ещё верна нам. А ну как они вообразят, что власть императора, руководствуясь лишь прихотью, однажды обратится и против них? В их глазах это произвол.       - Разве нет доказательств преступления?       - Ничего явно указывающего на измену.       - Так почему не изготовить эти доказательства?       Ки бросил на Яозу косой взгляд.       - А вы опасны, наш сын! Но… мы хотим дать Киу шанс отказаться от задуманного.       - Но отец…       - И всё же мы не упустим возможности обезопасить себя. Видите эти уделы? – Ки указал на карту. Почти треть уделов Го не были отмечены цветами ни одной из противоборствующих фракций. – Это уделы, от которых с недавнего времени мы не имеем залога.       - То есть правители этих уделов могут смело бунтовать, не опасаясь, что в случае измены их родственники будут казнены?! – возмутился Яозу.       - Да это так. Несколько лет назад Веньян уговорил нас не отнимать без надобности детей у родителей.       - Без надобности?!! Да как он мог?!! – Яозу не верил своим ушам. Трудно было поверить, что братец оказался таким слюнтяем. – И вы согласились? Отец! Как недальновидно!       - Не спешите с выводами. Впрочем, принц Киу размышляет так же, как и вы. Он считает, что князья этих уделов в его руках. Однако и вы, и он недооцениваете силу человеческой благодарности. Именно от этих уделов зависит, на чьей стороне окажется решающий перевес сил. И так как наш брат считает их своими сторонниками, то уверен в успехе своих замыслов.       - Вы хотите сказать, что он ошибается?       - Он ошибается. Эти уделы на нашей стороне. Они поклялись нам в преданности, отвечая благодарностью на оказанное им доверие – родичи правителей не стали заложниками. Как видите, одно и то же обстоятельство может породить двоякое следствие.       - Откуда вы знаете, что это так?       - Веньян поддерживает с ними связь. Как ни странно, за его сообщениями никто не следит. Его значимость опрометчиво преуменьшена, его заносчиво считают чуть ли не гаремным служкой. Однако идея обратиться за помощью к освобождённым от залога уделам принадлежит именно Веньяну.       Яозу был поражён. Трудно поверить, что его куртуазный братик смог придумать такое. Своим добросердечием Веньян сумел добиться того, что не всегда достигалось силой и принуждением. Впрочем…       - Тогда почему дядя считает, что эти люди его единомышленники?       - Веньян просил их хранить видимость.       - А вы не боитесь, что они хранят видимость верности вам?       Ки тяжело вздохнул.       - Мы были жестоки, и вот к чему нас это привело. Мы хотим верить, что великодушие даст другой результат. Мы хотим верить.       Яозу пытался собраться с мыслями. Сложившаяся ситуация страшила, но была надежда. Надежда была такой призрачной, что становилось страшно. Замкнутый круг.       - Кому-то при дворе известен ваш замысел?       - Нет. В сохранности тайны наша сила. Когда наступит… если наступит критический момент, силы этих уделов возглавите вы.       Не может быть!       Комок запечатал глотку. Только бы не разрыдаться. Он растроган. Чёрт. Чёрт!       - Я?..       - На нас и наших генералах основные силы армии. Веньян не воин. Так кому мы можем доверить такое важное дело? В нужный момент Веньян станет вашей опорой. Его стараниями князья объединятся под вашим началом. Они ждут только приказа.       В этот момент любовь Яозу к отцу не знала границ.