Палаты сновидений

      Император Веймин был единственным, кто нахмурился при известии, что его супруга разрешилась от бремени близнецами. Только ему весть благой не представилась, хотя казалось бы, два отпрыска, да ещё оба мальчики, наследники, оба здоровенькие и хорошенькие, точные копии друг друга и своего отца... И всё же... В древние, тёмные времена рождение близнецов невежественным суеверием сулило уйму бед. Младший в двойне считался порождением демона, и от него всенепременно полагалось избавиться самым радикальным образом. А лучше сразу от обоих, чтобы не разбираться, кто есть кто, ошибиться-то было немудрено. Особенно хорошо было покончить и с матерью. Чтобы уж наверняка избавить себя от корня зла. И пусть эти изуверские дни остались далеко позади, император Веймин был озадачен. Конечно, он не считал, что один из его сыновей зачат демоном, сам справился, однако два совершенно одинаковых отпрыска, родившихся почти одновременно... Кому из них передать власть? И если он сам с трудом различал сыновей, не станет ли в будущем схожесть братьев оружием друг против друга?       Императрица Иинг о тёмных временах не вспоминала вовсе, и отношение супруга к новорождённым сильно её оскорбило. Она подарила государю сразу двух сыновей! Разве всякая женщина способна на такое?! Почему же государь не рад? Ей было невдомёк, что никогда ещё в великом семействе близнецы не рождались первенцами, и сложности в передаче престолонаследия, с которыми столкнулся Веймин, не тревожили доныне ни одного императора Го династии Туан.       Явно Иинг огорчения не выказала.       - Великий господин, – однажды с улыбкой обратилась она к мужу, – отчего ваши сыновья не могут вместе наследовать вам? Почему бы им не разделить престол и не стать соправителями?       - Что за глупости ты болтаешь, женщина! – возмутился Веймин. – У Го может быть только один повелитель! Так было до сих пор и так будет впредь! Непреложно!       Иинг сочла слова мужа за пощёчину, замолкла и больше не подступала с подобными речами к великому господину. Затаила обиду. А Веймин после долгих раздумий и советов с придворными мудрецами принял решение воды не мутить и действовать согласно установленному порядку, сиречь объявить наследником старшего сына. Ведь родился же кто-то из этой парочки первым! Знать бы только кто. С этим вопросом император и обратился к супруге, единственно умевшей различить малышей. Та долго и ехидно ухмылялась, прежде чем вынести и представить великому господину и благородному собранию министров наследника престола, великого принца Го – Ки. На том и порешили.       С самого младенчества между принцами образовалась мистическая связь. Няньки замечали, что, и находясь порознь, мальчики могли чувствовать друг друга. Заплачет один, так даже на другом конце дворца зарыдает и другой. Ох, чудесны ваши деяния, боги! Впрочем, находиться долго вдали друг от друга эти чудесные дети не могли, иначе весь двор начинал терять рассудок от их истошных воплей. С взрослением ничего не менялось. Мальчики были неразлучны. Стоило одному во время игры или физических упражнений упасть и сбить коленки или просто расцветить тело синяками, как следом и второй шлёпался рядом, зарабатывая те же отметины в тех же самых местах. И как только умудрялись?..       Став юношами, Ки и Киу не изменили детским привычкам. Теперь у каждого из них был свой двор и свои покои. Император благоволил наследнику, всячески выделяя его и ставя выше брата. Императрица же не чаяла души в Киу. Её приказание, данное своему окружению, оказывать младшему сыну почести бо́льшие, нежели старшему, сначала считали странной причудой, а потом материнской слабостью. Видимо, слишком уж оскорбилась великая госпожа за младшенького. Но даже такое неравнозначное отношение к ним родителей не могло рассорить близнецов. Они нежно любили друг друга, скрывали или брали каждый на себя вину другого в совершённых проказах, заступались друг за друга перед отцом или матерью. Их привязанность носила никому не понятный, таинственный, почти интимный характер. Они воистину казались одной душой, разделённой на два тела. И спать-то они не могли поврозь. В младенчестве делили одну колыбель, став старше, перебирались в постель друг к другу, и даже с появлением у каждого личных покоев по очереди прокрадывались один к другому в опочивальни, чтобы утром быть застигнутыми мирно спящими в обнимку. Друг от друга их было не оторвать.       Отец негодовал. Веймин был убеждён, что между сыновьями обязан установиться строгий порядок подчинения младшего старшему. Ведь Ки однажды станет императором, невозможно было допустить и мысли, чтобы кто-то, пусть и родной брат, дерзнул вести себя, думать и действовать на равных с божественным повелителем Го. К тому же Веймин надеялся: чем больше сыновья будут взрослеть, тем меньше будет проявляться их демоническая схожесть. Но ничего подобного не происходило. Братья оставались до мурашек одинаковыми и вовсе не намеревались менять своего отношения друг к другу. Единственной, кто с лёгкостью различал их, была Иинг. Императора это раздражало. Он не выносил, когда кто-то хоть в чём-то обнаруживал своё превосходство над ним. И раз богам было неугодно наделить Ки и Киу различиями, с этим вполне мог справиться и сам Веймин. Он приказал отстричь Киу волосы, чтобы никто уже не спутал его с братом. Киу побледнел и утратил дар речи, выслушав отцовское распоряжение. Это было унизительно. Знак позора. Аристократам обреза́ли волосы в наказание за какую-либо серьёзную провинность перед престолом. Обре́зать волосы второму принцу империи без всякой на то причины?! Немыслимо!       Когда Иинг узнала о случившемся, сдержать себя не сумела, самовольно ворвалась в покои императора и устроила ужасный скандал. Она разгневала Веймина настолько, что тот приказал заточить строптивую жену на женской половине на неопределённый срок. Однако не успел император утвердиться в мысли, что конфликт исчерпан, как на следующий же день наследник престола Го принц Ки предстал перед великим господином, задорно улыбаясь, держа за руку принца Киу и... волосы Ки были обрезаны ровно так же, как у брата. На этот раз оплеуху получил Веймин.       Открыто воевать с мальчишками император посчитал ниже достоинства, и всё же мысль о том, как разделить сыновей, родилась у Веймина довольно быстро и естественно. Он решил женить Киу. Кто, как не молодая красавица-жена, окончательно вырвет юношу из детства и отвлечёт от брата? Да от кого и чего угодно отвлечёт! А там, глядишь, и дети пойдут, первые императорские внуки… К тому же брак научит Киу дисциплине и чёткому понятию об иерархии. А Ки в это время сосредоточится на собственном долге перед Го, о его женитьбе можно подумать и позже.       Дочь первого министра Веймин приметил уже давно. Джун без преувеличения была первой красавицей столицы, но главное – обладала сильным, волевым характером, что в целом для женщины, разумеется, недостаток (Веймину ли было не знать, у собственной жены нрав был тот ещё, воспитывай – не хочу!), но для целей императора подходило идеально. Пусть возьмёт Киу в оборот, приберёт к ручкам и подчинит своей красоте. Да и засиделась в девках, чай семнадцать уже! Хотя с таким характером неудивительно. Тут никакая красота не приманка. Принцу Киу недавно исполнилось двадцать, и можно было бы поискать невесту помоложе, но больно девка была хороша! Честно признаться, Веймин наметил Джун в собственные наложницы (уж он бы справился с её норовом!), но для родного сына разве он чего пожалеет? Решено! Быть Джун женой Киу!       Сватовство прошло идеально. Отец невесты млел от чести породниться с императорским домом, сама невеста, слишком очевидно не лишённая честолюбия, не спускала с жениха глаз. Впрочем, посмотреть было на что, императорские сыновья были молодцами на загляденье. Но самое важное – Киу таки заглотил наживку, Джун понравилась ему с первого взгляда. Однако было ошибкой полагать, что он не поделится своей радостью с братом. И с того самого момента неразлучных стало трое.       Киу видел, что Ки тянется к Джун, и понимал брата. У них всегда были сходные вкусы, они любили одно и то же, а теперь, как выяснилось, и одних и тех же. Киу не ревновал. Кто мог бы понять брата лучше? Ведь Киу совсем потерял голову от Джун, а брат был его зеркальным отражением. К чему ревновать, если совсем скоро прекрасная словно богиня девушка станет его женой? Его безраздельно. Любовь Ки казалась Киу вполне ожидаемой. Как можно не любить это дивное создание? Удивительная! Она была единственной кроме Иинг, кто никогда не путал их с братом. Киу был счастлив и искренне верил, что и Ки счастлив за него.       Но жизнь любит вносить коррективы. Скорую свадьбу пришлось отложить из-за неожиданно свалившей императора хвори. В течение года Веймин чах на глазах, и лекари никак не могли справиться с напастью. Дату свадьбы постоянно переносили. В итоге чувствуя, что не выкарабкается, Веймин призвал сыновей, он спешил озвучить свою последнюю волю, пока ещё мог говорить.       - Киу! Ты должен жениться как можно скорее! Не выжидай длительного траура, я дозволяю тебе свадьбу через месяц после моей смерти.       - Отец!       - Не перебивай! У меня не осталось времени для пустых слов! Далее... Ты не должен противиться воле брата, теперь он станет тебе господином. Если он возвысит тебя – прими почести с благодарностью, если прикажет умереть – умри. Стань покорнейшим из его вассалов, первым во всём – в исполнении его воли, в упрочнении его величия. Клянись!       - Клянусь, государь!       - Ки! На тебя ложится великая ответственность. Постарайся сдюжить! Правь сильной рукой, не бойся поднимать на врага меч. Власть не прощает слабость. Заботься о брате, он будет надёжной твоей опорой. Я знаю, как крепки связывающие вас узы. Да простят меня боги, я хотел эти узы ослабить! Но теперь вижу – двое сильнее одного. Тебе повезло, нет никого на этом свете, кто любил бы тебя и был верен больше, чем Киу. И ты будь верен ему. Возможно, ты станешь первым правителем этого мира, кого бремя власти не раздавит одиночеством, ибо у тебя есть он. Люби его, но помни: в его схожести с тобою таится опасность. Остриги его волосы! Пусть никто не посмеет принять его за императора! Клянись!       - Но... как же... Отец!       - Клянись!!!       - К-клянусь, великий господин...       - А теперь ступайте! В этом мире мы уже не свидимся. Но будьте готовы дать ответ за принесённые вами клятвы перед богами и мною в час, когда мы вновь встретимся за пределами этого мира.       Принцы выходили из императорских покоев, как всегда, держась за руки. Ки чувствовал, как дрожат в его ладони холодные пальцы Киу. Непривычно холодные и оттого немного чужие. Когда он взглянул в лицо брата, оно было пугающе бледным и мокрым от слёз.       - Не плачь, Киу! Мне так только больнее.       - Ты сдержишь клятву, Ки? Сдержишь?       - Да! Я всегда буду любить тебя! И заботиться о тебе! Защищать!       - И обрежешь мне волосы?       - Никогда!!! Эту часть клятвы я не выполню никогда! Клянусь! Ты же никогда не предашь меня? Нет?       - Никогда! Клянусь!       Они сжали друг друга в объятьях. Крепких, искренних, тёплых. Стояли, прижавшись щекой к щеке, их слёзы смешались и капали с подбородков на одежды, расплываясь тёмными пятнышками по шёлку. Обоим хотелось верить, что отец не умрёт, обязательно выздоровеет, и гнёт их грядущих обязательств будет отсрочен ещё на долгие годы…       Но на следующий день Веймину стало совсем худо, к нему никого не пускали. Он велел привести лишь находившуюся до сих пор в заточении Иинг. Никто так и не узнал, что во время той встречи императрица шепнула мужу, только после её ухода Веймина хватил удар и к ночи он скончался. Императором стал Ки.       Всё вроде бы шло по задумке покойного Веймина, вот только через месяц после его кончины Киу получил от брата официальный отказ на просьбу позволить заключение брака. Приняв сие за нелепое недоразумение, Киу потребовал встречи с императором.       - Я не могу позволить тебе сейчас жениться на Джун, – с абсолютно нечитаемым и незнакомым выражением на лице заявил брату Ки.       - Если ты рачи́шь о соблюдении траура, то вспомни – такова была воля отца.       - Дело не в трауре, – всё так же раняще холодно вымолвил Ки. – Я не могу позволить тебе жениться на Джун. Я люблю её.       И вроде бы ничего нового Киу не узнал, но был мощно оглушён словами брата. Вновь обретя способность говорить, он с опаской произнёс:       - И что же, ты из прихоти уничтожишь счастье двух близких и любимых тобою самим людей? Опомнись, брат! Ты вовсе не таков!       - Счастье? – приподнял брови Ки. – Всё несколько не так, как тебе видится. Я не отбираю у тебя Джун, я хочу предоставить ей выбор.       - О каком выборе ты говоришь? – пуще прежнего изумился Киу. – Джун любит меня!       - Поговори с ней. Спроси её прямо, кого из нас двоих она предпочтёт.       И Киу спросил. Его сердце ухнуло во мрак уже в тот момент, когда на его вопрос Джун отвела взгляд.       - Я люблю вас обоих, – ответила она чуть погодя.       - Как такое возможно?!       - Возможно. Я люблю вас обоих одинаково крепко. Вы единое целое. Как можно разделить вас, потерять кого-то одного?       - Но так не может быть!       Глаза Джун загорелись страстью.       - Послушай меня, Киу. У меня получится! Если я стану женой Ки, в скором времени я смогу убедить его разделить с тобой власть. Это будет брак, невиданный ещё людьми, брак троих. Власть троих! Доверься мне!       Киу задыхался. Он не верил своим ушам, не предполагал, что в его нежно любимой, тонкой и безупречной Джун укрыто столько амбиций и запретных, искажённых безумием желаний.       - Ты сумасшедшая! – выпалил он. – Если ты действительно любишь меня, как говоришь, завтра же мы покинем двор! Уедем в принадлежащие мне по праву земли! Поженимся!       - Чтобы покинуть двор, нужно дозволение императора, – внезапно столь же холодно, как накануне Ки, и с тем же ничего не выражающим лицом произнесла Джун. – Неужели ты ещё не понял? Он не отпустит нас.       - Значит, мы бежим! – упорствовал Киу. – Ему придётся смириться! Завтра во время конной прогулки мы улучим момент и пустимся прочь. Нас даже хватятся нескоро.       Но на следующий день во время конной прогулки Киу окружили личные гвардейцы императора. Он понял, что произошло, когда к нему подъехал сам Ки об руку с Джун. О планах Киу сбежать не знал никто кроме Джун. Она предала его.       Стража расступилась перед императором, он подъехал совсем близко к брату и долго молча смотрел, как глаза Киу наполняются слезами.       - Сопроводите великого принца Киу в его покои, – наконец отдал приказ Ки, – и проследите, чтобы он не покидал их.       Затем он склонился в седле ближе к Киу и, накрутив прядь волос брата на палец, вполголоса добавил:       - Остриги волосы, Киу.

***

      Чем больше Джун слушал отца, тем сильнее лихорадка завладевала его телом. Грудь теснили боль, обида и страх. Теперь-то, безусловно, понятно, почему отец ненавидел брата. Да простят Джуна боги, но Киу имел на свою ненависть право! Но почему так и не сумел возненавидеть её?.. По крайней мере, теперь ясно, почему отец дал Джуну такое имя… Имя, которое Джун не выносил, а отец любил...       - Легко приносить клятву верности тому, кого любишь, – продолжал тем временем Киу, – но трудно хранить верность тому, кого ненавидишь. Я до последнего отказывался верить, что Ки посмеет жениться на Джун. Не верил, и что она согласится выйти за него. Я знал, именно она выхлопотала для меня освобождение из-под домашнего ареста. Даже матери не удалось сделать это – брат не стал слушать ту, кто всегда ставила меня над ним. Но Джун высвободила меня из заточения. Впрочем, лучше бы она этого не делала. Прознав о том, что я теперь в немилости у императора, придворные шакалы во всю глумились и зубоскалили. Мои обрезанные волосы были для них прекрасной мишенью. Они соревновались в измышлениях наиболее мерзкой причины, по которой Ки отвернулся от меня, ибо истинной не знал никто. Мне смеялись и в спину, и в лицо. А тот, кто одним только взглядом был способен уничтожить каждого из моих хулителей, позволял им плевать в меня. Тот, кого я любил больше собственной жизни. Тот, кто даже нашему отцу не позволил унизить меня. Теперь он унижал меня сам. Вы плачете, мой сын? Немедленно утрите слёзы! Даже я не позволял себе такой слабости, хоть сердце моё и было разбито.       Джун даже не заметил, когда слёзы хлынули из его глаз. Впервые в жизни забыв о манерах, он отёр их рукавом. Но вскоре они снова наполнили его глаза.       - Я по-прежнему любил брата всем сердцем. Я снёс бы любое унижение. Я оправдывал его отношение ко мне последней волей отца, которую я и сам поклялся блюсти, но… Спустя год после того, как должна была состояться, но так и не состоялась наша с Джун свадьба, официально было объявлено, что император Ки берёт себе жену. Я не знаю, как Джун удалось убедить весь двор в том, что никакой помолвки между мной и нею не было, и она изначально предназначалась в жёны Ки. Время у неё было, к тому же ей, видимо, помогли папенька первый министр и покровительство императора. Вот тогда-то моя любовь к брату и обратилась ненавистью. Перестать любить Джун я не мог. Перед свадьбой она изыскала возможность увидеться со мной и заявила, что любит меня, как и прежде, и не отказывается от своих планов возвысить меня до престола моего брата. Она хотела нас двоих, но мне хватало уже и того, что хотя бы половина её сердца принадлежит мне. Это мешало возненавидеть Джун. На свадебной церемонии мне было милостиво позволено не присутствовать. Джун щадила мои чувства. Отказала императору в своём присутствии и вдовствующая императрица. Мать не смогла простить Ки его обхождения со мною и сказалась больной. Ки разгневался на Иинг и вознамерился повторить отцовскую меру назидания – запереть её в четырёх стенах. Однако уже после свадьбы выяснилось, что матушка больна по-настоящему. Она угасала даже быстрее отца и считала это расплатой за какое-то тяжкое прегрешение, в котором тем не менее так никому и не созналась. Перед смертью она отказала Ки в прощании и выразила желание увидеться лишь со мной и Джун. Джун мать приняла первой. Я видел, какой бледной вышла она от Иинг. Завидев меня, она расплакалась и убежала прочь. Я, совсем недавно считавший Джун хрупким цветком, теперь был поражён обратному: никак не ожидал, что эта сильная женщина, идущая к своей противоестественной цели не ведая преград, способна на проявление столь сильных эмоций. Я понял, что матушка совсем плоха. И действительно, на пороге смерти Иинг, казалось, утратила разум. Она то называла меня именем отца, то моим собственным и почти в беспамятстве слёзно просила нас обоих простить её.       Желая отогнать от себя тяжкие воспоминания и сделать короткую передышку, Киу вытащил из-за пояса веер, пару раз обмахнулся, но будто осознав тщетность попытки, тут же хлопком сложил его, положил перед собой и продолжил:       - После смерти матери я хотел оставить двор, где отныне остался совершенно один. Но только я решил так, как Джун вернулась в мою жизнь. Она не могла допустить, чтобы я отдалился от неё и Ки, она была одержима своей безумной мечтой владеть нами обоими. Только вот осознать, что своими действиями она всё больше отталкивает нас друг от друга, ей было не дано. Мы стали любовниками. Если бы только Ки узнал… Он не пощадил бы ни её, ни меня. Мне было всё равно, жизнь уже стала мне в тягость, она была пустяковой ценой за счастье обладания любимой женщиной. Пусть даже украдкой, пусть урывками, но я воровал её любовь у Ки. Сын мой, пусть боги даруют вам благословение никогда не познать зависимости от чувственной любви! Она застит разум, побуждает забыть о том, что правильно. Поверьте, я старался уберечь вас от этого дурмана как мог. Именно потому, что сам не сопротивлялся ему и знаю его губительную силу. Два года я оставался в плену чар Джун. Тайком проникал на женскую половину Внутреннего дворца, переодевшись в женские одежды, чтобы утратить себя в её объятьях. Сходил с ума, борясь с разрушительным чувством ревности, которое разрывало мои внутренности всякий раз, как я срывал с её губ поцелуи брата, с её тела – его прикосновения. И всё же не мог заставить себя оторваться от этих губ и тела. Я стал их рабом. В конце концов, я утешался тем, что и Ки, пусть и не ведая того, вынужден разделять со мной ласки и томность этой невероятной женщины. Отрезвило меня известие о том, что Джун ждёт ребёнка. На вопрос «кто отец?», она ответила с возмущением: «Не надейся! Это ребёнок Ки!» У меня открылись глаза. Я вдруг осознал, что теперь Джун стала его полностью. Не просто жена, но мать его дитя. Ки отобрал её у меня окончательно. Это было последнее предательство. Как только она родила Ки наследника, я покинул двор. Ки принял моё прошение об удалении в удел радостно. Я больше не был его наследником, должно быть, он возомнил, что отправляет меня в ссылку по собственной воле. Зато Джун негодовала. Она разрушила мою мечту, я разрушал её. Она никак не хотела понять, что ни Ки, ни я не захотим делить её друг с другом. Эта женщина стала открытой раной моей жизни.       Отец вновь замолчал, прислушиваясь к нарастающему, но пока ещё далёкому и непонятному Джуну шуму за окном.       - Джия, всё ли готово? – взволнованно поинтересовался Киу, и дрожь Джуна почему-то усилилась.       - Да, господин, – ответила мать, вновь возвращаясь к нам с отцом. В руках она держала два меча и какую-то склянку.       - Хорошо, – с облегчением выдохнул Киу и вновь обратился к Джуну: – Об остальном вы если и не знаете, то теперь точно догадываетесь. Я прибыл сюда двадцать лет назад, чтобы утопить себя в ненависти к брату, и вот что из этого вышло. Я до сих пор не могу поверить, что мою судьбу определили жалкие шесть минут, на которые Ки опередил меня своим рождением. Родись я старшим, всё могло бы сложиться иначе. Я уверен, Ки не сотворил бы того, что сотворил я. Занося над ним меч, я искренне верил, что уничтожу всю боль и несправедливость, что обрушил на меня брат. Но вышло так, что я пронзил собственное сердце, отсёк половину души, заполнив её пустотой. Джун, я хочу, чтобы вы знали: трон, который я пытался отнять у Ки, предназначался вам. Вы – единственное светлое счастье моей жизни! Совершенное дитя, достойное стать идеальным правителем и нести своим подданным лишь мир и процветание. Ни единого дня я не жаждал власти для себя, что бы ни внушал своим сторонникам и врагам. Лишь вы были достойны трона Го. Но я сумел принести вам лишь гибель. Я принёс гибель всем, кого любил. Даже не смею просить вашего прощения, вы не должны прощать меня! Но не прощайте и тех, кто обратил меня на путь разрушения.       Джун был не в силах отвести взгляда от мечей в руках матери. Он понял. Ему хотелось разрыдаться, броситься в объятья родителей, кричать, умолять, отговаривать… Но это было бы недостойно величественного момента скорби у последней черты. Он принц императорской фамилии Туан, он встретит неизбежность с достоинством. Вот только бы перебороть эту гадскую дрожь!       - Что женщины? – спросил Киу у Джии.       - Все они решили последовать за своим господином, – отвечала мать.       - Яд?       - Да, господин. Я велела подать вина.       - Хорошо, – вновь с облегчением повторил отец, хотя ничем кроме смертельного ужаса от этого слова не веяло. – Джун, а теперь я хочу вернуться к тому, что назвал сыновним долгом…       - Отец, не говорите ничего! Я понял вас! Я готов! Я умру вместе с вами!       Долю секунды Киу смотрел на него изумлённо распахнутыми глазами, а потом тепло улыбнулся и произнёс:       - Милый, милый сын! Добрый, благородный мальчик! Вы слишком хорошо думаете о своём отце. Я не собирался просить вас умереть со мной, я осмеливаюсь требовать, чтобы вы жили. Выживите любой ценой! Я хотел принять всю грязь этого мира на себя, чтобы вы чистым воссели на трон, но путь чистоты отныне закрыт для вас. Вам придётся принять боль и унижение значительно бо́льшие, чем некогда выпавшие на мою долю. Но всё равно живите! Нет ничего, что было бы способно запятнать вас! Живите и отомстите тому, кто занял ваше место на престоле! Ядовитому побегу предателя и порочной женщины. Поклянитесь, что отомстите ему!       Джун больше не сдерживал ни дрожи, ни слёз. Ну как он отомстит, если его не оставят в живых? Он же сын цареубийцы! Когда за́мок будет в подчинении императора, Джун погибнет от руки первого же головореза. Если только ему не сохранят жизнь, чтобы устроить показательную казнь.       - Отец! Умоляю! Сжальтесь! Позвольте умереть вместе с вами!       Он вскочил на ноги и бросился было к отцу, но тот остановил его волевым взмахом руки. Словно боялся потерять решимость, если Джун дотронется до него, заключит в объятья.       - Нет! Это моя последняя воля. Поклянитесь!       Джун вновь покорно опустился на колени и склонил перед отцом голову.       - Клянусь, господин, – шепнул еле слышно, с трудом совладав с собой.       - Хорошо, – в третий раз повторил отец и, взяв у Джии стеклянный флакон, протянул его Джуну. – Это яд. Одной капли довольно, чтобы… Но помните, вы поклялись! Не смейте пить сами! Это для него. Для вашего врага. Для Яозу.       Джун не мог произнести больше ни слова, он спрятал склянку в рукав и кивнул низко опущенной головой, против воли заливая пол слезами.       Киу поднялся, отвёл Джию чуть в сторону, принял из её рук один из мечей и пронзительно посмотрел ей в глаза.       - Ты уверена?       - Неужто я хуже последней из ваших служанок, господин?!       - Прости меня, Джия, за эти слова! За то, что принёс твою жизнь в жертву своей ненависти. Прости, что только теперь, у дверей в царство мёртвых, я осознал, кому истинно принадлежало моё сердце все эти годы. Прости, что украл у нас годы счастья, обманываясь иллюзиями.       - Эта жизнь, лишь мгновенье, господин. Я счастлива, что меня ждёт целая вечность, в которую я вступлю вместе с вами.       Киу благодарно коснулся её губ своими и долго не мог оторваться, будто во всём мире не было для него ничего слаще. Разорвав поцелуй, он немедля приставил остриё меча, который сжимала Джия, к своей груди. Джия навела меч Киу на своё сердце.       - Удержишь?       - Да, господин.       Они рванулись навстречу друг другу одновременно. Джия вскрикнула, и они сомкнули объятья. Киу бросил последний взгляд на Джуна, затухающий, уже не принадлежащий этому миру. Джун не слышал, как тела родителей глухо упали на циновки. Он потерял сознание.