Палаты сновидений

      Место, в которое привели Веньяна, вопреки полным иронии ожиданиям действительно оказалось палатами. Обставленными со вкусом и роскошью. Если бы Веньян всю сознательную жизнь не провёл в императорском дворце и не воспринимал бы его великолепие чем-то само собой разумеющимся, интерьеры публичного дома произвели бы на него должное впечатление. Он понимал, почему обычные пусть и состоятельные люди, попав сюда, впадали в эйфорию. Богатое убранство льстило их самолюбию, побуждало думать, что клиент такого заведения достоин только самого лучшего.       Как и предполагали спутники Веньяна, увидев господина в придворном платье да ещё и в сопровождении многочисленной вооружённой охраны, служители храма терпимости тут же кинулись к своей верховной жрице. Хозяйка вышла лично поприветствовать высокого гостя, и если чему Веньян и подивился, то тому, насколько эта хоть и не молодая, но всё ещё красивая женщина напомнила ему императрицу Джун. Те же холодные черты, тот же стальной остов. Но поразмышлять в этом направлении более основательно Веньяну так и не удалось, ибо с появлением хозяйки сразу же выяснилось, что задумали офицеры. Он залился краской и холодным потом, но не осмелился молвить и слова поперёк тому ужасу, который обрушили его спутники на гордую держательницу притона.       Офицеры потребовали у неё Ливэя. Сначала очень мягко и учтиво, настолько, насколько такого рода бескомпромиссные требования вообще могли быть мягкими и учтивыми. Но на её столь же мягкий и учтивый отказ и заверения, что Ливэй больше не является обслугой заведения, они перешли к ультимативной форме беседы. Госпоже Дэйю, как назвал её один из офицеров, было заявлено, что она не осознаёт оказанную ей важным гостем честь. Недавние и, видимо, ещё не до конца протрезвевшие собутыльники Веньяна наперебой забрасывали хозяйку «предупреждениями», что станется с ней и её заведением, если она откажется услужить придворному вельможе, лично обласканному благоволением великого господина. В качестве подтверждения высокого ранга господина придворного Дэйю было предложено взглянуть на меч Веньяна, отмеченный знаком императорского дома. Госпожа отпиралась и юлила, предлагала «юному господину» лучших девушек и юношей, но офицеры наотрез отказывались принимать альтернативные предложения и не позволяли Веньяну открыть рта.       Веньян и не смог бы это сделать при всём обуревавшем его желании двинуть промеж глаз каждому из зарвавшихся наглецов. Он пребывал в ступоре от их беспардонности. И всё же, несмотря на дерзость говорить с хозяйкой от его имени, Веньян не смел возражать против неслыханного беспредела, что так легко и беззастенчиво срывался с их уст. Он опасался, что вмешательство лишь усугубит нелепость сложившейся ситуации, выставит его самого и его самопровозглашённых ходатаев в самом идиотском свете. К тому же Веньян догадался, к чему было всё затеянное. Офицерам очевидно доставляло удовольствие глумиться над хозяйкой, властью которой таким, как они, запрещался доступ в святая святых её храма терпимости. Что могла она противопоставить их угрозам, не имевшим под собой истинного обоснования, но воспринимавшимся ею чистой монетой? А ещё… Ну конечно же! Заодно они глумились и над Веньяном, единственным из их компании, кому путь к элитным телам был открыт по праву рождения и высокого положения при дворе. Бог весть, с чего они решили, что Веньян охоч до женщин, но именно поэтому пытались всучить ему парня. Это была их единственная возможность не дать ему заполучить в Палатах то, чего сами они так желали, но не могли заполучить – лучшую куртизанку. Да и о его победе в мечном бою они вовсе не позабыли. Это их маленькая месть. Ну что ж. Самым лучшим выходом действительно было промолчать. Сейчас несговорчивая хозяйка откажет им, и вопрос решится сам собой.       Но хозяйка неожиданно пошла на попятный. Ох и сильна же ты, сила императорского пиона, если смогла запугать такую неколебимую с виду женщину! Получалось, что Веньян влип. Хотя… Теперь-то он точно сможет удрать в любой момент и свободно вернуться во дворец, ведь его коварные спутники явно не собирались сторожить у порога. За счёт мнимой влиятельности Веньяна им определённо перепадут красотки более статусные, нежели обычно.       Веньяна повели в покои для утех даже с большей помпой, чем обычно сопровождали в императорскую спальню. Офицеры проводили его заговорческим подмигиванием и предательским похихикиванием. Вот же паршивцы! Нашли всё-таки способ развлечься потехой над ним. Очутившись в просторных, драпированных дорогими тканями апартаментах, Веньян тут же попросил оставить его одного, отказался от услуг тех, чьими обязанностями было угождать и развлекать его до прихода легендарного куртизана. Необдуманно отпустил всех, даже слуг, забыв в спешке попросить воды. А пить хотелось нестерпимо, зной и выпитое вино требовали насытить тело живительной влагой немедленно. Ничего, он потерпит. Главное – остаться одному, а дальше хоть в окно, тут невысоко, он заприметил заранее. Нужно как можно скорее покинуть это место, ведь если Ки доложат – а ему доложат, – что он длительное время оставался наедине с самым знаменитым столичным проститутом, то этот день вполне может стать последним в жизни Веньяна.       Он метнулся к окну, но в последний момент замер. Нет, так нельзя, это трусливо! Он обязательно должен взглянуть в лицо такому же невольнику, как он сам, человеку, которого наверняка в эти самые минуты убеждали обслужить незнакомца, несмотря на то, что с одиозной карьерой было уже покончено. Возможно, этот человек вовсе не походил на Веньяна, возможно, он был глубоко порочен и любил своё ремесло, возможно, он вовсе не нуждался в сочувствии и понимании, но сам Веньян очень нуждался в этом человеке. Посмотреть в глаза и понять, как другие в сходном положении чувствуют и ведут себя, в чём черпают силы, как справляются с такой жизнью. Разве будет у него ещё один шанс? Завтра его снова замкнут в золотой клетке.       Веньян попятился от окна и через несколько робких шагов споткнулся и упал в огромный ворох подушек, похоже, заменявших в этих покоях ложе. Ничего ведь не случится, если он просто посмотрит на этого Ливэя, объяснит ему всё и тут же уйдёт? Несколько лишних минут всё равно ничего не решат. Он откинулся на подушки, только сейчас понял, насколько устал. Вспомнил весь сегодняшний день, такой утомительный, но волшебный. Веньян был счастлив и благодарен Ки за подарок. Он опустил веки и тут же ощутил, что всё ещё находится под властью хмеля. Его будто покачивало на мерных морских волнах. Интересно, откуда он знает это, если никогда не видел моря? Море… Какое оно?..       Веньян встрепенулся, услышав приближающиеся к покоям шаги, рывком сел в приличествующую человеку с благородным воспитанием позу. Вот только при резкой смене положения заколка из его волос выпала, и пряди рассыпались по плечам. Чёрт! Искать в подушках заколку не было смысла: тот, кто стоял сейчас за дверью, готовился вот-вот войти, и Веньян в любом случае не успеет прибрать волосы. Отыщет заколку потом, а теперь стоит потратить последние мгновения уединения хотя бы на придание себе подобающего выражения лица. Но сердце вдруг отчего-то зачастило, он разволновался, и все потуги просто не краснеть не увенчались успехом. Тут-то он и вспомнил про купленную днём на ярмарке маску. Идеально! Запустил руку в рукав, вытянул красивую вещицу и спешно нацепил на себя. Очень вовремя. Не успел он чинно сложить ладони на коленях, как дверь открылась и в покои вошёл совсем молодой ещё мужчина. Он отчего-то замер на пороге, а потом стал воровато осматриваться по сторонам.       Веньян воспользовался заминкой и внимательно всмотрелся в человека, ради которого решил задержаться в столь компрометирующем месте. Тот был высок, атлетично сложён и красив лицом. Лицо это было напрочь лишено приторной смазливости, напротив, оно было строго в благородной тонкости черт. Во всём облике молодого человека не было ничего вульгарного или кричащего, чего в душе Веньян очень опасался. Наоборот, всё в нём говорило о сдержанности: его простая причёска, скромное платье и почти по-придворному церемониальные движения, когда он сделал несколько шагов в направлении Веньяна, опустился на колени и низко склонил голову. Так сам Веньян склонялся перед Ки. Эта мысль заставила Веньяна внутренне содрогнуться. Нет-нет! Он не должен стоять перед Веньяном на коленях! Ведь впервые в жизни Веньян встретил того, кого ощущал равным себе. Этот человек совершенно точно не может быть порочен, в нём не было продажности, в нём не чувствовалась грязь. Взгляд его тёмных глаз был полон скрытой печали, которую сумел бы разглядеть только тот, кто ведал о её причинах. А Веньян знал о них, как никто другой. Этот человек покорен вопреки своей воле, он не принадлежит себе. И он очень нравится Веньяну.       Веньян разволновался пуще прежнего, поняв это. Выхватив из-за пояса веер, он принялся отгонять от себя смущение. Он жестом указал молодому человеку занять место подле него. Тот смиренно повиновался и назвал своё имя. Ливэй. Неужели всё, что болтали о нём офицеры, правда? Распущенным его и издали не назвать, так как же он совращал мужчин? Как порождал в них похоть? Так много загадок, так много вопросов, на которые хочется получить ответ, а Веньяну уже пора бежать… Но он никак не мог сдвинуться с места. В горле окончательно пересохло от жажды и волнения, и он хрипло прошептал:       - Прошу вас, воды!       Ливэй с любезной поспешностью проследовал к стоящему неподалёку столику, и Веньян неожиданно осознал себя ослом. На столе стоял большой серебряный кувшин, он был тут всё это время, но Веньян даже не удосужился его заметить! «Вот так и умрёшь от жажды рядом с колодцем», – думал он, залпом осушая предложенную Ливэем чашу со студёным содержимым. Это было блаженство! По-настоящему холодная вода! От неё ломило зубы и кости, но Веньян никак не мог остановиться.       - Господин, не пейте так быстро! Вы простудите горло.       Горло уже сводило и скребло, но сейчас это не имело никакого значения. Прохлада постепенно разливалась по телу, унимая жар.       - Господин, вам жарко? Позволите ли мне позаботиться о вас?       «Тебе пора! Уходи!» – назидательно подсказывал здравый смысл. Но как уйти, когда глаза Ливэя вдруг перестали быть печальными и засветились искренним участием?       Веньян поддался искушению, позволил Ливэю ухаживать за собой. Он опрометчиво решил, что сумеет сохранить самообладание, но, похоже, выпитая вода помогла попасть в кровь остаткам хмеля. Веньян вновь опьянел, пока приглашённые Ливэем слуги хлопотали в покоях, а когда они удалились, он даже и не заметил. Ему не хватало воздуха, казалось, он потеряет сознание, стоит только прикрыть поплотнее глаза и затаить дыхание. И всё же ему достало наблюдательности отметить, как тактично приблизился к нему Ливэй, робко поглядывая, словно испрашивая позволения на каждое своё движение. Он был естественен и галантен, трудно представить, что этот молодой человек годами продавал себя. Невозможно! Веньяну вмиг стало бы дурно, будь манеры и повадки Ливэя механическими, заученными, искусственными. Ки научил его тонко чувствовать фальшь, Веньян не выносил её. Однако Ливэю будто бы доставляло истинное удовольствие угождать ему. Это было странно. Веньяну вовсе не хотелось покидать общество столь необычного человека, рядом с ним было так легко и уютно. Может быть, в этом и был секрет мастерства Ливэя? В умении убедить каждого клиента в его исключительности и особенном с ним обхождении?       Веньян дал себе слово, что уйдёт сразу же, как только Ливэй поможет ему остудиться. Он позволил собрать свои волосы, закрепить их на затылке чужой заколкой (тяжёлые, густые волосы Ливэя при этом упали на плечи, обрамив лицо и сообщив его мужественным чертам юношескую миловидность) и обнажить себя по пояс. Как же легко сразу стало дышать! Веньян застонал и тут же испугался собственной несдержанности, когда разгорячённой кожи вдруг коснулась холодная, влажная тряпица. Наслаждение! Он сам собою склонился навстречу несущим прохладу рукам Ливэя и прикрыл от удовольствия веки. Деликатные прикосновения заставляли тело трепетать, запускали по коже приятные мурашки. Веньян не ощущал ничего подобного, когда собственные слуги омывали его тело. Теперь же Веньяна накрывало чувственностью, она проникала в него впитываемая кожей вместе с влагой. Поцелуй. Он обжёг шею огненным всполохом. Веньян распахнул глаза и встретил полный нежности и мольбы взгляд. Он понял, что не сможет уйти. Он пропал. Пропал.       Огненные всполохи снова и снова то тут, то там опаляли холодную от притираний кожу. Сердце Веньяна участило ритм вдвое. Он впервые хотел кого-то кроме Ки. Его тело откликалось на ласки кого-то кроме Ки. Он жаждал оказаться в объятьях кого-то кроме Ки! Это было сродни самоубийству, но искушение было слишком велико. Никогда ещё Веньян не любил по своему выбору, всегда лишь повинуясь чувству долга. Что будет, если сейчас он поддастся вскипевшему в нём желанию? Да кого он обманывает? Он уже поддался ему! Они с Ливэем зашли достаточно далеко, вот уже всё тело Веньяна открыто взору и ласкам красавца-куртизана, вот уже Веньян раскинулся перед ним обнажённым, а Ливэй нежил плоть Веньяна самой интимной из ласк, и всё, на что был способен Веньян – беспомощно стонать и толкаться бёдрами навстречу горячим губам.       «Для тебя нет запретов. Вздумаешь напиться, напейся. Вздумаешь убить, убей. Вздумаешь полюбить кого-то, полюби». Слова императора сверкнули в затуманенном рассудке Веньяна вспышкой молнии. Но можно ли верить чему-то столь неверному, как слова? Какое значение вкладывал в них Ки? Были ли они щедрым дозволением поступать по своему усмотрению или испытанием, которое Веньян вот-вот с треском провалит? «Несомненно, он простил бы и безобразное поведение, и даже вырванную мною у какого-нибудь несчастного жизнь. Но разве есть такой император, который позволит, чтобы касались его собственности? Я стану запятнан для него. Он уничтожит меня!» Императорского наложника, дерзнувшего делить ложе с кем бы то ни было кроме великого господина, по закону ждала неминуемая смерть. Несдобровать и Ливэю. Впрочем, его Веньян по счастливой случайности уберёг. Ливэй не видел его лица, не слышал голоса, не знал, с кем проводит ночь. Если Веньян сохранит инкогнито, жизни Ливэя ничто не грозит. Даже под пытками он не сможет точно сказать, кого ублажал. «Ки узнает, где я был. Ему доложат. Но пусть его гнев падёт только на меня. Я буду отрицать, что был с Ливэем. Пусть убьют меня, – думал Веньян, под ласками Ливэя всё глубже погружаясь в бездны сладострастия и теряя волю к сопротивлению. – Нет! Ки не таков! Он самый благородный государь, каких только знала Го! Он подарил мне этот день!»       Отблеск веры в человеческое великодушие воодушевил Веньяна настолько, что он окончательно отринул все запреты и предостережения разума. Он. Хотел. Любить! И это желание, копившееся в сердце Веньяна годами и не имевшее возможности излиться за неимением предмета обожания, в одночасье вырвалось на свободу, снося все сомнения и страхи. Веньян перешёл в наступление, сорвал с Ливэя одежду, вжался своей наготой в его наготу, приник к губам одновременно просяще и требовательно. Как сладко целовать того, кого хочешь, а не кого обязан! Это наслаждение слишком нереально, чтобы отказаться от него, слишком бесценно, чтобы расплатиться за него такой безделицей, как собственная жизнь. Веньян чувствовал, что и с Ливэем происходит что-то необыкновенное. Его глаза то наполнялись слезами, то загорались живым, неподдельным огнём. Разве могло такое быть хитрой уловкой прожжённой проститутки? Вовсе нет! Ливэй сжимал в объятьях не клиента, а именно его, Веньяна. Возможно ли, что Веньян сумел затронуть в душе Ливэя что-то столь же бережно и ревностно хранимое от окружающего мира, чего сам он сумел коснуться в душе Веньяна?       Дальнейшее походило на волшебную грёзу, дивное сновидение, от которого так больно и не хочется пробуждаться. Веньян даже не был уверен, что сны могут быть настолько прекрасны, но точно знал, что как любой прекрасный сон, их с Ливэем грёза на двоих окажется слишком быстротечной. Поэтому Веньян старался насладиться и запечатлеть в памяти каждое мгновение их близости. Он впервые был возбуждён настолько, что готовился излиться в любой момент. Это он-то, кто научился виртуозно контролировать своё тело, ибо даже кончить с великим господином он мог в строго определённый момент. Проникать в чужое тело было непривычно, сладостно, пьяняще. Чувствовать, как оно раскрывается, дрожит и изгибается под ним, раз за разом устремляется навстречу его подчиняющей силе, как отчаянно отдаётся власти Веньяна – всего этого было слишком много для девственного в вопросе обладания наложника. Так вот чем упивается Ки, когда берёт Веньяна! Веньян тоже предпочёл бы брать.       Он утратил себя в ярких впечатлениях, кажется, он даже кричал, проталкиваясь в крепко сжимавшую его плоть Ливэя, и, конечно, кончил слишком быстро, но вряд ли смог бы вспомнить другой столь же ослепительный оргазм. Из глаз тут же хлынули слёзы. Так случалось всякий раз, когда он кончал. Эту свою особенность Веньян не мог объяснить и чертовски ненавидел с самых юных лет, она казалась ему жалкой, и всё же он мирился с ней только потому, что Ки всегда приходил от неё в неописуемый восторг. Теперь же он в очередной раз порадовался, что лицо его скрыто маской и слёз его Ливэй не увидит. И без того с Веньяном произошло столько смущающего и лишавшего покоя. Но какое же всё-таки счастье – вот так, безмолвно лежать, сжимая друг друга в объятьях и покрывая лица друг друга поцелуями, замереть в горячей тесноте чужого тела, не желая покинуть её. Никогда.       И не успел окончиться первый сказочный сон, как тут же начался другой. Он был полон музыки, чарующих звуков флейты. Ливэй играл для него. А Веньян не смог совладать с собой и позволил своему обнажённому телу извиваться в затейливом танце, даря глазам Ливэя ту же тонкую усладу, что дарили слуху Веньяна дивные трели флейты Ливэя. Они так гармонично дополняли друг друга. Как же хорошо! Как чудовищно хорошо рядом с тем, с кем хочется провести рядом жизнь, но вскоре придётся расстаться навсегда…       И этот сон сменился новой грёзой. Они снова желали друг друга, и Веньян решился взять инициативу на себя. Так будет честно. Если Ливэй шлюха, то Веньян ничем не лучше. Если Ливэй жаждет его беспритворливо, то и Веньян ответит искренностью. Но в безмятежность их сна прокралась первая тень предстоящего пробуждения. Веньян заметил белый росчерк шрама, на смуглой коже Ливэя. Конечно, Ливэй солгал о причине появления пугающей отметины в таком нежном, уязвимом месте. Но Веньян не принял ложь.       - Не лгите. Это порез. Вас мучили? Бедный мальчик!       Он заметил, как Ливэя передёрнуло от такого обращения. «Мальчик» – это кто-то юный, хрупкий, беззащитный, невинный. В мире Ливэя такому не место. Но Веньян отчего-то видел перед собой именно искалеченного, изломанного жестокими руками ребёнка. Всё ещё доброго, чуткого, умеющего мечтать, но скрывающего все эти сокровища своей натуры от безжалостного мира, в котором они подлежали незамедлительному уничтожению. Нет, они вовсе не равны. Ливэй превосходил Веньяна перенесёнными страданиями. Сколько боли и унижений испытал этот человек, в то время как Веньян нежился в объятьях не чаявшего в нём души господина? Как смел Веньян впасть в уныние, когда другие, пребывая в положении многократно худшем, безропотно сносили жестокость и гнусность? Разве не должен он пожертвовать чем-то, чтобы быть рядом с Ливэем? Если бы он мог подарить Ливэю другую, счастливую жизнь, но всё, что он мог дать – немного собственной нежности.       Веньян сходил с ума уже оттого, что дарил ласки Ливэю, распалялся от его чувствительности и податливости, непосредственности, с которой тот его ласки принимал. Когда оба они вновь оказались у грани исступления, Веньян обнял Ливэя и порывисто вышептал:       - Вы, правда, хотите меня?       Он говорил только шёпотом, чтобы его незадачливый любовник не смог опознать голос. Но Ливэй, всё больше изнывая от этой чувственной манеры общения, не менее страстно воскликнул:       - Больше жизни!       Веньян вздрогнул. Именно! Больше жизни! Их близость значительно дороже жизни. Чего стоит жизнь Веньяна, если в ней нет… Ливэя? Веньян отдаст её, но умрёт свободным. Даже если он птица, взращенная жить исключительно в неволе, он предпочитает смерть вдали от прутьев своей великолепной клетки. Но Ливэй должен жить. Иначе эта ночь так и останется грёзой Палат Сновидений. Он должен сохранить память об их свободе, только так она останется былью, а не превратится в обманчивую химеру.       - Нет уж, живите! И просто помните обо мне!       Веньян решился. После того, что он вознамерился сделать, он уже не сможет отрицать свою вину перед Ки. Но даже если это окончательная измена, Веньян подарит Ливэю хоть немного того счастья, что подарил ему сегодня сам Ливэй. Возможно, он нуждается в любви не меньше.       - Я ваш. Сегодня я принадлежу вам.       Расставание было адом. Ливэй на глазах трескался разбитой мечтой, отказывался отпустить Веньяна. Его глаза горели одержимостью пожертвовать всем ради спасения своей мечты. Он предлагал сбежать, погибнуть вместе, если их всё же поймают. Ну конечно поймают! Знал бы Ливэй, от кого пришлось бы бежать… Да и Веньян дал Ки слово вернуться. Слово чести. Видят боги, как сильно Веньян желал всего, что так безрассудно посулил ему Ливэй. Пусть Веньян совершил преступление, но вовсе не жалел о том. Он поступил правильно. Он поступил так по собственной воле. И всё же идти на смерть было страшно. Вот бы он мог крепко сжимать руку Ливэя, когда императорская кара падёт на его голову… Веньян не дрогнул бы под ударом меча. Но нет. Он не утянет за собой Ливэя, слишком явно в нём читалась готовность умереть, Веньян словно вглядывался в своё отражение. Пусть даже не думает! Ливэй будет жить, чтобы помнить. Ливэй – живое свидетельство того, что жизнь Веньяна не была бессмысленным бредом.       Он с трудом сдерживал слёзы во время прощания. Больше всего на свете ему хотелось сжать Ливэя в объятьях. Какое же это чудо, что одна только ночь сблизила незнакомцев, обитателей разных миров, настолько, что разлука причиняла боль. Как, оказывается, легко полюбить. Для этого даже слов не нужно. Стоит только увидеть в человеке родственную душу. Веньян так и не обнял Ливэя. Ради Ливэя. Уходить лучше быстро, не оборачиваясь, чтобы не множить будущих страданий. Но Ливэй обнял его сам. Крепко и бережно, даже не подозревая, что в его объятьях отныне заключён весь мир Веньяна. Ребёнок, оставшийся чистым в столь отвратительном месте. Сам факт, что Ливэй, как и он сам, до сих пор оставался девственником (при его-то ремесле!), глубоко поразил Веньяна. Пройдя долгий путь насыщения чужой похоти, оба они волею случая сумели сберечь изумительную возможность стать друг для друга первыми.       Он никак не мог насмотреться на Ливэя. Время расставания затягивалось. Веньян терял самообладание. Именно теперь так не хотелось умирать, ведь у него появился смысл жить. Как же страшно! И холодно. Будто вся кровь покинула тело. У него не будет спасительной руки Ливэя, но должно же быть хоть что-то, что в последний миг жизни можно было бы прижать к сердцу. И он выменял заколку Ливэя на собственный веер. Теперь бежать. Ещё минута, и он утратит жалкие остатки присутствия духа. Единственная слабость, которую он позволил себе в самый последний миг, – поцеловать Ливэя в щёку. Он вложил в это лёгкое касание губ всю свою нежность, даже получилось искренне улыбнуться, чтобы не отравить грядущие воспоминания Ливэя горечью и скорбью. Всё. Кончено.       Он не помнил обратный путь во дворец, сконцентрировался на предстоящем испытании – предстать перед Ки. Его спутники по-прежнему были навеселе, видимо, добавили вина из запасников госпожи Дэйю к ранее выпитому. Ночь все трое явно провели прекрасно, но не смогли отказать себе в удовольствии подтрунить над Веньяном. Ведь для этого они и подстроили балаган с выманиваем у хозяйки Палат Ливэя.       - Ну и как тебе легендарный куртизан? Ха-ха! Удалось разгадать его секрет, Куан?       А вот и прекрасный шанс отвести беду от Ливэя. Сейчас Веньян сшибёт одной стрелой двух ястребов: защитит Ливэя и даст укорот бестактным шуткам.       - Это был не Ливэй.       Лица его спутников ошалело вытянулись.       - То есть как?!!       - Очень просто. Ко мне прислали другого юношу, совсем молоденького. Вряд ли он мог принимать клиентов пару лет назад.       - Вот же старая стерва! – возопил один из офицеров. – Так и знал, что проведёт!       - Бесстрашная баба! – рассмеялся другой. – Уж мы так её стращали, а она начхать хотела! Обвела вокруг пальца!       - Зарвалась, однако! – возмутился третий. – Если даже приближенные императора недостаточно хороши для её шлюх, то совсем непонятно, для кого же она их бережёт?..       - А мне понятно, – подвёл черту Веньян, видя, что спутники легко поверили ему. – Я был прав. Не было никакого Ливэя. Всё это выдумки для привлечения богатых клиентов.       Спутники Веньяна немного присмирели. Их лица лучились полным удовлетворением. Они получили, что хотели, а Веньян – нет. Лучшего расклада им ожидать не приходилось.       - Ну и чёрт с ним, с этим Ливэем! Расскажи лучше, что ты сделал с мальцом, которого подложила тебе карга? Наказал его как следует?       - Отпустил с миром. Он был совсем ребёнок. Да и папенькины милашки мне как-то привычней.       - Что же ты делал всю ночь?       - Спал. На то она и ночь. Пока вы не разбудили, окликнув меня у двери.       - И ты не потребовал себе компенсации?! Ты слишком добр, Куан! В твоих силах было разворотить весь этот гадюшник за такое пренебрежительное отношение к знати! Ты просто обязан это сделать! Это оскорбление! Используй всё своё влияние при дворе! Нет, это ж надо! Неслыханная наглость!       Так они гудели весь обратный путь. Были слишком пьяны, чтобы заметить на лице Веньяна следы очевидной лжи. А Веньян был несказанно рад, что сумел уберечь дорогого сердцу незнакомца. Ведь теперь в рапортах не будет ни слова о «легендарном куртизане», вряд ли имя Ливэя вообще будет упомянуто. Пусть гнев Ки падёт только на Веньяна, когда он решит покарать фаворита за посещение запретного для него заведения. Ки не обязан верить в верность Веньяна, но он не настолько кровожаден, чтобы уничтожить всю обслугу Палат. Пусть уничтожит только Веньяна.       Он не успел и платья сменить, как император уже потребовал его к себе. Быстро же ему обо всём донесли! Но так даже лучше, чем скорее весь этот кошмар закончится, тем меньше Веньян будет страдать. Плевать, что он повинен перед Ки, за минувший день он прожил свою собственную жизнь, так что голову держать будет высоко и горделиво. Пусть призрачным образом сновиденья, но теперь в его жизни был Ливэй.       Однако дрожи перед великим господином Веньян унять не сумел. Ки нарезал вокруг него круги, внимательно разглядывал и уж точно заметил все следы беспутно проведённой ночи, которые ускользнули от пьяных взоров его спутников. В полном порядке были только волосы, заботливо уложенные Ливэем, Веньян никогда не забудет, как бережно он касался его волос… Но измятое платье, припухшие, неестественно алые от бесчисленных поцелуев губы, растерянный вид, чрезмерная бледность, бешено бьющаяся венка на шее… Ки наверняка не упустил ничего.       - Скажи, мальчик, каким был твой вчерашний день?       Веньян судорожно сглотнул.       - Прекрасным, господин.       - Он стоил того, чтобы за него умереть?       Сколько ни храбрись, страшно. Чёрт. Слёзы, чёртовы слёзы! Катятся сами собой.       - Да, господин!       Улыбка сквозь слёзы и страх тронула Веньяновы губы. У него есть Ливэй!       - Значит, ты сумел оценить наш дар по достоинству.       - Я умру?       - Мы все когда-нибудь умрём. Хоть слёзы и текут из твоих глаз ручьём, но ты наконец-то снова искренне улыбаешься. Мы рады.       Ки смахнул слезинку с лица Веньяна, облизал палец и тоже улыбнулся. Смертный приговор? Вместо холодного приказа принять смерть Ки раскрыл ему объятья, призывно разведя руки. Веньян кинулся ему на грудь и разрыдался в голос. Мир не знал более великодушного господина!       - Государь!       - Ну будет, будет! Посмотри, ты измочил слезами наши одежды.       - Простите, государь!       Ки только смеялся и гладил Веньяна по волосам и спине, словно пытался утешить неразумного ещё ребёнка.       - Тише, мальчик! Ты весь дрожишь. Неужто ты, и правда, решил, что мы велим казнить тебя? Мы же сами позволили тебе абсолютно всё. Это было бы дурно. Как плохо ты думаешь о своём господине!       Вдобавок к прочим переживаниям Веньяну стало нестерпимо стыдно, и он разразился вторым приступом рыданий.       - Простите! Простите меня, великий господин! Я ужасный, ужасный!       Ки рассмеялся наипаче весело.       - Ну что с тобой будешь делать! Ты разве не видишь, что мы подшучиваем над тобой? Угомонись, дитя! Ты не сделал ничего худого. Но запомни, если ты сам решишься когда-нибудь предать нас, мы не простим. Ты понял?       Ки отстранил от себя Веньяна, ласково приподнял его голову за подбородок и заглянул в глаза. Веньян не мог больше выдавить из себя ни слова, поэтому просто с чувством кивнул.       - Хорошо, – только и сказал Ки.       А потом поцеловал Веньяна. Без всякой брезгливости коснулся своими монаршими устами его губ, хранивших ещё следы поцелуев другого. И как так случилось, что давняя прихоть императорской супруги обернулась в итоге чувством, которое было выше такой вульгарности, как ревность? Впрочем, кто среди смертных дерзнул соперничать с ним? Ки был уверен, что сердце Веньяна принадлежало, принадлежит и будет принадлежать только ему. Но что если бы Ки узнал, что теперь это не так?..