***
Когда император недвусмысленно изложил Веньяну своё намерение сделать из Джуна наложника, он не поверил своим ушам. Он даже не знал, что поразило его больше: желание Яозу опорочить принца крови или его готовность вступить в порочную связь с родственником. Первое время Веньян гнал от себя подозрение, что император пожелал готовить принца для собственных утех, но будущее показало, что догадка оказалась верной. Насторожиться Веньяну было легко, он на собственном примере знал, что у Яозу были определённые проблемы с разделением родственной привязанности и чувственного влечения. Пусть они не были кровными родственниками, но с самого детства Яозу привык считать Веньяна братом, что совершенно не помешало ему впоследствии перенести своё обожание в эротическую плоскость. А к Джуну он даже не испытывал родственных чувств, мальчик был для него чужим. Недавний же припадок Яозу окончательно убедил Веньяна, что адекватность при принятии императором решений весьма сомнительна. Нервная система Яозу однозначно была расшатана. Веньяну никак не удавалось втолковать Яозу, что его замысел аморален со всех возможных нравственных позиций. Яозу считал себя оправданным необходимостью отомстить за смерть Ки. Он только раздражался в ответ на приводимые Веньяном доводы и искренне не понимал, почему Веньян не разделяет его желания отплатить отпрыску братоубийцы. Но Веньян не отступал. Сообразив, что последним фактором влияния на императора могла оказаться вдовствующая императрица, он открыто пригрозил Яозу рассказать обо всём его матери. Яозу только рассмеялся и в свой черёд тоже перешёл к угрозам. - Неужели вы думаете, что мать отныне мне указ? Мне нужна шлюха! Развратная и умелая! Если вы не найдёте того, кто справится с задачей, или откажетесь подчиниться, я поручу это кому-нибудь посговорчивей! А вас, братец, посажу под замок! Вновь потерять свободу было самым страшным из всех возможных бед. Даже смерти Веньян боялся меньше. И всё же жизни и судьбы двух детей, заботу о которых Веньян принял на себя в качестве личного морального обязательства, были важнее его собственного существования. Тайком от императора он испросил аудиенцию у его матери, чтобы поведать ей о безумии сына, но Джун отказалась принять Веньяна. Последняя надежда остановить Яозу была утрачена, однако именно тогда Веньян вновь вспомнил о Ливэе. Выбора больше не было. Если уж Джуна ждало неотвратимое бесчестье, то лучше уж он сам проконтролирует процесс и смягчит его последствия. Больше всего в угрозе императора его напугала не вновь замаячившая на горизонте клетка, а обещание отдать Джуна в чужие руки. Вряд ли кто-то кроме Веньяна будет снисходителен к мальчику, к тому же... Ливэй. Если кто и смог бы выполнить гадкий приказ императора максимально тактично, то только он. Веньян помнил удивительную деликатность, которой окружил его Ливэй в их единственную ночь. Ливэй не способен к вульгарности и пошлости, он сделает всё, чтобы не причинить мальчику лишнего вреда. Никому другому Веньян не доверил бы Джуна. Теперь у Веньяна был серьёзный повод вновь свести свой путь с Ливэевым, нарушив его покой. Ради себя он не сделал бы этого никогда. В душе всё золотилось неожиданно испытанной радостью. Лишь бы он оказался там, где Веньян оставил его десять лет назад. Лишь бы простил. Сердце Веньяна заныло от предвкушения и тревоги.Золотой пион. Часть IV
17 февраля 2021 г. в 15:05
Веньяну потребовалось довольно много времени, чтобы осмыслить и уложить в голове всё приключившееся с ним в день двадцатилетия. Поначалу он сильно переживал, что взболтнул Ливэю о своей предстоящей казни. Возможно, было бы лучше уйти молча, не оставляя кровавого следа в душе дорогого человека. Но позже Веньян уверился, что поступил верно. Нельзя было давать Ливэю повода для ложных надежд. Веньян видел, какой решимостью горел Ливэй, он стал бы искать своего нечаянного любовника, и ни к чему хорошему это точно привести не могло. Пусть Веньян вопреки собственной уверенности в грядущей гибели остался жив, для Ливэя он всё равно что умер. Он больше не сможет покинуть дворец, они никогда не увидят друг друга вновь. «Никогда» – самое страшное слово на всех языках света. Что мог сделать Веньян? Тайком писать Ливэю письма? Привязать к себе? Терзать годами, не имея возможности быть рядом? Не давать жить нормальной, спокойной жизнью? Веньян не мог поступить так жестоко с единственным человеком, которого жаждало его сердце. Нет! Пусть лучше думает, что Веньян мёртв, и хранит воспоминание об их единственной ночи, как хранят днями напролёт волшебный флёр прекрасного сна, как сам Веньян сохранит в душе образ Ливэя. Да и кому мог он доверить свою тайну? С кем сумел бы передать весточку о себе? При дворе, где каждый второй завистник, никому нельзя доверять. Поступить так легкомысленно значило вручить оружие против себя. Его доверие предадут, письма перехватят, и вот тогда погибнут они оба, и Веньян, и Ливэй. Но наперекор всему в сердце Веньяна жила вера в неведомые перемены, которые будут способны в корне изменить его жизнь. Отныне его жизнь озарилась внутренним светом, ему было кого любить, он знал, что любим.
Он обрёл свободу спустя шесть лет. Ничтожно малый срок для того, кто не чаял освободиться вовсе. И убийственно огромный, чтобы в полной мере воспользоваться милостью императора. Милостью, которую Веньян заслужил наипаскуднейшим предательством. Он сам не мог понять, как осмелился на сделку с собственной совестью. Мягкий закатный свет преследовавших его сновидений застил взор, не иначе. И в этих снах появилась одна новая деталь – теперь навстречу заходящему солнцу он бежал не один. Нет-нет, он не мог позволить даже самому заботливому и любящему господину веки вечные распоряжаться своей жизнью, он хотел распоряжаться ею сам.
Получив должность главного управителя мужской половины Внутреннего дворца, Веньян вдруг осознал, что время для воссоединения с Ливэем безвозвратно упущено. Что мог он сказать Ливэю спустя шесть лет? Как мог объяснить, что остался жив, но не сообщил об этом? Да и помнит ли ещё его Ливэй? И даже если так, горит ли ещё тем же пылким стремлением быть с ним? Веньян не был уверен. Слишком краткой была их встреча, слишком много воды утекло. Если отбросить все романтические упования сердца и взглянуть на ситуацию трезво и непредвзято, Ливэй, должно быть, давно живёт своею жизнью, заведя семью, и если вспоминает Веньяна, то в лучшем случае как печальное приключение своей юности. Так Веньян снова не решился тревожить покой Ливэя.
А спустя ещё четыре года Веньяна вовлекло в круговерть настолько чудовищных событий, что он и думать забыл о личных переживаниях. Гибель Ки потрясла, оглушила, пошатнула основы его привычного мира. Удар стал вдвойне сокрушительным, ибо был нанесён точно в момент осмысления Веньяном истинной природы чувств Ки. Стоило Веньяну понять, насколько дорого и значимо для императора было его присутствие рядом, как в тот же миг вероломная рука лишила единственной опоры обманчиво неколебимый строй его жизни. Не вырвать из памяти само олицетворение ужаса: занесённый клинок над беззащитным юношей, сжимавшим в трясущихся руках окровавленную голову своего отца… Откуда только у Веньяна взялись силы побороть дьявольское оцепенение и броситься в тот же миг между убийцей и жертвой, чтобы отвести от последней смертоносный металл?.. Да простит его Ки! Если бы он ворвался в императорские покои всего на несколько минут раньше, как знать, может, Ки остался бы жив. Веньян был благодарен богам, что удалось отстоять хотя бы жизнь Яозу. А дальше…
Война и скорбь. Он и подумать не мог, что будет так горевать по Ки. Веньян видел омертвевшее лицо Джун, обрёкшей себя на добровольное заточение, и застывшую маску ледяной ненависти на лице Яозу. Оба они не могли дать выхода своему горю, заперли его в себе, пугая Веньяна до холодного пота, ведь то был приговор к неизбежному разрушению изнутри. Веньян скорбел и за Джун, и за Яозу. Он почти не спал ночами, не сдерживал в уединении слёз. Прийти в себя помогли два связанных друг с другом события – появление в его жизни Джуна и возвращение в неё Ливэя.
Императорского племянника Веньян возненавидеть не смог, не то что Яозу, видевший в мальчике единственную возможность осуществить так и не состоявшуюся месть. Слишком гнетущее впечатление произвела на Веньяна сцена смерти родителей несчастного ребёнка. Двойное самоубийство на глазах собственного сына. Слишком жестоко, чтобы Веньян мог такое принять. Он поклялся себе оберегать мальчика даже ценой собственной жизни. У ни в чём не повинного маленького принца не осталось никого, чтобы защитить, зато желающих уничтожить было предостаточно. Выторговать жизнь Джуна Веньяну удалось, убедить Яозу оставить кузена в покое – нет. Он бы и вовсе не сумел постичь причины сумасшедшего замысла молодого императора относительно Джуна, если бы не стал свидетелем нездоровья Яозу. Оно объясняло многое. Страшная смерть отца изувечила его разум, Веньян боялся предположить, каким образом схожая травма могла искалечить сознание Джуна.
Когда в ночь, последовавшую за днём поражения принца Киу, к Веньяну явились от императора с известием, что тот разносит свой шатёр и грозит слугам оружием, Веньян погрешил на обострившуюся после смерти Ки гневливость Яозу, которая стала единственным способом выражения его эмоций. На деле всё оказалось куда серьёзнее. Когда он вошёл в шатёр императора, Яозу метался по нему будто охваченный незримым пламенем. Только взглянув в его глаза, Веньян понял, что молодой император находится в бессознательном состоянии. В его взоре не было ничего, кроме вселяющего ужас безумия. Он даже не узнал Веньяна. Увидев вошедшего, он просто ринулся на него, крепко сжимая в руке меч. Конечно, Веньян был безоружен. Сердце сжалось в комок, но он сделал уверенный шаг навстречу Яозу. Его голос даже не дрогнул, когда он громко произнёс:
- Яозу! Нет!
А вот Яозу вздрогнул, словно опознал его лишь по голосу, и остановился как вкопанный всего в шаге от Веньяна с уже занесённым над ним мечом.
- Что с вами? – на этот раз тихо и ласково произнёс Веньян. – Отдайте это мне.
Он мягко разжал конвульсивно сжатые вокруг рукояти пальцы, забрал меч и отбросил его как можно дальше. В следующий же момент, не ожидая подвоха, Веньян получил основательный удар по лицу и ощутил во рту металлический привкус крови. Да что такое с Яозу? Никогда в жизни он не посмел бы поднять на Веньяна руку. Что бы ни было между ними в прошлом, Яозу относился к нему более чем трепетно. Сейчас это будто бы был не Яозу. Он рычал диким зверем. Вцепившись в волосы Веньяна, с нечеловеческой силой швырнул его на пол и навис сверху.
- Яозу, остановитесь! – пытался увещевать, но только получил ещё один удар в лицо.
Яозу действовал как помешанный, смотрел на Веньяна невидящим взглядом и был сконцентрирован только на разрушении. Чем утихомирить разбушевавшегося зверя? Веньян, бесстрашно протянул к Яозу руки, запустил ладони в его растрепавшиеся волосы. Яозу снова замер, принимая ласку.
- Тш-ш-ш, – прошептал Веньян. – Тихо, тихо…
Яозу резко подался вперёд, и Веньян приготовился к очередному удару. Но вместо этого Яозу впился в его губы и принялся с упоением слизывать с них кровь.
«Неужели невозможно побороть этот морок иначе? Ну почему?!» Вопреки отчаянно ревущему и протестующему сознанию приходилось принять факт, что выход из положения в итоге свёлся именно к тому, чего Веньян годами избегал и от чего так хотел излечить Яозу. Нужно насытить зверя, завладевшего рассудком молодого императора. В рукопашной схватке с ним Веньяну было не выстоять, Яозу был объективно сильнее. Оставалось только одно.
Веньян сглотнул ком в горле и ответил на дикий поцелуй Яозу. А дальше всё пошло по накатанной. Яозу рвал одежду на Веньяне, затем на себе. Болезненно вторгнувшись в Веньяна, Яозу принялся остервенело вбиваться грубыми точками. Спешил и задыхался, точно хотел как можно скорее утолить мучительную жажду, но никак не мог от неё избавиться. Веньян терпел, крепко прижимал к себе Яозу, цепко прихватив его за ворот одежды, сбившийся на загривок.
- Всё хорошо, – шептал он на ухо Яозу. – Хорошо. Я избавлю вас от этого. Тш-ш-ш…
Рычание Яозу постепенно сменилось постаныванием, он горячо дышал в шею Веньяна, шумно втягивая в лёгкие хорошо знакомый ему запах, но никак не мог достигнуть желаемой разрядки. Веньян стиснул зубы. Выносить неуёмный напор становилось всё тяжелее.
- Простите меня, господин, – скрежеща зубами, выстонал Веньян. – Боги да не позволят вам вспомнить всё происходящее сейчас. Я помогу вам.
Он облизал палец, воровато проник им между ягодиц Яозу и сначала легонько коснулся плотно зажатой мышцы, а потом уверенно надавил. В своём одержимом состоянии Яозу будто бы и не заметил самоуправного проникновения. Он продолжал самозабвенно надсаживаться, часто двигая бёдрами и, сам того не ведая, помогал Веньяну проникнуть глубже в собственное тело. Тем не менее Веньяну долго не удавалось нащупать цель. Было неудобно, и он почти разочаровался в задуманном, когда Яозу вдруг дёрнулся всем телом, схватил ртом воздух и вошёл в него глубже и резче.
- Да, вот так! Ещё! – выдохнул Веньян, стараясь не потерять найденную точку и мягко надавливая на неё.
В действиях Яозу всё в корне изменилось. Он немного отстранился, сбился с бешеного темпа и стал двигаться в новом, более размеренном ритме. Манипуляция Веньяна усмирила его, принесла удовольствие. Напряжённое лицо Яозу разгладилось, крутой излом бровей и чувственно распахнутые губы предвещали скорый финал. Веньян остро почувствовал, как плоть Яозу в его теле предельно напряглась, сделалась твёрже и будто бы увеличила проникающую способность. Внезапно лицо Яозу исказила гримаса боли, из всё ещё невидящих глаз потекли слёзы, и он пронзительно и молящее прокричал, обращаясь к кому-то незримому:
- Прости меня! Прости! Прости!
Это длилось чуть больше минуты, потом Яозу кратко вскрикнул, последний раз рванулся, и Веньян ощутил отчётливую пульсацию внутри себя и вокруг замершего в теле Яозу пальца. Они вышли друг из друга одновременно и тут же раскатились в разные стороны.
Яозу приходил в себя медленно. Всё, чему Веньян стал свидетелем этой ночью, напугало и взволновало его, но он понимал, что не имеет права показать Яозу собственную растерянность. Никто никогда не должен узнать, какой напасти подвержен император, иначе беда. Яозу нужна помощь, опора. Кто кроме Веньяна может позаботиться о нём? Поддержать? Успокоить? Защитить? Он взял себя в руки, справился со страхом и, наспех прикрыв собственную наготу, стал внимательно всматриваться, как молодой император пробуждается от приступа безумия.
- Яозу…