Палаты сновидений

      Хвала великим богам, Джун не изменил своего отношения к Веньяну. Уже на следующее утро мальчик ластился к нему особенно ласково, что позволяло предположить: отныне Веньян причислен к дорогим сердцу принца людям с самой высокой степенью доверия. Конечно же, ведь Джун ещё ребёнок. Одинокий ребёнок, которого лишили детства, чьи скромность и добродетель намеренно попрали. Веньян вспоминал себя в неполные шестнадцать лет. Безусловно, сам он тогда уже считал себя мужчиной, но по сути оставался таким же ребёнком, одиноким, нуждающимся в ласке и заботе. Из всех близких людей у него был только Ки, но просить у него больше того, что он давал сам, Веньян не посмел бы. По любым меркам Ки и без того баловал его и относился даже слишком не по-императорски. Веньян изредка позволял себе не гнать неверное чувство семейного тепла рядом с Ки и даже с Яозу, наслаждаясь их привязанностью. Джун же был лишён и этой малости. Веньян был серьёзно намерен восполнить мальчику хотя бы немногое отнятое жестокой судьбой. Оказывается, в человеке скрыта прорва любви и потребности делиться ею с окружающими, Веньян решил не жалеть своих неизрасходованных запасов. Это было его давним желанием и, возможно, он начинал видеть в том смысл своего существования.       В то утро Джун пробрался в его спальню задолго до прихода слуг. Увидев, что Веньян уже не спит, Джун подошёл ближе и остановился возле постели.       - Простите, что беспокою вас в столь ранний час, – сказал он, опуская глаза. – Мне не спалось, и я решил…       - … не давать спать мне, – договорил за него Веньян и улыбнулся.       - Простите меня! – даже в полумраке затемнённой на ночь спальни было видно, как Джун смешался и попятился назад.       - Стоять! Я пошутил. Я не спал. И не тряситесь там в одном исподнем, сегодня холодный рассвет, даже под одеялом чувствуется. Идите сюда.       Веньян призывно откинул край одеяла, и Джун, поколебавшись секунду-другую, шмыгнул к нему в постель.       - Отец никогда не позволял приходить к нему в спальню, – сказал он, уютно угнездившись под боком Веньяна.       - Оно и понятно, – кивнул Веньян, обнимая мальчика. – Яозу это тоже не дозволялось. Эту привилегию делили мы с великой госпожой. А что же вы делали, когда вам не спалось с утра пораньше?       - Шёл к маме.       - М-да… Сомневаюсь, что Яозу и с таким раскладом повезло… Ай! Какие у вас холодные ноги! Почему вы ходите босиком, ваше высочество? Вы простудитесь!       - Вы очень похожи на неё, – продолжал Джун, не обращая внимания на отповедь и крепче прижимаясь к Веньяну. – Мне её не хватает… И всё чаще кажется, что вы её брат. Иногда я борюсь с желанием назвать вас дядей.       - Это слишком большая честь для меня, мой господин. Но вы смело можете обращаться ко мне по имени.       - Вы самый лучший, самый добрый, самый честный человек на свете! – разошёлся юноша, утыкаясь носом в плечо Веньяна.       - Нет. Просто вы сильно преувеличиваете, – рассмеялся он и чмокнул Джуна в макушку.       Так они провалялись в постели, болтая о всякой ерунде, около часа, и Веньян был счастлив наблюдать, что Джун хотя бы на это краткое время вновь стал собой, то есть жизнерадостным и чуточку проказливым подростком. Значит, Веньян всё делал правильно.       - Пора нам выбираться из одеяльного плена, – сказал он, как ни тягостно было нарушать эту утреннюю идиллию. – Скоро явятся слуги, и коли я всё-таки не ваш дядюшка, лучше нам не давать поводов для кривотолков.       Повторять дважды Джуну не пришлось. Напоследок крепче прильнув к Веньяну, он кивнул и тут же выскочил из-под одеяла. Вернулся он довольно скоро, уже полностью одетый, и стал дожидаться, когда Веньян также закончит свой утренний туалет. Когда слуги принялись укладывать его волосы, Джун ревниво оттеснил их и стал сам плести косу.       - Что это вы делаете? – удивился Веньян.       - Вам очень пойдёт! – убеждённо заявил юноша.       Веньян критично осмотрел себя в зеркале.       - Как просто. И голова не болит оттого, что волосы стянуты на макушке. Придётся вводить новую моду, – он подмигнул Джуну в отражении.       Юноша улыбнулся совершенно счастливой улыбкой. Редкой и посему особенно дорогой.       - Добавим только один штрих, – Веньян взял заколку Ливэя и пронзил ею волосы у основания косы. Он дал себе зарок никогда не расставаться со своей маленькой реликвией.       - Мне нравится! Я тоже так попробую! – пообещал Джун.       Но пуститься по новому витку идиллической безмятежности им не дали. Влетевший в спальню Веньяна слуга склонился в низком поклоне и, переминаясь с ноги на ногу, взволнованно объявил:       - Господин, явился посланец от его императорского величества.       - Ну что ещё за напасти с утра пораньше? – тяжело вздохнул Веньян, отрываясь от изучения своего отражения.        - Кажется… великий господин прислал очередной дар господину Джуну, – осмелился уточнить прислужник.       Джун стремительно побледнел, и Веньян склонил к нему голову и прошептал:       - Ну будет вам, ваше высочество! Вы же заранее знаете, что это очередная дорогостоящая издёвка. Так чего же пугаетесь? Предупреждён значит вооружён. Яозу пора бы сменить тактику, она уже начинает вгонять в тоску.       Слова Веньяна приободрили принца, на его щёки снова вернулся румянец.       - Пойдёмте порадуемся новому дару нашего государя, – сказал Веньян уже в полный голос. – Воистину, нет на свете никого щедрее великого господина! Дня не проходит, чтобы он не одарил вас!       Ирония, вложенная в эти слова, была понятна только Джуну. Юноша окончательно пришёл в себя, даже чуточку саркастично изогнул линию губ.       Веньян, как всегда, не ошибся. Подарком оказалась дорогостоящая издёвка. Посреди гостиного покоя была выставлена большая клетка из чистого золота, инкрустированного перламутром. Внутри маялась маленькая, красивая пташка с ярко-красным хохолком.       - Весьма прямолинейно, – отметил Веньян, когда императорский посланец был отправлен восвояси с заверениями «искренней благодарности» великому господину.       Как ни странно, но подарок Яозу произвёл наибольшее впечатление именно на Веньяна. «Не знаю, что бы я сделал, получи такой подарок. Даже если бы он был послан с любовью и от чистого сердца, – внутренне содрогнулся он. – Что бы сделал? Да точно ничего хорошего!» Ему тут же пришли на ум слова молодого офицера, сказанные тринадцать лет назад: «С виду ты как птички, которых разводят для жизни в неволе. Выпусти такую, она и погибнет». Так Веньян и ощущал себя с того самого дня, как очутился при дворе. Ему было гадко от этих слов даже теперь. Похоже, он так и не сумел до конца смириться со своей «декоративностью» и подневольным положением. Как же Яозу жесток!       Зато Джун больше не бледнел, гримаса боли и обиды не исказила его лица. Он просто взял клетку и направился с ней к окну.       - Вы уверены, ваше высочество? – разгадал замысел принца Веньян. – Не каждая птица, взращенная в неволе, выживет на свободе.       - На её месте я предпочёл бы погибнуть свободным, нежели до конца своих дней томиться в клетке, – уверенно отвечал Джун.       Он поставил клетку на окно, отворил дверцу и стал смотреть, как птичка сначала заинтересованно приблизилась к открытому проёму, затем скакнула на подоконник и в следующий момент взмыла над дворцовыми крышами. Она исчезла из поля зрения за один краткий миг, но Джун ещё долго смотрел вдаль. Впрочем, впечатление было обманчивым, Веньян не поручился бы, вглядывался ли юноша вдаль или вглубь.       - Я отправляюсь к императору исполнять свои обязанности при его утреннем одевании, – прервал Веньян ход очевидно нерадостных мыслей принца. – А когда вернусь, мы сразу же отправимся в сад и прикажем подать туда чай. Устроим маленький праздник. Хотите?       Джун вновь нашёл в себе силы улыбнуться и благодарно кивнул.       Однако боги любят вносить свои коррективы в планы смертных, и устроить чаепитие в саду удалось лишь поздним вечером. Яозу никак не хотел отпускать Веньяна. То ли новая причёска добавила ему прелести в глазах молодого императора, то ли Яозу нуждался в ласке не меньше Джуна, только, покончив с церемонией одевания, великий господин пожелал остаться с Веньяном наедине. Яозу увлёк его на излюбленную террасу, усадил на своё походное ложе и, устроив голову на коленях Веньяна, улёгся рядом и блаженно прикрыл глаза.       - Если бы мой отец не был властителем всея Го, возможно, он позволил бы себе вольность почаще баловать своего сына родительским вниманием, – сказал он, когда Веньян ласково прошёлся ладонью по его волосам. – Мне так не хватает его заботы и тепла…       «Удивительное единомыслие! – подумал Веньян, – По той же причине его высочество провёл всё утро в моей постели. Им обоим не хватает родительской ласки, и вместо того, чтобы дарить друг другу утешение братской любви, они… Как же это ужасно! И печально».       Дальше повторилось всё то, что имело место утром в спальне Веньяна: до самого обеда великий государь могучей империи Го лежал, свернувшись калачиком, подле Веньяна и вёл беседы на темы столь незамысловатые, что Веньян невольно позволил себе поинтересоваться, не слишком ли расточительно великий господин тратит время, отпущенное на исполнение своего государственного долга.       - Позвольте мне забыть об этой чёртовой империи хотя бы на полдня! – насупился Яозу. – Вы же как никто другой знаете, что я не злоупотребляю отлыниваем от своих прямых обязанностей. Мне нужны силы. Между прочим, мой отец черпал их в ваших объятьях, братец. Я желаю того же, а вы настырно лишаете меня желаемого. Я истощён.       Веньян предпочёл тему не развивать, опасаясь, что братских объятий Яозу может недостать. Однако обошлось. Яозу лишь потребовал от Веньяна составить ему компанию за обедом, а затем с миром отпустил.       «Нужно что-то делать! – думал он, возвращаясь в свои покои. – Яозу и Джун должны стать семьёй! Они и есть семья! Только они и есть друг у друга. Нельзя позволить им утонуть во взаимной ненависти».       Впав в задумчивость, он не заметил, как натолкнулся в широком коридоре на… Ливэя! Веньяну стоило нечеловеческих усилий сдержать первый неосторожный порыв броситься ему на шею. Какая нежданная радость! Но как? Почему?!       - А я как раз к вам! – широко и радостно улыбнулся Ливэй.       Какая же у него красивая улыбка! И почему он так редко улыбается?       - Но как?.. Разве вы не должны были вернуться только завтра?       - Теперь, когда вы… мой, я не могу находиться ни одной лишней минуты вдали…       От этих слов голова поплыла, как от вина. И ладно бы только голова!       - Тише, прошу вас! Нас могут услышать. Ваши слуги знают, что вы вернулись?       - Нет, я не упоминал о намерении вернуться сегодня…       - То есть они будут отлынивать от работы до завтра, – перебил Веньян, крепко хватая Ливэя за руку. – Отлично! Скорее идёмте в ваши покои!       Не успели они скрыться за дверями комнат и замкнуть их, как Веньян вжал Ливэя в резные створы и приник к его губам требовательным поцелуем. К чертям сдержанность! Сколько можно терпеть?! И как же приятно видеть, что Ливэя не смутил и не изумил его напор. Ливэй принял его как должное, страстно ответил на поцелуй, а когда Веньян оторвался от его губ, чтобы отдышаться после длительных и глубоких лобызаний, незамедлительно потребовал:       - Ещё!       Веньян улыбнулся прямо ему в губы. Ответил, перемежая слова новыми порциями нежных касаний:       - Мой… ненасытный… Ливэй… Мой!       Ливэй не пытался скрыть получаемого удовольствия. Он оттолкнулся от дверей, к которым прижал его Веньян, откинул назад голову, подставляя под ласки и шею.       - Ваш… только ваш, мой господин! – вторил он.       До постели они не добрались. Спустя десять лет жестокой разлуки и ещё три года глупой нерешительности всё происходящее в этот момент вновь походило на сказочный сон. Будто Веньян вовсе не покидал Палат Сновидений. Это были мгновения блаженства столь абсолютного, что всё вокруг перестало иметь всякое значение или смысл. Веньяну казалось, что он достиг наконец желанного источника, к которому шёл так долго через раскалённую пустыню, мучимый изнуряющей жаждой. И он знал, Ливэй сейчас испытывал наслаждение даже большее, ведь в отличие от него, спокойного все прошедшие годы за судьбу своего возлюбленного, Ливэй пребывал в нескончаемых сомнениях и муках, не зная, молить ли богов о здравии Веньяна, либо об упокоении его души. «Я был слишком жестокосерден с ним!» – думал Веньян, проникаясь к Ливэю всё большей нежностью и безнадёжно стараясь своими ласками компенсировать годы страданий.       Они опустились на пол, задыхаясь от поцелуев. Не в силах больше контролировать охватившее его желание, Веньян навис над Ливэем и вернул некогда сказанные им слова:       - Я хочу вас! Так сильно, что если вы сейчас не возьмёте меня, я не смогу сдержаться и возьму вас сам. Прошу, остановите меня!       Ливэй снова широко улыбнулся, обнаруживая милые ямочки на щеках, которые невозможно было угадать на вечно строгом лице.       - Вы помните каждое слово.       - Каждое ваше движение. Вздох. Улыбку, – подтвердил Веньян. Он кивнул, и его коса сорвалась с плеча и упала на грудь Ливэя.       Улыбка тут же исчезла с его лица. Ливэй побледнел, отстранил Веньяна.       - Что это?       - Джун заплёл. Мы с ним вводим новую моду. Вам не нравится?       - Нет. То есть… вам идёт… но… Мне сложно это объяснить… вы тот человек, которого я не хотел бы видеть с этим жгутом. Коса напоминает мне о рабстве.       - Джун расстроится, – грустно вздохнул Веньян, теряя всякий запал. Он откинул косу за спину и сел рядом с Ливэем.       И что на Ливэя нашло? Ни на внезапный каприз, ни на приступ ревности это не походило, не такой Ливэй человек, а значит, что-то в облике Веньяна резко резонировало с болезненным прошлым хозяина Палат Сновидений.       Ливэй приподнялся на локтях, затем сел.       - Когда-то я носил такую косу. У моих… покупателей она неизменно пробуждала тягу к насилию. Она стала для меня поводком и ошейником. Простите за вольные ассоциации, но я теряю самообладание, представляя, что чья-то скотская рука могла бы грубо коснуться вас.       «Пожалуй, стоит порядком повременить с рассказом о нездоровье императора, – решил Веньян, вглядываясь в страдальческое выражение на лице Ливэя. – Но как же приятно осознавать, что я так дорог ему…»       - Откуда это? – спросил он вслух, легко касаясь бедра Ливэя там, где под слоями одежды был скрыт тонкий белый шрам.       - Шаловливый клиент.       - Так и знал! Как подумаю, что он мог убить вас…       - Тогда я никогда не встретил бы вас.       - Чудовищно!       - Значит, я хоть немного важен вам?       - Немного?! – вопрос Ливэя был явной уловкой, применённой с целью услышать желанные слова, но Веньян повёлся на неё намеренно и без раздумий: – Я бы и жизни ради вас не пожалел.       - Вы и не пожалели. Я никогда не забуду, как вы заплатили жизнью за ночь с простой шлюхой. Слава богам, вашу плату не приняли!       - Не смейте так себя называть! Я запрещаю!       - Как прикажет мой господин, – Ливэй склонил голову в поклоне, снова обворожительно улыбнулся и запустил руку в свой рукав. – Я отправился в Палаты не просто так. Я хотел вернуть вам это. Это же ваше?       Он извлёк из рукава заколку с павлином из самоцветов.       - Боги! А я совсем и забыл! – изумился Веньян, принимая шпильку из рук Ливэя. – Вы нашли её! Как чу́дно! Но я хочу, чтобы она осталась у вас.       - Она слишком хороша для меня.       - Не скромничайте! Ваш кабинет в Палатах отделан не беднее императорского.       - Это другое. Я никогда не знал толка в драгоценностях, не умел и не любил их носить.       - Ну что ж, – шкодно улыбнулся Веньян, вытягивая заколку Ливэя из своих волос, – тогда и мне придётся вернуть вам это.       - Ни за что! – возмутился Ливэй, едва взглянув на остроклювую цаплю. – Я хочу, чтобы она осталась у вас!       - Вот и я хочу, – подвёл итог Веньян. – Договорились?       Ливэю не оставалось ничего кроме как сдаться.       - Признаться, эта вещица стала мне очень дорога. Я хранил её в шкатулке как напоминание о вас. Боялся коснуться…       - Глупости! – оборвал его Веньян. – Я хочу, чтобы вы носили её, как я ношу вашу заколку.       Он подвинулся ближе к Ливэю и проколол драгоценной шпилькой его волосы.       - Теперь вы, – скомандовал он, протягивая хозяину Палат его заколку.       Ливэй послушно вернул цаплю на её место в волосах Веньяна.       - Как хорошо! – радостно сощурил глаза Веньян.       - Вы часто бываете похожи на ребёнка. А ещё на… – Ливэй опять нырнул рукой в рукав. – На царский цветок. Вы словно пион с герба Туанов. Драгоценность рода императоров. И моя.       На этот раз он достал золотую подвеску и вложил её в ладонь Веньяна. Чудесный распустивший лепестки императорский цветок.       - Какая тонкая работа! – восхитился Веньян. – А ещё говорите, что не знаете толка в драгоценностях. Не лукавьте впредь.       - И в мыслях не было. Эту вещь подарил мне человек, который был для меня примерно тем же, кем был великий господин Ки для вас. Я хочу, чтобы вы приняли этот цветок в дар от меня. Всякий раз, когда я смотрел на него, я вспоминал вас.       - Разве я могу принять такую ценную для вас вещь? – изумился Веньян.       - Этот цветок создан подчеркнуть красоту другого цветка. К тому же я больше не хочу любоваться его красой украдкой. Мне нельзя надеть его. Вам же государем даровано право открыто носить знак императорского дома. Так я смогу беспрепятственно любоваться моим прекрасным цветком.       Веньян смутился. Слова Ливэя прозвучали намеренно двусмысленно. Любоваться прекрасным цветком? Имел ли он виду подвеску или говорил о нём? Ливэй, воспользовавшись его замешательством, надел украшение на шею Веньяна и, в очередной раз являя свои очаровательные ямочки, счастливо и не менее двусмысленно, чем прежде, произнёс:       - Ничто и никто в целом свете не сравнится красотою с моим золотым пионом.