Палаты сновидений

      И тем не менее на подступах к императорским покоям Джуна вновь затрясло крупной дрожью. Сейчас всё решится. Увидев, как один из стражников сделал привычное движение в его сторону, Джун закрыл глаза. Сердце подскочило к глотке, вызвав очередной приступ нервной тошноты. Он судорожно сглотнул мерзкий ком и тоже шагнул навстречу страже. А уже в следующий миг двери покоев отворились, и на пороге возник сам Яозу.       - А вот и ты! – воскликнул он, отчего-то широко улыбаясь. Джуну даже показалось, что в этом восклицании прозвучала ничем не прикрытая радость. Наверное, не к добру кузен так рад его видеть. Впрочем, добром для Джуна этот вечер не мог закончиться ни при каком из раскладов. – Ну что ты застыл как вкопанный? Входи скорее!       Яозу схватил Джуна за руку и потянул за собой в покои. При виде императора стражник отступил назад и застыл в глубоком поклоне, приблизиться к священной персоне он не смел. Двери бесшумно закрылись за спиной Джуна. Боги благоволили ему!       - Не думал, что когда-либо скажу такое, но я рад тебя видеть, – выдал Яозу, резко останавливаясь и оборачиваясь к Джуну.       Джун, не ожидавший, что кузен станет на месте, по инерции продолжил движение и вписался прямо в его широкую грудь. От Яозу красноречиво пахло вином. Вот и причина его странного радушия.       - Простите меня, великий господин! – воскликнул Джун, желая припасть на колени, но Яозу не позволил.       - Оставь! Не хочу тратить время на формальности, хочу – тебя. Как ты посмел проболеть так долго и оставить меня без сладкого? Молчи, не извиняйся! Пойдём, будешь читать мне вслух. Я знаю, что ты непревзойдённый чтец. Братец говорил.       Яозу вновь потянул его за собой вглубь покоев, где уселся в кресло, перед которым стоял пюпитр с раскрытой на нём книгой. Рядом наличествовал внушительный кувшин с вином, приличную часть которого Яозу, судя по всему, уже приговорил. Подтверждая догадку Джуна, он плеснул в чашу ещё вина и с наслаждением сделал несколько крупных глотков. Потом протянул руку к Джуну и властно заявил:       - Иди сюда. Почитай мне.       Джун приблизился, и Яозу, схватив его обеими руками за талию, усадил себе на колени.       - Вот, промочи горло, – приказал он и поднёс свою чашу к губам Джуна.       Джун послушно сделал пару глотков. Вино оказалось слишком уж крепким, но приятно обожгло пищевод и отправилось прямиком согревать пустой желудок. Джун перестал дрожать и отхлебнул ещё. Превосходно. Вино поможет собраться с духом и силами.       - Ну-ну, довольно, – немного развязно после выпитого рассмеялся Яозу. – Не пей всё сразу, а то язык начнёт заплетаться. А теперь читай.       Джун взглянул в книгу и принялся читать с самого начала страницы.       - «…излив свои чувства, он не испытал облегчения. Паче чаяния боль его только усилилась. Он не смел избегать её общества, ибо сие могло показаться странным, но и докучать ей своим присутствием не решался, опасаясь, настроить против себя свою возлюбленную…»       Книга была явно романтического содержания, и Джун настолько поразился выбору кузена, что на какое-то время совершенно забыл о цели своего визита и увлечённо погрузился в чтение. Время от времени Яозу подносил чашу с вином к его губам, и Джун отпивал терпкий напиток, быстро хмелея, но не смея показать этого. Когда же Джун почувствовал губы кузена и его горячее дыхание на своей шее, он запнулся и пришёл в себя.       - Не останавливайся, – повелительно шепнул Яозу, прихватывая губами тонкую кожу. – Читай, пока я не прикажу тебе молчать.       Джун продолжил чтение, отчётливо чувствуя желание Яозу ягодицами и загораясь от него сам. Последний раз. Принять наслаждение, впитать, выстонать, чтобы потом наказать за него и Яозу, и себя, ступив за грань вечности. Рука кузена юркнула под все слои одежд Джуна, стремясь скорее уличить его во взаимности собственного влечения.       - Какой плохой мальчик, – шептал сквозь улыбку Яозу в самое ухо Джуна. – Содержание книги столь невинно, но реакции твоего тела полны похоти. Почему ты снова остановился? Читай!       Концентрироваться на тексте становилось невероятно сложно. Как с выражением произносить его вслух, когда чужие пальцы ловко проникают в твоё тело, а губы шепчут непристойности?       - Какой ты горячий сегодня! Обжигаешь своим нутром. Это от вина? Или ты ещё не оправился от болезни?       Если учесть, что Джуна начинало знобить, у него был жар. Он ничего не ответил Яозу, он смотрел в книгу и произносил слова, уже не понимая их смысла. Коль уж скоро всё канет во тьму, можно было наконец признать, насколько умелы были руки Яозу. Джун обожал, когда Яозу брал его пальцами чуть ли не больше, чем когда тот входил в него своим мужским естеством. Яозу сумел изучить его тело слишком хорошо, и теперь между лишёнными понимания фразами воспроизводимого вслух повествования с уст Джуна срывались тихие стоны.       - Ты слишком часто отвлекаешься от книги, – продолжал дразнить его кузен. – Что такое? Ты уже настолько пьян? Или позывы плоти окончательно затуманили твой разум?       Да, это было так. Всё и сразу. Но и сам Яозу, несмотря на глумливые слова, уже не мог сдерживаться. Понуждая Джуна продолжать чтение и не спуская с колен, он спешно размётывал свои и его одежды, желая как можно скорее почувствовать своей кожей кожу горячих бёдер. Джун задрожал пуще прежнего, ощутив между своих ягодиц настойчивое трение давно изготовленной к проникновению плоти. Сам он так вожделел её, что легко принял в своё тело. Вот мягко вошла головка, остановилась, обхваченная жаром Джуна, немного продвинулась дальше, разверзая податливое нутро, вновь замерла, дразня предвкушением скорой наполненности, и вдруг резко штурмовала внутренность, предельно пронзая жертву.       - «…излив свои чувства, он не испытал облегчения…»       - Ты начал страницу второй раз. Не отлынивай, переверни её и продолжай чтение. И не забывай двигаться. Хочу ещё сильнее чувствовать твой жар. Боги! Ты весь горишь! Как же хорошо!       У Джуна недоставало сил. Кажется, он переоценил свои возможности, решив, что сможет удовлетворить Яозу вопреки болезни. Он чуть было не упал на пюпитр, стараясь подхватить ритм толчков кузена, бравшего его снизу, и уж точно не мог продолжить читать. Голос дрожал, он изрыгал больше стонов, чем осмысленных фраз. Фраз? Даже не обрывков фраз, а отдельно выхваченных оттуда-отсюда слов.       - Двигай бёдрами как следует. Не останавливайся! – рычал Яозу, заставляя его подскакивать на своих бёдрах и глубже принимать себя.       - Господин, я не могу больше читать.       И дышать. И двигаться. Только бы вновь не оказаться в обмороке!       - Хорошо, оставь. Какой же ты лёгкий! Болезнь истощила тебя. Я хочу, чтобы ты лучше питался.       Джун не верил своим ушам. Кузен проявляет заботу? Во время соития? Нет, просто Джун начинает бредить, или Яозу безнадёжно пьян. О чём Джун вообще думает на грани потери сознания? Нужно собрать все силы и довести задуманное до конца, больше ему такой возможности не представится.       - Ты же знаешь, чего я хочу? Покажи, что можешь выплеснуться только от меня внутри себя.       Джун мог. С лёгкостью. Даже к такому проклятый Яозу сумел приучить его – истекать семенем, подчиняясь ему. А Яозу обнажил его плечи и прошёлся по правому языком.       - Ты совсем ослаб, ничего не выйдет, – с досадой выдохнул он, почувствовав, как Джун всё тяжелее оседает на него.       - Я смогу, господин.       Последний раз. Последнее удовольствие. Последний экстаз.       - Если сможешь, я щедро награжу тебя.       Он прижал Джуна к себе, обхватив поперёк талии сильной рукой. Что-то не так! Яозу никогда не касался его так участливо и нежно. Джун крепко сомкнулся вокруг плоти Яозу, вырвав у него стон.       - Да-а-а! Вот так! Сделай это! Пожалуйста!       Яозу знает слово «пожалуйста»? Но не успел Джун подивиться этому новому проявлению бредящего сознания, как был повергнут в абсолютнейший шок. Яозу едва коснулся кончиками пальцев лица Джуна, легко провёл ими от подбородка к шее, поворачивая к себе, и ласково, но настойчиво завладел его губами.       От рассудка не осталось даже ничтожных обрывков понимания происходящего. Всё снесло мощным взрывом потрясения и последовавшего за ним оргазма. Он вскинулся на коленях Яозу, изогнулся дугой и закричал прямо в жаркие губы, поймавшие этот крик и тут же вернувшие его обратно. Два тела, слившиеся в единой пульсации, долго изламывала изнуряющая судорога. Джун не мог отлипнуть от губ Яозу, отвечая на поцелуй. Первый. Последний.       Даже когда оба они расслабленно обмякли, невольно вжимаясь друг в друга, губ разомкнуть так и не смогли. Яозу вновь коснулся подушечками длинной шеи Джуна и, смешивая своё винное дыхание с таким же хмельным, болезненно горячим дыханием, вывел губами по губам:       - Прекрасный… ты прекрасен…       Это продолжалось слишком долго, чтобы быть наваждением. Они продолжали целоваться, даже когда Яозу покинул тело Джуна, подхватил его на руки и понёс в постель, где Джуну давно уже было позволено отходить от своих изматывающих оргазмов. Они продолжали целоваться в постели, и Джун сам обнимал Яозу за шею, запускал пальцы в волосы на затылке, крепче прижимал его к себе. Бесконечно долгий поцелуй, замещавший холод многолетнего обоюдного вожделения, которое было лишено и малой толики тепла.       - Не смей ничего говорить, – наказал Яозу, когда они всё-таки оторвались друг от друга. В тоне его речи, пусть и грубой, больше не было жестокости.       Джун и не думал ничего говорить. Он как мог притормаживал лавину мыслей, обрушившуюся на его бедную голову.       «Я должен убить его сейчас же! Иначе этот чудовищный поцелуй уничтожит меня. Если доживу с ним хотя бы до утра, мне конец. Я уже никогда не смогу поднять на Яозу руку». Джун заёрзал на простынях, пытаясь встать, но кузен остановил его.       - Лежи! Ты явно нездоров. Слишком горяч. Никогда ещё не видел тебя таким измождённым. Я принесу тебе вина.       «Он принесёт вина мне?!!» Завтра выпадет снег. Без разницы, что середина июля! Жаль только они оба этого не увидят. Нужно спешить! Ещё одно доброе слово из уст Яозу, и Джун дрогнет. Он натянул одежды обратно на плечи, запустил руки в рукава и нащупал склянку. «Вино так вино!»       А кузен направился обратно к креслу, сильно раскачиваясь на ходу. Он был значительно пьянее, чем казалось Джуну. Как у них вообще вышло совокупиться, когда один настолько пьян, а другой – болен? Что за сила притягивала их друг к другу, не считаясь с разделявшей их пропастью?       - Знаешь, однажды гадалка, ходившая к моей матери, напророчила мне смерть от поцелуя, – хохотнул Яозу, подливая побольше вина в чашу.       «И она не солгала! – в суеверном ужасе пронеслось в голове у Джуна, а ведь он даже не был суеверным. – Этим поцелуем ты и убил себя!»       - Какова чушь! И за что только матушка прикармливала эту Яню? Чёртова шарлатанка! – Яозу вернулся в постель и протянул чашу Джуну.       - Благодарю, великий господин! – Джун умудрился подняться на колени и поклониться.       Яозу посмотрел на него как поморщился.       - Ни к чему вот это всё сейчас... Пей!       Джун сделал несколько глотков, но вовремя себя остановил. Жар усиливал жажду, а он и так был уже непозволительно пьян.       - Ты совсем белый, – заявил Яозу, пристально вглядываясь в его лицо. – Подожди, где-то у меня был порошок, который восстанавливает силы. Братец Веньян озаботился, на случай переутомлений. Я, бывает, впадаю в… бессонницу. После этого трудно собраться с силами и мыслями.       Яозу ползком пересёк огромное императорское ложе и завозился у изголовья.       «Как же подло! Убить его, когда он впервые пытается помочь мне». К глазам Джуна подступили слёзы. Ненавидя себя, он одним движением вытащил из рукава яд и плеснул его в чашу с вином.       - Вот, это нужно проглотить, – Яозу вернулся обратно и протянул Джуну пакетик с лекарством.       - Позвольте мне выпить это, когда я вернусь к себе, – чужим голосом вымолвил Джун.       - А ты хочешь вернуться к себе? – Яозу сам взял из руки Джуна чашу. – А я вот впервые желаю, чтобы ты остался. Не помню, каково это – просыпаться утром не одному. Или не знаю.       Он осушил чашу одним махом, так что Джун не успел даже моргнуть. Да он и не моргал. Полными ужаса и слёз глазами он смотрел в улыбающееся лицо кузена и совсем не понимал, как, когда всё случилось? А Яозу вдруг закатил глаза и повалился навзничь, даже не выронив из руки треклятой чаши.       Только тут Джун разрыдался в голос. Теперь он цареубийца. Хуже. Братоубийца. Как отец. Теперь нужно и о себе позаботиться, потому что если его поймают, смерть его будет мучительной и позорной.       «Чёрт! Какой же я болван! – Джун схватился за голову от запоздалого озарения. – Зачем я вылил весь яд?! И капли было довольно, чтобы отправить к праотцам полдворца! Нужно было оставить немного для себя! Тогда теперь же всё было бы уже кончено!»       Ошибка вполне может стать для него роковой. Нужно поскорее убраться отсюда, добраться до своей спальни и наконец покончить со всем. Он отёр рукавом слёзы, сполз с кровати и сделал несколько неуверенных шагов. Ноги держали плохо, но делать нечего, придётся переставлять их усилием воли. Он оправил платье, пошатываясь выбрался из императорской опочивальни, пересёк гостиный покой и оказался в приёмном, где его уже ожидали императорские слуги, чтобы как обычно проводить до покоев главного управителя. Другая часть слуг, видя, что фаворит покидает покои великого господина, направились в обратном ему направлении, чтобы прислуживать государю перед отходом ко сну. Нельзя, чтобы они обнаружили Яозу сейчас же!       - Стойте! – властно препятствовал им Джун. Властно? И как только у него вышло соблюсти столь несвойственный ему тон? – Великий господин уже спит. Он выпил немного вина перед сном, чтобы крепче спать ночью. Не тревожьте его.       Как ни странно, его послушались. То ли тон вышел в должной мере господским; то ли по тому, как он пошатывался, слуги поняли, что император пил в обществе фаворита, а посему последний точно не лжёт; то ли не впервой им было заставать великого господина, уснувшим пьяным сном, – только никто из них не посмел проследовать в опочивальню. Воистину боги были на стороне Джуна!       Спешно вернувшись к себе, он первым делом напоролся на поджидавшего его Юна.       - Ванна готова, господин. Позвольте мне помочь вам омыться.       - Где господин Веньян? – будто не слыша юношу, прогремел Джун.       - Он отправился в покои господина Ливэя. Мы не ждали вас так скоро.       Как же здорово! Настало время этим двоим наконец-то попрать все запреты в объятьях друг друга! Мысль о друзьях немного согрела Джуна.       - Хорошо. Можешь отправляться спать. Сегодня ты мне больше не нужен.       - Но господин… Вы так бледны… Как вы себя чувствуете? Достанет ли вам сил…       Джун окинул мальчишку быстрым взглядом: сам бледный, дрожит, руки трясутся.       - Иди спать.       - Но господ…       - Поди прочь!       Юн шмыгнул носом, склонил голову, скорее всего, пряча слёзы, и покорно поплёлся с глаз долой. Нехорошо. Не такими словами до́лжно проститься с тем, кто был предан тебе всем сердцем.       - Юн! – окликнул мальчишку мягко, будто прося простить за внезапную грубость. –Отдохни как следует. Спи крепко. Завтра у тебя будет много хлопот. И спасибо тебе… за всё. Ты славный.       Юн обернулся через плечо, улыбнулся сквозь слёзы и кивнул.       - Угу. И вам самых лучших снов, мой господин!       Запершись в купальне, Джун обнаружил, что до сих пор спазматически сжимает в ладони лекарственный порошок, что дал ему Яозу. Противоестественно, но ему стало жаль Яозу. Он обвёл усталыми глазами своё последнее пристанище. Сойдёт. Всё лучше, чем быть освежёванным заживо на деревянном помосте под улюлюканье недалёкой толпы. Он взял бритву и прямо в одежде забрался в заботливо нагретую для него Юном ванну. Даже во врождённом дефекте, в его плохо сворачивающейся крови, боги усмотрели определённый прок. Он зажмурился и дважды полоснул лезвием по запястью левой руки, обжёгся острой, противной болью так, что перехватило дыхание. Всё. Если его не обнаружат в самое ближайшее время, кровь, пожалуй, будет уже не остановить. А уж если опустить руку в горячую воду, то жизненно важная жидкость покинет тело чуточку быстрее. Джун ненавидел вид крови. Было из-за чего. Его замутило, когда он увидел, как вода вокруг него и одежды стремительно окрашиваются в ярко алый. Он закрыл глаза и подумал о том, что его жизнь была даже короче танца о поверженном своею любовью герое. Она пролетела быстрее самого скоротечного сна. Наверное, жизнь человека и есть сон, короткий сон, от которого он пробуждается, уходя в вечность. И повезло тому, кто успел вовремя обратить кошмар в прекрасное сновидение. Джуну не повезло, его жизнь не принадлежала ему ни единого дня, у него не было и малейшей власти над щедро отпущенным ему кошмаром. Даже смерть он избрал, подчиняясь чужой воле.       - Я исполнил всё, в чём поклялся, отец. Пожалуйста, встреть меня с улыбкой. Я очень устал.       Омертвелая рука наливалась тяжестью и тащила ко дну, но остальное тело стало легче пера, отвергая свою бренность. Лишь губы всё ещё хранили нежную печать жизни – память о единственном настоящем за весь кошмарный сон поцелуе. Печать столь лёгкую, что её, вероятно, можно захватить с собой в небытие. Больше не будет боли. Больше не будет страхов.       «Наконец-то я свободен!»