***
Что бы там ни говорил Гюрен, Юн был рад, что мутное происхождение не позволяло ему стать наложником. Конечно, юным господам не приходилось вставать ни свет ни заря и работать весь день, они одевались в прекрасные одежды, вкушали отменную пищу и не гнули ни перед кем спину, но платили за это своей свободой, а назначение их было таково, что Юну и думать об этом не хотелось. С самого детства Юн прислуживал разным господам и часто был свидетелем, как чахнут в своих золотых клетках одни и предаются разврату или топят остатки своей жизни в вине другие. Детство. Не стоит и говорить о том, чего у Юна не было. Уже к семи годам он насмотрелся на всякое, и даже самое на вид прекрасное представлялось ему уродливым. Так было, пока однажды он не увидел в дворцовом саду его… Сызмальства Юн находился в окружении красивых людей, но появившийся однажды в императорском цветнике юный господин был по-настоящему богоподобен. Точь-в-точь бог-покровитель Юна с его изящной реликвии! Даже наполненные солнечным светом глаза прекрасного незнакомца лучились небесной лазурью, а Юн и не знал, что у людей бывает такой цвет глаз. Дивный юноша никогда не играл с другими юными господами, более того, Юн слышал, как наставники строго-настрого запретили мальчикам приближаться и даже смотреть в его сторону. Но именно запреты разогрели всеобщий интерес до крайности. Мальчики шептались, что чужак, должно быть, имеет прямое отношение к императорской семье, раз даже во время прогулок его неотступно сопровождала внушительная охрана, а компанию неизменно составлял сам демон Веньян, названный брат императора и главный управитель мужской половины Внутреннего дворца, перед которым в гареме благоговели все. Юну было всё равно, кто таков сей чудесный отрок. Какая разница, кем он приходится императору, главное – кто он для Юна. А Юн слепо поверил, что неземное создание появилось в его жизни неспроста, и если он будет преданно чтить своё божество, однажды оно исполнит все заветные желания. Эта наивная детская вера стала настолько сильным личным переживанием, что он не смог поделиться им даже с Гюреном, от которого у него никогда не было тайн. Вызнав у своего покровителя, когда обычно юный господин появляется в саду, Юн стал тайком выбираться туда, пусть его присутствие и не было надобно и даже отнимало время у других обязанностей. Он прятался в кустарниках, стараясь подобраться как можно ближе к предмету своего поклонения, и замирал в благоговейном созерцании. Как же он красив! Юн любовался совершенством, и в такие моменты ему было совершенно наплевать, поймают ли его за столь неприглядным и к тому же запрещённым занятием и как строго накажут. На краткое время он забывал обо всём и был совершенно счастлив. А потом юный господин исчез… Юн даже расплакался, когда понял, что больше не увидит своё божество. Теперь он вообще слишком много плакал. Значит, всё было лишь плодом его воображения. Он сам всё выдумал, и никто не спускался с небес, чтобы сделать его счастливым. Дурак! Сам виноват! Зато именно теперь он всей душой прикипел к Гюрену. И зачем ему дался этот глупый божок! Как неблагодарно со стороны Юна молить о семейном тепле и любви, когда всё это и так у него было! Он виновато жался к Гюрену и находил утешение в его добрых отеческих объятьях. Став чуть старше, Юн в деталях узнал о тех пикантных обязанностях, которые должен был выполнять помимо обычных подай-принеси услуг, и прошёл обучение, включавшее в себя знание анатомии и немного медицины. Также ему пришлось освоить – разумеется, главным образом теоретически, – как подготовить наложника к соитию, буде на то понадобится посторонняя помощь, или помочь снять напряжение и восстановить силы после оного. Подобное ужасно смущало Юна. Он в очередной раз порадовался, что не имел никакого шанса стать наложником и проходить через все эти унизительные процедуры только для того, чтобы в конце концов предаться окончательному поруганию, безропотно отдавшись чужой похоти. Тем не менее Юн всё делал безукоризненно, чтобы не заслужить нареканий и не подвести Гюрена, чьим подопечным считался. Однако познания о непотребстве этого мира не ограничились сферой гаремных обязанностей Юна. Уже лет с двенадцати он стал замечать на себе взгляды некоторых наложников, и взгляды эти были далеки от целомудренной заинтересованности его скромной персоной. Как-то раз один из молодых господ подкараулил его в уединённом месте и недвусмысленно оттеснил в угол, зажав ладонью рот. Юн безумно перепугался, особенно когда чужая рука проникла под его одежду и принялась уверенно шарить по самым интимным частям тела. И всё-таки Юну удалось вывернуться и сбежать. Благодаря покровительству Гюрена он был переведён на другую работу, подальше от несостоявшегося насильника, но жить без оглядки больше не выходило. - Ты взрослеешь и становишься очень красивым, – с печальным вздохом прокомментировал произошедшее Гюрен. – Но вечно прятаться в закрытом пространстве от охальников нельзя. Нет гарантии, что подобное не повторится. Я боюсь однажды не уследить за тобой и опоздать с помощью. Но не волнуйся, я обязательно что-нибудь придумаю и спасу тебя из этого гиблого места. И уже через полгода Гюрен объявил, что рекомендовал Юна господину главному управителю, так как тот подбирал лучших юношей в услужение придворному вельможе из числа своих друзей. - Пожалуйста, постарайся! – наставлял Гюрен. – Тебе посчастливилось стать одним из двенадцати отобранных юношей, но господин оставит только одного. Это твой шанс выбраться из гарема. Это место уже сгубило дорогого мне человека, я не хочу, чтобы и ты зачах здесь. Знал бы ты, как мистически стал похож на него… - Но милый Гюрен! – запротестовал Юн. – Вы – всё, что есть в моей жизни! Кроме вас у меня никого нет. Если господин выберет меня, разве нам не придётся расстаться? Я не хочу этого! - Не волнуйся, глупенький, – ласково прошёлся по его волосам Гюрен. – Я попрошу господина Веньяна, и нам позволят видеться время от времени. Я знаю, он не откажет мне. Пообещай, что сделаешь всё возможное, чтобы больше никогда не вернуться в гарем. Обещаешь? Конечно, Юн пообещал. Он не хотел расстраивать Гюрена, вместо этого он расстроился сам. Но как только увидел своего потенциального нового господина… Теперь своим богом-покровителем он готов был считать Гюрена, ибо именно его стараниями Юн обрёл то, что когда-то утратил и втайне до сих пор оплакивал.Царский цветок. Часть I
19 марта 2021 г. в 12:48
Юн был бастардом. Ублюдком по рождению и по отношению к нему его собственной жизни. Выблядком судьбы. Это всё, что знал о себе Юн. Немного, но и того довольно, чтобы чтить свой шесток, не лезть на рожон и не заглядываться на журавлей в небе. Имени своего отца он не знал, знал только, что тот был вельможей при дворе его императорского величества великого господина державы Го. Вроде бы и кровь у Юна была благородная, да только наполовину. Сына вельможа нагулял, забавляясь со служанкой супруги. Беременность заметили поздно, все попытки прекратить её оказались безуспешными и только ухудшили самочувствие матери. Роды были тяжёлыми, и роженицу спасти не удалось. Зато Юн родился на редкость здоровым и пригожим. Однако супруга его отца, узнав о произошедшем и ещё не имея своих детей, возопила, что не желает признавать наследников, зачатых собственной прислугой. Так как женщина эта была дамой знатного рода, муж побоялся лишиться покровительства её родни, а посему пошёл у неё на поводу и во избежание огласки подкинул младенца вместе с подкупом в императорский гарем.
Обо всём этом Юн узнал от человека, который подкуп принял. То был один из самых молодых наставников императорских наложников, щедрой суммой он соблазнился легко и на свой страх и риск укрыл Юна в гареме. Звали отважного мздоимца Гюрен. Сам он был сыном разорившегося мелкопоместного дворянчика, с радостью запродавшего своего отпрыска в заложники императору за щедрое вознаграждение. Вообще, Юн всегда подозревал Гюрена в лукавстве и был уверен, что тот вовсе не купился на свалившееся на его голову состояние, а просто пожалел кроху, с которой его связала схожая судьба. Если бы его интересовали только деньги (а так утверждал сам Гюрен), он не стал бы с самого младенчества самолично нянчиться с Юном, практически заменяя ему отца. Впрочем, одно другому не мешало.
Никто так и не узнал, как Юн очутился в гареме. Все считали его осиротевшим дальним родственником Гюрена, а тот догадок не опровергал и даже способствовал укреплению подобного заблуждения, благодаря чему Юну и было позволено жить при гареме. Однако так как не было ни одного документа, подтверждавшего происхождение мальчика, стать императорским наложником он не мог.
- Если бы твой отец хоть немного озаботился твоей судьбой, – разъяснил Гюрен Юну, когда тот немного подрос, – то прежде чем сбагрить с глаз своих, он мог бы признать тебя сыном и внести твоё имя в семейный реестр. Так ты получил бы возможность стать юным господином императорского гарема, а он обзавёлся бы кругленькой суммой, вместо того, чтобы отдать собственные деньги мне. Теперь же, если он когда-нибудь будет вынужден оставить службу при дворе и отправится княжить в свой удел, ему придётся расстаться ещё и с законным отпрыском. По всему выходит, твой папаша не шибко умён. Будем надеяться, ты пошёл не в него.
К счастью или несчастью, узнать, в кого пошёл Юн, не представлялось возможным. Всё, что досталось ему от родителей – это имя, которое его мать успела шепнуть перед смертью, и хрупкая драгоценная эмаль с изображением юного бога-охранителя младенцев и домашнего очага, которую сунул в пелёнку горе-отец.
- Сукин сын не лишён сентиментальности, – саркастически комментировал Гюрен. – Только знай, мой мальчик, этот очаровательный божок считается также богом чувственной любви и наслаждений. Интересно, о чём именно думал твой папаша, снабжая тебя этой милой безделицей в гарем?
Юн на такие слова не обижался. Он понимал: каждый раз, когда Гюрен проходился своим острым языком по личности его отца, он главным образом костерил своего собственного, обошедшегося с ним немногим лучше. А ещё Юн почему-то не сомневался, что отец, даже такой дрянной, как его, должен был желать сыну счастья. Поэтому Юн свято хранил эмаль, пряча от посторонних глаз, и втайне молился прекрасному богу, прося вновь даровать ему семью и родительское тепло. Но как бы там ни было, а заботу Гюрена Юн ценил и был за неё благодарен. Невзирая на свою язвительность, этот человек был неизменно добр к нему, удивительно участлив и даже мягок, хотя остальных держал на определённой дистанции, ни с кем не сближаясь сам и никого не подпуская к себе. Да и будь он циничным любителем наживы, как любил представлять себя, оставил бы драгоценную эмаль младенцу, если с лёгкостью мог сбыть за приличную сумму, и Юн сроду не узнал бы о её существовании? Нет, Гюрен благородной души человек, Юн был уверен и в этом. К тому же в гареме Гюрена уважали, даже несмотря на отстранённость и замкнутость, на которые были свои причины. О них, как правило, болтали за спиной Гюрена, ничем не выдавая осведомлённости в прочее время и при других обстоятельствах.
Гюрен был одним из красивейших и талантливейших наложников своего времени, но жить ему выпало при правлении императора, страстно увлечённого лишь своей императрицей. Об утехах с юношами никто из последних императоров не вспоминал, по этой причине мысль, что кто-то из обитателей мужской половины Внутреннего дворца может стать избранником великого господина, даже не приходила Гюрену в голову. В отличие от большинства остальных юношей, которые выросли в гареме на сказках, позволяющих верить, что каждый из них может возвыситься до императорской спальни, честолюбие было ему чуждо. Рассудочное мышление и флегматичный нрав подсказывали не отрываться от земли и искать своё счастье не в сфере придворного продвижения. Поэтому когда в шестнадцать лет он влюбился в другую замкнутую в гареме пташку, то, не задумываясь, предпочёл любимого призрачным перспективам стать императорским фаворитом. Избранника Гюрена звали Лиином. Он был кроток и добр, утончённо красив и без колебаний ответил на чувства Гюрена взаимностью. Так как до исполнения двадцати лет наложникам возбранялось вступать в интимную связь, юные любовники вынуждены были скрывать свои отношения. И всё же они были счастливы.
Гюрен не чаял в Лиине души. Уютный, тихий, нежный, не ищущий ничьего общества кроме непременного присутствия возлюбленного. Они тянулись друг к другу, как цветы тянутся к солнцу. Но по закону жизни безмятежное благополучие долго продолжаться не могло. Вскоре гарем встряхнула ошеломляющая новость – великий господин желал выбрать юношу. Поверить в это было тяжело, но раз уж великий господин дал клятву не прикасаться ни к одной женщине кроме своей императрицы… Гюрен и Лиин новости подивились вместе со всеми, но особого значения ей не придали. Им обоим уже исполнилось восемнадцать, а императору было принято предлагать юношей помладше. Обаче когда начался отбор юношей, достойных предстать перед взором императора, Гюрен неожиданно попал в их число. Как же так? Почему он? Видимо, всё дело было в том, что он не выглядел на восемнадцать. Тогда почему не выбрали Лиина? Он был элегантнее и обладал более изысканными манерами. Впрочем, и этому было объяснение. Лиин так и не сумел перебороть свою скромность. Общество людей за пределами самого ближнего окружения было для него мучительным, он зажимался и выглядел очень несчастным. Разве предложишь такого императору? А может, их страсть была слишком пылкой, и наставники всё-таки заподозрили, что Лиин не непорочная лилия… Но это и хорошо. Даже отлично! Избери наставники их обоих, угроза разлуки увеличилась бы вдвое.
- Я сделаю всё, чтобы не понравиться императору, – пообещал Гюрен Лиину, а тот только печально, но благодарно улыбнулся в ответ.
Гюрен сдержал слово. Когда настал черёд проявить себя в обществе великого господина, Гюрен монотонно зачитал такое длинное и заунывное стихотворение, что императрица, сопровождавшая супруга на мужскую половину, открыто принялась зевать. А сразу после пред светлы очи государя предстал чудесный мальчик из младших товарищей Гюрена и, сам того не подозревая, сделал всё, чтобы избавить их с Лиином от расставания. Это был Веньян, которому судьба прочила дивную будущность, но Гюрен вовсе не желал его судьбы. Он счастливо вернулся в объятья Лиина, чтобы больше никогда их не размыкать. Вместе они искренне молились богам за благополучие Веньяна и за то, чтобы юноше удалось сконцентрировать внимание государя только на себе и как можно дольше сохранять его благосклонность.
Перенесённые страхи и переживания сблизили Гюрена и Лиина ещё больше. Они осознали бесценность друг друга. Срослись кожей, проникли в кровь, понимали один другого, не произнося ни слова. Их счастье оставалось безоблачным ещё пять лет. А потом Лиин стал кашлять кровью. Чахотка. Он угас за год, повергнув Гюрена сначала в абсолютную беспомощность и отчаяние, а затем и в глубокую, непроходящую скорбь. Его жизнь была разбита. Он лишился сердца и превратился в живого мертвеца, не желая более искать даже приятельства с окружающими его людьми. Год понадобился только на то, чтобы вновь начать походить на человека. А потом ему было предложено стать наставником новонабранного молодняка.
Место наставника являлось придворной должностью, обличённой властью и свободами, которыми наложники не обладали, а потому считалось пределом стремлений каждого обитателя гарема, которому не посчастливилось стать пристрастием великого господина. Старших наставников выбирали среди наиболее одарённых во всех смыслах наложников, способных передать свои знания и умения молодой поросли, младших – среди самых расторопных и сметливых гаремных прислужников, в их обязанности входила помощь старшим – выполнение мелких поручений и не самой приятной работы. Должности эти соответствовали старшему и младшему евнуху на женской половине, а евнухи, как известно, заправляют в гареме всем.
Гюрен согласился на предложенную должность только по одной причине – наставники могли покидать дворец. После смерти Лиина нахождение в замкнутом пространстве, где ещё совсем недавно каждый уголок полнился безграничным счастьем, а теперь – столь же безграничной болью, сделалось невыносимым. Получив возможность выбираться из четырёх стен, Гюрен вздохнул немного свободнее и стал крепнуть душой. Лучшим отвлечением для него стали игорные дома, куда он и отправлялся при первой же свободной от выполнения своих обязанностей возможности. Играл он азартно, но не бездумно, так что в долги не влезал. И всё же денег периодически не хватало. Тут-то и свалился на его голову бессовестный папаша Юна с младенцем и взяткой наперевес. Может, Гюрен и был циничным любителем наживы, пожелавшим наладить за счёт Юна своё финансовое положение, только в гареме болтали, что с появлением «родственника» господин старший наставник стал глядеть веселей и завязал с азартными играми.