Палаты сновидений

      …Юн очнулся в своей постели. Что? Ему приснился кошмар? Какое облегчение! Уловив движение рядом, он повернул голову. Господин Ливэй? Что он тут…       - Зашёл проведать. Как ты, Юн? Похоже, порядком измотался.       Сердце ухнуло камнем. Нет, не сон. Тогда выходит, он…       - Ты уснул подле господина Джуна. Господин Веньян перенёс тебя в постель.       Юн даже подпрыгнул на месте.       - Господин Веньян? Сам?!!       Господин Веньян поручил ему следить за состоянием его высочества, а Юн заснул. Пинками нужно было будить за такое! А господин Веньян сам собственноручно его, слугу, понёс отдыхать… Помыслить страшно! Стыд! Значит, главный управитель к тому же видел, как он уснул, прижимаясь к руке молодого господина! Молодой господин! Юн вскочил на ноги, одним движением оторвавшись от постели.       - Что с господином Джуном?! Он пришёл в себя?!       - Да не дёргайся ты так, напугал! – вздрогнул Ливэй. – Ещё не пришёл. Но это обязательно скоро произойдёт. Врач осмотрел его, пока ты спал, и отметил, что у его высочества улучшается цвет лица. И это действительно так.       - Слава богам!       Юн принялся спешно приводить в порядок своё платье и причёску. Побыстрее бы вернуться к его высочеству!       - Никуда не пойдёшь, пока не поешь, – в очередной раз прочитал его мысли господин Ливэй.       - Но я не хочу есть, господин!       - Без разговоров. Господин Веньян велел проследить, чтобы ты обязательно поел. Это не займёт много времени, я принёс тебе кое-что для быстрого перекуса. Чай ещё не успел остыть. Неужели ты ответишь неблагодарностью на нашу заботу?       Запрещённый приём. Юн не мог позволить себе быть неблагодарным. Вторым страхом после панической боязни потерять дорогих ему людей был страх оскорбить тех, кто был добр к нему. Пришлось подчиниться. Чай действительно был ещё горячим, как и рисовые пирожки, а свежий мёд оказался удивительно ароматным, но всё это никак не хотело лезть в глотку. Юн пропихивал в себя снедь, давясь и косясь на господина Ливэя, который внимательно наблюдал за его действиями. В любое другое время Юн сумел бы насладиться лакомством, предназначенным явно для господского стола – уж ему-то выпечка с пылу с жару и тем более мёд особо не перепадали, – но сейчас он мог думать только о господине Джуне. Ну вот, остался последний кусочек, лишь бы не подавиться.       В опочивальню его высочества Юн вернулся вместе с господином Ливэем. Господин Веньян сидел у постели принца. Встретившись взглядом с вошедшими, он лишь отрицательно помотал головой. Значит, всё без изменений.       - Юн отдохнул, теперь ваша очередь, – обратился к Веньяну Ливэй.       - Но я не хочу спать!       - Без разговоров. Не спорьте со мной и не заставляйте утаскивать вас силой.       «Ого! – поразился Юн. – Он смеет разговаривать с демоном, как с непослушным мальчишкой?..»       По всему было видно, что господин Веньян поразился не меньше, а оттого и нужных слов подобрать не сумел.       - Вы… да как вы… – вот и всё, что смог выдавить господин Веньян, прежде чем, насупившись, подчиниться.       А потом вновь настало время ожидания и отчаянных молитв. Господин Ливэй позволил Юну занять место у самой постели молодого господина, и Юн, позабыв о смущении и приличиях, не сводил глаз с лица принца. Оно и правда будто бы немного порозовело. Всё будет хорошо! Сердце взволнованно затрепыхалось в груди. Вскоре от императора явились посланцы, которых утром поминал господин Веньян. Господин Ливэй ушёл объясняться с ними, и Юн, пользуясь счастливой возможностью, поспешил вновь дотронуться до руки молодого господина. Рука была тёплая. Юн даже в голос рассмеялся от радости, теперь он не сомневался, что господин поправится. Нужно только ждать.       - Ты должен знать, что говорить слугам, – обратился к Юну возвратившийся господин Ливэй. – Им было сказано, что у господина Джуна жар и он не может покинуть постели. В посланиях императору будем передавать то же. Так как господин Джун был нездоров и до сего дня, все охотно верят, что его болезнь обострилась. Юн, если кто-то спросит тебя о его высочестве, ты должен говорить только это.       - Понимаю, господин, – отвечал Юн с поклоном.       Конечно, ни к чему пока кому-либо знать, что произошло. А если и вовсе удастся скрыть, что натворил молодой господин, будет совсем замечательно. Император наверняка разгневается, когда узнает. Лучше его не ярить, пока положение его высочества и без того удручающе. Теперь, когда самые ужасные опасения понемногу улеглись, Юн призадумался о том, что подспудно терзало его, но купировалось до сего момента страхами за жизнь его высочества. Почему господин сделал это? Почему решился убить себя? Единственную причину Юн видел в императоре Яозу. Ведь когда-то он и сам думал, что на месте господина Джуна предпочёл бы смерть. Но если так, то почему сейчас? Зачем его высочество терпел так долго? Или это как раз потому, что он так долго терпел? Да и кому бы достало выдержки? Но как же все они – господин Веньян, господин Ливэй, сам Юн? Все они любили его высочество, так почему же он был к ним жесток, нанося себе смертельные раны? И опять Юн оправдывал эгоизм господина перенесёнными страданиями. На глазах господина погибли родители, сам он годами подвергался унизительнейшему поруганию. Кому дано знать, что творилось все эти годы в сознании его высочества? Юн был уверен в одном: когда господин вернётся к жизни, будет сделано всё, чтобы страшное намерение больше никогда не посещало его мыслей.       А время шло, вернулся господин Веньян и в свою очередь вытолкал отдыхать господина Ливэя. Императорские прислужники продолжали являться каждые два часа, и теперь выпроваживать их отправлялся главный управитель. И вот уже ночью, когда господин Веньян в очередной раз отлучился, чтобы вежливо выставить императорских посланцев вон, его высочество открыл глаза…

***

      Признаться, Юн ожидал чего угодно, только не тех безжалостных слов, которые обрушил на него господин Джун, придя в себя. Когда обрадованный добрыми вестями господин Веньян приказал принести горячего бульона, чтобы как можно скорее поставить его высочество на ноги, Юн всё ещё находился в полнейшей прострации от услышанного. Как только он принёс бульон, его высочество скрипнул зубами и, собравшись всеми своими скудными силами, на глазах у изумлённых Веньяна и Ливэя запустил чашкой в Юна. Изнеможённо откинувшись на подушки, принц тем не менее не переставал гневно выкрикивать:       - Это он станет меня кормить?! Ну уж нет! Пусть не смеет даже приближаться ко мне! Видеть его не могу! Убирайся! Слышишь? Что вам всем от меня надо?! Почему вы не дали мне освободиться?! Я был почти счастлив! Что я вам сделал?! За что?!       Юн в ужасе бухнулся на колени, зажмурил глаза и закрыл уши руками. Больно! Страшно! Будто все девять небес одно за другим обрушивались на его несчастную голову. Почему его высочество говорит такое?! Господин Веньян кинулся успокаивать принца, а господин Ливэй деликатно вытеснил Юна из покоя.       - Не обращай внимания, Юн, – быстро выговорил он. – Господин не в себе. Его можно понять. Это пройдёт. Но сейчас тебе лучше не показываться ему на глаза, пусть успокоится.       Юн только глупо кивал и плакал. А потом привычным способом через щёлку приоткрытой двери наблюдал, как господин Веньян с ложечки спаивает его высочеству вновь принесённый господином Ливэем бульон. Что шепнул ему демон, чтобы заставить глотать пищу одновременно со слезами, которые не переставая лились по его лицу во время всей трапезы?.. Юн тоже плакал и глотал вместе со слезами горькую обиду. Приятного всем аппетита! Да как же господин мог сказать такое?! Он вообще наболтал Юну отборной дичи. Сомневаться не приходилось, его высочество бредил после длительного нахождения в бессознательном состоянии. И всё же Юн не мог побороть досады. Как же так? За что господин ненавидит его, ведь Юн спас господина? Да что же это он только и делает, что рыдает! Хватит! Позорно! Сейчас он успокоится и больше не заплачет. Никогда!       Юн тихонько притворил дверь и призадумался. Поразмышляв и припомнив все события двух последних суток, он ещё раз перебрал в памяти сказанное принцем после пробуждения. А такой ли уж бред это был? Юн зажал пальцами воспалённые височные артерии. Так. Что из сказанного господином помимо слов ненависти поразило его больше всего? Три вещи. Уверенность господина в том, что его казнят; удивление, что император жив; требование рассказать о каком-то яде. Так-так-так! А если взглянуть на всё это в обратном порядке... Только тут Юн вспомнил о подозрительном пузырьке, найденном им в ночных одеждах принца. Чёрт! Как же он мог о нём забыть?! Может ли быть, что это и есть яд, который поминал молодой господин? Но зачем ему яд?! Он хотел отравить его величество?!! КАКОЙ УЖАС!!!       Перед мысленным взором Юна начала складываться леденящая душу картина событий, и быстрота, с которой она складывалась, добавляла дрожи, ибо подтверждала, что Юн не ошибался. Его высочество решился отомстить великому господину за свою поруганную честь, попытался отравить его и покончить с собой. Но так как Юн накануне подменил склянку с ядом… КОШМАР!!! Юн, сам того не подозревая, вмешался в смертельную игру и даже умудрился её сорвать. Теперь понятно, отчего господин Джун опасался казни. Его разорвали бы на тысячу кусков только за одно намерение убить императора. Да как он вообще осмелился пойти по стопам своего отца?! Каким бы чудовищем ни был император Яозу, но дерзнуть поднять руку на наследника богов на земле…       Юн замотал головой, отказываясь верить. И как его угораздило оказаться втянутым в такую жуть?! Зато Юн больше не чувствовал обиды на молодого господина. Его высочеству должно быть безумно страшно. Его план раскрыт Юном, и он наверняка опасался, что Юн, пусть и ненароком, мог сболтнуть кому-то лишнего. Тогда господина ждёт страшная кара! Конечно, Юн никому не расскажет! «Положитесь на меня, господин!» Какое счастье, что Юн наткнулся на склянку с ядом! Какое счастье, что не успел рассказать о ней господину Веньяну! Какое счастье, что спас жизнь его высочеству! Какое счастье, что его величество не пострадал! Боги направляли Юна! Славьтесь в веках, великие вседержители!       Нет, Юн ничего не расскажет господину Веньяну, сохранит верность его высочеству до самого конца. Никто не должен узнать о том, что на самом деле произошло! Юн отменит случившееся! Конечно, господин Веньян достоин самого высочайшего доверия, Юн промолчит не из-за сомнений в нём. Если Юн расскажет всё Веньяну, тот обязательно возьмётся перевоспитывать его высочество, а следовательно, принц поймёт, что Юн не умеет хранить тайн. И тогда… тогда… он прогонит Юна уже навсегда. Значит, нужно доказать господину, что ему можно доверять даже вопросы жизни и смерти. А яд… Кстати, что делать с этой чёртовой склянкой? Если её обнаружат у Юна – беда. Но если Юна погонят из дворца, и он в одночасье лишится и своего принца, и Гюрена, то и жить тогда незачем. И тогда уж лучше яд, чем верёвка, лезвие или, например, прыжок с моста. Юн решился яд придержать. Посчитав его лекарственной микстурой, он опрометчиво оставил флакон среди собственных принадлежностей косметического обихода. Стоило поторопиться и понадёжнее укрыть отраву. Достав склянку, а также припрятанную накануне окровавленную одежду, Юн замотал одно в другое, затем распорол по шву свою подушку и впихнул внутрь свёрток. Вновь аккуратно зашив подушку, он стал крутить и сжимать её и так и этак, но в мягком коконе ткани и пуха стекляшка не прощупывалась. Ну вот и отлично.       Юн немного успокоился и даже приободрился. Он был готов принять любой исход, что уготовит ему молодой господин. А перед самым отходом ко сну к нему заглянул господин Веньян. Ничем не смущаясь и вгоняя в смущение Юна, господин опустился прямо на пол рядом с ним и проникновенно пропел:       - Не держи зла на его высочество, Юн. Молодой господин ненавидит сейчас весь мир. На тебя он гневается особенно, ты разрушил замысел, на который ему тяжело было решиться, ведь никто не идёт на смерть легко. Признаюсь, я даже представить не мог, что Джун способен на такие саморазрушительные порывы. Я ломаю голову, но никак не могу понять, почему он сделал это, да ещё именно теперь, когда великий господин смягчился к нему. Я столько сил приложил, чтобы примирить их, всё шло так хорошо и вдруг… Но однажды, Юн, его высочество обязательно поймёт, что обязан тебе жизнью. Он будет просить тебя о прощении и благодарить за спасение, как благодарю тебя я, – господин Веньян совершенно неожиданно склонился перед Юном в низком поклоне, припадая лбом к самым циновкам. – Спасибо тебе, Юн! Спасибо, что спас Джуна!       Юн сделался пунцовым и тоже распластался перед главным управителем.       - Прошу вас, прекратите, господин! На моём месте так поступил бы всякий! Я лишь исполнял долг перед его высочеством! Пожалуйста, сделайте так, чтобы молодой господин поскорее оправился от отчаяния, толкнувшего его в объятья смерти!       - Мы сделаем это вместе, – ответил Веньян, поднимаясь и обнимая Юна.       И Юн доверился господину Веньяну. Тот посоветовал не показываться какое-то время на глаза принцу, и три последующие дня стали сущим мучением. Юн мог только подглядывать, как другие ухаживают за его высочеством, отчаянно завидуя каждому, кому было позволено войти в спальню господина. Веньян старался не отходить от принца, а если обстоятельства всё же вынуждали его покинуть спальню, господин Ливэй тут же занимал его место. Всякий раз, когда Веньян оставался один на один с молодым господином, он усаживался рядом с постелью его высочества и подолгу разговаривал с ним. Точнее, говорил господин Веньян, а господин Джун лишь слушал, уставившись в пространство перед собой. Что именно говорил главный управитель, Юн не слышал, но уже на четвёртый день его высочество пожелал подняться с постели, а Юну было разрешено вновь прислуживать ему. Радость мешалась с ужасом, когда Юн входил в покой молодого господина. Как же он боялся, что увидев его, принц Джун вновь придёт в неистовство и выставит его вон. Однако принц вёл себя так, будто Юн стал невидимкой – не удостоил ни единым взглядом, ни разу не обратился к нему. Ну и ладно! Ну и пусть! Главное, что он не гнал Юна от себя, а большего и не нужно. Юн ещё усерднее, чем прежде, предугадывал нужды и желания молодого господина, стараясь ничем не докучать ему. Господин шёл на поправку. Если не душевно, то хотя бы физически. Он хорошо питался и даже спал ночами, вот только казался живым мертвецом. Господин ни с кем не говорил и проводил дни у окна, продолжая устремлять невидящий взор в никуда. Все указания отдавал за него господин Веньян, он же решал, когда принцу приниматься за пищу или ложиться спать. Его высочество ничему не сопротивлялся. Безвольной куклой он съедал принесённые Юном завтраки, обеды и ужины, молча укладывался в постель, когда главный управитель интересовался, не хочется ли его высочеству отдохнуть. Жизнь и смерть теперь ничем не разграничивались для него.       Юн отдал бы всё, чтобы любимый господин стал прежним. Пусть бранит его с утра до ночи, пусть швыряет в него посудой, но живёт! Больно смотреть, как он сидит вот так без движения, не видя и не слыша ничего вокруг, и быть неспособным что-то исправить и помочь. Отдал бы всё… вот только предложить богам Юну было нечего. И всё же боги слышали молитвы и благоволили ему. На седьмой день в покои главного управителя ворвался… император! Лекарь как раз делал господину Джуну перевязку, когда до смерти перепуганные слуги заскулили под дверями, докладывая о высочайшем визите. Господин Веньян велел Юну вывести врача через его комнатушку, а сам выскочил наперерез великому господину.       - Я хочу его видеть! – вовсю бушевал император Яозу. Разорялся так громко, что и господин Джун, и вернувшийся в его спальню Юн прекрасно слышали, как он спорил с Веньяном в соседнем покое.       - Его высочество всё ещё не покидает постели. Нам удалось справиться с его жаром, так что уже завтра ваше величество сможет…       - Хватит кормить меня завтраками, братец! Каждый день я только и слышу, что у него жар, но вот уже завтра ему обязательно полегчает, и я смогу увидеть его. Почём мне знать, что вы не лжёте? Может, ему стало хуже! Может, он уже умер! Может, сбежал! Что вы скрываете от меня?!!       - Что вы такое говорите, ваше величество! – невозмутимо парировал демон. – Кто бы посмел лгать императору?! Я лишь остерегаю вас для вашей же пользы! Не хватало ещё, чтобы вы подхватили от его высочества заразу!       - Да, да, да! Я уже слышал и это! Отойдите, братец! Я удостоверюсь во всём сам!       - Но господин! Позвольте его высочеству хотя бы привести себя в порядок!       - Смеете заставлять императора ждать?!       - Как можно! Но господин Джун должен предстать перед великим императором Го в подобающем виде!       - Даю три минуты!       - И одной будет довольно, господин.       В следующий миг главный управитель ворвался в спальню с горящими глазами и вполголоса, но не терпящим неповиновения тоном, приказал:       - Ваше высочество, живо в постель! Юн, накинь на господина какое-нибудь платье, чтобы скрыть бинты! И руку спрятать под одеялом! Вот так! Ваше высочество, вы оправляетесь от жара, постарайтесь изобразить поубедительнее.       Успели как раз вовремя. Разумеется, выжидать три минуты его величество не стал.       - Оставьте нас одних! – распорядился император, вошедший в покой почти следом за господином Веньяном.       Юн улизнул в свою каморку до того, как господин Веньян успел утянуть его за собой в гостиную. Юн больше не стыдился признаться себе, что намерен подслушивать и даже немного подглядывать. После случившегося он был намерен не спускать с молодого господина глаз, чтобы быть в курсе всего происходящего с ним и не позволить повторно навредить себе. Устроившись у заветной двери в опочивальню принца, Юн принялся наблюдать.       Император Яозу присел на край постели его высочества и прилип к нему пристальным взглядом. Он будто бы не решался заговорить, и видеть самодержца таким неуверенным было крайне странно. Наконец великий господин звучно вздохнул и произнёс:       - Ты так бледен и исхудал… Мне больно видеть тебя таким.       Его высочество впервые за последние дни вышел из сковавшего его оцепенения. Он вздрогнул и уставился на царственного посетителя так, будто никогда прежде не видел.       - Как ты себя чувствуешь? Не надобно ли тебе чего? Только скажи, и я…       - Благодарю вас, государь, – удивительно твёрдо ответил принц Джун, и у Юна потеплело внутри, он не слышал любимый голос с того дня, как господин выгнал его, облив бульоном. – Мне уже лучше, и я ни в чём не нуждаюсь.       - Я… боялся, что ты не сможешь справиться с болезнью. Братец сказал, что тебе стало хуже после той ночи… у тебя была лихорадка… я боялся…       - Разве есть что-то, чего может бояться богоподобный повелитель Го? – второй раз дерзко перебил великого господина принц.       - Представь себе, есть! – в голосе императора послышалась привычная властная интонация. Он вмиг пришёл в себя и выпалил с укором и вызовом: – У всех есть слабости, даже богам они не чужды! В ту ночь я видел, что ты нездоров, но не смог отказать себе в твоих объятьях. Это была моя слабость. Я хотел проснуться поутру не один. Это тоже была моя слабость. Твоё нынешнее нездоровье – следствие моей слабости. И я возьму на себя ответственность…       - Нет смысла переживать из-за безделицы. Ваше величество были вольны поступать, как заблагорассудится.       - Неужели тебе всё равно?       - Удел раба – подчиняться своему господину.       - То есть ты хочешь сказать, что в ту ночь, лишь покорно удовлетворял мою прихоть?       - Как и всегда, господин.       - Просто был моей шлюхой?       - Я буду, кем захотите, господин.       - А если я прикажу тебе отдаться сотне?       - Отдамся сотне.       Император Яозу зло усмехнулся.       - Да, это слова настоящей шлюхи. Вот только ты лжёшь!       - Господин?       Принц посмотрел на императора Яозу испуганно. Нет, он вовсе не боялся императорского гнева, Юн сразу понял это. Господин Джун взглянул в лицо смерти, вряд ли после такого дрогнешь перед смертным, будь он хоть сам император. Его высочество испугался не императора, а того, что тот собирался сказать.       - Ты лжёшь! Ты не притворялся, когда отвечал на мой поцелуй. Ты был искренен. Ты желал его так же, как и я!       Господин Джун очевидно намеревался ответить, но был столь глубоко поражён чем-то Юну неведомым, что смог лишь произнести:       - Господин…       - Да! Думал, я сделаю вид, что не помню? Я поцеловал тебя не потому, что был пьян и забылся, а потому что хотел этого. Хватит! Я долго лгал себе, но больше не выходит. Нет ничего глупее, чем лгать самому себе, так что и ты прекращай. Я больше не могу ненавидеть тебя. Всё это время, что я не видел тебя… одним словом, братец сказал, что ты тяжело болен, что ты в беспамятстве и… мне вдруг подумалось… «Что, если он умрёт?» Эта мысль стала мне невыносима. Я осознал, что привязался к тебе. Я не хочу терять тебя! Поэтому я здесь. Я ни за что не наговорил бы всей этой чуши, если бы не боялся потерять тебя.       Юн не сумел бы описать гримасу, исказившую лицо его высочества. Трудно сказать, чего в ней было больше – отвращения, ужаса или изумления. Пару мгновений принц хранил неподвижность каменного истукана, а потом вдруг громко и взахлёб расхохотался.       - Прекратить лгать, говорите вы? Что ж, давайте начистоту! – господин Джун выплёвывал слова сквозь приступ смеха, но чем больше говорил, тем явственнее его смеющееся лицо кривилось выражением му́ки, пока наконец слёзы не брызнули из глаз, превращая хохот в истерику. – Вы же ждёте от меня ответного признания? Так вот! Я ненавижу вас! Вы, мой родич, превратили меня в подстилку и измывались надо мной годами! Нет такой мерзости, которую вы не заставили бы меня сделать! За что?! Чем я виноват перед вами? Вы – мой старший брат! В детстве я мечтал, что однажды мы подружимся. Что вы станете мне примером и опорой. А вы предпочли сношать меня, словно подзаборную девку! Знаете, как это называется? Инцест! Извращение! Но что вам, богоподобному властителю Го, до людских понятий и запретов! На высотах своей божественности вы, поди, и слов-то таких не слышали! И вы хотите, чтобы я поверил, что вдруг стал дорог вам? Серьёзно? Да меня тошнит от вас! Теперь можете казнить меня за всё сказанное. Мне плевать! Давайте, освободите уже меня от себя! И знаете что! Я вовсе не мучился лихорадкой! В ту ночь, когда вы поцеловали меня, я твёрдо намеревался вас…       Звонкая пощёчина прервала неудержимый поток слов в самый критический момент. «Боги хранят господина! – облегчённо выдохнул сжавшийся от ужаса в комок Юн. – С его губ чуть не сорвался собственный смертный приговор!» Впрочем, ничего гибельного его высочество при всём желании изречь уже не смог бы, потому как в тот же самый миг, когда истерика была прервана отрезвляющей оплеухой, он оказался втянут в крепкие объятья императора Яозу и прижат своими губами к его губам. Поначалу принц брыкался, но сил у него всё ещё было ничтожно мало, и скоро он обмяк в руках великого господина.       - Вот он, наконец, настоящий ты! – приговаривал император, лаская влажные от слез губы. – Говоришь, что думаешь! Ни страха, ни притворства! Туан, а не та блядская кукла, в которую я тебя превратил!       Великий господин Яозу улыбался и гладил принца по длинным распущенным волосам. Господин Джун продолжал плакать и дерзить.       - Ты же сам хотел куклу! Зачем тебе я?       - Я пожалел о своём желании в первую же ночь, когда…       - Когда изнасиловал меня.       - Перестань.       - Изувечил моё тело. Тебе нравилось делать это.       - Прекрати!       - Ты наслаждался моей болью и унижением.       - Замолчи!       - А то что? Что ты можешь мне сделать? Ненавижу тебя! Не прощу! Никогда!       - Пощади, пожалуйста!       - Нет! Ты – мразь!       - Я знаю. Как ни обзови, будешь прав. Поцелуй!       - Никогда!       - И всё же ты меня целуешь.       - Заткнись!       - Твои губы – уста бога.       - Бога смерти.       - Я готов умереть от твоего поцелуя. Помнишь предсказание Яню? Ты моя судьба.       - Я твоя погибель. Ненавижу тебя! Ненавижу!       - Люблю…       - Лучше бы тебе сдохнуть!