Палаты сновидений

      После всех драматических событий последнего времени наступил период затишья. Спокойствие и умиротворение. Штиль после шторма. Перемирие после войны. Принц Джун продолжал получать от императора щедрые дары и проводить время в его обществе, но ни разу с того дня, как великий господин узнал о суицидальной попытке кузена, он не пригласил принца в свою спальню.       - Горазды Туаны обеты давать! – заявил господин Веньян, узнав о намерении императора относиться к принцу как к брату. – От лягушки лягушки родятся. Что отец, что сын. Наобещают, а мне расхлёбывать.       - Что вы имеете в виду? – изумился его высочество более чем двусмысленной фразе.       - О нет-нет! Не обращайте на мою болтовню внимания! – нервно засмеялся и быстро замахал ладонью господин Веньян, очевидно, поняв, что сболтнул лишнего. – Раз пообещал, исполнит. Это уж можете мне поверить. Я очень рад! Да позволят Яозу боги вымолить у вас прощение! Мои поздравления, ваше высочество! Ваш кошмар окончен. Кто бы мог подумать, что ваш страшный поступок произведёт такое впечатление на великого господина. Только умоляю вас, не решайте впредь проблемы сим ужасным способом! Вы ранили не только себя, но и всех, кто вас любит. Что это с вами? Вы совсем не выглядите довольным.       - Нет-нет, я рад! – заверил молодой господин довольно тусклым голосом. – Наконец-то всё встало на свои места.       «Так ли это?» – думал Юн, наблюдая за ним.       День ото дня господин становился всё задумчивее. Он словно потерялся в собственной жизни и никак не мог отыскать ей предназначения. Кто бы мог понять его лучше Юна, считавшего своё рождение глупой ошибкой, упущением богов. Только в служении господину Джуну он и видел смысл собственного существования.       - Как вы думаете, господин Веньян, – спросил однажды его высочество, – если я теперь не наложник императора, имею ли я право на свободу? На свою собственную интимную жизнь?       - Почему вы спрашиваете об этом меня? – улыбнулся управитель. – Спросите Яозу.       - Как я могу? Он убьёт меня на месте.       - Вот вам и ответ.       - Несправедливо!       - Скажите, ваше высочество, а как бы вы отнеслись к тому, чтобы великий господин взял себе другого любовника?       Принц вмиг переполошился.       - Что?! Яозу хочет взять наложника?! Что вам известно? Он просил вас подыскать ему кого-то?       - Ничего такого, я просто спросил, – хитро сощурился господин Веньян. – Но кажется, такой расклад вам не по нраву.       - Да, вы правы, – поразился собственной реакции господин Джун. – Мне было бы… тягостно?..       - Тогда вы должны понять Яозу. Ему тоже тягостно вот так в одночасье осознать вас отдельной от его чувств и желаний личностью. Братом. Он привык относиться к вам иначе.       - Да. Нам обоим нужно время, – отчего-то помрачнел его высочество. – Много времени.       И время пустилось в ход. Месяц за месяцем Юн наблюдал, как его высочество радовался ежедневным встречам с тем, кого прежде отчаянно ненавидел, и каким печальным с них возвращался. Великий господин и принц Джун стали проводить так много времени вместе, что при дворе поднялся ропот. Ни придворные, ни министры толком не понимали, кто таков этот человек, крадущий драгоценное время его величества. Любовник? Родственник? Никто по-прежнему не осмеливался задать прямой вопрос императору, а сам он и не думал давать разъяснений. Похоже, великому господину нравилось дразнить двор. По этой причине, видимо, он не спешил объявлять о возвращении господину Джуну титула и земель, как пообещал его высочеству. Наслаждался замешательством двора.       «Кем бы ни был этот щенок, его общество пагубно для великого господина, – шептались при дворе. – Государь слишком растворился в нём. Помнится, его отец, покойный император Ки, прежде чем начать развлекаться со своим мальчишкой, обзавёлся наследником. И отцом он стал, будучи моложе теперешнего возраста его величества. Императору Яозу уже двадцать восемь лет. Пора бы напомнить ему о долге». Юн не сомневался, что эти пересуды достигали слуха принца Джуна. Стало страшно, мало ли что может вытворить молодой господин. Спокойствию и умиротворению быстро пришёл конец.       А потом случилось очередное суточное исчезновение господина Веньяна, за которым явились от императора переполошённые слуги. На этот раз ни господин Джун, ни господин Ливэй не сторожили главного управителя у дверей. Они удались каждый к себе и не высовывали носа из своих покоев до самого возвращения господина Веньяна. А когда он вернулся, его высочество решительно потребовал разговора.       - Его величеству снова нездоровилось? – холодно бросил он в спину главного управителя, спешившего скрыться в своей спальне.       - Именно так, – не менее холодно отозвался тот.       - Да полноте! Хотите, поделюсь своими соображениями на этот счёт?       - Совершенно точно не хочу.       - Тогда давайте так. Либо вы говорите мне, что происходит, либо я говорю, что думаю об этом, господину Ливэю.       - Если я расскажу вам, клянётесь, что ни одна живая душа не узнает? – севшим голосом выдвинул ультиматум господин Веньян.       - Даже господин Ливэй?       - Особенно господин Ливэй!       - Что бы вы ни скрывали, господин Ливэй предполагает худшее.       - Жизнью клянитесь!       - Клянусь.       И господин Веньян увёл его высочество к себе. Вернулся господин Джун мрачнее грозовой тучи, отказался от ужина и почти не спал ночью. Как назло, на следующий же день император Яозу пожелал явиться в обществе его высочества в зал советов, а там все министры вдруг пали ниц и официально обратились к государю с мольбой даровать империи Го великую госпожу, чтобы вместе с его величеством она могла осчастливить свой народ рождением долгожданного наследника. Император обещал министрам обдумать их просьбу и сообщить о своём решении.       За вечерним чаем его высочество не вымолвил ни слова. От ужина он снова отказался, пожелав пораньше лечь спать. Пока Юн приготовлял его постель, принц сидел у окна с потухшим взглядом, совсем как семь месяцев назад. Всем своим сердцем Юн желал больше никогда не видеть у господина такого взгляда, но что он мог поделать?       - Не уходи, Юн, – еле слышно проговорил его высочество, когда постель была готова. Ещё ни разу Юн не слышал, чтобы господин обращался к нему так проникновенно. – Мне холодно и немного не по себе. Останься со мной.       Господин снова искал его общества! Сердце Юна ломилось из груди. Ему было стыдно признать, но смятение принца обернулось для него возможностью почувствовать себя счастливым. Подобный восторг он испытал лишь однажды – в ночь, когда осмелился поцеловать его высочество во время сна.       - Да, мой господин! – пролепетал он, всеми силами стараясь сдержать радостную дрожь. – Позвольте помочь вам раздеться.       - Ведь это ты стащил яд? – в задумчивости спросил принц Джун, пока Юн облачал его в ночные одежды.       - Простите, господин! – грохнулся на колени Юн.       Принц тут же принялся поднимать его обратно на ноги.       - Нет-нет, я не сержусь на тебя. Но что ты сделал с ним?       - С ядом? Я вылил его, – не моргнув солгал Юн.       - Так и знал. Жаль. Такого теперь не достать.       - Неужели господин всё ещё думает о…       - Ну что ты, конечно же нет, – подозрительно равнодушным тоном отрицал принц, укладываясь в постель. – Ляг рядом.       Он отвернул край одеяла, похлопал по свободному месту рядом с собой и посмотрел на Юна такими печальными глазами, что тот даже не сумел как следует поразиться неслыханному приглашению.       - Но господин…       - Если боишься измять одежду, сними верхнее платье.       Юну было значительно труднее сесть за один стол с Веньяном и Ливэем, чем противостоять не терпящей возражения воле молодого господина и сладостной перспективе оказаться с ним под одним одеялом.       - Пожалуйста, поторопись, – добавил принц Джун ласково, почти моляще. – Мне действительно холодно. Вот, попробуй сам.       Он протянул Юну свои руки, и Юн не мог более сдерживать себя. Он скинул верхнюю одежду, оставшись лишь в исподнем платье, и опустился в постель принца, касаясь его рук в ответ. Руки были холодными.       - Господин, уж не больны ли вы?       - Нет, Юн. Моё тело абсолютно здорово, – отвечал принц, набрасывая на него одеяло. – Но о душе того же сказать не могу. Обними меня.       Джун подался к нему, придвинулся так близко, что Юну невольно подумалось: «Никто и никогда ещё не был настолько сопределен со мной». Личное пространство одного стало единым для обоих. Юн заключил господина в кольцо своих рук, и господин вдруг улыбнулся.       - Как хорошо. Ты такой тёплый.       Они долго смотрели в глаза друг другу, а потом господин, выпростав руку, коснулся изящным пальчиком лба Юна и медленно повёл им до переносицы, вдоль переносицы до кончика носа, затем вниз к губам и остановился на них, словно запечатывая знаком молчания. Юн не сумел справиться с порывом и немного сжал губы, легко-легко целуя мягкую подушечку. Господин вновь улыбнулся. А Юн поразился: «Неужто ему и правда наплевать на сословные различия между нами? Будто вовсе и не потомок божественного рода императоров, а простой мальчишка – так он естественен и искренен. Сейчас мы оба просто мальчишки. Вот же нелепица! Как такое может быть?» Сердце билось так бешено, что господин не мог не почувствовать. Это ужасно смущало.       - Я согрею вас.       - Спасибо.       Господин прошептал свою благодарность в самые губы Юна, обдавая их тёплым дыханием. А в следующее мгновение он уже обжигал их поцелуем. Его высочество сам поцеловал его! Чудо! Юн вновь задрожал всем телом. Но в какой бы эйфории он ни находился, всё же осознавал, что последует за поцелуем, осознавал, к каким последствиям это может привести, был готов принять самое страшное из всех возможных. То, что сейчас происходило, было прекраснее исполнения заветной мечты, ведь мечтать о таком он не смел. За такое не жаль и жизнь отдать, ведь в ней не было иного смысла. Как передать словами блаженство от касания самых желанных губ, которые сейчас было позволено ласкать? Как описать самый сладостный поцелуй, который был щедро дарован, а не украден под покровом ночи? Юн всё крепче обнимал своё прекрасное божество, льнул к нему, словно к источнику жизни.       - Ты так мило целуешься. Словно котёнок ласкается. Такой чистый, нежный...       Господин улыбался, произнося это, словно забыл обо всех своих печалях. И если в силах Юна помочь господину продлить забвение, он так и поступит, что бы ни пришлось для этого сделать.       - Вы смущаете меня, господин.       Юн чувствовал, как жгло жаром щёки.       - Да. И мне это нравится. Ты такой хорошенький, когда смущаешься! Ты вообще очень красивый, Юн…       Его высочество оттолкнулся от постели и, не покидая объятий Юна, навис над ним. Длинные пряди его волос упали Юну на лицо, и он прикрыл глаза от удовольствия, вдыхая их изысканный аромат.       - Я чувствую твоё желание, – произнёс принц. – Я рад, что желанен.       Юн чуть с ума не сошёл, поняв, что его высочество плотно прижимается своими бёдрами к его бёдрам. Конечно, господин Джун чувствовал выразительный признак его возбуждения – поцелуи мгновенно разожгли кровь Юна, взбудоражили плоть. Но господин также был возбуждён и в отличие от Юна вовсе этого факта не стеснялся. Он красноречиво потёрся своими волнующими бёдрами о предательский бугорок Юна, и Юн не сумел сдержать стона.       - Тебе так хорошо уже от этого? Ах ты несмышлёныш! – игриво захихикал принц, касаясь губами его шеи и обнажившихся от сползших одежд ключиц. – Позволь мне взглянуть на тебя.       Юн только стыдливо отвернул лицо, когда господин, избавившись от одеяла, развязал тонкий поясок его нательного платья и раскинул полы в стороны. Теперь Юн полностью был открыт взору его высочества.       - Красивый, – принц Джун нежно коснулся тыльной стороной ладони его груди. – И кожа такая гладкая.       Он легонько, словно невзначай, зажал между пальцами его сосок, а в животе Юна уже полыхнуло огнём. Рука господина тут же опустилась ниже, огладила живот, скользнула в пах и остановилась у самого основания стоящего колом органа. Господин не дотронулся до него, он вообще ничего не делал, только смотрел в лицо Юна и неподвижно держал свою горячую – как же быстро согрелись его руки! – ладонь в самом низу его живота. Но даже такую простую ласку Юн был не в состоянии выдержать. От жара ладони принца по телу прошёл спазм. Юн успел только вышептать предупредительное «господин, нет!» и позорно кончил, обдавая семенем бёдра и живот. Как стыдно! Он спрятал лицо в ладонях и попытался перевернуться на бок, чтобы бедром укрыть опозорившую его часть тела от взгляда господина Джуна, но господин воспрепятствовал.       - Не сжимай ноги. Ты не сделал ничего плохого. Правильно, что не сдержался. Хочу ещё посмотреть на тебя, – лишь теперь он обхватил истекающую семенем головку Юна большим и указательным пальцами, сделал несколько коротких движений и накрыл ладонью. После оргазма плоть была слишком чувствительна, и Юн непроизвольно вскинул бёдра и снова застонал. – Ничего-ничего, мы быстро вернём его в прежнее состояние.       В этом Юн не сомневался. Стоило ему увидеть тонкие, аристократичные пальцы, сжимавшие его срамной орган, как в паху вновь защекотало похотливыми искорками. Похоже, мир перевернулся с ног на голову. А раз так…       - Господин, поцелуйте меня… – сказал и сам испугался собственной смелости.       - Если поцелую тебя, Юн, боюсь, уже не смогу остановиться. Ты уверен, что хочешь этого?       - Да. Я ваш! – уверенно кивнул и, пока не покинул кураж, продолжил: – Только позвольте и мне увидеть ваше прекрасное тело.       Господин Джун рассмеялся.       - Ах ты маленький негодник! Ну что ж, справедливое требование.       Он распустил пояс и одним движением плеч скинул с себя шёлк ночного платья. Его белоснежная, никогда не знавшая загара кожа будто мерцала в тусклых отсветах свечей. Руки Юна сами потянулись к господину, пальцы чутко коснулись его груди, огладили умеренно развитые мышцы. Совершенство! Юн никогда не сможет вдоволь наглядеться. Далее последовал долгожданный поцелуй. За одно затаённое дыхание они совершили головокружительный переход от целомудренной ласки до глубокого страстного взаимопроникновения и обратно. Оторвавшись от губ Юна, чтобы отдышаться, господин произнёс:       - Это твой последний шанс уйти, Юн. Сейчас. Промедлишь, и я за себя не отвечаю.       Юн не мог и не хотел уйти. Желанное единение с господином вот-вот перестанет быть плодом смелых фантазий, и неважно, каким образом оно осуществится. Юн не сбежит от собственного счастья. Он закрыл глаза и сам поцеловал свою мечту. Ужасно разволновался и затрясся всем телом, сам не понимал почему, но справиться с дрожью так и не удалось.       - Боишься? Это впервые для тебя? – прошептал Джун.       Юн залился краской, снова кивнул и всё же добавил:       - Но мне вовсе не страшно, господин. Я просто…       - Волнуешься. Понимаю. Обещаю, я не сделаю тебе больно. Знаю, в первый раз это непросто, но постарайся расслабиться.       Господин аккуратно развёл его ноги, и Юн, к своему стыду, задрожал с новой силой. Да что же это такое?! Ведь он не солгал, ему на самом деле не было страшно. Может, всё дело в том, что в своих излишне смелых фантазиях он представлял совсем иной расклад, нежели тот, что имел место теперь. Однако реальность не предоставляла выбора, Юн отчётливо понимал это, в близости с принцем Джуном для него было допустимо единственно возможное положение. Господин провёл рукой по его животу, собирая семя, и когда коснулся между ягодицами, чтобы нанести секрет и подготовить его к соитию, Юн вдруг весь сжался и выпалил:       - Господин, моё тело нечисто. Вы не должны касаться меня там… Позвольте мне всё сделать самому!       - Вот ещё! – возмутился принц. – Не говори глупости. Твоё тело чисто для меня. Именно я намереваюсь посягнуть на твою чистоту.       Переведя обсуждение телесности в более высокую категорию, его высочество лишь в очередной раз смутил Юна. Он снова резко отвернул голову, когда почувствовал бережное проникновение пальцев господина в своё тело. Новые ощущения сбивали с толку. Юн вовсе не почувствовал удовольствия, которое по своим представлениям должен был испытать. То, что он чувствовал, было скорее странно, даже нелепо и немного смешно. И вот от этого люди приходят в экстаз? Эти глупые фрикции в прямой кишке заставляют жаждать совокуплений вновь и вновь? Какая вопиющая бессмыслица! Но отчего-то дрожь не унималась. Ему стоило усилий выполнить просьбу господина Джуна, когда тот обратился к нему:       - Юн, не отворачивай лица. Я хочу смотреть в твои глаза, когда я… стану частью тебя. Хочу видеть всё, что ты чувствуешь.       Как же неловко смотреть в глаза господину, когда что-то горячее и твёрдое пробивается между ягодиц. Неужели это уже… Холодный пот выступил на спине. Нет, нет, нет! Ничего не получится! Атакующая его плоть несоизмерима с местом, в которое стремилась проникнуть. Юн припомнил, как восторгался во время банных процедур красивым и крупным членом Джуна, и вот это богатство обернулось против него. Даже после того, как господин потратил столько времени, стараясь расслабить и раскрыть тугую мышцу, тело Юна противилось вторжению.       - Похоже, всё-таки будет немножко больно, – сочувственно выдал принц. – Перетерпи. Боль быстро пройдёт. Поначалу всегда так.       Юн скривил губы, когда после многих неудачных попыток господин решился приложить силу. От натуги на лбу господина выступил пот. Когда же в конце концов головка резко скользнула внутрь, Юн дёрнулся, но господин удержал его бёдра, не позволяя соскочить. Юн поперхнулся болью. Хотелось кричать.       - Замри! – скомандовал Джун. – Ты не пускаешь меня, расслабься. Совсем скоро тебе будет хорошо. Позволь себе привыкнуть.       Юн попытался, но его мышцу лишь забило судорогой в естественной реакции исторгнуть постороннее. Как только сокращения прекратились, и Юн немного свыкся с му́кой, господин протолкнул член глубже. Юн хныкнул и тут же прикусил губу. Нельзя вести себя так неприглядно! Разреветься ещё не хватало! Однако господин обнял его, крепко прижал к себе и шепнул на самое ухо:       - Тш-ш-ш. Потерпи ещё немного. Вот так…       Он прильнул к губам Юна и, отвлекая медовой лаской, медленно протиснулся в него до самого предела. На глаза навернулись слёзы, Юн стонал в самые губы его высочества и изумлялся, почему ещё не разорван его настойчивым напором. А принц снова замер и выдохнул:       - Вот и всё. Мы едины. Чувствуешь?       Юн чувствовал только боль. Господин был добр, как бы ни хотелось, не спешил двигаться внутри его тела, давая справиться с надсадной резью единения. Он продолжал целовать Юна, ласкал не только губы, покрывал поцелуями лоб, глаза, щёки, и вскоре боль превратилась в неясную пелену на периферии сознания – столько небезразличия было в ласках господина. Он тесно прижал Юна к себе, кожа к коже, устроил свою голову на плече и, шепча на ухо нежности, наконец повёл бёдрами.       Поначалу Юн просто терпел натужное потягивание нежной кожицы вслед за движениями распиравшего изнутри естества. Его отвлекла мысль: как же мучительно, должно быть, в своё время далось принцу всё это, ведь великий господин вовсе не склонен к мягкому обхождению с любовником. Юн судил по тому, чему однажды стал свидетелем. Сколько же боли и унижения снёс его высочество, прежде чем научился получать удовольствие от столь сомнительного и болезненного процесса. Юн помнил сладострастные вскрики и стоны Джуна тогда, в саду… Нет-нет, тогда принц не притворялся, весь его облик был олицетворением наслаждения и похоти. Научится ли этому когда-нибудь Юн? Он припомнил собственные фантазии. Неодолимое желание овладеть любимым телом, доводящее до исступления, до потемнения в глазах… Когда Юн предавался непристойным грёзам, то даже не задумывался, насколько нелепым могло показаться его желание обладать принимающей стороне. Но если всё это нужно, чтобы доказать свою любовь, если она не может осуществиться иначе, он, несомненно, примет это, вытерпит всё.       Юн сам не заметил, как расслабился. Он прислушался к собственному телу. Движения господина больше не ранили, его плоть споро скользила внутри тела Юна. Господин жался к нему всё крепче, всё спешнее двигал бёдрами, его дыхание стало прерывистым, с губ стали слетать стоны. Они совсем не походили на те страстные вскрики, которые запомнил Юн, скорее на жалостные стенания, поскуливания брошенного щенка. На щёку Юна упала тяжёлая капля. Что это? Господин плачет?!       - Ты будешь моим, Юн? – вдруг одержимо, словно помешанный, зашептал господин Джун. – Будешь любить меня? Не предашь? Не оставишь, если надоем? Отринешь ради меня всё прочее? Останешься со мной до самого конца?       Юн не верил своим ушам. Господин так отчаянно нуждался в нём! Боги исполняли его мечту. Сердце переполнили страх и радость, замешанный на ужасе восторг, точно он оказался перед лицом разбушевавшейся стихии. Лишь теперь Юн осознал единение с господином. Едины были не только их тела, но и воли, желания, сами судьбы. Охваченный любовным порывом, Юн сплёл свои пальцы с пальцами господина, вскинул бёдра, предельно отдаваясь ему, и выстонал в самые губы:       - Клянусь! Господин, я на всё готов ради вас! Вы моя мечта! Мой свет! Мой бог! Я умру за вас!       - Теперь ты мой! Только мой! Поклянись моим именем! Назови его!       - Джун! Клянусь!       Джун подхватил его под ягодицы и устремил все свои силы в последнее выстраданное движение. Недвусмысленная пульсация горячей плоти внутри его тела неожиданно опьянила Юна. Отчётливые размеренные сокращения. Ради них стоило терпеть боль. Вот настоящая ценность акта любви! Пока Юн мог чувствовать эти сокращения, его возлюбленный был бесконечно уязвим и отрешён, отдаваясь наслаждению и власти его объятий. На краткий миг царский цветок был только его!       - Джун! Джун! Мой Джун!

***

      Заснуть в ту ночь Юн так и не смог. Да и удавалось ли хоть кому-то заснуть рядом с любимым в первую проведённую вместе ночь? Он любовался красотой спящего рядом с ним Джуна и замирал от счастья, завидуя самому себе. Не то чтобы он обманывался. Он помнил слова Гюрена, остерегавшего его: «Твоим он никогда не станет. Он может лишь спать с тобой, коли пожелает. Если это то, чего хочешь ты сам, – ладно. Если же ты помышляешь о чём-то сверх ублажения плоти, лучше спрячь сердце под замок». Прятать сердце было бессмысленно. Юн любил своего принца с самого первого взгляда на него. Но Гюрен был прав, надеяться на любовь господина было дерзостью. Впрочем, Юну было довольно осознавать, что он нужен своему кумиру. А если господин пожелает взять его снова, Юн будет упиваться кратким, но абсолютным моментом счастья, когда его высочество, забившись в экстазе, станет принадлежать только ему! Пока же само тело Юна будет хранить напоминание о разделённом с господином ложе. Это больше не наглая фантазия, не заоблачная грёза и не полуночное сновидение. Юн то и дело касался себя и краснел. Место проникновения было воспалено, подтверждая реальность произошедшего, – отныне он любовник своего господина, жрец своего божества. Признанный и отмеченный.       - Не смущайся ты так, – сказал господин перед тем, как заснуть. – Для меня это тоже… в первый раз. Ты же понимаешь, что произошло? Если о случившемся стает известно, великий господин не пощадит ни тебя, ни меня. По закону мы должны умереть. Ты должен хранить тайну. Не говори никому, даже Веньяну. Я верю тебе, ведь ты уже доказал, что можешь сберечь секрет. Не предай моего доверия.       Никогда! Юн не предаст. Он будет хранить все секреты и тайны, ведь они связывают его с господином самой смертью. Крепче и невозможно. Только их двоих.       Он задремал уже перед рассветом. Сон его был поверхностным, блуждающим по самой кромке сновидений и бодрствования. В какой-то момент всё его тело переполнилось сладостным волнением, и он проснулся. Рука господина ласкала его. Юн лежал на боку, и господин обнимал его со спины, закинув свою ногу поверх его коленей. Пробудиться в объятьях любимого господина – чего ещё отныне желать Юну? Он достиг предела своих мечтаний и отдался счастливому течению происходящего. Он томно потянулся в руках принца и тихонько застонал.       - Вчера я пообещал, что тебе будет хорошо, – прошептал ему на ухо Джун, – но, кажется, не принёс ничего кроме боли. Прости меня. И позволь исправить оплошность. Я хочу научить тебя таять от удовольствия, чтобы впредь ты сам желал нашей близости, а не терпел и плакал от боли.       Господин Джун будто видел его насквозь. Неужели мысли и чувства Юна так легко считать с лица? Ночью господин заметил его терзания, не упустил и того, что Юну так и не удалось достичь хотя бы мало-мальского наслаждения. Господину было не всё равно. Это заставило сердце биться чаще. Как и слово «впредь». Его высочество только что посулил не одну ночь в своих объятьях, он желал сделать Юна своим постоянным любовником. С ума сойти! Как же Юн счастлив! И всё же кое-что задело его.       - Я не плакал.       Он надулся. Вышло немного обиженно, слишком по-детски. Нехорошо.       - Конечно, не плакал, – ответил принц, и Юн услышал, как он улыбается. Смеётся над ним. Обидно! – Ты такой смелый и сильный мальчик. Прости мои слова. Но отныне если я и хочу видеть слёзы в твоих красивых глазках, то пусть это будут слёзы радости. Или наслаждения.       Подтверждая сказанное, пальцы господина мягко охватили налившиеся яички Юна, пощекотали шовчик. Юн весь прогнулся от блаженства.       - Да, вот так. Отпусти себя. Хочу, чтобы в моей постели ты не вспоминал о стыде и приличиях, Юн-Юн. Можно я буду называть тебя так? Когда мы наедине, и ты зови меня по имени. Ты так сладко шептал моё имя этой ночью…       Юн был на пределе. От придыхания, с которым говорил господин, от умело ублажавших его рук, от того, насколько тесно господин прижимался к нему. Опасно! Слишком просто утратить рассудок.       - Ты же помнишь свою клятву, Юн-Юн?       Он никогда её не забудет и не заберёт обратно ни единого слова.       - Ты правда готов ради меня на всё? Даже на смерть?       - Да, господин… – Юн извивался под ласками искусителя. Смерть казалась чем-то далёким и абсурдным, наслаждение затмило её. – Господину угодно, чтобы я умер ради него?       - Джун. Зови меня Джуном, – сладко промурлыкал на ухо принц. – Нет, я не хочу твоей смерти, ты дорог мне. Твоя смерть принесла бы мне страдания. Но я нуждаюсь в твоей преданности. И решимости.       - Чего же желает мой госпо…       - Джун.       - Чего желает… мой Джун?..       - Юн-Юн, я хочу, чтобы ты стал любовником его величества.       Юн не сумел осмыслить слов принца. Возможно, и вовсе ослышался. Он был ослеплён, ведь небеса, где обитают боги, были так близко, один из них сжимал Юна в горячих объятьях. Не имеет значения. Сейчас ничего не имеет значения. Он всего лишь игрушка в руках своего божества, и он станет чтить высокую волю, ведь лишь этот бог мог даровать ему небесное блаженство.       - Всё, что прикажешь… исполню…       - О! Я так рад! Ты моё сокровище! – губы Джуна коснулись его шеи. Юн едва успел закусить подушку, чтобы сдержать вскрик. – Какое отзывчивое тело… Ты прекрасен в своём желании. Не сдерживайся, освободись. Давай же!       - Джу-у-ун!       Любимое имя сорвалось с губ вместе с оргазмом.