Палаты сновидений

      С какой стороны ни посмотри, всё Яозу оказывался загнанным в угол. Оттого что он принял решение относиться к Джуну как к брату, хотеть его он не перестал, и день ото дня положение усугублялось. Думать о том, что он больше никогда не поцелует кузена, было страшно. Яозу и хотел бы не думать, но как такое могло стать достижимым, если Джун постоянно был перед глазами во всём своём блеске и прелести, а убрать его с глаз долой было сверх человеческих возможностей? Яозу понял даже Веньян.       - Я обещал Джуну, что больше не трону его, – поделился Яозу с братцем. – Со временем я верну ему титул и все земли, но для этого нужно подготовить почву, иначе министры взбунтуются. Однако когда он снова станет принцем Го и господином своих земель, я не смогу отпустить его в удел.       - Боитесь мятежа? Сомневаюсь, что Джун стремится повторить судьбу своего отца.       - Боюсь потерять его окончательно, – признался Яозу. – Никогда не смогу отказаться от него. Кажется, я сросся с гадёнышем. Отправить его в удел – что руку отсечь. Иногда кажется, не увижу его день, и сердце остановится. Что касается государственной измены, Джуна могут использовать и против его воли, он слишком кроток.       - Вы видите то, что желаете видеть, – уклончиво ответил Веньян. – Джун – дивный мальчик, но он несомненно Туан. Я не хочу сказать, что он затаил намерение навредить вам – похоже, он сросся с вами не слабее, чем вы с ним, – но не будем отказывать ему в твёрдости воли, целеустремлённости и умении добиваться желаемого.       - Сросся со мной? – Яозу услышал ровно то, что хотел услышать, и глупо разулыбался. – Я счастлив.       - Вот как? Ну ясно, ясно… – загадочно улыбнулся и братец.       - Думаете, я смогу вымолить у него прощение?       - Кто же знает? Но, думаю, вы двигаетесь в правильном направлении.       В правильном или нет, но воздержание давалось Яозу всё тяжелее. День за днём, месяц за месяцем Джун находился в дразняще-манящей близости от Яозу, а тот не смел даже коснуться его. Страшно сказать, Яозу приходилось чуть ли не по пять раз в день собственноручно избавлять себя от напряжения. Ну где это видано, чтобы великий император Го… Ох стыдоба! И всё же к услугам обитателей гарема он прибегать не хотел. Ему казалось, что так он предаст свою привязанность к Джуну, даст кузену повод усомниться в чистоте намерений искупить грехи перед ним. Да и несмотря на растущую неудовлетворённость, Яозу продолжал не хотеть всех кроме Джуна. Наваждение. Всё для Яозу сошлось на Джуне.       Следующий приступ сексуальной несдержанности сам Яозу связал с затянувшимся воздержанием. Это было сродни истерии. Игнорировать позывы плоти в течение трёх лет траура по отцу было куда как легче. Тогда скорбь, вина и ненависть переполняли всё его существо, они же подорвали душевные силы, они же провоцировали всё новые срывы, справиться с которыми мог только Веньян, за что и брался со всей свойственной ему самоотверженностью. При всей схожести природа приступов в те дни была иной. Яозу не знал тогда пьянящей близости с юным божеством, отказ от которой был равносилен отказу от опиума, когда уже успел к нему пристраститься. Чудеса воздержания неминуемо вели к взрыву.       С ночи, когда Яозу пьяным и счастливым уснул после первого поцелуя с Джуном, прошло семь месяцев. Более полугода. Вечность. Как же он тосковал по телу кузена! Джу-у-ун! Выть, безусловно, хотелось. Мысли о кузене и довели его до очередного помрачения. Очнувшись, как обычно, рядом с истерзанным Веньяном, Яозу и в самом деле чуть было не взвыл от досады. Опять!       На этот раз Веньян не улыбался.       - Я… – начал с ужасом формулировать вопрос Яозу, но Веньян мрачно помотал головой.       - Не спрашивайте. И ничего не говорите. Всё наладится, я верю.       Ох как было гадко и муторно! Будто одновременно обманул Веньяна и предал Джуна. Чувство вины всё росло. Пытаясь заглушить его, весь следующий день Яозу не отпускал Джуна от себя, даже потащил за собой в зал советов… Кто же знал, что министры решат начать заседание с пламенного воззвания. Целое театральное действо устроили, сволочи. В едином порыве рухнули на колени и умоляли Яозу жениться и дать народу Го наследника. Ну не мог он ответить им категорическим отказом, как бы самому ни хотелось. Строго говоря, требование их было справедливо и обосновано. Дать престолу наследника – долг Яозу как императора, с исполнением которого он, признаться, затянул. Он пообещал министрам обдумать их просьбу. Всего лишь тянул время, пока не придумает выход из ловушки своего высокого положения, но Джун вмиг переменился в лице и закачался на ослабевших ногах. А министры смотрели на кузена как на опасное насекомое, кое они хоть и не раздавили, но уж точно вымели за порог. Да, зря Яозу тянул с признанием законного статуса Джуна. Самое время учинить торжество справедливости. Больше он никому не позволит швырять в кузена взоры, полные презрения. Указ о возвращении Джуну титула и всех прав члена правящего дома Туанов Яозу подготовил самолично и не без ехидства подписал. Смеете требовать у императора – будьте готовы исполнять и его требования! Ха!       Официальное признание Джуна императорским братом произвело при дворе эффект разорвавшегося снаряда. «Не может быть! Сын изменника подле императора! Все эти годы! Государь казнить его должен, а не возвеличивать!» – слышалось из-за каждого угла, но, как и прежде, высказать возмущение в лицо самому императору никто не смел. Откажешь императору в утверждении прав его родича, а он назло всем использует привилегию верховного правителя и объявит отпрыска гнилой ветви своим наследником. Нет уж, такого великого принца империи Го не надобно! Пусть лучше император рожает сыновей, а с его братцем двор как-нибудь стерпится. Яозу считал себя победителем. Теперь перед Джуном, хоть и скрежеща зубами, но гнули спины, а своего ответа министрам император так и не дал. Выкусите!       Однако с Джуном творилось что-то странное. Раньше он смотрел на Яозу с опаской, теперь – с тревогой. Даже возвращение титула не порадовало его. В глазах кузена замер немой вопрос, который он никак не решался озвучить, а Яозу не мог разгадать. А потом для Яозу начался персональный ад, ибо Джун, судя по всему, решил проверить на прочность принесённую ему клятву. Он стал искушать Яозу. Издеваться, терзать, провоцировать. Пустил в ход всю свою фантазию, чтобы заставить Яозу наброситься на него, как когда-то. Но зачем, Джун, зачем?! Теперь время твоей мести? Яозу будет терпеть, ведь Джуну пришлось вытерпеть не в пример больше.       Началось всё буквально на следующий день после того, как Джун вновь стал именоваться высоким титулом. Он самовольно объявился на утренней церемонии облачения императора, к которой дотоле не был допущен. Такого не ожидали не только придворные, но и Яозу, и даже братец Веньян, заправлявший церемониалом. Впрочем, поразило Яозу вовсе не дерзкое появление кузена, а серебряный колокольчик, непривычно звонко будораживший торжественную тишину императорских покоев громким перезвоном при каждом шаге Джуна. Прежде звук не был таким вызывающе отчётливым, и, едва бросив взгляд на кузена, Яозу понял почему. Чёртов бубенец больше не был укрыт под многослойными одеждами на бедре Джуна, а гордо красовался на лебединой шее кузена. Недоумённые придворные с поклонами расступались перед ним, Веньян замер прямо с платьем, которое протягивал Яозу, а самому Яозу хотелось одновременно свернуть мальчишке тонкую шею и провалиться сквозь землю. До боли знакомый звук вмиг активировал чувство вины и рефлекторную физиологическую реакцию. Церемонию пришлось подсократить, придворных разогнать, а на Джуна, оставшись наедине, наорать.       - Чтобы я больше никогда не видел на вас этой дряни! – гаркнул Яозу, когда вслед за придворными предусмотрительно улизнул и Веньян.       - Дряни? – невозмутимо переспросил Джун. – Это ваш дар, мой господин. Я с почтением и благодарностью отношусь к любому императорскому знаку внимания.       - Прекратите кривляться!       - Разве я кривляюсь? – Джун удивлённо вскинул бровь и нарочно тряхнул пальчиком колокольчик. – Ну посмотрите же, какая прелесть! Мяу!       Что же Яозу наделал. Ведь не скажешь: «Снимите эту гадость! Вы больше не домашний питомец, вы урождённый принц Го!» Кузен расклад явно понимал и пользовался ситуацией, чтобы посильнее надавить на больное место. Веньян прав, мальчик не так прост, как кажется. Умеет беспощадно жалить, жесток как истый Туан. Яозу рванул с места, в одно мгновение оказался рядом с кузеном, сорвал с его шеи красную ленту, повязанную вычурным бантом, и отшвырнул в сторону. Но и это не произвело на Джуна ровным счётом никакого впечатления.       - Как посмотрю, вам нравится срывать с меня драгоценности, – флегматично выговорил он. – Изволите продолжить? На мне три слоя прекраснейшего шёлка. Тоже ваш подарок, кстати. Не хотите ли порвать?       - Ну что вы несёте? – сдался Яозу. – Впрочем, если вы пришли издеваться надо мной, валяйте!       - Господин Веньян расстроится, – продолжил Джун, косясь на откатившийся в угол колоколец, будто и вовсе не слышал слов Яозу. – Он очень трепетно настроен к фамильным драгоценностям вашего батюшки. Ведь в этом бубенце один из алмазов его величества Ки?       Это был не просто удар ниже пояса. Поминать отца, когда Яозу и без того обезоружен и оглушён осознанием своих прегрешений, было подло. Он сам не понял, как устоял под такой отборной оплеухой.       - Я знаю, чего вы добиваетесь, – сдержанно вымолвил Яозу. – Этого не будет. Как бы вы не нарывались, я не стану… Я дал клятву, что не трону вас.       - Очень опрометчиво, – вдруг произнёс Джун совершенно иным тоном. С томным придыханием. – Но кто я такой, чтобы перечить вашей воле? Я просто трону вас сам.       Он вплотную приблизился к Яозу, приопустил длиннющие ресницы, разомкнул уста, словно намереваясь что-то сказать, но вместо этого то ли вздохнул, то ли выстонал нечто чувственное. По телу Яозу пробежали мурашки, приподнимая каждый, даже самый мелкий волосок. Не только волосок. Тело перестало повиноваться разуму, оно требовало подчинять и властвовать. Джун легко коснулся его руки, даже не руки – мизинца, а Яозу уже дрожал как овечий хвост. От одной только близости Джуна, аромата его кожи и волос сбивалось дыхание, а голова кружилась, как от сладкого дурмана. Но коварный соблазнитель продолжал свою пытку. Длинный пальчик Джуна щекотнул повлажневшую ладонь и принялся очень медленно изучать бешено пульсирующие вены запястья, скользя по ним всё дальше под манжету рукава нижнего платья… Это было уже слишком. Оргазм был внезапным, он обжёг воздухом лёгкие. Яозу пошатнулся, сцепил зубы и зажмурился. А Джун довольно улыбнулся. Точнее, довольно нахально.       - Неужели вы кончили? Я же просто коснулся вашей руки. Да быть не может!       Чёрт! Темперамент Яозу очевидно протестовал против длительного воздержания. Всё его тело становилось сплошной эрогенной зоной.       А Джун спешно отступил назад, раскрыл веер и в лучшей манере братца Веньяна принялся прятать в ярких складках своё с трудом сдерживаемое хихикание.       - Знаете что? – сказал он, быстро взяв себя в руки. – Раньше вы говорили, что притронетесь ко мне, только если я сам этого захочу. Что, если я этого хочу?       «А что, если и правда хочет?! – обдало радостной надеждой Яозу. – Что если кузен вовсе не проверяет мою клятву на прочность и не издёвок ради устроил всё это?» Нет, нет, нет! Какой бы ни была причина, Яозу поклялся. Клятва его нерушима.       - Мы больше не должны делать этого, Джун. Мы братья, – твёрдо выдохнул Яозу.       - Мы и раньше были братьями, это вас не остановило.       - Именно поэтому!       - Не лгите! Надумали жениться? Хотите отделаться от меня? Так и скажите!       «Да он ревнует!» – всё больше ликовал Яозу.       - Хотел бы отделаться, запер бы в какой-нибудь башне, а не пёр против министров, чтобы восстановить вас в правах!       - Это всё отговорки! – вскричал кузен. – Вы откупаетесь от меня моим же титулом, дарованным мне самим правом рождения!       - Я дал клятву!       Джун сделал глубокий вдох, видимо, пытаясь вновь обрести душевное равновесие, и вдруг очень спокойно произнёс:       - Хорошо. Держите свою клятву. Вы поклялись не трогать меня, но смотреть-то вам не возбраняется?       - Смотреть? На что? – опешил Яозу.       - Думайте сами, что хотите увидеть, – весьма витиевато ответил кузен и вышел вон.

***

      Брошенное в плодотворную почву зерно обязательно даст росток. Измученное абстиненцией сознание Яозу словно губка впитало слова Джуна. Что Джун подразумевал под ними? Что готов исполнить любую фантазию, если со стороны Яозу она будет носить исключительно созерцательный характер? Или что созерцание без поползновений протянуть руку для прикосновения соблюдёт этику их взаимоотношений? Очевидно, что это самообман, ведь даже мысли о кузене носили запретный характер и были греховны по своей сути. Но Яозу очень хотелось воспользоваться предложением Джуна обмануться. Если он запретил себе касаться кузена, то какое худо в том, чтобы позволить себе любоваться его наготой или реакциями его божественного тела?.. Фантазии уводили Яозу очень далеко от нравственности братской любви, к которой он искренне желал стремиться. Но разве это тоже не было самообманом?       Ещё его интересовал вопрос, зачем всё это нужно Джуну. Мысль, что Веньян в очередной раз оказался прав и кузен каким-то чудом привязался к Яозу, окрыляла. Но поверить ей было страшно. С другой стороны, пусть даже мальчишка решил просто поизводить его, такой пытки хотелось и самому Яозу. Он заслужил наказание. Если он, поддавшись на провокации Джуна, сумеет отвлечь его от новых попыток наложить на себя руки, Яозу согласен на провокации. Разумеется, Яозу не пришло в голову, что омут соблазна может затянуть на скользкое илистое дно. В силу своей воли он верил безусловно.       Началось всё относительно невинно. Веньян по указке Яозу показал Джуну тайный проход в императорские покои. Безусловно, это обстоятельство должно было донести до кузена всю безграничность доверия к нему со стороны Яозу. Джуну было позволено являться в спальню императора Го, минуя все препятствия в любое время по своему усмотрению. Джун не мешкал и уже через несколько дней не преминул воспользоваться полученной возможностью. Поздним вечером он робко скользнул через скрытую дверь внутрь, как раз когда Яозу намеревался отправиться спать на террасу. Джун удержал его.       - Почему вы не спите в спальне? – удивился он.       - Ответ вам не понравится.       - И всё же я хочу его услышать.       - Здесь на моих глазах ваш отец убил моего.       Джун помрачнел.       - Мне было очень плохо, когда я узнал, – сказал он. – Поступку отца нет оправдания, но я знаю и могу понять, почему он так поступил.       - Тоже мне тайна! – вмиг взбеленился Яозу. – Он желал быть императором! Все дворцовые перевороты свершаются по одной причине.       - Вы ошибаетесь! – воскликнул Джун столь отчаянно, что Яозу невольно вздрогнул. – Отец не хотел быть императором! Это была месть!       Яозу не ослышался?       - Месть? Какая ещё месть?       - Такая же бессмысленная и несправедливая, как та, что вы учинили надо мной! Отцу не была нужна власть! Императором он хотел сделать меня!       Тьма начала сгущаться в сознании Яозу. Слишком много болевых точек было сдавлено одновременно. Чревато. Джун может пострадать. «Дыши ровно!» Яозу сжал кулаки, судорожно сглотнул и как можно более спокойно произнёс:       - Я... видят боги, я очень хочу узнать то, что вы готовы мне рассказать. Но я пока не готов это услышать.       Вовремя. Ему удалось взять себя в руки в самый последний момент. Ещё бы немного и... Благо Яозу заметил, что Джун тоже с трудом сдерживает себя от чего-то мрачного – кузен весь сжался в комок и сильно дрожал. Остатки безумия вытеснились неожиданно охватившими Яозу сочувствием и нежностью. Нельзя позволять Джуну впасть в состояние повышенного нервного напряжения, теперь-то известно, что он склонен искать выхода из него крайне радикальным способом. Яозу сделал то, чего не делал, наверное, никогда – обнял Джуна, желая успокоить. Джун с непривычки пугливо дёрнулся в его объятьях, но быстро затих и понемногу расслабился.       - Однажды мы обязательно с этим справимся, – убеждённо сказал Яозу и поцеловал Джуна в щёку.       Ласка вышла такой простой и невинной, что удивились оба. И почему Яозу прежде не догадался изъявить своё изменившееся отношение к Джуну простой человеческой приветливостью и братской нежностью?       - Хотите остаться этой ночью со мной? – прямо спросил он и, почувствовав, как кузен заёрзал в его объятьях, поспешил добавить: – Я не нарушу клятву. Просто... Быть может, нам удастся почувствовать, что каждый из нас не так уж одинок.       Кузен выглядел совершенно растерянным. Яозу догадался, что он пришёл сюда с другой целью, наверняка намеревался соблазнять, но в итоге именно Яозу соблазнял его небывалым до сей поры целомудрием.       - Хорошо, – ответил Джун, задумавшись о чём-то своём. – Вы возьмёте меня с собой на вашу террасу?       - Да! – обрадовался Яозу.       Почти всю ночь они просидели за разговорами о безделицах и любованием майскими звёздами, а когда ближе к рассвету Джун прикорнул на плече Яозу, мило посапывая носиком, никакое императорское величие не помешало глупо и счастливо осклабиться. Яозу держался до последнего, боясь шевельнуться и потревожить сон Джуна, и только когда самого его стало смаривать, аккуратно поднял кузена на руки и отнёс в свою походную постель. Засыпа́л безмятежным и радостным, прижав свернувшегося клубочком Джуна к груди, буквально утопив его в своих объятиях. Но проснулся уже один. Джун сбежал, пока он спал, и Яозу по-детски обиделся, как если бы заветная мечта сбылась не до конца.