Палаты сновидений

      На какое-то время Ливэй поверил, что самая чёрная ночь перед рассветом. Всё должно наладиться, нужно только перетерпеть. Теперь он с полной уверенностью мог сказать, что неведение — истинная благодать. Пока он точно не знал о том, что происходило между главным управителем и великим господином, оставалась робкая надежда — а вдруг всё совсем не так ужасно, как кажется. Узнав правду, он мог лишь тонуть в отчаянии. Ожидание дня, когда приступ императора повторится и за Веньяном прибегут перепуганные слуги, превратилось для Ливэя в кошмар. Жуткий сон, набирающий день ото дня обороты напряжения, заставляющий думать, что раз сегодня всё обошлось, то завтра уж точно стрясётся неминуемое. Ливэй был взведён, словно удерживаемая на натянутой тетиве стрела. Но когда ужасный день настал, он не мог почувствовать почти ничего.       Когда этот ужасный день настал… Веньян бросил на Ливэя тревожный, полный обречённости взгляд, и сердце в груди остро кольнуло. Как отпустить его, такого родного, такого своего, в чужие, беспутные руки? Почему боги всякий раз ставят Ливэя в положение, изменить которое у него нет власти? Он сжал кулаки.       — Не надо! — удивительно спокойно и уверенно вымолвил Веньян. — Не мучайте себя. Всё скоро закончится.       Скоро?! В таких вещах не может быть никакого скоро! Каждое мгновение, которое Веньян проведёт с другим, станет смертельной пыткой для Ливэя.       Веньян намерился уже направиться следом за взволнованными императорскими прислужниками, как вдруг случилось неожиданное — перед демоном словно из-под земли вырос принц Джун.       — Не ходите, я не желаю этого! — отчеканил он решительно.       — Можно подумать, я желаю, — кривенько усмехнулся демон. — Однако, ваше высочество, в жизни полно вещей, происходящих с нами против нашего желания.       — Уж мне ли не знать.       — Я не могу ослушаться приказа императора. Это вам тоже известно.       — Я пойду вместо вас!       — Исключено!       — Вам это в тягость, а мне… а я…       — …а вы ревнуете, — без околичностей договорил за принца Веньян.       Джун возмущённо вскинул голову, метнув в Веньяна молнию, но тут же опустил глаза и залился румянцем.       — Вы слишком хорошо меня знаете, чтобы я мог протестовать. Да, я ревную.       — Это не повод предлагать неразумное решение. Господин Ливэй тоже ревнует, но не бросается мне под ноги. Возьмите с него пример и ведите себя достойно.       — Чем же моё решение неразумно? — грозно свёл брови и топнул ножкой принц. — Оно как минимум логичнее ваших жертв!       — Логичнее? Великий господин в данный момент разносит свои покои. Что если он схватится за меч? Вы сумеете разоружить его? Что если он поранит вас? Вы готовы истечь кровью ради вашей ревности?       — Я готов истечь кровью ради моей любви! — вскричал Джун, но тут же страшно смутился своего признания и вновь жгуче покраснел.       — Громкое заявление, — несколько саркастично отозвался Веньян. — Вот уж не думал, что вам свойственен такой пафос. Но я не имею возможности и далее препираться с вами. Немедля дайте слово не следовать за мной и не чинить препятствий!       — Почему вы обращаетесь со мною, как с непослушным ребёнком?! Какое право…       — Немедля! — прорычал демон, мрачно нависая над молодым господином.       — Даю слово, — как-то слишком уж поспешно сдался Джун, хоть и насупился словно трёхлетка.       — Хорошо, — кивнул Веньян и направился вон из покоев. Напоследок добавил: — Почему-почему… Потому что вы и есть неслух!       — Судя по вашей невозмутимости, демон вам открылся, — сказал принц, оставшись один на один с Ливэем. — А раз знаете, куда и зачем он сейчас направляется, почему промолчали?       — А к чему привели бы мои стенания и заламывания рук? Только добавил бы его душе горечи, а ему и без того нелегко. Он лишён выбора.       — Зато я — нет! — звонко воскликнул Джун. — Я верну вам господина Веньяна!       И прежде чем Ливэй успел сообразить, что принц задумал, тот уже был таков.       — Неслух! — повторил Ливэй.       Куда Джун мог податься с таким энтузиазмом? Сомнительно, чтобы вдогонку Веньяну. Демона не остановить, да и принц дал слово… Ливэя по-прежнему донимало, почему Джун охотно и без споров покорился приказу Веньяна не следовать за ним. Так куда же он побежал?       Размышления отвлекли от тягостных волнений за Веньяна, а меньше чем через две четверти часа сам Веньян вдруг объявился в своих покоях. Ливэй так изумился и обрадовался, что не сразу заметил алый порез на щеке господина управителя, из которого тонкой струйкой сочилась кровь.       — Что случилось? — подскочил он к Веньяну. — У вас кровь! Император смел ударить вас?       — Нет, это… Я оступился и весьма неудачно упал, — Веньян вытянул из рукава платок и прижал его к щеке. — Ах, какая морока!       Опять демон юлит. Ливэй недоверчиво нахмурился. Веньян заметил.       — Это правда! — твёрдо заявил он. — Яозу тут ни при чём.       — Рассказывайте всё как есть.       И Веньян рассказал. Как в покоях императора оказался принц Джун, обогнавший его тайным ходом, как юнец переманил уже беспамятного Яозу и сосредоточил всё его внимание на себе, а сам управитель, поранившись в суматохе, был выставлен вон.       — Яозу в своём помрачении становится похожим на дикого зверя, — доверительно шепнул Веньян. — Вид крови может распалить его значительно больше обычного. Я не мог остаться.       — Во мне кровь кипит не меньше, как представлю, что вам приходилось терпеть от великого господина! — ответил откровенностью на откровенность Ливэй. — Джун умничка! Он отвёл от вас беду.       — Да что вы говорите?! — возмутился Веньян. — А кто отведёт беду от него самого? Я умею укротить зверя в его величестве, а что может этот мальчик? Если его поранят, или того хуже… Самое ужасное, что я не знаю, как вызволить Джуна.       — Прошу вас, успокойтесь! Вы недооцениваете господина Джуна. Вот увидите, он справится!       Конечно, на душе у Ливэя тоже было неспокойно, но что толку теперь паниковать? Да и Джун был далеко не простак. Тот ещё маленький хитрец!       — Его упрямство похоже на упрёк, — продолжал негодовать демон, — будто я хочу отобрать у него Яозу. Надо же было так втрескаться в своего мучителя! Теперь ему не избавиться от императорского гнёта.       — Почему вы так решили?       — Мне выбраться из-под колпака помогли вы. А Джун не выберется из-под него никогда, потому что любит того, кто его под этот колпак посадил.       Слова Веньяна приятно щекотнули самолюбие. Значит, и чувства прежнего императора были демону несколько… обременительны? Чем не признание Ливэю? В конце концов, Веньян не юный, пылкий мальчик, чтобы, подобно Джуну, прямо и во всеуслышание заявлять о своей любви. Ливэй прощал такое молодости и неопытности, но сам полагал, что любовь слов не терпит и выражать её достойно лишь отношением и поступками. Однако против таких косвенных, ненароком вырвавшихся признаний Ливэй ничего не имел, Ливэй верил в искренность этих слов, ведь его собственная жизнь тоже чудесным образом изменилась после появления в ней белокурого искусителя.       — Меня пугает связь этих двоих, — меж тем ответил он Веньяну, — и я имею в виду вовсе не запретную природу их отношений. В их чувствах друг к другу есть что-то одержимое, разрушительное. До сих пор не могу в полной мере понять, любят ли они друг друга или ненавидят. Такое ощущение, что даже любя, они продолжают мстить.       — Вы правы, помешательство у Туанов в крови. Они не знают меры в чувствах.       А вот эти слова Ливэю не понравились. Вроде бы ничего особенного, но сказаны они были в мечтательной задумчивости, словно демон мысленно пробуждал воспоминания о том, как легко манипулировать императорами. Ки. Яозу. Лично Ливэй вовсе не считал, что Веньян сумел вырваться из императорской золочёной клетки. Он всё ещё принадлежал Туанам. Мёртвому и живому.       — Думаете, эти двое и правда сумели полюбить друг друга? — Ливэй предпочёл рассуждать о чувствах других, нежели всё глубже погружаться в страдания от своих собственных.       — Не верите?       — А вы?       — Ни за что нельзя поручиться. Даже ребёнку известно, что, познав любовь, человек рискует познать и ненависть. Легко возненавидеть того, кого всем сердцем любил. Однако верно и обратное. Глядя на Яозу и Джуна, я впервые задался вопросом: а способен ли любить тот, кто не может ненавидеть? Не являются ли оба состояния оборотными проявлениями одного и того же чувства?       Ливэй не мог в полной мере согласиться с каждым из утверждений Веньяна. Ливэй любил Веньяна всем сердцем и с трудом мог представить ситуацию, при которой возненавидел бы своего демона. С другой стороны, то, что он не мог её представить, вовсе не значило, что такое в принципе невозможно. Сорвался же он недавно и наговорил Веньяну гадостей, а прежде и такого измыслить себе не мог.       — А вы смогли бы меня возненавидеть? — вдруг вырвалось у него.       Ответ оказался ожидаемым:       — Буду честен, мне трудно вообразить такое. Но если бы вы совершили что-то, что уничтожило бы саму суть связывающего нас чувства…       — Не продолжайте! Даже думать о таком невыносимо!       Веньян замолк и улыбнулся. Тут же прошипел какое-то проклятье и вновь приложил платок к щеке.       — Позвольте обработать вашу рану, — тут же подорвался Ливэй.       Демон не стал сопротивляться, послушно уселся перед ним, предоставляя себя его заботам. Ливэй понял почему. Так он мог касаться его на виду у всех и не вызывать никаких неподобающих мыслей. Раньше Ливэю и в голову не приходило, что врачевание ран может быть действом столь интимным. А посему он не спешил, делал всё медленно и аккуратно, превращал каждое прикосновение в ласку, так что Веньян в итоге блаженно прикрыл глаза и весь подался вперёд, навстречу чутким рукам Ливэя.       — Признаю̀, от любви до ненависти путь может оказаться предельно коротким, — продолжил за делом беседу Ливэй, желая и дальше отвлекать Веньяна от тяжких мыслей о Джуне, а себя — о Веньяне. — Но мне сложно представить, как полюбить того, кого ненавидел.       — Когда в целом мире у тебя есть только тот, кого ты люто ненавидишь, — ответил Веньян, не открывая глаз, — может статься, что это единственное, невероятное по силе чувство со временем превратится в потребность и даже, если хотите, в насущную необходимость его испытывать. И потребность эта в чём-то сродни любви. Потребность в сильной живой эмоции.       — Хотите сказать, великий господин столкнулся со страхом потерять любимую игрушку и осознал, что зависимость от предмета истязаний куда как сильнее банальной ненависти?       — Он осознал, что не сможет больше без Джуна жить, слишком привык к своей сильной эмоции. Это главное, — ответил Веньян, а потом задумчиво добавил: — А знаете, возможно, первой живой эмоцией к Джуну была вовсе не ненависть. Когда Яозу впервые увидел Джуна, тот ему настолько понравился, что он намерился на нём жениться.       Ливэй подумал, что ослышался.       — То есть как?       — Сейчас расскажу, — вновь расплылся в болезнетворной для себя улыбке демон.

***

      Джун спас Ливэя и Веньяна. По крайней мере, так подумал Ливэй, когда на следующее утро принц заявился в покои главного управителя довольный и пресыщенный и объявил, что великий господин отныне не побеспокоит господина Веньяна и препоручает заботы о собственном здоровье своему брату Джуну. Сколь бы пространно ни звучало это заявление, каждый прекрасно понял, что оно значит и какие «заботы» имеются в виду. Стыдно сознаться, но Ливэй обрадовался. Самым эгоистичным манером. Ему бы, как Веньяну, скакать вокруг мальчика, проверяя тело Джуна на наличие ран, расспрашивать о самочувствии, выпытывать детали, выражать опасения, волноваться… Но Ливэй был просто счастлив оттого, что Веньяну больше не придётся усмирять буйство императора на ложе. Конечно, он переживал за Джуна, но личное счастье затмевало все прочие эмоции.       — Яозу совершенно точно больше никогда не сделает мне больно! — с высокой степенью самоуверенности постановил принц, и недоверчивому, привыкшему подвергать сомнению каждую мелочь Ливэю подобного спорного довода вдруг оказалось достаточно.       А затем последовала череда щедрот, обрушившихся с императорского плеча на всех дорогих Ливэю людей. Даже осознавая, насколько опасны для Юна, принца Джуна и Веньяна их возвышения, Ливэй был иррационально рад. Он желал им всего золота, всех благ мира. В конце концов, двор расшатал некоторые из его миропредставлений настолько, что впервые захотелось поверить в чудо без последующей расплаты согласно жизненному прейскуранту. Вот теперь-то они все как заживут на славу! Ливэй позабудет о своих треволнениях за Джуна, позабудет о тёмных пятнах в собственной душе, чернящих его чувство к Веньяну ревностью и обидой…       Но так, разумеется, не бывает.       — Поправьте меня, если ошибусь, но, кажется, завтра вы отправляетесь с ревизией в свои Палаты?       Вопрос прозвучал неожиданно, ибо задан был между делом, а если точнее — между счётом за ткани и планом трат на будущий месяц. Ливэй оторвался от бумаг и изумлённо воззрился на загадочно улыбавшегося Веньяна.       — Да, как обычно.       — Почему вы ни разу не пригласили меня в ваши владения?       — Я не посмел бы! Вы же знаете, что это за место. Как можно позвать вас туда?!       — Вы считаете, что сейчас мы с вами находимся в месте более достойном?       Ливэй выдержал паузу, тяжело вздохнул и ответил, влагая в слова всю искренность, на которую был способен:       — Веньян, если бы только на то была моя воля, если бы она имела хотя бы маломальское значение, я увёз бы вас на край света, лишь бы подальше и от Палат, и от Внутреннего дворца. Силой увёз бы, если понадобилось.       Веньян шире расплылся в улыбке и раскрыл веер.       — Что бы я стал делать на вашем краю света?       Ливэю было не до смеха.       — Не лукавьте! Я знаю, вам хочется вырваться отсюда. Иначе и быть не может. Что бы вы стали делать? Жить в своё полное удовольствие и ради себя! Не принадлежа никому!       Улыбка Веньяна сделалась грустной.       — Разве такое возможно? В мире нет настолько свободных людей.       — Я знаю только одно: чем дольше живу, тем меньше понимаю, что возможно, а что нет. Многое из невозможного стало реальностью, многое из того, что кажется простым и правильным, является невозможным. Поди догадайся, что есть что.       На этот раз тяжело вздохнул Веньян.       — Раз не можете забрать меня на край света, возьмите хотя бы в Палаты.       Такая простая просьба, но прежде чем дать ответ, Ливэй задумался. Было бы глупо отрицать, что желание Веньяна отправиться в Палаты радовало до невозможности. Ливэй никогда не решился бы предложить такое любимому человеку, и теперь, когда Веньян сам выразил стремление стать гостем его заведения, вожделенная мечта остаться наконец наедине с демоном и, возможно, даже — чем боги не шутят — заняться с ним любовью, ослепляла, вызывала дрожь в пальцах и заставляла ладони вспотеть. Спустя столько лет, словно бестолковый сон без сновидений пролетевших с момента далёкой юности, вновь обхватить в жарких объятьях его тело, оплавиться от чувственной услады, растаять от вкуса восторга на губах… Но… Этих «но» было как-то слишком много.       — Что если великий господин узнает? — наконец произнёс он.       Веньян усмехнулся.       — Если бы в жизни великого господина не случился Джун, смею вас заверить, однажды этот сластолюбец стал бы клиентом ваших Палат, заявившись туда инкогнито. Полдвора шастает к вам за сладеньким, и он это знает.       — Но разве его величество не разгневается именно на вас? Отчего тогда все эти годы мы скрываем от него… наши чувства?       — Вы сами ответили на свой вопрос. Ему нет дела до моих посещений борделей. Но касательно чувств… Яозу пошёл в отца, он может закрыть глаза на запросы моего тела, но не сердца. Туаны наивно полагают, что им под силу запереть на замок сердца тех, кто им дорог.       — Император всё ещё влюблён в вас!       Прозвучало ревнивым упрёком. Ливэй поспешил замолчать.       — Яозу — собственник, — пожал плечами Веньян. — Даже если он не испытывает ко мне романтической привязанности, он никогда не забудет, что испытывал её прежде.       Ливэй всё это давно понял и сам. Именно господский произвол правящей династии по отношению к своим избранникам неизменно вызывал бурю негодования в спокойной заводи его души. Вот и сейчас от одного лишь этого «даже если» крайнее возмущение начинало приближаться к критической отметке, и Ливэй поспешил перевести тему на «но» номер два:       — Но вы же теперь министр. Как сумеете улизнуть от своих обязанностей? Сбежите самовольно? И как быть с вашей безопасностью? Уйти тайно значит лишиться должного эскорта. Я этого допустить не могу.       — Уж как-нибудь да сбегу, — парировал демон. — Не хотелось хвастаться, но я довольно сносный фехтовальщик, сумею отбиться в случае чего. К тому же если мы покинем дворец в скромном паланкине без знаков и гербов, никто не додумается искать в нём министра. Нам повезло, Яозу знает, что Палаты принадлежат вам, а придворные об этом не догадываются. Постараемся так всё и оставить.       А вот и третье «но».       — Никто не сможет навредить нам, прознав, что я владелец Палат и доложив о том императору, — подвёл итог Ливэй. — Но даже великому господину не поздоровится, если будет раздут громкий скандал. Вам это известно. И всё же вы готовы рисковать?       Веньян резко схлопнул веер и принялся нервно постукивать им о край стола.       — Я что-то не пойму, Ливэй, вам настолько претит моё общество, что не лень привести тысячу поводов оставить меня во дворце? Я будто навязываюсь. Противно!       Демон вскочил на ноги и быстро направился к выходу из покоев, порхнув пышным шёлком широких рукавов. Ливэй не удержался и бросился следом.       — Вы поняли меня превратно! Конечно, я буду счастлив ни на минуту не расставаться с вами! Однако моё присутствие в вашей жизни несёт одни лишь проблемы.       — Не вам это решать! — Веньян резко остановился и обернулся к Ливэю, так что они оказались совсем близко, лицо к лицу.       Удержаться от искушения было невозможно. Ливэй склонил голову и коснулся самых манящих губ.       — Я буду рад, если вы пойдёте со мной завтра… — выстонал он совершенно одурманенный, когда Веньян ответил лаской на ласку.       — Вот и славненько!       Искуситель тронул напоследок кончиком языка верхнюю губу Ливэя и победоносно удалился. Чёртов демон! Вот всегда он так!