Палаты сновидений

      Ливэй проснулся оттого, что яркие солнечные лучи озорно резвились на его веках, а птицы за окном орали слишком уж громко. Весьма жизнерадостно. С настроением не гармонировало нисколько, а посему бесило. Что с настроением случилась катастрофа, Ливэй понял ещё до того, как успел разлепить глаза и вспомнить, что случилось накануне. И так понятно, что ничего хорошего, раз он очнулся на полу и не обрадовался, что солнце светит, а птичий щебет, который всегда бодрил и услаждал слух, определён как ор. Медленно и крайне бережно возвращая себя в вертикальное положение, Ливэй отметил поломанную вокруг мебель и практически лишённые кожи костяшки правой руки. Голова нещадно кружилась, рука саднила. Ага, он напился и буянил. Не похоже на Ливэя. Почему напился-то? Вот чёрт! На ноги он вскочил слишком поспешно. Резкое движение отозвалось болезненной пульсацией в висках и подступившей к глотке тошнотой. Ноги держали нетвёрдо. Что же он натворил! Что на него нашло вчера?! Веньян!       Он плеснул в лицо воды из единственного нерасколоченного кувшина, отёр рукавом, залпом выпил остаток воды, наспех оправил одежду и кинулся в свой кабинет, не понимая толком, что скажет. Да что тут скажешь? Всё, что он мог сейчас сделать, — просить прощения. Но в кабинете его ждали лишь пустота и идеальный порядок. Никаких свидетельств, что Веньян вообще был здесь, будто вчерашний день приснился Ливэю. Ох, если бы так и было! Но увы.       Ливэй опустился на подушку и велел звать Гун. Пока ждал, всеми силами пытался себя успокоить. Скорее всего, Веньян покинул Палаты ещё вчера, сбежал подальше от истерики Ливэя. Отличное решение! Если так, то всё хорошо, всё ещё можно исправить. Однако вошедшая Гун слишком подозрительно сияла счастьем. Ливэю это сразу не понравилось. Он заговорил строго, дабы поубавить лучезарности.       — Я хочу знать всё, что произошло вчера между вами и моим… гостем. Это важно, так что не жалейте слов.       Серьёзность тона на барышню не подействовала, она расплылась в улыбке и игриво произнесла:       — Будто бы хозяин не знает, что обычно происходит в этих стенах между мужчиной и женщиной. Но если вы желаете подробностей, извольте.       Ливэй желал услышать совсем не это. Он замер, утратив дар речи, и весь обратился в слух. Сердце нехорошо затрепыхалось, тело покрыл липкий, холодный пот.       Между тем Гун продолжала:       — Поначалу я решила, что с вашим дорогим гостем будет очень непросто. Он отчего-то совсем не обрадовался моему приходу и даже порывался уйти, но остался из вежливости, когда я предложила господину послушать недавно разученную мною на флейте музыкальную пьесу. Но, казалось, он совсем не слушал, просто застыл в неподвижности, смотрел перед собой и думал о своём. А ещё пил. Признаться, такое отношение задело меня. Вы же знаете, хозяин, самые видные мужчины столицы готовы биться и отдавать неслыханные суммы только за дозволение просто взглянуть на меня, а этот пренебрегал и посмотреть. Моя гордость была уязвлена, да и подвести вас мне не хотелось, ведь вы обратились ко мне с особой просьбой…       — Ближе к делу! — не выдержал Ливэй, уже позабыв, что призывал госпожу Гун не жалеть слов.       — Мне всё-таки удалось выполнить ваше поручение и ублажить гостя, однако пришлось позволить ему ещё немного выпить.       — Он много пил?       — Много. На какой-то момент мне подумалось, что теперь и вовсе ничего не выйдет, что господин попросту забудется сном, но стоило мне приблизиться, как он, напротив, очнулся от своей задумчивости, как-то странно рассмеялся, но наконец-то взглянул на меня. А дальше… ваше задание было чистейшим удовольствием, хозяин. Если бы вы сразу сказали, что ваш друг такой красавец, я, пожалуй, не раздумывала бы вовсе. И любовник он просто изумительный. Стыдно сказать, но… вам всё же признаюсь… совершенно неясно, кто кого ублажал. Господин был так ласков и искусен… Я впервые совершила непозволительное — забылась и уснула в объятиях гостя. А когда проснулась, его уже и след простыл.       У Ливэя затряслись руки. Голова разболелась до рези в глазах. Поскорее бы спровадить эту Гун, иначе ещё мгновение, и Ливэй лишится лучшей работницы, придушив её собственными руками.       — Благодарю… — еле выкашлял он. — Отдохните сегодня. А сейчас оставьте меня.       Госпожа Гун присела в лёгком поклоне, сделала несколько шагов по направлению к двери и, уже отворив её, вдруг произнесла:       — Если ваш друг пожелает посетить Палаты ещё раз, без стеснения обращайтесь ко мне, хозяин. Буду счастлива помочь!       «Да в жизни никогда ты больше его не увидишь! — думал Ливэй, наблюдая, как Гун исчезает за порогом. — Даже если Веньян сам изъявит желание. Никогда!»       Он обречённо уронил раскалывающуюся голову в ладони. Что же он наделал! А Веньян? Почему он не ушёл после оскорбительного предложения Ливэя? Теперь-то из слов Гун было очевидно, что новоявленный министр прибыл в Палаты вовсе не для того, чтобы отмечать своё назначение, забавляясь с потаскухами. Должно быть, Ливэй обезумел, раз мог думать так. Но тогда почему Веньян не ушёл?! Что хотел сказать этим совокуплением с распутной девкой? Что больше не дорожит чувствами Ливэя? И что теперь Ливэю делать? Возможно ли ещё выпросить прощение? Без Веньяна его жизнь теряла всякий смысл. Пусть злится, презирает, вытирает ноги, лишь бы позволил по-прежнему быть рядом и жить ради него. А ведь совсем недавно у Ливэя всё было так хорошо! И чего он в дурь попёр?! Из какой искры уже в который раз вспыхивала эта дикая, разрушительная ревность? Из ужаса потерять главную ценность жизни? Из неуверенности в себе и вытекающего из неё страха, что кто-то более сильный, родовитый, достойный украдёт у него Веньяна? Кто-то более ему подходящий, кого Веньян полюбит всем сердцем, не в пример сильнее Ливэя… Он так боялся, что постоянно пытался уличить Веньяна в том, чего не было — в желании променять его на любого, кто окажется рядом. Ревность слепила, превращала в глупца и мерзавца. А ведь он был рассудителен и сдержан. Когда-то. Позор Ливэю! Почему он не сумел вовремя выполоть из души этот отвратительный сорняк? Он такой же, как император Яозу, решил, что в сердце Веньяна может быть только один человек — он сам.       Возвращение во дворец было запланировано только на следующий день, но Ливэй не вытерпел бы до завтра. Какие могут быть дела, когда нужно спешить, нужно бежать в вотчину демона, падать на колени и молить о помиловании. Пока не поздно, по горячим следам. Он быстро переоделся, кое-как перевязал платком изувеченную руку и, ничего никому не объяснив, бросился во дворец. Он бежал со всех ног, не полагаясь на носильщиков паланкина, но ему казалось, что никогда ещё путь во дворец не был таким длинным. В покоях Веньяна не оказалось. Зато там оказались наследный принц и императорский фаворит. Юн сидел у ног его высочества, а тот громоздил на его голове сложную конструкцию из множества драгоценных шпилек.       — Господин Ливэй? — удивлённо вскинул соболиные бровки Джун. — Разве вы не должны вернуться завтра?       — Так уж вышло, — перемялся с ноги на ногу Ливэй.       — А господина Веньяна нет, — принц с любопытством оглядел его с ног до головы. Бешеная гонка явно сказалась на внешнем виде. — Он у его величества. А вы что-то натворили?       Вгляд Джуна остановился на перебинтованной кисти Ливэя, и он инстинктивно втянул её в рукав.       — А почему вы не у его величества? — проигнорировал он вопрос принца.       — Яозу пожелал видеть Веньяна наедине.       Ливэй напрягся.       — Разве у великого господина есть секреты от вас?       — Есть, если они касаются меня.       — Почём вы знаете, что они говорят о вас?       Джун тяжело вздохнул и вставил очередную шпильку в волосы Юна.       — Вам не хуже меня известны чаяния двора, — ответил он наконец. — От Яозу требуют наследника, недовольство его отказом достигло всех возможных пределов. Он не может тянуть дольше, иначе кабинет министров взбунтуется. Так что же ещё могут обсуждать теперь император и министр двора?       — Но почему тайком? Как это связано с вами?       — Напрямую. Яозу знает, как мне неприятна перспектива его отцовства. И не смотрите на меня так, я вовсе не пекусь о своём положении наследника престола.       — За чем же дело стало?       — За малым. Видите ли, дети не появляются на свет непорочным манером.       — Так вы тоже ревнуете! — усмехнулся Ливэй. От осознания, что он не одинок в нелепости проявления своих чувств, стало немного легче.       — И что? — даже не моргнул Джун. — Это ваше «тоже» равным образом наводит на мысли.       — Я и не скрываю своих притязаний. Мне неприятны встречи господина Веньяна наедине с его величеством. Но тут ничего не попишешь.       На сей раз усмехнулся Джун.       — Яозу поклялся быть мне верным. Он больше не тронет своего братца, так что и вы будьте спокойны. Но это принуждение к деторождению… Боюсь, даже Яозу будет тут бессилен. Я не желаю, чтобы он спал с кем бы то ни было! Даже ради рождения наследника.       — Боитесь, что он привяжется к матери дитя?       — И этого тоже. Хотя, знаете, я мог бы ещё примириться с этой вынужденной близостью, пусть она и претит мне. Но больше всего меня пугает, что у Яозу появится кто-то, кого он полюбит сильнее меня. Это же будет его плоть и кровь. Я не вынесу.       Ливэй поразился, с какой прямотой Джун при свидетелях признался в том, в чём Ливэй боялся признаться самому себе. А ведь его высочество почти слово в слово повторил недавнюю мысль Ливэя. «Что если Веньян всем сердцем полюбит кого-то не в пример сильнее меня?» Вот Ливэй и сравнялся в своей незрелости с ревнивым мальчишкой, а ведь считал себя многоопытным, давал Джуну советы… Принц определённо переплюнул его в умении признавать свои недостатки. Правда, не похоже, чтобы его высочество намеревался их исправлять.       — Я не хочу говорить об этом предполагаемом младенце, — подвёл черту под обсуждаемой темой Джун. — Вы же не хотите говорить, в чём провинились перед нашим демоном.       — С чего вы взяли, что я перед ним провинился?       Ливэй упрямым жестом сложил руки на груди. Джун же саркастично подвёл глаза.       — Да бросьте. Вчера господин Веньян отправился куда-то с вами, вернулся поздно, мрачный и с головной болью. А сегодня вы спешно прибыли во дворец в свой законный день, вид такой, будто с кем-то подрались. Прибежали и сразу к нему… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — что-то случилось.       — Ничего-то от вас не скроешь, — нахмурился Ливэй, не выражая желания говорить ещё что-то.       — Он вас простит. Вы — слабость нашего демона, — Джун отправил последнюю заколку в волосы Юна и принялся осматривать результат. Юн, просидевший всё время беседы Ливэя с принцем тихо словно мышка, смутился под пристальным взглядом своего идола и слегка склонил голову.       — Что это вы вытворили с Юном? — пришёл на помощь мальчику Ливэй. — Опять решили ввести новую моду? Не приживётся. Причёска явно женская.       — Зато как ему идёт!       Джун твёрдо вознамерился вогнать мальчика в краску и насладиться его милыми мучениями. Он обнял Юна за плечики, поцеловал в разрумянившуюся щёчку и продемонстрировал Ливэю.       — Посмотрите, какой хорошенький. А если обрядить его в женские шелка? Ни одна придворная красавица с ним не сравнится!       — Но родить государю наследника он всё же не сможет. Прекратите мучить Юна. Примите неизбежное.       Скажи это себе, Ливэй!       Улыбка сползла с лица принца, он взял Юна за руку и поволок за собой в свои комнаты.       — Кто бы говорил, — буркнул он напоследок.       И то верно. Отныне Ливэй не чувствовал за собой права поучать других, слишком запутался сам, и беседа с принцем доходчиво донесла до него все промахи и недомыслия. Конечно, слова Джуна о том, что Веньян обязательно простит Ливэя, убеждённость, прозвучавшая в них, обнадёживали. И всё-таки принц не знал, как серьёзно Ливэй провинился перед Веньяном.       Ливэй просидел в гостином покое демона более часа. Преданно и покорно, словно собака в ожидании хозяина, гипнотизировал входную дверь. Когда же дверь наконец отворилась, он вздрогнул и сжался, приготовился принять свой жребий. Однако поначалу Веньян даже не заметил его, а когда приблизился и узрел, на мгновение замер на месте, но не проронил и слова и тут же прошествовал мимо по направлению к своей спальне. Он никогда не был холоден с Ливэем прежде. Паника. Лучше бы обложил бранью, кричал, обвинял, только не этот лёд.       — Не игнорируй меня! — взмолился Ливэй.       Веньян вновь остановился, но лицом к Ливэю оборачиваться не стал.       — Зачем ты пришёл?       — Как я мог не прийти?       — Я не был тебе верен.       — Я знаю. Это больше не имеет значения.       — Ты уже говорил это. Но в твоих словах нет правды. Ты не забудешь и не простишь. Уходи.       — Я не могу уйти!       Слова вырвались отчаянным воплем. Ливэй заметил, как Веньян вздрогнул и всё же не обернулся.       — Значит, уйду я, — сказал он безэмоционально и безжалостно, делая ещё один шаг вперёд.       — Посмотри на меня!       Ливэя колотило крупной дрожью. Если Веньян сейчас уйдёт и Ливэй его не остановит, всё будет кончено. Он кинулся к Веньяну, сам заглянул ему в глаза — грустные, усталые — и повторил:       — Посмотри на меня! Я такой же тиран, как император Яозу, как император Ки! Я хочу, чтобы ты был только моим! Принадлежал только мне! Я ревную тебя ко всем и каждому! Даже к господину Джуну, даже к подушке, на которой ты спишь, ко всякому, на кого ты посмотришь, о ком заговоришь! Я влюблённый дурачина, и я оскорбил тебя! Но неужели ты не видишь во мне и того, как я дорожу тобой? Дышу только тобой! Ты готов вышвырнуть меня из своей жизни только из-за несдержанности моих чувств, моей дурости? Мне стыдно за мой поступок, он безобразен! Я безобразен! Но я люблю тебя! Не лишай меня жизни! Это слишком суровое наказание!       — Ты сам себя наказал, — произнёс наконец Веньян, отводя взгляд.       — То есть так, да? Ты всё решил? Хорошо же!       Ливэй был на грани. Всё вокруг вдруг стало бесцветным, докучливым, удушливым. Он больше не чувствовал в себе жизни, не ощущал биения сердца. Даже не заметил, как по щекам покатились слёзы. Прежде чем Веньян успел сделать хотя бы одно движение, Ливэй резко повернулся и бросился в его спальню. В изголовье кровати демона на резной подставке покоился императорский клинок. Он схватил его и понёсся обратно к ошарашенному Веньяну, отбрасывая на ходу ножны.       — Вот! — воскликнул он, влагая рукоять меча в ладонь демона и падая перед ним на колени. — Если решил пройти мимо, оставить меня — убей! Так будет милосердней. Снеси мою голову с плеч, слишком уж тяжела.       — Прекрати этот дешёвый балаган! — прошипел Веньян и спрятал меч за спиной.       — Прости меня. Или руби. Если не простишь, убьёшь в любом случае! — не сдавался Ливэй.       В ответ он услышал… смех. Сердце сжалось особенно болезненно. Неужели Веньян настолько жесток, чтобы смеяться над его слезами? Как так вышло, что Ливэй не замечал в нём прежде подобного бессердечия?       — Ты и правда дурень! — прозвенело сверху, и Ливэй осмелился поднять голову.       Веньян действительно смеялся, но не зло и не холодно, он вовсе не издевался над его чувствами, но весело хихикал, словно потешался над выходкой несмышлёного малыша. Ливэй растерялся, это, видимо, отразилось на его лице, ибо демон выхватил из-за пояса веер свободной рукой и рассмеялся в него уже в полный голос. Как чудесно снова видеть, что он смеётся именно так, в своей излюбленной манере! Кажется, Ливэй тоже глупо осклабился. Прямо сквозь слёзы.       — Дурень, — повторил Веньян, немного успокоившись. — Яозу, Ки… Я никогда не принадлежал первому и перестал принадлежать второму, как только встретил тебя. Единственный человек, который мог бы назвать меня своим, — ты. И именно ты отчего-то принялся оспаривать меня у всего и вся. Как глупо!       Ливэй придвинулся чуть ближе, обнял ноги Веньяна и прижался к коленям щекой.       — Так ты прощаешь меня?       — Прощаю, — просто ответил Веньян. — Но должен прямо признаться в двух вещах, изменить которые лишь в твоей власти, так что завтрашний день зависит только от тебя, а не от моего прощения, на которое ты так уповаешь.       — Говори! — с пылом выдал Ливэй, обнадёженный тем, что ему, возможно, будет дарован завтрашний день.       — Что ж, слушай. Во-первых, ты пугаешь меня. В последнее время я совсем не узнаю тебя. Спокойный, сдержанный, рассудительный. Таким я знал тебя долгие годы, таким полюбил особенно крепко, ведь я высоко ценю эти качества. Но то, что рвётся наружу с недавних пор, очень похоже на плотоядное чудовище, живущее в Яозу. Мне тошно от него. Доведись тебе увидеть его со стороны, не говоря о том, чтобы стать его жертвой, и ты пришёл бы в не меньший ужас. Твои слёзы растрогали меня, я видел их впервые и хочу верить, что это признак искреннего осознания совершённой ошибки, а следовательно, желания её исправить. И во-вторых… Тебе будет тяжело это услышать, но такова правда, и многое будет зависеть от того, сумеешь ли ты её принять. Я спал с этой женщиной, с Гун. Не по ошибке. Не от обиды. Не потому что был пьян. Оправданий моему поступку ты не найдёшь. Я спал с ней намеренно, потому что устал быть без вины виноватым. Я настоял на посещении Палат, потому что наивно хотел повторить ту нашу ночь, но невозможно войти в одну воду дважды. Ты понял мой порыв наимерзейшим образом и не дал объясниться. Так что мне не пришлось делать над собой усилий, я не принуждал себя, мне было хорошо с ней. Я решил: «Раз он всё равно считает меня предателем, пусть хотя бы за дело». Тебе решать, сумеешь ли ты быть рядом, зная об этом. Я не намерен впредь вести себя подобным образом, я вполне воздержан в порывах плоти и считаю верность одной из высших добродетелей. Мой поступок был совершён не без причины, ты должен понимать это. А потому я не приму упрёка вновь. И больше не прощу. Не смей попрекать меня ни Ки, ни Яозу, ни Гун. Никем из моих прежних любовников! И мне нет дела до твоих. С этого момента у меня есть только ты, а у тебя — я. Всё.       Ливэй слушал внимательно и не перебивая. Признавал правоту Веньяна. Как бы ни было больно, Гун — ошибка самого Ливэя, и корить за неё он мог только себя. Отныне нужно взять свой бурный темперамент в узду. Бурный темперамент. Боги! Да откуда он взялся у флегматичного Ливэя?! Только демон и мог пробудить в нём такое, не иначе. Впрочем, что угодно, лишь бы демон оставался его демоном! Ливэй станет рабом, исполнит любую волю.       — Я понимаю тебя и принимаю условия. Ты справедлив.       — И ещё одно.       Ливэй вскинул на Веньяна удивлённые глаза. Разве он ещё в чём-то виноват?       — Не хватайся больше за мой меч. Ещё порежешься.       Ливэй расхохотался. Напряжение отпускало его, и смех вышел нервным и излишне долгим. Руки снова задрожали. Как же близко к краю он подобрался. Но спасён! Всё-таки спасён!       — Поднимись. Если не собираешься вернуться в Палаты, помоги решить некоторые проблемы здесь. Боги, что с твоей рукой?!       Ливэй забыл про руку. Наверное, он слишком яростно сжимал кулаки, корка, которой начали затягиваться костяшки, треснула, и кровь проступила через платок, которым он второпях перевязал кисть.       — Э-э-э… — поморщился Ливэй больше от стыда, чем от неприятных ощущений. — Кажется, я напился вчера и…       — Кажется ему! Ну что ты будешь делать! Идём, нужно обработать и перевязать по-человечески. Как только довёл себя до такого? Напивается, буянит, за меч хватается! Надеюсь, ты никого не пришиб?       Ну за что Ливэю такое счастье? Видеть, как любимый демон хлопочет о нём и причитает так тепло, заботливо… Ведь буквально только что… Не думать о страшном! Впору урчать по-кошачьи. Но для начала пришлось почертыхаться, когда Веньян принялся отмачивать прилипший к ране платок.       — Что за проблемы? — спросил Ливэй, чтобы не концентрироваться на болячках.       — Яозу попросил меня подыскать для него наложницу. Тайно.       — Полагаю, из-за Джуна.       Веньян вскинул брови.       — Скорее всего. Думал, ты удивишься.       — Великий господин всё же решился обзавестись наследником?       — Ему не оставили выбора.       — И чем же я могу помочь?       Веньян вздохнул, выдержал короткую паузу и ответил:       — Я не знаю, как скрыть такое от Джуна. Яозу просил найти девушку не из числа дам своей матери и даже вовсе не принадлежащую гарему. Решительную и преданную, такую, чтобы слушала лишь его, знала своё место и скорее предпочла смерть, нежели выдала тайну. Где найти такую? Да и помогут ли все предосторожности скрыть что-то от Джуна хотя бы на краткий срок?       — Не помогут. Джун уже обо всём догадался, сегодня я имел с ним весьма занимательный разговор на эту тему.       Демон зримо расстроился.       — Вот чёрт. Лучше Яозу не знать об этом. Какой же умный ребёнок!       — Господин Джун давно не ребёнок, — возразил Ливэй.       — Умоляю! — хмыкнул оппонент. — Он всё утро наряжал Юна, как куклу. Только ты мог додуматься разглядывать в нём соперника.       Ливэй покраснел и опустил голову, чтобы скрыть это.       — Ты его недооцениваешь, молодой господин тебя ещё удивит, — и тут же перевёл тему подальше от собственной неловкости: — Выполни просьбу императора, но не говори, что Джун в курсе. Не нагнетай новый конфликт. Поищи девчонку среди слепо преданной трону, но давно не отмечаемой императорами знати. Желательно из древнего, но обедневшего рода. Должны же такие быть?       — Да… — призадумался Веньян. — Ты прав. Такие душу продадут за честь породниться с императорским домом и лишних вопросов задавать не станут. Девица из такой семьи всё выполнит беспрекословно. А уж если выбрать не шибко умную…       Ливэй улыбнулся. Ох уж этот Веньян. Только набрёл на мысль, а уже просчитывает что-то наперёд. А Веньян тем временем перевёл взгляд на него, тоже улыбнулся и изрёк:       — Вот таким ты мне нравишься. Здравый смысл и никаких глупостей. Моя правая рука. Мой советник. Мой.       Ливэй не протестовал. Гордость нелепа, когда права на тебя заявляет тот, кого любишь как жизнь. Кого чуть было не потерял.       «Твой. Со всеми потрохами».