Палаты сновидений

      Ливэй проснулся около полудня. Веньян спал, да так сладко, что невозможно было сдержать улыбку. Сегодня демон обязательно выспится, Ливэй не нарушит его сон, буде даже его светлость изволит спать до самого вечера. И, разумеется, проследит, чтобы никто не смел приблизиться к заветной опочивальне, где так мирно сопит носом демон. А вот ему пора и делами заняться, пока Веньян набирается сил. Напоследок ткнувшись носом между лопаток Веньяна и забирая с собой сладковатый аромат его кожи, Ливэй против собственного желания заставил себя выбраться из-под шёлковой западни большого одеяла. Постель покидал без энтузиазма, совсем не хотелось расставаться с вожделенным раем, вновь утратить который было просто и страшно. Но всю жизнь в постели не проведёшь, хотя, признаться, очень хотелось. Ничего, сейчас он быстренько выслушает еженедельный отчёт о делах Палат и, возможно, ещё успеет вернуться в кровать до того, как Веньян проснётся. Боги, как же он счастлив! А ещё нужно приготовить ванну для Веньяна. После того как они побезумствовали этой ночью, он наверняка захочет освежиться, тогда, если демон позволит, Ливэй с огромной радостью присоединится к нему. А пока будет довольно всполоснуть лицо прохладной водой и устранить все следы бурной страсти мокрым полотенцем. Небрежность, возможно, но лишь бы быстрее вернуться под бок Веньяна.       На скорую руку приведя себя в порядок, Ливэй направился в свой кабинет. Любовный дурман и алкогольные пары всё ещё кружили его голову, а потому он не слишком обрадовался, когда слуга доложил, что хозяина желает видеть госпожа Гун. Её приход подействовал более чем отрезвляюще. Что ей нужно? Уж не пришла ли клянчить встречу с Веньяном? «На пушечный выстрел не подпущу!» Ливэй почувствовал, как лицо само собой приобрело выражение надменного превосходства, но стыдно за это отчего-то не было. Стыдно стало, когда на пороге кабинета возникла Гун такая бледная и растерянная, что сердце защемило. «Не верь, это всё женские уловки! — приказал себе Ливэй. — Специально вид страдалицы напустила, чтобы позволил ей повидаться с Веньяном. Наверняка хочет заполучить его своим покровителем. Не бывать этому! Эх, сейчас ныть начнёт…»       Но Гун всё молчала, будто никак не могла решиться заговорить. Совсем на неё непохоже, а потому раздражало и настораживало. Ливэй решил начать разговор первым, лишь бы поскорее покончить с ним. Любое незапланированное дело отдаляет его возвращение к Веньяну, а это сродни пытке.       — Госпожа Гун, вы так бледны. Нездоровы?       Гун вздрогнула и сбивчиво пролепетала:       — Я? Да. Нет!       Ливэй её не узнавал. И это та бойкая и предприимчивая куртизанка, которая не знала отбоя от самых состоятельных господ столицы?       — Присядьте. Вас будто едва ноги держат.       — Он здесь?       — Кто?       — Господин Веньян. Девушки шептались, что вчера развлекали его. Так он всё ещё здесь?       Чего и следовало ожидать. Значит, вот так сразу, без обходных путей и экивоков. Весьма целенаправленно. Хоть в чём-то Гун осталась собой. Ну что ж, так даже лучше, меньше времени будет потрачено на лишние слова.       — Да, он здесь, — ответил прямотой на прямоту, чувствуя, как напрягаются желваки на лице. — Простите, но увидеться вам не удастся. Господин Веньян отдыхает, вряд ли сегодня он будет настроен ворковать даже с такой исключительной прелестницей, как вы.       — О нет-нет, меньше всего мне хотелось бы сейчас попасться ему на глаза. Не до воркований.       А вот это неожиданно. Выходит, зря Ливэй заподозрил, что расчётливая предпринимательница вдруг обратилась влюблённой барышней. Похоже, всё не то, чем виделось. Ливэй не любил терять ориентиры, жизнь таких промахов не прощает. Что же нужно этой женщине, от которой ощущалось неясная ещё угроза? Почему она так трясётся и зачем спрашивает о Веньяне?       — Госпожа Гун, что случилось?       — Мне сложно начать этот разговор, он из числа ваших самых нелюбимых.       Ливэй попытался умалить пугающую серьёзность её тона собственной непринуждённостью:       — Не знаю, насколько это замечание будет уместно, но вы меня заинтриговали, а сделать это непросто.       Гун тяжко вздохнула, сделала несколько шагов и наконец села напротив Ливэя.       — Господин Ливэй, я беременна.       Только и всего? Нет, безусловно, когда-то Ливэй вознегодовал бы от известия, что куртизанка, приносящая Палатам львиную долю прибыли, обрюхатилась неприемлемым образом, но с тех пор приоритеты сильно сместились. Да что угодно, только не поползновения в сторону Веньяна! Беременна она! Подумаешь!       — Госпожа Гун, если бы вы были рядовой девицей Палат с неотработанным контрактом, я бы сказал, что вы не имеете права на этого ребёнка и, согласно правилам, потребовал бы избавиться от него. Сами знаете. Но так как вы свой долг перед домом погасили и остаётесь под покровительством Палат по собственной воле, то вполне можете самостоятельно решить судьбу своего дитя.       — Ах, если бы всё было так просто, вы о моей беременности не узнали бы! Я молча избавилась бы от неё, — всплеснула руками Гун. — Я довольно молода и не желаю предаваться радостям материнства, пока существует возможность предаваться радостям иного рода и куда более увлекательным.       Ливэй искренне недоумевал.       — Я не понимаю вас. За чем же дело стало? Я не могу чинить вам препятствий, какое бы решение вы ни приняли.       Гун долго мерила его взглядом, потом выдала:       — Коснись дело любого из моих клиентов, от которых я предположительно могла понести, всё было бы уже решено. Проблема в том, что я точно знаю, кто отец этого ребёнка. Я здесь сейчас именно потому, что считаю своим долгом уведомить вас — это ребёнок вашего друга.       Один плюс один — никак не складывалось в голове в очевидный и единственно верный ответ.       — Какого друга?       Гун недовольно поджала губы.       — Того самого, с которым вы просили меня спать два месяца назад.       Кровь отлила от лица столь стремительно, что Ливэй не успел сменить застывшую на нём глуповатую гримасу.       — Ребёнок Веньяна? Вы не ошибаетесь?       — Вот уж точно нет! — всё больше раздражалась Гун.       Ливэю было плевать на её чувства, у него немели кончики пальцев.       — Как же вас угораздило? Почему вы не приняли мер?       — Вот только не надо! — взорвалась Гун. — Я лучше прочих знаю средства и ни разу не пренебрегла их применением! Но этот ваш друг… он… он, похоже, нечеловечески плодовит…       Нечеловечески. Да. Демон.       — Что же вы хотите? — севшим голосом спросил Ливэй.       — Я просто ставлю вас в известность ввиду того, что господин Веньян не обычный сластолюбец из числа моих клиентов, а важный для вас человек. Вы же так его охарактеризовали? Возможно, он порадуется отпрыску, спросите его. Если же он не заинтересован в потомстве подобного рода, дайте знать, и я поступлю «согласно правилам» и собственным желаниям.       Гун медленно поднялась и, не глядя более в ошарашенное лицо Ливэя, направилась к двери.       — И не тяните с ответом, — добавила она напоследок уже из-за порога. — Помните о сроке. Избавление от плода с каждым днём всё опасней. Да и чувствую я себя ужасно. Думайте!       «Плод». «Беременность». «Отпрыск». Как далеки были по своему смысловому окрасу эти намеренно лишённые души слова от невероятного, невообразимого, чудесного сочетания «дитя Веньяна», которое родилось в мыслях Ливэя. Воистину этой женщине чужды материнские инстинкты, если она отзывается так о собственном ребёнке. Упрекнуть её в бездушии просто, вот только чем Ливэй лучше? Разве он обрадовался новости? Нет. Спешит принести её Веньяну? Определённо нет. Способен порадоваться за милого друга? Совершенно точно нет. И что же такое испытывает в сию секунду Ливэй? Страх. Ужас. Ледяной и душераздирающий. И дикую, чудовищную по своей природе ревность. Дикую, потому что не к Гун. Чудовищную, потому что к нерождённому ещё ребёнку. Если что и владело сейчас разумом Ливэя наравне со страхом, так это слова принца Джуна. «Больше всего меня пугает, что у Яозу появится кто-то, кого он полюбит сильнее меня. Это же будет его плоть и кровь. Я не вынесу». Плоть и кровь. Не вынесу! «Этот ребёнок украдёт у меня любовь Веньяна. Не вынесу!»       От чудовищных чувств до чудовищных побуждений суть ничего. Оттого и решение подлые мыслишки подкинули без малейшего промедления. Ведь можно и совсем не говорить Веньяну о ребёнке, а Гун позволить избавиться от него, коли ей так хочется. Зачем вообще она сообщила о своём бремени, если оно обременительно для неё буквально? Из уважения к Ливэю? К Веньяну? Ой ли! Наверняка преследует свою выгоду. Что она потребует взамен, пожелай Веньян сохранить жизнь этому младенцу? А он пожелает, это столь же очевидно, как то, что солнце восходит на востоке, уж Ливэй знает его, даже Гун сумела раскусить с одной встречи. Стать женой министра двора ей не светит при любом раскладе, даже войти в его дом наложницей она не сможет. Да и вряд ли вообще знает, кто таков Веньян. Что тогда? Будет тянуть из него деньги? В её духе. Как ни крути, этот ребёнок — источник одних только проблем, стоит избавиться от него, и всё встанет на свои места, всё будет как прежде. Ливэй станет наслаждаться любовью демона, а Гун — выкачивать деньги из своих толстосумов.       «А вы смогли бы меня возненавидеть?» — «Если бы вы совершили что-то, что уничтожило бы саму суть связывающего нас чувства…» А вот это вспоминать нельзя! Вряд ли Веньяну навредит то, о чём он никогда не узнает, а Ливэю вполне под силу такое устроить. Ох и заварил ты кашу, Ливэй! Ну что ж, выпил яд — вылижи блюдце. Неси ответственность. Расхлёбывай до самой последней горькой капли. Всё это твоих рук дело, и теперь в этих руках жизнь дитя. «Не тяните с ответом. Думайте!»        «Кто-то, кого он полюбит сильнее меня. Это же будет его плоть и кровь. Я не вынесу». Да его ли это дитя? Стоит ли верить продажной женщине?       «А вы смогли бы меня возненавидеть?»