Палаты сновидений

      Перманентно оставаться настороже невозможно. Яозу расслабило семейным счастьем. Целый год пролетел в блаженной безмятежности, и Яозу не помнил, был ли когда-то счастлив столь продолжительное время. Разве что в детстве, но это не в счёт, ведь осчастливить взрослого человека, сложившуюся личность, да так, чтобы осознавал своё счастье и был благодарен за него, — задача практически невыполнимая. Но есть ли что-то невыполнимое для воли богов, коли они пожелают проявить щедрость? Год полный спокойствия, любви и неземной гармонии с окружающим. Ещё один год пребывания в чистом разуме, не омрачённом затмением временного безумия — Яозу окончательно исцелился. Как не утратить бдительность, расслабившись на мерных волнах бытия? Яозу и Джун наслаждались любовью друг к другу, наблюдали за тем, как растут их дети. Разве нужно что-то ещё? Ничто не могло сделать их счастливее, чем они были. Им принадлежали все солнечные дни и лунные ночи, и не было дела ни до чего другого в целом мире. Так продолжалось ровно до того дня, когда богам стало угодно напомнить своему смертному отпрыску: ничто не длится вечно, всё имеет свою цену.       В тот день Веньян не явился к утренней церемонии одевания императора, а такое нарушение дворцового этикета на памяти Яозу случалось только единожды, и тогда братец сказался больным. «Видимо и теперь прихворал, — решил Яозу, прекрасно знавший, что только очень веская причина могла вынудить к преступлению правил такого блюстителя порядка, как Веньян. — Если не явится к обеду, пошлю справиться о его здоровье. Всё-таки братцу скоро сорок. Всякое может быть».       Впрочем, думать о мужчине, которому не исполнилось ещё и сорока — и уж тем более о братце! — как о старике было нелепо. Братец он другой, он выглядел моложе Яозу, годы обходили его стороной. Однако же о здоровье дорогого брата не было известно ничего. Не обязать ли его проходить осмотры у императорских лекарей, чтобы Яозу мог контролировать истинное положение дел? Конечно, братец сильно рассердится, но у него нет права не подчиниться. «Непременно заставлю! — решил Яозу. — И лично поприсутствую!»       К обеду Веньян так и не объявился. Более того, не показывался и Джун, и всё это было совсем уж странно. Тут не слуг посылать, а самому нужно наведаться в покои министра двора. Призвать всех к порядку. Совсем они там, что ли, обалдели? Как смели лишить императора своего драгоценного общества?! Но только он собрался направиться к Веньяну, как доложили, что господин Ливэй молит об аудиенции с государем. Яозу насторожился. Ливэй никогда не просил встречи с ним, в этом не было надобности, да и права такого тоже не было, слишком низок был его должностной ранг. Если Ливэй решился на грубое нарушение церемониала, если обращался к императору в обход Веньяна, значит, случилось что-то изрядное.       — Пустить! — незамедлительно приказал Яозу.       — Молю великого господина о прощении! — пал ниц и воскликнул Ливэй, едва переступив порог императорского чертога. — Подданный проявил своеволие, осмелившись явиться пред очи государя!       — Поднимитесь, господин Ливэй, — Яозу начинал не на шутку нервничать. — Вы провинитесь значительно больше, если станете тянуть время. Вы же здесь не за тем, чтобы праздно красоваться пред нашими очами? Что случилось? Говорите!       — Государь! — по-прежнему не смел поднять глаза Ливэй. — Если его светлость господин Веньян и его высочество господин Джун не скрашивают сейчас своим обществом досуг вашего величества, осмелюсь выказать опасение, что они пропали.       — То есть как? — Яозу застыл. Он не ослышался? — Как такое может быть? Как министр двора и член императорской фамилии могли пропасть в императорском дворце? Абсурд!       — Боюсь, это произошло не во дворце, — окончательно помрачнел Ливэй. — А я так надеялся, что они подле вашего величества…       — Объяснитесь! — тело прострелило нервной дрожью. То ли от гнева, то ли от ужаса. — Откуда же ещё они могли пропасть? Ладно братец! Но как Джун мог оказаться за пределами дворца без нашего ведома? Мы же запретили!       — Боюсь, он мог тайком увязаться следом за его светлостью.       — Куда отправился братец?       — У него… дом в городе, великий господин.       — А мы ничего не знаем?! Скрыл, негодник!       — Не гневайтесь, государь. Господин Веньян собирался всё вам рассказать.       — В любом случае выволочку он заслужил! — однако немного отлегло. — Так может, они с Джуном просто остались в доме братца на ночь и скоро вернутся?       — Нет, государь! — тут же отмёл поспешное спокойствие Яозу Ливэй. — Господин Веньян не планировал оставаться в городе на ночь.       — Ты прав, — задумался Яозу, — он не осмелился бы пренебречь правилами дворцового этикета, не поставив нас в известность заранее. Тогда, возможно, неожиданные обстоятельства вынудили его заночевать в городе.       — Я подумал так же, мой господин, — кивнул Ливэй, — а потому, когда его светлость не вернулся к ночи, отправил слугу в его дом удостовериться. Но там ответили, что хозяин и вовсе не объявлялся. Тогда я не знал, что и его высочество пропал вместе с господином Веньяном, решил, что принц Джун… как обычно удостоен чести ночевать в покоях вашего величества. Но когда оба они не вернулись утром…       Осталась у Яозу ещё одна догадка, заставившая его побагроветь.       — А не могли они тайком от вас отправиться в эти ваши Палаты распутничать?       Ливэй остался невозмутим.       — Я посылал справиться и туда. Господина Веньяна там не было.       Яозу пал духом.       — Да что же это! Как теперь их искать?!       — Для начала стоит разузнать, действительно ли его высочество ушёл вместе с господином Веньяном, — предложил Ливэй. — Уверен, Юн может знать об этом, но он так предан его высочеству, что и под пыткой не скажет ни слова, если принц Джун ему запретил. Только перед вами он не посмеет таиться, государь.       — Так велите звать его!       Явившийся Юн был белее мела и дрожал всем телом. Не ободряло. И всё же Яозу не позволял эмоциям взять верх, сейчас как никогда следовало действовать с холодной головой.       — Не смей ничего скрывать, Юн-Юн! — строго наказал Яозу. — Наши братья могли попасть в беду, и если ты утаишь от нас хоть что-то, мы не сможем им помочь. А тогда не жди от нас пощады!       Угрозы Юна не пугали, но за жизни Веньяна и особенно Джуна он боялся значительно больше, чем за свою собственную, а потому выложил всё, что знал, единственному человеку, который мог сейчас помочь любимому господину. Впрочем, знал Юн не так уж и много. По сути, он лишь подтвердил все догадки Ливэя. Да, господин Джун улизнул в город следом за господином Веньяном, не стал слушать Юна, как тот ни отговаривал; да, господин Веньян намеревался вернуться ещё прошлым вечером, оттого господин Джун и рискнул покинуть дворец без позволения его величества, полагая, что за столь короткое время его не хватятся.       — Одного нам не понять, — в отчаянии всплеснул руками Яозу. — Что заставило Джуна осмелиться на такое ослушание? Если он хотел посмотреть столицу, мог бы сказать. Стоило только пожелать! Мы отправились бы с ним! Почему он ушёл тайно?       Юн и Ливэй суетливо переглянулись, из чего Яозу стало понятно, что причина им известна.       — Уверен, братья государя всё объяснят, как только он вернёт их, — ловко извернулся Ливэй. — Сейчас нельзя терять время, нужно организовать поиски.       — Мы прикажем гвардии перевернуть весь город! Лично будем командовать! Разнесём каждый закоулок, но отыщем их! — возлютовал Яозу. — Столицу следует держать в страхе, раз находятся те, кто смеет покушаться на семью императора! Немыслимо!       — Государь, — робко обратился к нему Ливэй, — если всё так, как вы говорите и на господина Веньяна кто-то осмелился напасть, то нападавшие могли и не знать, что имеют дело с министром двора.       — Что за глупости!       — Господин Веньян предпочитает отправляться в город инкогнито, переодевшись в простое платье, — пояснил Ливэй.       — Без знаков отличия и охраны?! — волосы вставали дыбом. — Да как он смел подвергать себя опасности!       — Смел, смел, — обречённо закивал Ливэй. — Он слишком уж смел. Именно поэтому.       — Вот мы ему! — окончательно вышел из себя Яозу и резко перешёл с официального «мы» на просторечное «я»: — Выпороть велю! Лично выпорю!!!       Медлить более Яозу не стал, сердце останавливалось при мысли, что с его Джуном и Веньяном могло случиться что-то ужасное. Первым делом приказал запереть все городские ворота. Конечно, поздно, прошли сутки с момента, как братья покинули дворец. И всё же если злоумышленники по какой-то причине оставались в городе, он не позволит им уйти. Поднял пятерых верных офицеров, когда-то защитивших его жизнь, силой их гарнизонов можно было вывернуть столицу наизнанку.       Ворвался в город с отчаянием и яростью раненого зверя. Здравым смыслом в последующих действиях Яозу и не пахло. Его гвардейцы вламывались в дома и на постоялые дворы, всюду, куда только могли вломиться. Бесцеремонно, но без рукоприкладства. По крайней мере, до тех пор, пока кто-то не начинал препятствовать розыску и дознаниям, вот тогда гвардейцы срывались в беспощадность. Свирепел и Яозу. Солнце садилось за горизонт, а никаких результатов достичь так и не удалось. Раньше в безвыходном положении Яозу мог опереться на Веньяна, братец всегда поддерживал его, успокаивал и помогал дельным советом. Был рядом. Без него Яозу мог действовать только грубой силой. Без него Яозу вновь превращался в дикого зверя. Он утопит город императоров в крови, если с Веньяном что-то случится. А за любимого, нежного, тонкого, прекрасного Джуна будет рвать аорты голыми руками.       Горожане с трудом понимали, что происходит, им сообщали о поисках преступников, напавших на знатных вельмож, и расспрашивали, не видел ли кто мужчину со светлыми волосами и юношу со столь же диковинно светлыми глазами. Никто не мог взять в толк, преступников ли им описывают или жертв, но разъяснять всем и каждому происходящее было некогда. В любом случае людей с описанными особенностями никто не видел, и ни в одном подвале или сарае, ни на одном складе или чердаке они обнаружены не были. День погиб в бесплодных поисках, продолжать пришлось уже при свете факелов.       Чёрт бы подрал злосчастную судьбу с её едкой иронией! Почему Яозу просто не может быть счастлив? Неужели счастье, что привиделось ему, было всего лишь сновидением? Почему обязательно нужно отобрать у него самое ценное — едва обретённый покой и смысл жизни? Яозу всеми силами старался держать себя в руках, но начинал опасаться, что нервное напряжение спровоцирует новый приступ бешенства. А он уж и думать о них забыл! Как он проживёт без любимых братьев? Эта мысль скручивала острой болью его сознание, он гнал её от себя, но ответ напрашивался сам — никак. Яозу жестоко отомстит за братьев, станет с любовью растить сыновей уже один, но жизнь его будет кончена.       Страшнее, чем думать, что с ним будет без братьев, было представлять, что с ними теперь без него. Кто и с какой целью мог задумать и осуществить недоброе против Веньяна? Да кто угодно! Фаворитов Яозу ненавидит половина двора. Половина? Да все, кому не перепало стать фаворитами! Просто за то, что им не перепало, а другим — да. Трусы! Потому и провернули свои грязные дела, когда братец покинул стены дворца, знали, что в их пределах Веньяна защищает императорская воля. Если так, дело дрянь. Зависть и порождённая ею ненависть способны на страшное. Братца могут изощрённо мучить, прежде чем… И Джуна вместе с ним! Боги! Именно в этот момент два прекраснейших императорских цветка могут быть скомканы, изуродованы злодейской рукой. Они страдают, испытывают боль или вовсе мертвы, пока Яозу хаотично и беспомощно мечется по городу в их поисках! А если их успели вывезти из столицы? Как Яозу искать любимых на просторах великой Го? И чем больше времени проходит, тем меньше шансов найти их живыми! А-а-а-а-а! Отчаяние. Если же злоумышленники не знали, на кого покусились, если Веньян и Джун пали от рук банальных грабителей, будет совсем страшно. Допустить, чтобы братья императора погибли так нелепо, бессмысленно… Яозу не будет прощения! Не уберёг! Что это, если не жестокая кара богов? А он ещё думал, что стал их любимцем!       В тот самый момент, когда Яозу усиленно давился безысходностью и злыми слезами, лишь бы не позволить им пролиться, старший из его офицеров доложил со сдержанным волнением в голосе:       — Государь, тут какой-то человек непрестанно выкрикивает ваше имя и заявляет, что у него есть послание, которое он срочно должен передать. Но, честно говоря, он больше похож на умалишённого, чем на посланца.       — Привести! — взревел Яозу.       Не имея ни следа для поисков, ни надежды для успокоения, а только уйму страхов, один другого краше и неодолимей, выслушаешь и умалишённого. Под копыта коня Яозу тут же бросилась тень, пугая животное и понуждая взметнуться на дыбы. Яозу обуздал коня и попытался разглядеть в метущихся огнях факелов нежданного вестника, но увидел только седую макушку и сгорбленную спину.       — Поднимись и говори! — нетерпеливо отдал приказ Яозу.       Человек медленно, покряхтывая, поднялся, он был уже очень немолод.       — Господин, мне нужен Яозу. Я должен рассказать всё именно ему. Вы он и есть?       — Как ты думаешь, кто перед тобой, старик? — рявкнул на него офицер. — Ты перед божественным драконом великой Го! Не смей поднимать на повелителя глаз и рассказывай всё, что знаешь, немедленно!       Мужичок в ужасе вновь повалился ниц.       — Пощадите, повелитель! Я не знал!       — Говори! — гаркнул и Яозу. Выдержки уже не хватало.       — Великий господин, сегодня мы с женой подобрали в лесу мальчика, — забуробил в землю старик. — Я травник. Мы живём в уединении, за городскими стенами, там, в бамбуковой долине. У нашей хижины просто так никого не встретишь, только когда большие господа изволят охотиться, бывает, проезжают мимо. А тут мальчик. Один на исходе дня, почти босой…       — Ближе к делу!       Старик собрался в трепещущий комок.       — Да, великий! Он, мальчик то есть, сильно не в себе был, умолял помочь ему добраться до города. Сам на ногах не стоит, в одной рубашонке нижней, кровью залитой, трясётся весь. В руке меч окровавленный, в глазах ужас смертный. Я сразу понял, что он из благородных и с ним стряслось дурное. Мы с женой его в дом зовём, отдохнуть уложить, пока он совсем не свалился, а он упирается, говорит, в город ему нужно и всё, хоть ты тресни. Не дойдёшь, говорю, господин, до города-то, сил у тебя нет. А он всё за своё: «Я должен добраться! Я должен его спасти!» Кого «его»? Непонятно. Я и говорю, давай, мол, господин, я за тебя в город пойду. Чем больше он противился и порывался идти сам, тем больше сил терял и наконец согласился, чтобы шёл я. Он повторял, что обо всём должен узнать какой-то Яозу, что он обязательно отправит гвардейцев на помощь, но я и подумать не мог, государь, что речь шла о вас.       Мужичок крепче вжался в землю лбом и перевёл дух. Но Яозу не мог ждать.       — Продолжай!       — Я решил, что молодой господин имеет в виду кого-то из городской стражи. Лошади у меня нет, но есть осёл для помощи в хозяйстве, на нём я и добрался до города. Выезжал по темноте, так что не надеялся, что ворота будут отрыты. Так и вышло. Я стал стучать в ворота и звать Яозу, надеялся, что им окажется кто-то из начальников стражи, но меня не пустили. Зато я узнал, что идут поиски преступников, а потому выходы из города перекрыты. Я подумал, уж не связаны ли эти поиски с молодым господином, и когда описал его, меня тут же привели сюда.       «Кто?! Кто из них? Джун или Веньян? Старику и Веньян мог показаться мальчиком», — билось с током крови в висках Яозу. Неужели ошибка? Неужели совпадение?       — Как выглядит тот, кто нашёл у тебя убежище? Как его имя? Он назвал себя?       Старик чуть приподнял голову и заговорил оживлённее.       — О, государь! Личико у него словно богами писаное! Как только увидел его, принял за девицу, хоть он и высок, и сложён совсем не по-девичьи. Но он был простоволос, пряди длинные, растрепались по плечам, и мил так, что глаз не оторвать — немудрено перепутать. А глаза! Его глаза — лазурь. Как ясное небо после грозы. Никогда таких не видывал!       Боги! Это он! Это его, Яозова, светлоокая судьба и жизнь — Джун! Яозу в чувствах так натянул поводья, что конь вновь возмущённо заржал и взвился на дыбы.       — Джун? Говори! Его зовут Джун? Старик, если ты укрыл у себя моего брата, я озолочу тебя!       — Он действительно назвался так, о великий! — закивал старик, отползая чуть назад, подальше от копыт разбушевавшегося скакуна. — Даже помянул, что он брат императора, но что делать брату императора в нашей глуши? Я решил, что мальчик бредит. У него был сильный жар, разум часто мутится в таком состоянии.       Ликование вновь сменилось ужасом.       — Жар? Старик, ты сказал, что Джун был весь в крови. Он ранен? Что с моим братом?       — Не знаю, государь, — смешался травник. — Я поспешил в столицу, не дожидаясь, когда жена осмотрит его. Не волнуйтесь, повелитель, она позаботится о нём, она тоже травница и искусна во врачевании.       — Сейчас же веди меня к Джуну! — возопил Яозу. — Эй, кто-нибудь, дайте ему коня! Выдвигаемся!