Палаты сновидений

      Не то чтобы Джун был излишне любопытен и любил совать нос в чужие дела, но жизнь его не была ни лёгкой, ни спокойной, а потому чуткий слух невольно улавливал всё и вся — инстинкт самосохранения требовал распознания проблемы в зародышевой стадии. Ввиду этого, когда утром он услышал из смежной со своей собственной спальни господина Веньяна громкий негодующий восклик, Джун насторожился. Веньян был человеком эмоциональным, но всегда старался сдерживать выражение эмоций, услышать подобное можно было нечасто, так что Джун волей-неволей прислушался к творившейся странности.       — И вы говорите мне об этом только сейчас?! — разорялся демон. — Как могли вы скрыть такое?! Это ваша жестокая месть за то, что я в своё время не открылся вам? Но я же признал вину! Я столько раз повинился перед вами!       Ответ прозвучал значительно тише, и Джуну пришлось напрячь слух, чтобы узнать в говорившем господина Ливэя.       — Месть? Вам? Что вы такое говорите! Вы — самое ценное, что есть в моей жизни!       — И всё же меня пугают ваши импульсы. Вспомните, что вы учудили в последний раз. Кстати сказать! Это и привело к тому, о чём мы говорим! Если бы вы тогда не…       — Так значит, он неугоден вам? — в противовес горячности Веньяна мрачно и спокойно спросил Ливэй.       Что он делает в спальне демона? Он же всегда посещает покои Веньяна только при свидетелях, чтобы не породить и тени сплетен. На памяти Джуна Ливэй захаживал в святая святых считанные разы, а следовательно, в данный момент происходило что-то крайне необычное. Как знать, не касается ли это Джуна. Джун подошёл к окну, окно спальни Веньяна тоже было открыто, и теперь даже вкрадчивые слова Ливэя можно было услышать довольно отчётливо. Веньян тоже снизил тон, но продолжил говорить на эмоциях.       — Как он может быть мне неугоден?! Мне интересно только, почему вы молчали о нём!       — Мне запретили говорить до срока, это было одним из условий.       — Условий? И что же она ещё хочет? Моё имя? Право зваться «вашей светлостью»? Она для этого всё затеяла? Абсолютно исключено! Я не желаю этого! Да и Яозу не позволит!       — Она не настолько дура, Веньян. Она вообще не дура. Прекрасно понимает, что ей не войти в ваш дом. От вас она не хочет ничего. Забудьте о ней. Цена уже заплачена. Он только ваш!       — Он… мой… Боги! Вот же огорошили! Меня ноги не держат. Где он сейчас? Я хочу видеть его как можно скорее! Только не говорите, что он в Палатах. Ничего не имею против вашего заведения, но это не место для…       — Успокойтесь, я снял дом. У него есть всё необходимое. Лучшие слуги, кормилица. С ним обращаются, как с маленьким принцем.       — Я должен купить усадьбу в столице! Срочно! Просторную, хорошо охраняемую. До сих пор в этом не было нужды, но теперь…       У двери в спальню Джуна послышались шаги. Кто-то скрёбся за порогом и не решался войти. Джун отошёл от окна с чувством глубокой досады и раздражения. Ну кто там ещё?!       — Ваше высочество, могу я войти?       Джун облегчённо вздохнул и вернулся к окну.       — А, Юн-Юн, это ты. Конечно, входи!       Несмотря на то, что Юн был официально назван наложником императора, приобрёл статус, неприкосновенность и собственные покои (ради которых пришлось в очередной раз расширить и переделать покои господина Веньяна), уверенности в общении внутри закрытого семейного круга министра двора он так и не приобрёл. И Ливэй, и Веньян, и Джун давно признали его частью своей уютной общности, но Юн по-прежнему боялся поднять голову в их присутствии и чуть что бросался прислуживать, никак не желая принять факта, что теперь ему положен праздный образ жизни — прислуживать должны ему. Однако Юн расцвёл. Непривычные для него богатые одежды, которые теперь он обязан был носить, дабы услаждать взор императора, красили и ужасно шли его милому личику. Но больше прочего его красило счастье. Джун взял юношу на своё ложе, втайне от всех сделал любовником, наплевав на строжайшие запреты, и юноша был беззастенчиво счастлив ласкам и близости, которые секретно делил с обожаемым господином. Ради этого он страдаючи ложился и с императором, и готов был отдать своё тело на растерзание хоть всем демонам загробного мира, а данное обстоятельство отчего-то очень возбуждало Джуна. Развлечения ради он продолжал время от времени таскать мальчика в их с Яозу постель, больно нравилось наблюдать терзания на хорошенькой мордашке Юн-Юна, когда они с Яозу в четыре руки подвергали его неискушённое в порочных утехах тело изощрённым удовольствиям. Джуну нравилось брать Юна на глазах Яозу, нравилось, когда, Яозу брал его самого, пока он обладал Юном. Должно быть, Джун слишком привык к распутному господству над собой Яозу, остатки разума покидали голову, когда он видел самодовольную усмешку кузена, внимательно следившего за их с Юном соитием со стороны. Яозу вальяжно разваливался в кресле, словно наблюдал за театральным действом, и, без стеснения наглаживая себя, отпускал бесстыдные комментарии и отдавал не менее бесстыдные указания, а когда происходящее перед глазами совпадало с его фантазией, присоединялся к ним с Юном. Как сладко было стонать от двойного удовольствия, скользя между Яозу и Юном, отдаваясь и обладая; как мучительно сладко было ждать своего череда, когда Яозу попеременно подчинял своей неутолимой похоти их с Юном тела… Сладкое добровольное унижение. Должно быть, он сошёл с ума.       Джун встрепенулся. Ну о чём он думает! Стоило увидеть румяное от смущения личико Юна и понеслось… Джун глубоко вздохнул, наполнив и выпустив полные лёгкие. Это помогло обуздать подступившее было возбуждение. Чтобы окончательно избавиться от него, Джун снова прислушался.       — Я хочу знать, чего добивалась от вас эта женщина! — донёсся до него голос Веньяна. — Я требую!       — Вы же понимаете, в какое неприглядное положение ставите меня, заставляя отвечать на этот вопрос? — возмутился Ливэй.       — Простите меня, ваше высочество, — вклинился в животрепещущее выяснение отношений Юн, — я осмелился беспокоить вас без всякой уважительной причины. Я просто хотел увидеть вас…       — Тш-ш-ш! — зашипел на него Джун, выразительно поднеся палец к губам и призывая к тишине.       Юн растерянно замолк, но, услышав обрывки влетавших в окно фраз, быстро разобрался в ситуации.       — Господин! Вы подслушиваете?! — несколько обескуражено воскликнул Юн.       — Скажи ещё, что, живя во дворце, сам никогда не подслушивал. И говори потише или лучше помолчи, а то начнут подслушивать нас.       Юн красноречиво залился краской и замолк.       — Иди сюда, — поманил Джун, — стань рядом.       Он притянул к себе приблизившегося юношу, обнял за талию со спины, устроил подбородок на его плече и вновь обратился в слух.       — Что же вы наделали! — вновь повысил тон Веньян. — Разве так можно! Это же ваше детище!       — У меня не было выбора, — всё так же сдержанно отвечал Ливэй.       — И вы хотели это скрыть?       — Это невозможно скрыть, рано или поздно вы всё равно узнали бы.       — Значит, Палаты Сновидений принадлежат теперь Гун?       — Формально, я всё ещё управляющий. Но это ненадолго. Мне нет нужды в этой должности.       — Вы должны были сразу рассказать мне обо всём, вместе мы нашли бы выход! Палаты должны оставаться вашими! Я в неоплатном долгу перед вами. О эта коварная женщина!       — Вы ничего мне не должны. Нет такого, чем бы я не пожертвовал ради вас. Я жалею только о том, что вы узнали о сделке. Теперь я действительно выгляжу этаким благодетелем, а я не желал этого.       — О чём вы говорите! Вы и есть мой благодетель! — голос Веньяна зазвучал нежно, почти интимно, и Джун крепче прижал к себе Юна. — И с этого дня вы больше не станете скрывать от меня ничего. Обещайте!       — Обещаю.       — Мы должны вернуть вам Палаты. Мы обязательно что-нибудь…       — Веньян, ничего не нужно! — оборвал демона Ливэй. — Однажды я ушёл бы на покой, оставив Палаты преемнику. Я считаю, Палаты попали в неплохие руки. Как вы уже поняли, Гун своего не упустит, а это необходимое качество для управления заведением подобного рода. В конце концов, Палаты каждый раз переходят от одной лучшей куртизанки к другой.       Несмотря на бодрые в целом слова, произнесены они были всё же с плохо скрываемой горечью.       — Если бы я только знал, — продолжал сокрушаться Веньян, — я бы не допустил…       — Признаться, я успел заработать изрядный капитал, — голос Ливэя зазвучал куда жизнерадостней. — Последние годы были очень прибыльными. Плюс щедрое жалование, которое платит император. Я практически ничего не тратил, и даже приумножил имеющееся благодаря некоторым инвестициям, вверив свои финансы весьма мудрому и надёжному человеку. Этих денег вполне хватит, чтобы мы с вами прожили долгую и безбедную жизнь. И даже кое-что оставили в наследство вашему сыну. Если бы только…       — Ливэй! — заворожено вымолвил Веньян. — Вы правда думаете, что у нас может быть своя собственная жизнь? Вы, я и наша история со счастливым концом?       — Я думаю, только ради этого и стоит жить. Однажды я выкраду вас из этого гадючьего гнезда.       — Ливэй…       Слуха Джуна достигли едва различимые, но весьма многозначительные звуки. Шелест шелков, шорох трения одежды, влажные звуки поцелуев, шум затруднённого дыхания, сдержанный стон…       — Вот это да! — постарался заглушить происходящее по соседству Джун, понимая, что и Юн различил отзвуки чужих ласк. — У господина Веньяна теперь есть сын, а у господина Ливэя больше нет Палат Сновидений!       — Но как же так?       Юн вывернулся в объятиях и оказался лицом к лицу с Джуном. Нежные щёчки пылали — догадка оказалась верной, мальчик прекрасно понял, чем в этот момент заняты министр двора и его тень. Звуки чужой страсти и милое личико Юна вновь пробудили желание. На этот раз Джун противиться ему не стал. Развязно прошёлся языком по губам мальчика и запустил руки под его одежду.       — Выходит, мать этого дитя потребовала Палаты в откуп за собственного сына. Отказалась от ребёнка ради личной выгоды. Дрянная женщина.       Юн при этих словах вмиг помрачнел. Точно. Как же Джун мог забыть! Ведь мальчика тоже бросили. Подкинули в гарем, ещё и денег приплатили, чтоб отделаться.       — Прости меня, Юн-Юн! Я не хотел напоминать тебе… Но не расстраивайся! У этого ребёнка дурная мать, зато отец с золотым сердцем. Всё будет хорошо. Забудь свои печали, а я тебе помогу…       Джун приник губами к шее Юна и почувствовал, как тело юноши почти сразу отозвалось дрожью.       — Господин желает меня? — с наивной надеждой в голосе спросил Юн.       Ну разве не очевидно? Джун взял его за руку и прижал ладонью к собственному паху.       — А сам как думаешь?       Юн счастливо, но стыдливо зажмурился. Как же он нравился Джуну таким! Жаждущим утех и корящим себя за это. Наверняка считает себя порочным, глупое дитя. Сейчас Джун выбьет из наивной головки все нелепости!       — Медленно разденься, а потом запри двери и пройдись по комнате. Хочу полюбоваться твоей наготой. Затем ляг в постель и пошире разведи ножки. Сегодня твоя попка получит сполна, — зацеловав мальчика и доведя своими речами до невменяемого состояния, шепнул напоследок совсем уж бесстыдное: — Я усердно потружусь. Хочу, чтобы там у тебя всё припухло, и ты ещё долго, о-о-очень долго чувствовал меня в себе…       От услышанного Юна повело. Глаза осоловели, затуманились сладострастной пеленой, он с трудом держался на ногах и трясся, как в первый раз.       — Не смей никому говорить о том, что услышал только что! — на контрасте строго наказал Джун.       — Да, мой господин! — отвечал Юн-Юн, покорно сбрасывая с себя одежду.       — Хороший мальчик.