Палаты сновидений

      Тайком выведанная весть о том, что Веньян обзавёлся наследником, искренне порадовала Джуна. На свет только-только появились его собственные сыновья, и Джун вдруг подумал, как было бы здорово, если бы сын Веньяна стал их наперсником и они стали бы расти все вместе, словно братья. Всю свою жизнь мечтавшему о друге Джуну другая мысль в голову прийти и не могла. Ведь по всему выходило, что мальчики были ровесниками, разница в возрасте, похоже, исчислялась лишь месяцами, нужно было только узнать, кто из них старше. Однако доводить до сведения Веньяна, что его тайна таковой больше не является, Джун не спешил. Разглашать её Яозу намерения также не было. Что-то подсказывало, с сообщением кузену восхитительной новости стоило повременить. Джун нисколько не сомневался, что императорское сердце отныне и навеки находится в его подчинении, однако отрицать годами закреплённую привязанность Яозу к его «братцу» было глупо — Веньян был единственным человеком во всей Го, которому было позволено практически всё. Джун не ревновал (ну, может, самую чуточку), знал, кому принадлежит сердце министра двора, но если подробности личной жизни Веньяна станут известны кузену, кто ведает, с какой степенью разрушительности взыграет в том чувство собственничества. Навредить ненароком Веньяну Джун совсем не хотел, а посему почву для фантастических вестей стоило заранее подготовить. Честно говоря, услышать, о чём говорят за стеной, Джун позволил Юн-Юну неспроста. Теперь было с кем разделить тайну, а значит, вероятность разболтать её снижалась до безопасного значения. Оставалось придумать, как объяснить Яозу предельно простую вещь — его братец имеет право на частную жизнь и вовсе не обязан отчитываться за неё, если она не нарушает правил двора.       Пока же Джун решил выведать о сыне Веньяна побольше. Из подслушанного было ясно, что матерью малыша стала одна из элитных куртизанок Палат Сновидений, но как стало возможно, чтобы Ливэй позволил своему возлюбленному развлекаться в собственном борделе, оставалось пикантной загадкой даже для живого ума Джуна. «Значит, Веньян и по женщинам ходок», — хихикал он про себя и сочувствовал Ливэю. Джун бы такого не допустил. Вырази Яозу желание посетить гарем, грандиозный скандал был бы ему обеспечен. Да и что это Веньяна потянуло в злачные места, ведь его будуарная жизнь в последние годы предположительно была более чем насыщенной. У него же есть Ливэй, да и… Вспоминать, что Веньяну приходилось спать с Яозу было неприятно до сих пор. Какое счастье, что кузен излечился от своих припадков, впрочем, теперь Джун не позволил бы никому другому утихомиривать Яозу. Но какими бы странными ни казались обстоятельства, при которых появился на свет наследник министра двора, Джун был этому рад.       Джун и представить не мог, что в этой жизни у него самого будут дети. Он и на саму жизнь не очень-то рассчитывал. Максимальным достижением долгое время считалось убийство кузена, после чего планировалось победоносно проследовать за ним в ад. И это при самом удачном стечении обстоятельств. А тут… Кто бы мог подумать, что их с Яозу лютая ненависть перерастёт во взаимную одержимость и кузен откажется от продолжения своей родовой линии в пользу линии Джуна. Воистину неисповедимы замыслы богов! Джун не верил даже, что сумеет найти в себе хоть каплю нежности к уже родившимся младенцам, думал, что сможет лишь отстранённо посочувствовать чистым душам, пришедшим в столь ужасный мир, не более. Уж кто-кто, а он совершенно не создан для отцовства, при жизненных реалиях и опыте Джуна дело ему было только до себя, и он не стыдился, что кто-то мог посчитать подобное эгоизмом. Джун достаточно настрадался, чтобы заслужить своё право на эгоизм. И тем не менее он полюбил малышей всем сердцем и был благодарен и богам, и Яозу, и Ксии за дарованную возможность стать отцом. Он был безмерно счастлив. Всё то время, что он не нежился в обществе (а то и объятиях) близких и горячо любимых людей, он проводил, нянчась с близнецами, тонко чувствовавшими в нём родную душу и с малолетства льнувшими к нему всем своим существом. Две одинаковые крохи радостно барахтались у него на коленях, тянули к нему свои кукольные ручки, дёргали за волосы и проказливо улыбались маленькими беззубыми ротиками. Как же было не пожелать такого же счастья Веньяну, человеку вырастившему и оберегавшему его с любовью, словно Джун сам был сыном придворного демона. И если уж из Джуна вышел вполне сносный папаша, то что говорить о Веньяне, чьи доброта и наставнические способности не требовали лишних слов.       Желая узнать больше занимательных подробностей об интригующей жизни демонического папаши, Джун решился на то, от чего удерживал себя прежде, — стал прислушиваться к задушевным беседам Веньяна с Ливэем или, проще говоря, продолжил подслушивать. Как бы стремительно ни разрастались покои Веньяна, чтобы вместить всю их развесёлую компанию, спальня Джуна по-прежнему находилась в непосредственном соседстве со спальней хозяина покоев, и этот факт необычайно способствовал поставленной цели. Так Джун узнал, что Веньян прикупил в столице поместье, поселил там сына и навещал его при первой же возможности. А ещё, что отец нарёк наследника Луном. Веньян светился гордостью. Джун поражался, как демону удаётся скрывать ото всех своё счастье, ведь оно так явно отражалось на его лице.       — Лун такой хорошенький! — ликовал Веньян всякий раз, возвратившись из города во дворец.       — Ещё бы, он же ваша точная копия, — ухмылялся в ответ Ливэй.       — Льстец! — лисом фыркал демон, но Джун был готов поклясться, что слышал в его голосе восторг.       — Льстец? Признаться, узнав о беременности Гун, я опасался, что она ошибается или намеренно лжёт и ребёнок не ваш. Но, когда впервые увидел его, все сомнения отпали. Беру его на руки, и всякий раз кажется, что боги окутывают разум мороком, — столь сильно чувство, будто укачиваю маленького вас. Лун ничего не унаследовал от матери, и я несказанно рад этому.       — Но и от меня он отличается, — возражал Веньян. — Вы видели глаза Луна? У меня совсем другие. У меня карие.       — Это удивительно! Глаза Луна точь-в-точь как у господина Джуна. Или как у маленького принца Яозу. Но от кого, если не от вас, Лун мог унаследовать ярийскую кровь? Светловолосый и светлоглазый… Диво дивное! Представляете, каким красавцем он вырастет?       — Да, вы правы, — радостно соглашался Веньян, но тут же впадал в задумчивость. — Странно… я совсем не помню, какие глаза были у моей матери. А ведь мы с братом уродились в неё.       — Хотел бы я увидеть вашу родню… — подхватывал Ливэй.       — Особенно Куана, полагаю, — отчего-то иронично хмыкал Веньян, а Ливэй больше не произносил ни слова.       Подслушанные разговоры необычайно будоражили воображение Джуна и пробуждали живейшее нетерпение. Он очень хотел как можно скорее увидеть маленького Луна своими глазами. Стойкости хватило лишь на пару месяцев.       — Я всё знаю, — прямо заявил он Веньяну, когда она окончательно и бесповоротно иссякла. — Про вашего сына, про Луна.       Веньян сильного удивления не выказал, только побледнел и спросил вполголоса:       — Яозу знает?       — Если бы знал, сейчас вы разговаривали бы с ним, а не со мной.       — Что же вы хотите, Джун?       — Увидеть вашу кровинку собственными глазами, — как можно очаровательнее улыбнулся Джун.       — Зачем вам это? Потешить любопытство? Признайтесь, вы ведь подслушивали?       — Веньян, вы не чужой мне человек, — обошёл надобность отвечать на последний вопрос Джун. — Неужели странно, что я хочу обнять вашего сына? Вам же дороги мои сыновья.       — Простите, мой мальчик, — тряхнул головой Веньян, — я не должен был так говорить. Я расстроен. Хотел подольше хранить свою тайну.       — Куда уж дольше. Сколько вашему сыну?       — В будущем месяце будет год.       — Он всего на пару месяцев старше моих мальчиков!       Джун был в восторге. Лун обязательно станет другом и братом маленьким Джуну и Яозу! У них же даже разницы в возрасте никакой!       — Да, — кивнул Веньян. — Ему уже почти год, а я узнал о нём только недавно. Нелепо. До сих пор поверить не могу. Осознание не приходит. Даже не успел дом как следует обустроить.       — Почему не скажете Яозу? Боитесь, разозлится, что не спросили его позволения?       — Этого в меньшей степени. Слишком долго я был бесправен, чтобы спрашивать его позволения на личную жизнь. Теперь такое право у меня есть. В брак я вступать не собираюсь, остальное его не касается. Лун будет вписан в метрику, он не будет байстрюком.       — Что же тогда вас удерживает? Почему не сознаетесь? — удивился Джун.       — Яозу обязательно потребует, чтобы Лун рос при дворе. Мне хотелось бы держать сына подальше от этого ядовитого места.       — Если собираетесь представить его Яозу уже юношей, братец может вас и не простить. А сейчас он, возможно, и подуется день-другой, но потом будет очень рад, вот увидите! Он станет оберегать Луна, как и наших сыновей. Чего вы боитесь?       Веньян отвёл взгляд, из чего Джун сделал вывод, что все свои страхи демон привык держать при себе.       — Вы правы, — только и позволил он ответить себе, выдержав небольшую паузу. — Но всё же я желал бы, чтобы Лун хоть немного подрос, прежде чем попадёт ко двору.       А вот Джун с выражением своих намерений тянуть не стал.       — Знаете что, покажите его хотя бы мне!       На этот раз Веньян всё-таки удивился.       — Как вы себе это представляете? Я же только что сказал, что намерен ещё какое-то время скрывать сына от двора.       — Когда вы обычно навещаете его?       — Не так часто, как хотелось бы. При первой же возможности покинуть двор по тому или иному поводу. В бытность мою главным управителем мне удавалось бы это чаще.       — И когда намечается следующая такая возможность?       — Я хотел улизнуть завтра.       — Будете ставить Яозу в известность?       — Хотел сбежать всего на несколько часов до того, как он хватится меня.       — Отлично. Я иду с вами!       — Нет, не идёте!       — Это ещё почему?       — Сами знаете! Вам запрещено покидать дворец.       — Вы же говорите, что успеете вернуться до того, как Яозу заметит ваше отсутствие.       — Я — это одно. А вы — совсем другое дело! Я не возьму на себя такую ответственность. Если Яозу узнает…       — Сами выбирайте, что же в итоге Яозу узнает. Что я без спроса покинул дворец, — а он совсем не обязательно может это обнаружить, — или же что у вас есть тайно рождённый ребёнок, и вот об этом Яозу узнает уже наверняка, если вы не возьмёте меня с собой.       Лицо Веньяна вытянулось совершенно замечательным образом, Джун чуть со смеху не прыснул, наблюдая, как выражение растерянности сменяется на его лице негодованием.       — Ах вы бессовестный шантажист!       — Да, я такой. Так что вы предпочитаете?       — Чёрт с вами! Но если Яозу всё-таки хватится вас, скажу, что вы пошли со мной против моей воли, и выгораживать не стану. Сами выпутывайтесь.       — Идёт!       На том и порешили.       Однако играть по правилам Веньян, как оказалось, не собирался. На следующий день ни до ни после церемонии утреннего туалета императора Джун и Веньян не обменялись ни словом. Вернувшись в свои покои, Веньян удалился в опочивальню и долго оттуда не выходил. Джун решил дожидаться демона в гостиной. Он уже начал раздражаться, что демона всё нет, когда из сада через галерею в гостиную вошёл Юн.       — Почему вы сидите здесь один? — подивился юноша.       — Жду господина Веньяна. Мы с ним идём проведать его сына.       — Но я только что видел господина Веньяна в саду, — ещё более изумился Юн.       — Что?! Вот же негодяй! Решил провести меня и удрать через сад! И ведь наверняка потом славное оправдание себе выдумает, чтобы я держал язык за зубами! Нет уж, дудки!       Джун вскочил со своего места, но Юн неожиданно заступил ему путь.       — Умоляю, господин, не ходите! Государь разгневается, если узнает, что вы покинули дворец без его ведома!       Даже самая малая задержка в сложившейся ситуации играла против Джуна, а потому ужасно раздражала.       — С дороги, Юн-Юн!       — Нет, господин, нет!       Мальчишка осмелел настолько, что схватил Джуна за рукав и принялся переминать ткань пальцами, опустив глаза в пол.       — Юн-Юн!       — Пожалуйста, не делайте этого!       — Никто не должен знать, Юн! — приказал предельно строго. Юноша стал сползать перед ним на колени, но Джун подхватил его под руки и снова поставил на ноги. Потом стремительно приблизил своё лицо к лицу Юна и вовлёк его в глубокий поцелуй, а когда мальчик расслабился и обмяк в объятиях под властью охватившей его страсти, отстранился, усадил одурманенного туда, где только что сидел сам, и бросился наутёк, оставив ему ободряющее:       — Всё будет хорошо!       Вылетев из покоев, Джун заспешил прочь из дворца. Раз Веньян решил бежать садом, ему придётся обогнуть дворцовый комплекс, чтобы выбраться в город, а значит, у Джуна есть время обогнать демона. Ведь не своими же ногами министр двора потопает по стольному граду, а посему где-то должен быть подан паланкин. Главное — не перепутать и сесть в нужный. Впрочем, с этим возможным затруднением Джуну столкнуться не пришлось. Не трудно было догадаться, что улизнуть из дворца Веньян планировал не от парадного подъезда. Джун знал, куда следует направиться, если хочешь инкогнито посетить столицу, не раз следовал этим путём за Яозу, когда тому вздумывалось покуролесить под прикрытием строжайшей конфиденциальности. Препятствий Джуну никто не чинил, это прежде ему не позволили бы ступить и шага за порог покоев господина Веньяна. Теперь же Яозу всеми возможными способами выказывал Джуну своё доверие, знал, зараза, что Джун от него никуда не денется. Однако нынче характер запрета покидать дворцовые стены из тюремного превратился в негласный, что в данный момент было очень на руку. Сбегать Джун не намеревался — куда он теперь без Яозу? — но взглянуть хотя бы одним глазком на отпрыска демона вполне мог себе позволить.       Стараясь не попадаться никому на глаза, он скользнул к малым дворцовым вратам, которыми пользовались низкие чины и слуги. Веньян отлично выбрал время, чтобы покинуть дворец, хотя кому, как не ему, лучше других знать о подобном? К этому часу со всеми аудиенциями было покончено, чиновники уже оставили императорские пределы, а слугам позволялось поесть и немного передохнуть. Малый двор ненадолго пустел. Стоило поспешить и воспользоваться редким безлюдьем, чтобы без лишних свидетелей выехать со двора, и вот он — заветный паланкин, один-одинёшенек ожидает господина в самом неприметном и тенистом закоулке, сразу и внимания не обратишь. Паланкин тоже был неприметный, если не сказать невзрачный, но Джун уверенно метнулся к нему. Носильщики при виде господина испуганно переглянулись и пали ниц.       — Не волнуйтесь, — пресёк дальнейшее возможное противление Джун. — Сегодня мы с господином Веньяном отправимся в город вместе, он просто забыл отдать соответствующие указания. Но ничего, в тесноте, да не в обиде.       Он выразительно окинул небольшой палантин придирчивым взглядом, обречённо вздохнул, нырнул внутрь и… чуть вульгарно не присвистнул. Со вкусом, однако! Нутро носилок оказалось неожиданно богатым и удобным — обивка мягкого чёрного шёлка, подушечки с серебряными кистями. Джун засунул одну под спину. Красота! Да, в этом весь Веньян. Снаружи паланкин не отличишь от простецких коробок, которыми за плату пользовались зажиточные горожане, но внутри всё пыхало аристократической изнеженностью и сдержанным шиком. Заказывая себе столь обманчивое для глаза средство передвижения, министр двора тщательно позаботился о комфорте. И всё же тесновато им придётся в этой коробчонке, явно не рассчитанной на двоих.       Не успел Джун в полной мере прикинуть все последующие неудобства передвижения в скромном размерами паланкине, как услышал спешные шаги и следом возгласы слуг, приветствующих своего хозяина. А через мгновение внутрь заглянула белокурая голова министра двора с суетливым выражением на лице. Увидев Джуна, он отпрянул от неожиданности, но быстро взял себя в руки и вновь заглянул в паланкин.       — Думали обвести меня вокруг пальца? — невозмутимо произнёс Джун. — Вижу, слово «честность» для вас не пустой звук.       — Это была ложь во спасение. Вылезайте! — столь же невозмутимо ответил Веньян.       — Это вы залезайте. В любой момент ваш побег могут заметить, не время препираться. Или вы совсем не дорожите возможностью увидеть сына?       — Ну вы и негодяй! — возмутился демон, но всё же полез в паланкин.       — А то! — рассмеялся Джун. — На что только не пойду, лишь бы увидеть маленького демонёнка.       — Не смейте его так называть! — нахмурил брови Веньян.       — Ладно-ладно, не буду! — примирительно замахал ладонью Джун и стал наблюдать, как Веньян пристраивает внутри паланкина свой легендарный меч. — Да вы не один, а с реликвией!       — Эта реликвия вполне может спасти вашу жизнь. Как вы могли заметить, охраны нет, — был ему сдержанный ответ.       Демон супился. Настойчивость и своеволие Джуна подпортили ему настроение. Никаких указаний носильщикам Веньян не давал. Как только господин втиснулся в паланкин, они подхватили носилки и скоро направились прочь со двора, видимо, маршрут был давно известен и прекрасно знаком. Как и предполагалось, вдвоём в маленьком паланкине было не шибко удобно. Джун чувствовал себя редисом, впихнутым в бочку для засолки, но как виновник положения жаловаться на него не мог. Он котом изогнулся в тесном пространстве, уложил свою голову на плечо демона и принялся ласкаться. Знал, как заставить Веньяна позабыть об обиде.       — Ну не дуйтесь, миленький Веньян! Расскажите мне о вашем мальчике! Что он, уже встал на ножки?       Став отцом, Джун понял простую вещь — ни один родитель не откажет себе в удовольствии поболтать о предмете своей гордости. Он сам и даже Яозу могли часами гадать и рядить, какими вырастут принцы, чему они с кузеном станут обучать детей, каких красавиц подыщут им в жёны и так далее до бесконечности, не стесняясь зачастую слишком бурно разыгравшегося воображения. Весь свой восторг, всю свою любовь и чаяния они облекали в устную форму, словно желая в слове закрепить за своими детьми право на счастье и самое светлое и безмятежное будущее. Джун не допускал мысли, что Веньян в этом отношении чем-то отличался от них с Яозу. Подкинуть Веньяну возможность говорить о сыне значило убить двух зайцев одним выстрелом. Нет, трёх: помочь ему позабыть об обиде на Джуна; позволить испытать радость, рассказывая об отпрыске; удовлетворить любопытство Джуна, желавшего побольше разузнать о чуде чудном, диве дивном.       Демон клюнул:       — Ещё не ходит, но уже лопочет некоторые слова. Впрочем, только я умудряюсь его понять.       — Быть не может! — искренне подивился Джун. — Слишком уж рано! Каким же было первое слово?       — Не знаю, — с сожалением пожал плечами Веньян, — меня не было рядом. Вы же в курсе моих обстоятельств. Он часто повторяет что-то вроде «дай», но у него это скорее значит «подойди». Первым словом точно было не «мама», матери рядом с Луном тоже нет. Бедное дитя…       — Ну-ну, с таким отцом, как вы, и бедное дитя? Лун будет счастливейшим сыном на свете! Тем паче он так смышлён. Принцам не угнаться за вашим мальчиком.       — Принцы ещё совсем малы, — возразил собеседник. — У них прекрасная наследственность, они Туаны и по отцу, и по матери, и оба родителя отнюдь не глупы. Мальчики вырастут одарёнными и умными не по годам, вот увидите.       Джун не смог совладать с чувствами и раскраснелся. Вот и сам угодил в свою же ловушку и ответил, как некогда Веньян — Ливэю:       — Вы мне льстите.       — Отнюдь. Я помню вас в двенадцать. Чем ближе я узнавал вас, тем больше изумлялся силе вашего интеллекта. Ваши познания были безупречны даже в самых сложных дисциплинах. Поразительно, как с ними справлялся разум ребёнка. Вас уже тогда можно было сажать на трон.       — Не пригодилось, — мрачно ответил Джун и поднял голову с плеча Веньяна.       Продолжать беседу резко расхотелось, шкодливый настрой улетучился как не бывало. Демон влил свою ложечку дёгтя. Пусть и ненамеренно, но легче от этого не становилось. Напоминание об амбициях отца до сих пор удручало Джуна, бередило раны, отзывавшиеся тупой болью. В такие моменты казалось, что шрамы на запястье левой руки начинали стягивать кожу и саднить. Он неосознанно принялся тереть их, угрюмо уставившись в маленькое, укрытое разреженной бамбуковой шторкой окошко. Веньян вызвал воспоминания обо всех ужасах и испытаниях, через которые Джуну пришлось пройти по воле честолюбивого отца. А ещё о том, что Джун так и не выполнил данную отцу клятву. Вместо того, чтобы убить Яозу, Джун продолжал спать с ним. Вместо того, чтобы ненавидеть его, — любил. Отец на небесах несомненно предаёт сына самым страшным проклятьям, и нет его душе упокоения. Впрочем, на небесах ли…       «…пусть боги даруют вам благословение никогда не познать зависимости от чувственной любви! Она застит разум, побуждает забыть о том, что правильно. Поверьте, я старался уберечь вас от этого дурмана как мог. Именно потому, что сам не сопротивлялся ему и знаю его губительную силу».       Каждое слово Джун помнил наизусть. С годами наставление отца нисколько не потускнело в памяти и жгло калёным железом. Так ли неправ был отец? Что если Джун поддался искушению? Имел ли он на это право? Джун тряхнул головой. Хватит! Хватит обдумывать всякие бредни! Он вовсе не обязан делать ценности отца своими собственными. Что если отец ошибался? В конце концов, именно любовь Киу была разрушительной, а любовь Джуна созидает. Эта любовь подарила ему семью, о которой он так мечтал, семью, в которой тепло и уютно, где все открыто любят его и позволяют любить себя, а не прячут свои чувства от сурового патриарха, считающего любое проявление эмоций слабостью и блажью. А ведь когда-то Джун искренне верил, что у него было счастливое детство. Да если бы он не попрал волю отца, на свет никогда не появились бы его малыши, точные их с Яозу копии, внуки Киу. Джун был бы сейчас мёртв — вот и вся наука. Может, именно отцу стоило внимательнее смотреть вокруг? Он заметил бы, как обожают его Джия и Джун. Если бы Киу позволил себе быть ласковым с ними, он познал бы суть истинной любви. Смог бы он тогда строить разрушительные планы, мстя брату за попранное некогда чувство? Нет! Он был бы счастлив, как счастлив теперь Джун, и не смел бы осудить сына. Вот только Джун сам осуждал себя. Имеет ли он право на счастье, если в глазах людей суть этого счастья — порочная связь с… братом? Отец содрогнулся бы от такого. А значит, что же? Джуна ожидает расплата?       — Что-то не так.       Голос Веньяна вывел из задумчивости. Джун слишком углубился в собственные мысли и утратил связь с реальностью. Перед взором грозный образ отца сменился видом пустынного речного побережья. Джун перевёл взгляд на спутника, Веньян выглядел встревоженным.       — О чём вы?       — Как правило, у реки носильщики замедляют шаг. Им нравится тут, воздух здесь свеж, и обычно они используют этот участок дороги, чтобы немного отдышаться. Сейчас же они, напротив, ускорили шаг. Они что-то заметили.       — Что же?       — Возможно, угрозу.       Ладонь Веньяна сама собой сомкнулась вокруг рукояти меча. Не успел Джун переполошиться, как события стали развиваться слишком уж стремительно. Сначала слуха достигли множественные свистящие звуки, будто воздух рассекло чем-то хлёстким и молниеносным, уже в следующий миг их сменили негромкие вскрики носильщиков, и вот уже паланкин с грохотом ударяется о землю, а Джун с Веньяном вповалку падают друг на друга.       — Лучники!       Слово, которое выстонал Веньян, пытаясь подняться, было последним, что услышал Джун, ибо ещё до того, как оба они смогли вновь принять вертикальное положение, дверца паланкина была откинута и на затылок Джуна обрушиля удар силы, заставившей потерять сознание.